Текст книги "На развалинах третьего рейха, или маятник войны"

Автор книги: Георгий Литвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

Но рассказ его заставил меня задуматься о многом. Как часто мы пребываем в заблуждении из-за того, что продолжаем оценивать какое-либо событие, бывшее в прошлом, отождествляя себя лишь с одной группой его участников. Если следовать только за эмоциями, это вполне объяснимо. Но историческое мышление не терпит эмоций. Встреча с отставным майором подтолкнула меня к тому, чтобы всерьез заинтересоваться «вторым взглядом» на историю войны – взглядом нашего противника.

Сразу же успокою наиболее ретивых читателей: это вовсе не значит, что бывший воздушный стрелок собирается разделить точку зрения немецких генералов. Я хочу одного: знать ее. Для того чтобы увидеть многое, что было в прошлом, объективно, отрешившись, повторяю, от вполне объяснимых эмоций. У нас тогда не было, например, книги, в которую были бы включены воспоминания Буденного и, например, Деникина с серьезным комментарием военного историка. Я подчеркиваю – военного историка, а не торопливого конъюнктурщика, объясняющего, какой великий стратег Буденный и насколько бездарен в этом отношении Деникин.

У каждого свой взгляд. Я уже давно увидел опасность (и серьезную) в детских книжечках о войне, где красный всегда на коне и лихо рубит белого, ибо белый в этой ситуации вообще не человек, не личность; пусть хоть и отрицательная, с десятью знаками минус, а нечто вроде манекена, лозы, которую рубят конники. Отождествить лозу, манекен с противником, да, противником, но живым человеком, страшно. Страшно за себя. Когда культивируется собственная непогрешимость, а любой инакомыслящий вообще лишается каких-либо человеческих качеств, это не есть воспитание патриотизма. Любить свою Родину не значит ненавидеть все остальные страны. Возможно, я говорю банальности, но как часто мы, провозглашая одно, делали, да и сегодня продолжаем делать, совсем другое. Потому и пишу я эти свои воспоминания. Пишу откровенно.

В один из дней, допрашивая нарушителей демаркационной линии, я услышал от немцев, что на нашей уже территории их ограбили «русские» солдаты. Я доложил об этом начальнику ротной заставы и офицеру отдела СМЕРШ нашей дивизии, который как раз находился на заставе.

Командир роты рассказал, что такие жалобы поступали и раньше, но его плохое знание немецкого языка не позволило тогда точно установить, что же происходило в том же районе, в лесном массиве, где было совершено бандитское нападение. Немцы утверждали, что грабители были одеты в форму красноармейцев, но без погон. Вышестоящее начальство приказало усилить этот участок границы и захватить бандитов. Прошло несколько тревожных ночей (грабежи происходили обычно на рассвете), и вот удача: усиленные наряды, а главное, засада захватили с поличным грабителей. Это были так называемые «перемещенные лица» из лагеря, располагавшегося в английской зоне. Они были одеты в форму, которую носили наши красноармейцы до введения погон. В войну все они служили в так называемых «восточных легионах», сражались вместе с немцами против наших войск. После войны укрылись в западных зонах Германии, получая помощь от бывших наших союзников, одновременно промышляя разбоем.

Делом о бандитском нападении занимался отдел СМЕРШ, и судьба грабителей, к тому же предателей, была предрешена. Об этом и других подобных случаях писала наша пресса и одновременно направлялись ноты протеста английским властям.

Вопросами «восточных легионов», кстати, я занимался, изучая публикации немецких авторов и сохранившиеся документы в их архивах. Вот фрагменты моего интервью, данного по этому вопросу корреспонденту газеты «Красная звезда»:

«Кор.: Вот уже длительное время взгляды мировой общественности прикованы к событиям, происходящим в СССР, а теперь в СНГ. Не случайно сейчас в ходу западные издания, освещающие различные этапы исторического пути Советского Союза, его внешнюю и внутреннюю политику, дающие прогнозы и пророчества. Среди них книга немецкого исследователя И. Хоффмана «Восточные легионы в 1941–1943 гг.». Она издана Институтом военной истории в ФРГ в 1976 году. Однако интерес к ней возрос особенно в последнее время. Почему?

Литвин: Интерес действительно велик. Ведь на Западе кое-кто считает, что СССР проиграл третью мировую войну, причем без единого выстрела. В результате этого Запад якобы может теперь достичь целей, ставившихся во времена кровавой Второй мировой войны. Известно, например, что главари третьего рейха планировали расчленить территорию Советского Союза на регионы, в разной степени зависимые от Германии. Так вот, на обложке книги «Восточные легионы» помещена карта южной части Советского Союза. Германия хотела, чтобы на этих территориях были созданы мелкие, зависимые от нее марионеточные государства и чтобы эти государства были враждебны прежде всего России.

Взгляды Гитлера и Розенберга устремлялись на кавказские, тюрко-татарские и угро-финские народы, народы Средней Азии, а также территории и население за Волгой и Уралом. По их замыслу, утверждается в книге, предполагаемые государства должны были играть важную роль в хозяйственной жизни «новой Европы» и прежде всего удовлетворять потребности Германии в нефти и другом сырье.

Далее говорится, что «разрушение советской господствующей системы должно создать возможность свободного национального, культурного и хозяйственного развития». Отдельные народы должны «удовлетворить свое самостоятельное развитие», и сделать это можно «посредством взаимной работы с новой Европой».

Кто скажет, что этим документам, послужившим основой книги, более пятидесяти лет? Как будто сегодня написаны…

Кор.: И все же вернемся на пятьдесят лет назад. Как в то время гитлеровское руководство намеревалось осуществить поставленные цели?

Литвин: Были разработаны специальные планы, учитывающие многие аспекты. Коснемся одного – привлечения на свою сторону советских граждан. В начале войны ставка на них делалась небольшая. В первую Очередь отбирались знающие немецкий язык, как-то связанные с Германией. Это говорит о том, что в завоеванных районах гитлеровцы не собирались делиться с кем-то властью или давать кому-то самостоятельность, создавать национальные воинские формирования. И своих «помощников» они сначала называли «вспомогательные». Но после провала блицкрига и обозначившейся перспективы длительной войны политика агрессора изменилась. Немцы стали всерьез думать о создании на захваченных территориях национальных воинских формирований, придавая им вид добровольных. Уже осенью 1941 года в Прибалтике появились «помощники» для истребления «нежелательных лиц», а затем и для усиления гитлеровских войск.

Кор.: Много ли было таких «помощников», или, как мы их привыкли называть, предателей?

Литвин: Как утверждает автор книги И. Хоффман, на стороне немцев оказалось около миллиона наших военнопленных, перебежчиков, различных гражданских лиц. Из них были сформированы прибалтийские, украинские, русские, казачьи, мусульманские и другие легионы. Они решали разные задачи: выполняли полицейские, карательные функции, занимались тыловым обеспечением немецких войск и, наконец, принимали непосредственное участие в боевых действиях. Например, в РОА входили три дивизии, офицерская школа, запасная бригада, строительный батальон, другие мелкие подразделения. Была в РОА и своя авиация. Она состояла из трех эскадрилий, зенитного полка, батальона десантников и батальона связи. Все эти части и подразделения имели хорошее вооружение. Но все же хозяева не до конца доверяли своим «помощникам» и «добровольцам», оставляя за собой командные должности, «разбавляя» роты и батальоны немецкими офицерами и унтер-офицерами.

Кор.: Оправдалась ли ставка германского командования и политиков на «пятую колонну»?

Литвин: В целом известно, что тогда эта ставка не оправдалась. Однако ситуация складывалась весьма сложная. И не потому, что на временно оккупированных территориях зверствовали полицаи и каратели, не потому, что несколько дивизий, сформированных из «помощников» и «добровольцев» принимали участие в боевых действиях. Они, как говорится, погоды не делали, и Красная Армия перемолола их в боях так же, как и немецкие. Дело было в другом. Гитлеровское руководство вынашивало идею развязывания в СССР гражданской войны.

В книге И. Хоффмана приводится один документ. Представитель МИД Германии при 17-й армии вермахта доктор Пфляйдерер в марте 1942 года направил в свое министерство письмо, где указывал: «На Украине нет особых трудностей для создания боевых частей из украинцев, русских и других», и далее: «Войну на Востоке можно превратить в войну гражданскую».

Кор.: Ну, об этом-то мы все читали в учебниках истории…

Литвин: Верно, читали несколько фраз, где сказано, что Гитлер вынашивал такие планы, но они с треском провалились. А ведь дело-то было куда серьезнее. Агрессор пользовался поддержкой в районах и регионах, которые совсем недавно вошли в состав СССР: Прибалтика, Западная Украина и Западная Белоруссия, Бессарабия. Немцы делали ставку на всех репрессированных и обиженных во время революции, коллективизации и расказачивания, различных чисток и других массовых политических и экономических кампаний. В общей сложности они коснулись миллионов людей. Брались во внимание и сложные национальные отношения на Северном Кавказе, в Закавказье, Крыму. Например, в Крыму перед войной проживало более 700 тысяч человек, среди них русские, украинцы, татары, евреи, немцы, греки, болгары, армяне. И приход фашистских войск они восприняли неоднозначно. По немецким данным, в Красную Армию с начала войны было призвано 10 тысяч крымских татар, а на их стороне служило вдвое больше. По представлению обер-квартирмейстера 11-й немецкой армии полковника Гаука и обер-штурмбанфюрера Зайферта в марте 1942 года было принято решение выпустить всех военнопленных крымских татар из лагерей. Расчет строился на том, что они пополнят ряды «помощников» и «добровольцев».

Тогда же зондерфюрер Зайферт направил письмо по команде, где предлагал «активизировать борьбу всех туркнародов против СССР», привлекая на сторону немцев около 20 миллионов мусульман, проживающих в Советском Союзе. Это уже не шутка, не какой-то охранный батальон или полицейский участок. Кстати, отношение немцев к своим «союзникам» можно проиллюстрировать на примере денежного содержания: солдат из Уроженцев Прибалтики получал 72 рейхсмарки, из восточного легиона – 30, а русский 24 рейхсмарки.

Но денежное содержание – это не все. Немцы активно вели антисоветскую (считай антирусскую) пропаганду, учитывая и социально-экономическое положение в СССР, и внутренние межнациональные отношения. Один из высокопоставленных чиновников Германии – Нидермайер предупреждал, что вести пропаганду нужно умно, ибо коммунисты достигли многого по сравнению с царской Россией. Это тот же Нидермаер, о котором я уже упоминал ранее. Он был офицером разведки кайзеровской армии, владел несколькими восточными языками и русским, выполнял «секретную» миссию в СССР в период тесного сотрудничества Красной Армии и рейхсвера (Липецк, Фили, танковый центр под Казанью, объект «Томка»), жил в Москве около десяти лет. Затем был профессором Берлинского университета. В период войны занимался созданием «восточных легионов» и командовал ими (командир 162-й пехотной дивизии в г. Миргороде под Полтавой в 1941–1942 гг.). «Не нужно, – говорил он, – ругать индустриализацию страны, а нужно выделять нищенское существование народов в СССР, и особенно тех, которые представлены в восточном регионе. Следует приводить примеры, как питаются, одеваются в Германии, какое там жилье, культура, внушать, что в Германии крестьяне живут лучше, так как имеют землю в личной собственности, там поощряется личная инициатива, предприимчивость, установлен контроль над ценами, осуществляется свобода совести, забота о семье, женщине». Для большей убедительности немцы организовали поездки легионеров в Германию, и многие из них делали сравнение не в пользу жизни в СССР. Поэтому они восприняли обещания немцев, что после их победы будут жить так же, как население Германии.

Но это право нужно было заслужить. И легионеры, «помощники» и «добровольцы», служили. Например, отмечается в книге И. Хоффмана, за зиму 1941/42 гг. на сторону партизан перешел только один солдат из охранных батальонов в Крыму, еще один не вернулся из отпуска. Зато за этот же период в боях с партизанами, частями Красной Армии убито и ранено около 400 человек. Не замечать, недооценивать такие факты нельзя.

Кор.: Как же их оценивали тогда в Москве и Берлине?

Литвин: Автор книги И. Хоффман утверждает, что Сталин прекрасно осознавал угрозу гражданской войны. Он ссылается на мнение доктора Пфляйдерера, который заметил: после появления армии Власова, других военно-национальных формирований Сталин понимал, что возникает ситуация, когда граждане одной страны будут воевать друг с другом, и пожар этот может разрастаться. Он сознавал, что возникает еще другая проблема: кому будут помогать союзники – коммунистам или кто им противостоит и сражается в общем-то за так называемые ценности капиталистического мира? Наконец, третье: гражданскую войну в СССР весь мир мог воспринять уже не так, как фашистскую агрессию против суверенного государства. Вполне возможно, что ее восприняли бы как развал «советской империи».

Однако в то тяжелое время наше государство не развалилось. Можно назвать тому много причин. Среди них такие, как вековые связи и традиции, неприятие основной массой населения любого «освободителя», поработителя и т. д., высокое чувство патриотизма советских людей, вера в справедливость Отечественной войны, в свое будущее и, конечно, мощная государственная машина, сильная центральная власть.

С другой стороны, немецкие историки-исследователи отмечают, что Гитлер сам боялся гражданской войны в СССР. Он не мог предсказать ни ее размаха, ни ее последствий, поэтому не хотел создавать сильные национальные формирования. В беседе с фельдмаршалом Кейтелем и генералом Цайтцлером он сказал: «Мы не будем создавать русскую армию» – и очень осторожно относился к использованию национальных формирований на переднем крае. Гитлеровское руководство не собиралось создавать никаких свободных и независимых государств. На оккупированных территориях немцы все-таки были захватчиками, победителями, и это оскорбляло национальные чувства людей, пусть даже не симпатизирующих Советской власти. Вот так и провалилась тогда идея развязывания в Советском Союзе гражданской войны.

Кор.: Вы несколько раз подчеркнули: «в то время», «тогда»… Это случайность или сознательное сравнение с днем нынешним?

Литвин: Конечно, сознательное сравнение. В годы войны мы сражались не за Сталина, не за «империю зла», как сейчас берутся утверждать некоторые доморощенные «исследователи», а за нашу великую державу, за наше будущее.

Я не призываю сейчас искать правых и виноватых. Призываю задуматься: что руководило нашими врагами во время Второй мировой войны, когда они строили планы посеять среди нас национальную вражду, оккупировать, расчленить наше государство? Идея «освобождения», нежная любовь, желание видеть нас процветающими? Абсурд, об истинных целях мы уже говорили. А по какому пути мы идем сегодня? Не мешало бы задуматься…»

Между тем на границе зон появилась так называемая пограничная полиция. В советской зоне эта полиция тесно сотрудничала с нашими войсками.

Однажды я приехал на неделю из Штендаля в маленький городок на границе Обисфельде. Зашел в гостиницу, но в то время было какое-то мероприятие, и мест не оказалось. Хозяин гостиницы знал меня и предложил поселиться в двухместном номере, где одно место уже занимал офицер немецкой пограничной полиции. Я, естественно, согласился и пошел на заставу по делам службы. Когда я вечером возвратился в гостиницу, зашел в номер, там находился этот офицер. Мы обменялись приветствиями, и началась беседа. После десятиминутного разговора по-немецки мой собеседник вдруг на русском, без малейшего акцента, задал мне вопрос:

– Товарищ лейтенант, а где вы так хорошо изучили немецкий язык?

А я, естественно, в ответ:

– А где вы научились русскому?

Он мне рассказал, что его отец – немец, был моряком торгового флота, часто бывал в Одессе после окончания у нас Гражданской войны. По приглашению своего родственника гостил в немецкой деревне на Украине и там познакомился с его будущей матерью – русской. Отец наследовал крестьянское хозяйство, как старший сын. Хозяйство было небольшое, и вся семья занималась извечным крестьянским трудом. Звали моего знакомого Петером. Родился он в 1924 году. У него была сестра, муж которой недавно возвратился из английского плена. Отец умер, но мать была жива, жила в деревне, куда ее когда-то привез муж. Это было недалеко от Магдебурга. Она учила своих детей русскому языку. Когда Петера в 1943 году призвали в вермахт, он попал на восточный фронт рядовым пехоты, но так как знал русский язык, его использовали в полку при штабе как связиста и переводчика.

В течение нескольких вечеров мы беседовали о судьбе немецкого и русского народов, о путях послевоенного развития на западе и востоке Германии, о жизни в и странах Восточной Европы, и, естественно, я расспрашивал о допросах наших пленных, когда ему 6ы холилось быть переводчиком. Относительно наших пленных он рассказывал, что на участке фронта, где находился в обороне их пехотный полк, интересных пленных не было, да и в плен попадали уже тогда немногие. Но его удивляло другое, что поступившее пополнение, плохо обученное, сразу же нашим командованием бросалось в бой, в наступление. Такие пленные действительно ничего не могли знать. При этом он говорил, что, может быть, это было так только на их участке, ибо немецкое командование знало о советских командирах дивизии и корпуса, что они имели низкое военное образование и были людьми, мягко говоря, неуравновешенными.

Но однажды, продолжил немец свой рассказ, советское командование на участке их полка проводило разведку боем (для непосвященных объясняю, что это такое, – это внезапное наступление с целью то ли захвата пленных, то ли вскрытия огневых средств противника, но чаще всего для введения его в заблуждение, что якобы именно здесь готовится прорыв фронта). На их участке такую разведку боем, как он узнал позже, проводил штрафной батальон (штрафные части – это особые воинские формирования для отбывания военнослужащими наказания за уголовные и воинские преступления, совершенные в военное время; использовались они на наиболее тяжелых участках боевых действий, кстати, такие же формирования были и в немецкой армии).

– Ваш батальон ворвался в первую траншею, продвинулся ко второй, захватил господствующую высотку и пленных, но наши мощным контрударом, поддержанным штурмовыми орудиями и особенно артиллерией, восстановили свои утраченные позиции. На поле боя остались только трупы убитых. Раненых и ваши и наши успели вынести. Когда же начали восстанавливать позиции, то в одном засыпанном блиндаже мы нашли тяжело раненного и контуженого русского офицера – майора. С ним рядом лежали убитые связист и адъютант. Майору немедленно оказали медицинскую помощь, и когда тот пришел в себя, на носилках принесли в штаб полка. Полком командовал офицер – участник Первой мировой войны. Как правило, все военнослужащие, принимающие участие в разведке боем, сдавали свои документы. Так было и на этот раз. Командир немецкого полка спросил пленного майора о его фамилии, воинском звании, номере части. Майор ответил: «Петров Иван Иванович, звание майор, командир батальона, а какая воинская часть, вы знаете, ибо мы давно стоим перед вашим полком и мы вашу часть знаем. Задача была разведка боем – это вы и сами знаете. – А затем улыбнулся и продолжил: – Разведка боем перед наступлением на Берлин. К сожалению, мне уже не придется там быть, а наша армия там будет, и если вам, подполковник, суждено будет остаться в живых, то убедитесь сами».

Командир полка, когда унесли раненого майора, отдал приказание полковому врачу оказать ему посильную помощь и обратился к офицерам, находившимся в штабе, со словами: «Это действительно офицер! Так вели себя, попадая в плен, и офицеры бывшей царской армии. Верные присяге и воинскому долгу, они никогда не умоляли о пощаде. Это достойный пример для всех нас!»

Кто был этот майор в действительности, Петер, бывший немецкий переводчик, так и не узнал, но был уверен, что его настоящая фамилия другая. Майор говорил, что он москвич, женат, имел двоих детей, инженер-строитель, но пойди проверь…

Затем Петер рассказал, что их часть передислоцировали в Белоруссию, и он там познакомился с одной девушкой, а вернее, она с ним. Так как было невыносимо больно смотреть на страдания населения в те страшные военные годы, то он иногда помогал, чем мог, белоруским детям, и это не было тайной для тех, кто к нему присматривался. Однажды эта девушка пригласила его на «свадьбу» своей подруги. Когда он пришел в тот дом на окраине города и все сели за праздничный стол, вдруг в дом зашли вооруженные парни. Ему все стало ясно: он в руках партизан!

– Я инстинктивно схватился за пистолет, – рассказывал Петер, – но крепкая рука моего соседа перехватила мою руку. «Петер, будь спокоен, сказал он. – Ничего страшного. Это свои люди».

Снова заиграла музыка, гости начали петь и танцевать, а мой сосед, обратившись ко мне, попросил меня выйти с ним в другую комнату. Там один из партизан сказал мне: «Петер, мы все о тебе знаем. На вашу часть мы не собираемся нападать. Скоро вы должны убыть на фронт. Мы советуем тебе перейти к нам, хотя нам и трудно, но на своей земле, и скоро немцы будут разгромлены. Ты сам это понимаешь. К тебе присматривается уже гестапо, ибо ты передавал сведения через нашу связную. Будь осторожен. Встречайся только с ней и при первой же опасности – к нам. Ну а сейчас продолжай гулять…»

И сразу партизаны скрылись. Дальше получилось так как и должно было случиться. Мне удалось уйти к партизанам. Однако ими было так все подстроено, что якобы я был украден и расстрелян как военный преступник. Это спасло от кары гестапо моих родителей в Германии, но чего стоило моему отцу и матери, получившим сообщение о моей гибели! Затем я воевал в партизанском отряде, был награжден орденом Красной Звезды. После войны вернулся на Родину, работал и работаю в полиции. Будем надеяться, что наше дело правое и победа в борьбе за мир на земле будет за нами!..

Вот и такая была у меня встреча с бывшим «коллегой-переводчиком» из противоборствующей стороны.

В это время Франция вела войну против Вьетнама. В августе 1945 года в условиях разгрома Японии там победила народная революция под руководством Хо Ши Мина, и он стал председателем Временного правительства ДРВ, но французские войска пытались восстановить свое господство и на юге страны создали «свое» правительство в Сайгоне. Для войны нужны были солдаты, и там воевал иностранный легион. Это было особое военное формирование, состоящее в основном из лиц разных национальностей – наемников. Среди них было большинство уголовников, «солдат удачи». Штаб этого формирования и учебная база находились тогда в Алжире. Среди легионеров было много немцев, и в том числе эсэсовцев, бывших «легионеров» из немецких формирований народов нашей страны, власовцев и т. д. Но там были и такие лица, которые попадали туда волей случая, завербованные часто обманным путем. Несколько таких бывших легионеров мне пришлось допрашивать. Эти люди, стараясь попасть к своим родным и близким, жившим в нашей зоне, пытались тайно перейти границу на нашем участке. Большинство из этих молодых немцев были инвалиды, изувеченные во Вьетнаме. Вот типичные их рассказы. «Попал во французский плен. Там голодал, а тут появлялись вербовщики, которые предлагали записаться во французский иностранный легион.

Они утверждали, что в Африке мы будем нести гарнизонную службу. Но оказывалось, что после зверской муштры, которой занимались бывшие уголовники, нас затем грузили на пароходы и отправляли во Вьетнам. Там мы несли службу охраны коммуникаций в условиях тяжелого климата в тропических лесах, вели бои с партизанами. Затем ранение и транспортировка обратно во Францию, где нам выдавались документы и мы выбрасывались на все четыре стороны. Хорошо, что во время возвращения в Европу мы не оказывались за бортом судна в открытом океане. Такое бывало. Чтобы не выплачивать денежное пособие, людей не жалели, тем более что о судьбе их никому ничего не было известно». А один из таких перебежчиков рассказал мне, что командующим этим легионом является «русский еврей Пешков – приемный сын вашего писателя Максима Горького, а фактически младший брат соратника Ленина – Свердлова». Помнится, услышав такие слова, я буквально хохотал, ибо такую чушь слышал впервые, а немец упорно утверждал это, ибо, мол, так говорили многие офицеры иностранного легиона. Когда я рассказал об этом моему начальнику подполковнику Щекотихину, тот усмехнулся и сказал:

– Разведчик не должен ничему удивляться. Об этом ты не пиши в своем отчете, но дыма, как говорится, без огня не бывает… Все может быть.

Через несколько лет я узнал, что этот перебежчик был совершенно прав. Да, Пешков – Свердлов – Мошевич действительно был генералом французской армии и командовал иностранным легионом. Прав был и мой начальник: «Ничему не удивляйся в этом сложном мире!»

А еще один из этих легионеров, рассказывая мне о войне в джунглях Вьетнама, поведал:

– Нельзя победить народ, который сражается за свободу и свою судьбу. Я в этом убедился там. Однажды вьетнамцы разгромили наш пост, который охранял насыпную дамбу. Нам был дан приказ уничтожить партизан, которые буквально за несколько часов уничтожили дамбу. Много было убитых вьетнамцев, и среди них мирных крестьян, а остальные скрылись в джунглях. И вот картина: маленький ребенок, забытый в горячке боя, сидел возле трупа своей матери и столовой ложкой «разгребал» дамбу, подражая старшим.

Немец рассказывал об этом столь убедительно, что показалось, что я воочию вижу эту картину, и, потрясенный спросил его:

– Что же случилось в дальнейшем с этим ребенком?

– Один мерзавец легионер заколол его штыком, господин лейтенант, звериная сущность тех, кто за деньги готов убить и собственного дитя. Когда я вернулся из Вьетнама в Алжир, то получил отпуск в Париж, и оттуда я решил бежать без оглядки домой. Я больше не мог участвовать в этой бойне. Так я оказался в западной зоне Германии, а теперь иду на Восток, чтобы рассказать об этом людям…

Через некоторое время в газете советской зоны был напечатан его рассказ…

На одном участке демаркации произошел вот такой случай. В засаде у границы находились двое солдат, и на них вышел старший лейтенант. Солдаты его окликнули и объяснили, что далее граница, думая, что тот случайно там оказался. Офицер сказал, что он действительно пошел не в ту сторону, и повернул, казалось, назад. Но вдруг, резко развернувшись, выстрелил из пистолета прямо в голову одному из солдат, а следующая пуля угодила другому в грудь. Расстреляв пост, перебежчик скрылся в лесном массиве и был таков. Услышав выстрелы, на помощь посту прибежал патруль. Солдаты увидели, что один из наших убит, а другой тяжело ранен. Раненому была оказана помощь, и тот остался жив. Затем он все рассказал следователям, и было установлено, кто этот офицер. Контразведка вышла на его любовницу-немку, которая должна была позже переехать к нему в западную зону. Была поставлена задача во что бы то ни стало изловить этого предателя-бандита. Через несколько месяцев операция завершилась. Не буду описывать ее подробно, скажу лишь то, что через границу из западной зоны бандита в мешке с кляпом во рту и в наручниках ночью перенес немец, который сотрудничал со СМЕРШ. В войну этот немец-верзила служил во фронтовой разведке вермахта и обычно таскал через передний край к своим захваченных «языков». Вот таковы парадоксы жизни…

В районе Мариенборн было два пограничных перехода: один железнодорожный, где проходили поезда с Запада в Берлин и обратно, а второй – на автостраде Для машин и пешеходов. Как-то командир взвода – он Же начальник заставы, нарушив правила службы, будучи пьяным, решил показать немцам, кто есть кто. А было это в деревне недалеко от границы. В ресторане ему показались подозрительными два немца, и он решил проверить их документы. Не удовлетворившись проверкой на месте, он приказал им следовать на заставу. По пути следования один немец сбил с ног офицера, обезоружил и из его же пистолета «ТТ» застрелил. Затем они оба скрылись на Западе, перейдя границу. Проклятая русская беспечность, недисциплинированность и пьянка этому фронтовику, прошедшему от Белоруссии до Берлина с боями, стоила жизни…

Там же в Мариенборне я был свидетелем другой драмы. При попытке перехода границы с Востока на Запад был задержан немец двухметрового роста с чемоданчиком. При обыске было найдено большое количество фотографий, где был запечатлен этот немец в форме офицера СС из «Ляйбштандарт Адольф Гитлер» (то есть личная охрана). Это формирование принимало участие и в боях, но основная его работа – карательные операции. Там же в чемодане было много фотографий жертв расправ над нашими людьми. Рассматривая эти фотографии, мне лично хотелось этого подонка пристрелить на месте, но теперь было время мира, да и положение обязывало делать свое дело. Допрашивал эсэсовского бандита майор из отдела СМЕРШ, а я был переводчиком. Естественно, немец утверждал, что фотографии расправ делал не он, что он сам там и не был и т. д. и т. п. Майор же, опытный чекист, сказал: «Это военный преступник, и нужно охранять его тщательно, ибо его ждет смерть, о чем он и сам знает. Терять ему нечего, и он может пойти на все». Через некоторое время в камеру к эсэсовцу был подсажен немец – агент СМЕРШ. Через день, вызванный как бы на допрос, агент сообщил, что бандит решил напасть на часового ночью, имитируя болезнь и необходимость срочной медицинской помощи. Майор вызвал командира роты и предупредил, чтобы часовые были особенно бдительными, но русское «авось» и безответственность и здесь чуть не стоили жизни солдату. В доме, который занимал СМЕРШ, был подвал с камерами. Камеры выходили в коридор, который запирался и охранялся наружным часовым. В коридоре был еще часовой, который следил за тем, чтобы задержанные не нарушали порядок. Часовые были вооружены карабинами. В потолке коридора находился люк, который закрывался, но его можно было открывать из зала, находившегося наверху. В зале я обычно работал, переводил документы и т. д.