Текст книги "Приключения-70"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Аркадий Вайнер,Виктор Смирнов,Леонид Платов,Север Гансовский,Игорь Болгарин,Владимир Понизовский,Юрий Авдеенко,Петр Шамшур,Всеволод Привальский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

VII

Вечером 19 января в Московский уголовный розыск и во все комиссариаты милиции была передана экстренная телефонограмма из ВЧК. Принимая ее, дежурные сразу тревожно выкрикивали: «Что? Напали на Ленина?! Как он, цел, не ранен?» – и, выслушав ответ, произносили облегченно: «Фу!», после чего торопливо записывали: «Сегодня, 19 января 1919 года, на Сокольническом шоссе отнят грабителями автомобиль товарища Ленина. Грабители разъезжают в нем по городу, а именно, по Садово-Кудринской, Зубовскому бульвару и проехали по направлению к Замоскворечью. Приметы автомобиля: № 10–48, черный, закрытый, при захлопывании дверок автоматически поднимаются подножки».

Через несколько минут из районных комиссариатов милиции торопливым шагом в город вышли милицейские патрули, на извозчичьих пролетках, заменявших автомобили, выехали усиленные наряды.

С Лубянской площади направились на автомашинах отряды чекистов, из ворот Кремля вышел отряд стрелков латышского дивизиона.

Москва была поднята на ноги.

В ВЧК к Петерсу и в МУР к его начальнику Трепалову стали поступать донесения: в Сокольниках убиты два милиционера, у Мясницких ворот тяжело ранен еще милиционер, ограблены прохожие в Мерзляковском переулке, на Кудринской площади, на Остоженке, один, попытавшийся сопротивляться, ранен и через час умер в приемном покое. Наконец уже ночью поступило важное сведение: машина № 10–48 найдена у Крымского моста, рядом с ней лежат убитые красноармеец Петров и милиционер Олонцев, пытавшиеся задержать бандитов.

Начальник МУРа Александр Максимович Трепалов созвал оперативное совещание. В кабинете его собрались ближайшие сотрудники и чекисты Данильченко, Мартынов, Беляев, Гуськов, Байков, Тыльнер, еще несколько человек. Отсутствовали только дежурные и те, что в этот час выполняли свою опасную работу: сидели в засадах, ловили воров и грабителей, обезоруживали бандитов.

«Горстка, – думал Александр Максимович, обводя взглядом присутствующих. – Всего лишь горстка… Ничего не поделаешь, фронт, война… – Он вздохнул и вдруг рассердился. – А у нас разве не фронт? Бандиты – та же контрреволюция». Он снова вздохнул и открыл совещание.

– Есть сведения, что нападение на машину товарища Ленина – дело банды Кошелькова. Какие будут соображения?

– За Ольгу свою мстит, – подал голос Мартынов.

Трепалов покосился на говорившего и покачал головой.

– Нет, тут дело посерьезней. Кошельков не просто грабитель и бандит. Он сводит счеты не только с теми, кто невесту его арестовал, а с Советской властью, которую ненавидит.

– Правильно! – воскликнул самый молодой из сотрудников Жора Тыльнер и смутился. – Я считаю…

– Ну, ну! – подбодрил его начальник. – Смелей!

– Я считаю, надо хотя бы одного из шайки Кошелькова взять. Например, Козулю. Тогда выйдем и на самого главаря.

«Вот ты им и займешься», – хотел было сказать Трепалов, но подумал, что молодому и еще неопытному парню не справиться. Кроме того, он вспомнил, что Козулей уже занялись товарищи из ВЧК.

Слово взял Данильченко:

– Полагаю, сегодня же надо организовать облавы во всех притонах.

– На Хитровке пошуровать, – поддержал Беляев.

– Правильно! – сказал Байков. – И еще: Ваньку бы Чемодана разыскать, он связан с Кошельком.

«И не только с ним, – мысленно продолжил Трепалов, – но, кажется, и с эсерами. Впрочем, надо будет проверить в ЧК».

– Значит, так, – заключил Александр Максимович, – Данильченко, Беляев, завтра возьмете людей – сколько будет возможно, – ночью пойдете на облавы.

– Почему не сегодня? – спросил Данильченко.

– Завтра узнаешь. Так. Мартынов, Байков, Гуськов, займетесь Чемодановым. Козулю из поля зрения не выпускать. Ясно?

– А я? – обиделся Тыльнер.

– Пока будешь патрулировать. А дальше посмотрим.

– Все? – Сотрудники стали подниматься.

– Нет, не все. – Трепалов встал и прошелся по кабинету. – Плохо мы работаем, товарищи! Из рук вон плохо. Если бы не такой случай, что ж, так и сидели бы сложа руки?

– Мы не сидим. Это вы напрасно, – послышался чей-то обиженный голос.

– В общем, конечно, не сидим, – согласился Трепалов. – Это я малость преувеличил, чтобы злее работали. Но банда Кошелькова действует? Сабан, Гришка Адвокат, Чума, Херувимчик да еще многие другие на свободе? Так что случай с Кошельковым – это нам напоминание, сигнал тревоги. Короче! – Он прихлопнул ладонью по столу. – С сегодняшнего дня, с сей минуты переходим на казарменное положение. Отлучка – только по особому разрешению. С бандитами должно быть покончено. Считайте, что вы на фронте.

– Так оно и есть! – откликнулся Мартынов, вставая.

Когда сотрудники ушли, Трепалов устало опустился в кресло, помял лицо ладонями и потянулся к телефону.

– Станция? Соедините с МК партии. – Услышав в трубке знакомый, чуть-чуть усталый голос, поздоровался: – Трепалов говорит.

– А, рабоче-крестьянская милиция! Что у тебя?

– Людей не хватает. Выручай.

– Людей всюду не хватает. Люди на фронте нужны.

– А у нас что? Секретарь помолчал и ответил:

– Да, и у тебя, конечно. – Он вздохнул. – И продовольствие тоже фронт, и топливо – фронт. Сейчас вся страна – фронт.

– Это я понимаю. В прошлом году мы милиционеров своих на колчаковский фронт дали. Два месяца назад десяток человек в продотряд направили. Ни один не вернулся. А теперь… Да ты и сам знаешь, какой разгул бандитизма в Москве.

– Знаю. В общем, понял тебя: к рабочему классу обратиться хочешь?

– Верно.

– Ладно. Помогу. Завтра жди, придут к тебе люди. Только на многое не рассчитывай.

– И на том спасибо.

VIII

Колька гнал вовсю: даже он, матерый бандит, имевший на своем счету немало загубленных жизней, был напуган. Несколько минут назад, еще не успел выехать из Сокольников, над самым ухом раздался пронзительный милицейский свисток. От неожиданности Заяц резко затормозил – машину повело юзом. Он выправил руль и обернулся.

– Это кто в мильтона играется? – зло ощерился он.

– Не твое дело! – бросил Кошельков, вынимая маузер и всматриваясь в снежную мглу. – Сволочи, никогда их нет на месте, когда нужно. – Он приоткрыл дверь и вновь засвистел. Откуда-то со стороны Красносельской послышались такие же трели. – Ага, бегут!

Через минуту в летящем снеге замаячили две неясные фигуры.

– Давай, давай скорее! – заорал Кошельков, и, когда патрульные торопливо приблизились так, что уже видны были их молодые, раскрасневшиеся от мороза и бега лица, Кошельков прицелился и хладнокровно всадил по нескольку пуль в каждого. Милиционеры нелепо взмахнули руками, стали валится набок, один несколько раз дернулся и затих. Снег под ним стал алеть.

– Будете, гады, знать Яньку Кошелька! – зло оскалившись, пробормотал главарь и, стукнув рукояткой маузера по спине шофера, хрипло приказал: – Жми!

Ванька, Ленька, Козуля, Колька Заяц с опаской смотрели на своего вожака.

– Ты что, Янька? – тронул его за рукав Козуля.

– Мстить буду! Понятно? – Он скрипнул зубами. – Я их всех ненавижу! Всю эту власть, так их… А ну, стой! – опять потребовал он и, открыв дверцу, вновь пронзительно засвистел.

От Мясницких ворот к машине поспешно бежал милиционер. В нескольких шагах он остановился и взял под козырек.

– Сыпь, легавый на тот свет! – издевательски бросил милиционеру бандит и выстрелил ему в живот.

Милиционер сломился пополам, стал падать, на безусом лице его были написаны удивление и боль.

Заяц рванул с места и повернул на бульвары. Ему было не по себе и захотелось перекреститься. Домчались до Никитских ворот, где, как показалось шоферу, стоял целый наряд. Он поспешно свернул на Большую Никитскую и сразу же в Мерзляковский переулок. По протоптанной в снегу тропинке шли гуськом четверо мужчин и женщина.

– Можете пощупать фраеров, – милостиво разрешил Кошельков, понимая, что надо дать сообщникам возможность сделать то, к чему они стремились, к чему привыкли.

Машина остановилась, все разом выскочили из нее, словно обрадованные.

– А ну-ка, граждане, спокойненько, руки вверх! – скомандовал Козуля, нарочно строя зверскую физиономию. – Кому говорят! – вдруг рявкнул он. – Или жизнью не дорожите?

Побелевшие от страха прохожие покорно подняли руки, прижались к стене дома; немолодая женщина трясущимися губами бормотала:

– Голубчики, все берите, только не убивайте! Ай! – взвизгнула она, когда Ванька Конек, грубо дергая, стал вытаскивать из ее ушей серьги.

– Мадам, просю без шухера! – строго предупредил грабитель. – Покажите пальчики. Эти кольца вам ни к чему, возьму их на память. И мантончик сымите.

– Барахла не брать! – распорядился Кошельков.

У мужчин в два счета были изъяты бумажники, кольца, часы. Садясь в машину, Кошельков предупредил ограбленных:

– Стоять смирно! Имейте в виду, вы на мушке, кто шевельнется, пока мы не уедем, получит пулю.

Заяц газанул, и через минуту машина уже мчалась по Поварской к Кудринской.

Всю добычу бандиты, по обычаю, передали главарю. Бумажники Кошельков быстро выпотрошил и выбросил в окно, деньги, драгоценности рассовал по карманам.

Все лихорадочно закурили.

– Вот это дела! – потирая руки, обрадовался Ленька. – А то мильтонов зачем-то… – И умолк, получив по затылку.

– Заткнись! – бросил Кошельков.

Откуда-то послышались милицейские свистки.

– Легавые! – испугался кто-то из бандитов.

Заяц погнал машину вовсю, выскочил на набережную. Тут автомобиль было забуксовал, но в умелых руках шофера выкарабкался и помчался, подпрыгивая на ухабах. Сзади кричали «стой!», свистели, раздалось несколько выстрелов.

– Пронюхали, гады! – ощерился Кошельков, вынимая маузер. – Выследили…

У Крымского моста наперерез машине бросились двое с винтовками. Всего лишь несколько шагов успели пробежать красноармеец Петров и милиционер Олонцев и упали, сраженные бандитскими пулями.

Машина проехала еще несколько метров и остановилась, упершись в сугроб. Бросив автомобиль, бандиты побежали по набережной. Сзади слышались крики, трели свистков, раздалось несколько выстрелов.

– За мной! – скомандовал Кошельков, сворачивая во двор дома. – Тут проходной.

Побежали через двор, перелезли через какой-то забор, попали на засыпанные снегом огороды, тяжело дыша и увязая в снегу, выбрались в переулок. Кошельков несколько раз оглядывался и, зло щерясь, стрелял в темноту. Попетляли на задах хамовнических домишек, наконец, остановились. Ванька Конек, держась за разбитую скулу – напоролся на забор, – тихонько скулил.

– Цыц! – огрызнулся на него Кошельков, напряженно всматриваясь в тьму и прислушиваясь. Было тихо, только где-то далеко тявкала собака. – Оторвались! – выдохнул Янька и презрительно усмехнулся. – Что, взяли? Вы еще долго будете Яньку Кошелькова вспоминать. Ладно, потопали до хаты, – заключил он, пряча за пазуху тяжелый маузер.

В МУР явилась группа рабочих с завода Гужона. Старый доменщик, расправив рукой усищи, нахмурил брови, тоже похожие на усы, и произнес короткую речь:

– Партия направила к тебе, начальник. Раз надо помочь – поможем. Восемь человек тебе привел. Только чего же ты раньше молчал? Шуточное ли дело, чтоб так бандюги в Москве разгулялись! А ты!..

Александр Максимович с удовольствием слушал сердитого доменщика. А тот вдруг спросил:

– Ты с какого года в партии?

– С тысяча девятьсот четвертого, – ответил Трепалов и поднялся во весь свой рост.

Старик оглядел с головы до ног его атлетическую фигуру и, заметив полоску тельняшки, выглянувшей из-за ворота гимнастерки, уважительно спросил:

– Матрос?

– Броненосного крейсера «Рюрик» гальванер. А раньше вальцовщиком был. Каторгу отбывал на «Грозящем». Брал Зимний. А теперь вот… – Он невесело усмехнулся.

– Извини, ежели чем обидел. – Доменщик покашлял и повернулся к пришедшим вместе с ним. – Вот тебе, начальник, рабочая гвардия в помощь. Давай командуй нами.

– Это дело! – обрадовался Трепалов. – Теперь более полусотни набралось.

Ночью по всей Москве были произведены повальные обыски. К гостиницам «Марсель», «Бристоль», «Лондон», «Люкс», «Гамбург» и еще десяткам подобных, к ночлежным домам, трактирам, подозрительным квартирам подходили группы рабочих во главе с агентом МУРа, занимали входы и выходы, и начиналась тщательная проверка документов.

Кое-где с дребезгом вылетали стекла и в окна прямо на тротуар или на крышу с грохотом выскакивали полураздетые люди, для которых встреча с представителями Советской власти была более чем нежелательна.

Задержали двести с лишним подозрительных личностей. Всех отправили в комнату приводов МУРа, где им предстояло пройти под пронизывающим взглядом знаменитого Савушкина.

Сыщик царской полиции, он охотно пошел служить в народную милицию, искренне стараясь помочь молодой Советской власти избавиться от уголовного элемента. Это был человек, обладавший феноменальной памятью. Стоило ему хоть раз увидеть чье-нибудь лицо, и он запоминал человека на всю жизнь. Запоминал не только лицо, но и фамилию, и все клички, и все уголовные «подвиги».

Вот перед ним-то и предстали все двести задержанных. Их по одному проводили перед Савушкиным, и он, спросив «Фамилия?» и услышав, допустим, «Еремеев», на секунду наморщивал лоб и бросал секретарше, ведавшей картотекой:

– Валя! Пиши: Ющенко, Александр Григорьевич, восемьдесят третьего года рождения, мещанин города Тулы, кличка «Сашка Скачок».

И тут опознанный вдруг бросал шапку о землю и восклицал, будто обрадованный приятной встречей:

– Верно, Владимир Матвеевич! Это точно я, Сашка Скачок. Берите со всеми потрохами!

Среди двухсот задержанных оказались шестьдесят пять крупных рецидивистов, налетчиков, воров, бандитов.

Допросом их занялся сам Трепалов. Кошелькова знали многие, и все его боялись. Где он скрывается? В ответ они пожимали плечами: или не знали, или не хотели говорить.

– Ищите Ваньку Чемодана, – сказал один бандит, по фамилии Федоров. – Кошелек сейчас с ним работает.

– Ванька Чемодан? – переспросил Петерс, когда Трепалов доложил ему о результатах допроса. – Кличка нам известна, есть такой знакомый у Марии Спиридоновой.

– У той самой? Которая «левыми» эсерами командовала?

– А ты чему удивляешься, Александр Максимович? Мы-то с тобой знаем: из ненависти к Советской власти они на все пойдут. Да мало ли бандитов в эсеровских и анархистских организациях? Есть же у них такой девиз: «Цель оправдывает средства» Одним словом, берем под наблюдение дачу Спиридоновой.

IX

Утром 20 января Владимир Ильич чувствовал себя нездоровым: разнылась раненая рука.

О вчерашнем происшествии он не вспоминал, с самого утра погрузившись в десятки срочных дел. Помимо этих дел, предстояло просмотреть тезисы сегодняшнего выступления на Втором Всероссийском съезде профсоюзов.

Об ограблении напомнили ему сперва Гиль, который с сияющим лицом сообщил, что машина найдена и приведена в порядок, а потом Петерс, кратко доложивший по телефону, что «меры по поимке бандитов приняты».

– А, позвольте узнать, какие? Бандиты-то на свободе?

– На свободе, – признался Петерс, помолчал и добавил: – Пока.

– И долго будет длиться это «пока»? Ян Христофорович, это совершенно нетерпимо. Поймите: бандиты не менее серьезные внутренние враги, чем любые контрреволюционеры. Они подрывают веру населения в нашу силу, в нашу способность положить конец кражам, грабежам и убийствам. Да, да, это очень серьезно. Нам следует незамедлительно принять меры, иначе нельзя…

Положив трубку, он придвинул к себе блокнот и быстро написал:

«Заместителю председателя ВЧК тов. Петерсу. В виду того, что налеты бандитов в Москве все учащаются и каждый день бандиты отбивают по нескольку автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается ВЧК принять самые срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами».

Он подписался, вызвал дежурного секретаря и попросил:

– Пожалуйста, это распоряжение перешлите немедленно Петерсу и в «Известия».

Он задумался… «Жизнь или кошелек?» Гм… Пожалуй, эта дилемма далеко не обывательская, а даже политическая… Владимир Ильич встал и принялся расхаживать по кабинету: что-то в этом рассуждении его задело. «Пожалуйста: похабный Брестский мир разве не был дилеммой того же порядка? Тогда перед нами стоял тот же вопрос: «Жизнь или кошелек?» А условия, в каких мы находились? Это же пистолет, приставленный к нашему виску!.. Соглашение с империалистами? Да, соглашение. А вчера разве мы не вступили в соглашение с бандитами?» Он усмехнулся. Отдали бандитам оружие, деньги, автомобиль… Так что же: нас теперь обвинят в том, что мы соучастники бандитов? Чушь! Нет, есть соглашение и соглашение. Гм… Об этом еще стоит подумать.

Когда вечером, собираясь на заседание съезда, Владимир Ильич вышел на улицу, его ожидала машина, и Гиль в своей кожаной тужурке и в перчатках с раструбами, ласково похлопывая по радиатору автомобиля, точно коня по шее, торжествующе сказал:

– Я же говорил, найдут!

– Ну, а как по-вашему, товарищ Гиль, вчера мы правильно поступили?

– Конечно, Владимир Ильич! – Гиль живо повернулся. – Да разве умный человек станет выбирать: жизнь или кошелек? Черт с ней, и с машиной, и с деньгами!

– Выходит, мы с вами пособники бандитов? – Ленин хитро прищурился. – Ведь машину-то и оружие они могли пустить в ход.

– Ну уж!. – Гиль чуть не задохнулся от возмущения. – Так мы же не добровольно, ведь пистолет к виску!

– Ну и я так думаю, – Владимир Ильич рассмеялся. – Что ж, поехали.

В автомобиле сидели двое чекистов, имевших строгое предписание и Петерса, и Малькова: от Ленина – ни на шаг. Оба держали правые руки в карманах. Ленин собрался было возмутиться, но, заметив стоявшего неподалеку Малькова, на лице которого ыла написана непреклонная решимость, только вздохнул и сел в машину, хотя ему очень хотелось хоть немного пройтись. Пальто на нем было надето только в один рукав: раненая рука все еще ныла и была на перевязи.

Все-таки в Колонном зале, снимая пальто, он незаметно снял и повязку: очень не любил он, чтобы люди замечали его нездоровье.

Побаливала и голова, но эта боль с некоторого времени уже стала привычной, а к врачам он обращаться не хотел.

Увидев Ленина, зал встал и взорвался аплодисментами. Нетерпеливо переждав овацию, которую он несколько раз безуспешно пытался прервать, Ленин начал свое выступление словами:

– Товарищи, я должен прежде всего извиниться, что в силу маленького нездоровья должен буду ограничиться сегодня лишь небольшим выступлением…

«Небольшое выступление» продолжалось больше часа.

X

Один раз Кошельков все-таки попался. Два месяца назад его взяли в Вязьме. Взяли в самом центре города, да еще при обстоятельствах особых, в торжественной, можно сказать, обстановке. Короче говоря, арестовали его в церкви во время венчания. Стоял он рядом со своей невестой Ольгой, ничуть не подозревая, что мужем ее так и не успеет стать. Конечно, как всегда, он и здесь, в церкви, был настороже, и в карманах его лежали два нагана. Но разведка, произведенная заблаговременно, показала, что все как будто спокойно, за церковью никто не наблюдает, а о венчании знают только он с Ольгой да поп. Он и венчаться-то задумал не в Москве, а в Вязьме именно потому, что здесь его никто не знал. И дружкам своим ни слова не сказал о том, куда уезжает и зачем. Одним словом, чувствовал себя Кошельков относительно спокойно. Не знал он только одного: вчера на вокзале в Москве, в людской толчее, его приметили чекисты, и с тем же поездок, только в другом вагоне, ехали четверо, имевшие задание проследить, куда отправился бандит, и арестовать его при первом удобном случае.

Домишко, где Кошельков остановился у знакомой женщины на ночь и где его уже ожидала Ольга, взяли под наблюдение. Утром чекисты проследовали за парой и были крайне удивлены, когда очутились в церкви. Сейчас они смешались с толпой любопытных.

Обстановка несколько смущала чекистов. Больше всего их беспокоило то, что, если придется стрелять, можно задеть кого-нибудь из случайных свидетелей венчания. Поэтому решено было брать бандита в ту минуту, когда священник начнет совершать обряд и внимание Кошелькова будет отвлечено.

Потихоньку пробравшись вперед и став позади бандита, чекисты схватили его за руки в ту минуту, когда поп предложил жениху и невесте обменяться кольцами. Кошельков отчаянно рванулся, оглашая церковь ругательствами, но держали его крепко. Испуганная Ольга не оказала никакого сопротивления. Зашумевшим было прихожанам разъяснили: пойман опасный бандит. Задержанных быстро повели к выходу, оставив изумленного попа с воздетыми руками и открытым ртом.

Ольгу – она вдруг впала в истерику – оставили пока в Вязьме, а Кошелькова под конвоем сотрудников вяземской ЧК повезли в Москву.

По дороге на вокзал навстречу им попалась немолодая женщина – та самая, которая приютила Кошелькова на ночь.

Арестованный крикнул ей:

– Меня взяли! Скажи, чтобы хлебца принесли на московский вокзал. Хлеба! – повторил он. – Каравай!

Молодые чекисты не придали никакого значения этим как будто вполне невинным выкрикам арестованного. Тем не менее ему велели замолчать. Поезда в Москву пришлось ждать долго. Чекисты не спускали глаз с Кошелькова, который, впрочем, вел себя смирно.

На вокзале в Москве к конвойным подошла та же тетка, замотанная в платок по самые глаза, – очевидно, приехала она тем же поездом – и жалостливо, чуть не плача, попросила конвойных оказать такую милость, разрешить передать «бедненькому родственнику» хлебца. Конвойные переглянулись и, не усмотрев в просьбе ничего опасного, разрешили передать каравай.

Кошельков взял хлеб под мышку и, пока шли по перрону, направляясь к выходу, отщипывал по куску и жадно жевал. Перед самым выходом он неожиданно толкнул конвойных, выхватил из каравая запрятанный туда браунинг и всадил в чекистов по нескольку пуль. Через минуту он затерялся в вокзальной толкотне, среди переполошившихся пассажиров, крича вместе с ними: «Кто стрелял? Что случилось?»

…Обо всей этой истории, случившейся два месяца назад, вспоминал сейчас Кошельков с кривой ухмылкой, сидя в жарко натопленной комнате в квартире знакомого скупщика краденого. Была ночь, за стеной завывал ветер, бросался горстями снега в завешенные окна. Сообщники спали на полу, а он сидел за столом и, отодвинув пустые бутылки и тарелки с недоеденной закуской, писал в клеенчатой тетради Это был дневник, который он недавно завел по непонятной ему самому прихоти. Мыслей было много, сбивчивых, злых, излагать их на бумаге было трудно. И все-таки он писал. Писал о том, что живым его легавые никогда не возьмут, не такой он человек, чтобы даться им в руки, что погуляет он еще по белу свету так, что долго его будут помнить. Писал о своей ненависти:

«Я буду мстить без конца, я буду жить только для мести, мне ненавистно счастье людей».

Утром, растолкав Зайца, Кошельков велел ему раздобыть машину. Огрызнувшемуся шоферу – «Где я тебе возьму?» – с тихим бешенством приказал:

– Где хочешь. Тебе все гаражи знакомы. Бери Леньку Сапожника и действуй. Без машины и не думай являться.

Выпив по стакану водки и прихватив хлеба, Заяц с Сапожником ушли.