Текст книги "На развалинах третьего рейха, или маятник войны"

Автор книги: Георгий Литвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

В ноябре 1945 года в Контрольный совет был внесен советский меморандум, в котором отмечалось, что в английской зоне «до настоящего времени существует германская армейская группировка «Мюллер», переименованная в октябре с. г. в армейскую группировку «Норд». Эта армейская группировка имеет полевое управление и штаб. Штаб армейской группировки включает оперативный отдел, отдел обер-квартирмейстера, интендантский отдел, отдел офицерского состава, отдел автотранспортный, санслужбу. Армейская группа «Норд» имеет сухопутные, воздушные и противовоздушные соединения и части. Она включает в себя корпусные группы: а) «Штокхаузен», б) «Витхов», численностью свыше ста тысяч человек личного состава каждая». В меморандуме указывалось также, что в Западной Германии были незаконно созданы немецкие военные округа, окружные и местные немецкие военные комендатуры. Помимо этого, нераспущенными продолжали оставаться военно-воздушные части, подразделения и части войск связи, танковые и военно-морских сил. Далее в меморандуме констатировалось, что, «кроме указанных немецких соединений, частей и служб в провинции Шлезвиг-Гольштейн находится около миллиона немецких солдат и офицеров, не переведенных на положение военнопленных, но проводящих занятия по военной подготовке».

Даже в марте 1947 года представителям Советского правительства вновь пришлось указывать, что «в распоряжении английского и американского командующих оккупационными силами продолжают оставаться нераспущенными немецкие воинские части и службы, ранее принадлежавшие составу сухопутных сил, военно-воздушному и военно-морскому флотам Германии. Эти так называемые «части обслуживания» сохраняют военную организацию, причем ими командуют немецкие офицеры, пользующиеся дисциплинарными правами, что способствует сохранению кадров германской армии». По официальным отчетам английского и американского командований, на 1 января 1947 года численность немецких частей, сохранившихся как обслуживающие команды и службы, составляла: в распоряжении английского командования – 81 358 человек и в распоряжении американского командования – около 9000 человек. Многие унтер-офицеры и солдаты гитлеровского вермахта были включены в качестве «вспомогательного персонала» в оккупационные войска.

Руководители западных держав всячески старались сохранить не только личный состав гитлеровских войск, но и высшие штабы и учреждения Германии. Они отказались на Нюрнбергском процессе в 1946 году объявить преступными организациями генеральный штаб и верховное командование гитлеровской армии. Американо-английские власти спасли немало бывших гитлеровских генералов и офицеров от суда и сурового наказания за совершенные ими военные преступления.

Одной из форм сохранения высшего генералитета было создание в июне 1946 года «немецкой группы немецкой секции исторического отдела верховного командования сухопутных сил США в Европе», куда были включены сотни бывших генералов и высших офицеров вермахта. Они засели за обобщение опыта войны и разработку планов создания новых вооруженных сил – орудия германского империализма…

В июне 1948 года в Западной Германии и в Западном Берлине была проведена сепаратная денежная реформа – еще один шаг на пути раскола Германии. В том же месяце по вине американской стороны прекратила свою деятельность Союзная комендатура Берлина. Подоплека этих мероприятий, по нашим представлениям, была ясна: западные державы попытались дезорганизовать экономику и возбудить панику в Восточной Германии.

Как обычно у нас бывает, опять «внезапность», хотя об этом нужно было думать, да и наша разведка обязана знать возможные ходы противника. Стремясь предотвратить последствия финансовой диверсии западных держав, так как хлынул поток теперь ненужных денежных знаков в нашу зону, СВАГ ввела ряд временных ограничений на товаро-пассажирские перевозки между Западным Берлином и Западной Германией. Был запрещен ввоз в советскую зону и в район Большого Берлина западногерманских денежных знаков. Новых денежных знаков для советской зоны не было, и тогда на старые деньги, которые выдавались на работе, наклеивались специальные ярлычки. Я в то время находился на пограничном пункте в Мариенборне. Туда прибыло начальство и приказало нам немедленно перекрыть железную дорогу для воинских эшелонов бывших союзных стран, которые направлялись в Западный Берлин. Действовать решили так: эшелон останавливается, я должен буду передать требование их начальнику, что наши таможенники будут проверять их вагоны – нет ли в вагонах мешков со старыми деньгами и немцев, которых, мол, они везут нелегально в Берлин. В случае отказа досмотра – мы должны были вернуть эшелон обратно в Гельмштедт (английская зона).

Помню такой случай. Из Гельмштедта приближается английский эшелон, который ранее проходил через Мариенборн не останавливаясь. Перед ним вдруг зажигается красный свет. Эшелон останавливается. Я предъявляю вышеуказанные требования начальнику – английскому лейтенанту. Тот отказывается и идет докладывать вышестоящему начальству. Выходит из вагона бригадный генерал. Я его приветствую и повторяю по-английски то, что сказал лейтенанту. Генерал отвечает, что это произвол, нарушение соглашений и т. п. И тут я использую уже свои «дипломатические» способности, а вы, мол, разве не нарушили предыдущие соглашения? Генерал ссылается на то, что денежная реформа – это дело немцев и к союзникам не может быть претензий. Мы вместе с генералом прохаживаемся по пустынному перрону. Из вагонов на нас направлены фотоаппараты – запечатлевают исторический момент. В конце концов генерал говорит мне, улыбаясь, ибо хорошо понимает, что не может такую самостоятельность проявлять какой-то лейтенант:

– Да, вы такой же упрямец, как и Молотов!

– Сэр! Господин генерал! Молотов – министр иностранных дел, а я только солдат. Солдат есть солдат.

И вот уже паровоз задним ходом толкает эшелон снова в английскую зону. Этому событию было посвящено много внимания в западной прессе, где появились снимки и статьи. В газетах красочно описывалось, как русский лейтенант требовал от англичан разрешения на проверку вагонов и как бесцеремонно закрыли русские границу.

Через пару дней подобная процедура была проведена и на автостраде. Здесь я заявлял всем водителям и офицерам трех западных держав, что впереди на автостраде вышел из строя мост. На их возражения, что вот же из Берлина идет автотранспорт, я отвечал, что вышла из строя полоса, что идет на Берлин, а обратно функционирует. И смех и грех – все понимали, о чем идет речь, но я говорил: приказ есть приказ. На вопросы, а почему немцы проезжают в Берлин, я отвечал, что для них организован объезд. Тогда «союзники» задавали вопрос, а почему и их нельзя пустить в объезд. Тут же следовал мой ответ: «В соглашениях, подписанных между сторонами, вы не имеете права съезжать с автострады. А соглашения, сами понимаете, как закон, нужно выполнять буквально. Когда было остановлено движение по железным дорогам и автострадам, союзники организовали так называемый «воздушный мост» в блокированный Западный Берлин. Нужно отдать должное: союзники весьма успешно перебрасывали грузы в обе стороны на военнотранспортных самолетах. Однако экономическое положение самых широких слоев населения Западного Берлина резко ухудшилось. Ситуация становилась угрожающей. В течение июля и августа положение в городе и на международной арене обострилось до предела. 17 августа 1948 года западноберлинская газета «Социал-демократ» напечатала зловещую фразу: «Берлин стоит войны».

В сентябре того же года часть депутатов берлинского городского собрания (по указке западных оккупационных властей) перенесла заседания в английский сектор, и таким образом было разрушено единое городское представительство. В декабре с одобрения тех же властей в Западном Берлине были проведены сепаратные выборы в городской парламент и была создана особая западноберлинская администрация. Но, несмотря на громадную напряженность, военного столкновения не произошло. Напомню читателю, что в это время в распоряжении Советского Союза были уже и реактивные самолеты. Благодаря настойчивым усилиям прогрессивной общественности всего мира стало возможным соглашение об урегулировании ряда вопросов по Берлину и снятии транспортных ограничений, а 12 мая 1949 года возникший «берлинский кризис» был в основном преодолен.

Дж. Ф. Даллес, будущий госсекретарь США, высказался об этом так: «Ситуацию в Берлине можно было бы разрядить в любое время… Однако нынешнее положение очень выгодно для США с точки зрения пропаганды. Мы завоевываем славу спасителей населения Берлина от голодной смерти, а вся вина ложится на русских, принявших заградительные меры».

29 мая 1949 года вступила в силу в Западной Германии конституция, а государство получило наименование Федеративная Республика Германия. Затем в августе были проведены выборы в бундестаг. 20 сентября правительство во главе с К. Аденауэром приступило к своим обязанностям. Подготавливавшийся длительное время западными оккупационными державами раскол Германии стал совершившимся фактом.

Вопреки решениям Потсдамской конференции, США, Великобритания и Франция на основе своих оккупационных зон создают сепаратное Германское государство – ФРГ, ориентированное на противостояние с Советским Союзом. Как справедливо отмечал министр иностранных дел А. А. Громыко: «Германия расчленена не с востока, а с запада». При поддержке ведущих западных стран, под наблюдением которых осуществлялась разработка Конституции ФРГ, в нее включили статью 116, гласившую, что «немцем является каждый, кто имеет немецкое подданство, а также беженец, равно как и изгнанный немецкого происхождения… нашедший приют на территории германского рейха по состоянию на 31 декабря 1937 года»…

Спустя много лет мне стала известна суть операции, в которой довелось лично участвовать. «Берлинский кризис» по замыслу И. В. Сталина, был как ответная реакция на действия Запада. Вот что пишет об этом генерал-лейтенант НКВД П. А. Судоплатов, один из руководителей разведки органов безопасности, занимавшийся тайными операциями за рубежом, включая ядерный шпионаж, в своей книге «Разведка и Кремль»: «Когда началась «холодная война», Сталин твердо проводил линию на конфронтацию с США. Он знал, что угроза американского ядерного нападения до конца 40-х годов была маловероятна. По нашим данным, только к 1955 году США и Англия должны были создать запасы ядерного оружия, достаточные для уничтожения Советского Союза.

Информация Фукса и Маклина сыграла большую роль в стратегическом решении советского руководства поддержать китайских коммунистов в гражданской войне в 1947–1948 годах. Мы располагали данными, что президент Трумэн рассматривает возможность применения атомного оружия, чтобы не допустить победы коммунистов в Китае. Тогда Сталин сознательно пошел на обострение обстановки в Германии, и в 1948 году возник берлинский кризис. В западной печати появились сообщения, что президент Трумэн и премьер Англии Этли готовы применить атомное оружие, чтобы не допустить перехода Западного Берлина под контроль СССР. Однако мы знали, что у американцев не было нужного количества атомных бомб, чтобы противостоять нам одновременно в Германии и на Дальнем Востоке, где решалась судьба гражданской войны в Китае. Американское руководство переоценило нашу угрозу в Германии и упустило возможность использовать свой ядерный арсенал для поддержки китайских националистов… Для Сталина победа коммунистов в Китае означала громадную поддержку его линии в противоборстве с США. Я хорошо помню, что стратегия Сталина сводилась к созданию опорной оси СССР – Китай в противостоянии западному миру.

В августе 1949 года мы испытали свою первую атомную бомбу. Это событие подвело итог невероятным напряженным семилетним трудам. Сообщения об этом в нашей печати не появилось – мы опасались превентивного ядерного удара США. По крайней мере, так мне говорил помощник Берия по атомным вопросам генерал Сазыкин. Поэтому сообщение об этом в американской печати 25 сентября 1949 года вызвало шок у Сталина, руководства атомным проектом и в особенности у отвечавших за обеспечение секретности атомных разработок. Но первая реакция – американской агентуре удалось получить данные о проведенном испытании. Если мы проникли в Манхэттенский проект, то нельзя исключать аналогичные действия американской разведки. Ко всеобщему облегчению, примерно через неделю наши ученые сообщили, что научные приборы, установленные на самолетах, при регулярном заборе проб воздуха могут обнаружить следы атомного облака в атмосфере. Объяснения ученых позволили органам безопасности избежать обвинения в том, что американской разведке удалось внедрить своего агента в круги создателей отечественного атомного оружия…»

Словом, при всем драматизме ситуации мы радовались тому, что американцам уже не так просто будет нас шантажировать. И это была еще одна выдающаяся победа советского строя и конечно же И. В. Сталина, для которого честь государства, его интересы, безопасность народа не были пустыми словами.

И вот уже тогда, почти сразу же после окончания войны, бывшие наши союзники, солдат я конечно же не имею в виду, начали оказывать всяческую поддержку врагу, которому еще вчера противостояли на огневых рубежах, рискуя быть искалеченными или вовсе убитыми.

В формировании новых отношений между советским и немецким народами была поддержка Советским Союзом демократических сил Германии в Контрольном совете, на заседаниях Совета министров иностранных дел СССР, Англии и Франции, на многих международных конференциях. В 1946–1949 годах СССР неоднократно выступал с предложениями о выработке мирного договора с единым демократическим Германским государством, который должен был содержать необходимые положения о том, чтобы никогда больше с немецкой земли не была развязана новая война или не исходила опасность таковой для народов Европы. В марте – апреле 1947 года на московской сессии Совета министров иностранных дел союзников СССР выступил за безотлагательное образование центральных немецких административных департаментов и разработку демократической конституции представителями демократических партий, профсоюзов, других антифашистских организаций и правительств немецких земель (ландтагов). Что касается западных союзников, то они, несмотря на договоренности в Тегеране, Ялте и Потсдаме, вели дело к восстановлению в своих зонах оккупации господства тех же сил, которые в свое время вскормили нацистов. Этому способствали провозглашение «доктрины Трумэна» и «плана Маршалла». Все это было составной частью их нового «жесткого курса» по отношению к СССР. За пять послевоенных лет состоялось шесть сессий Совета министров иностранных дел, на которых обсуждалась германская проблема. СССР шел на эти переговоры с западными державами с целью создания миролюбивой, демократической Германии и мирного урегулирования с ней. Но партнеры, соглашаясь на словах с нашей делегацией по многим вопросам, на деле вынашивали свои тайные замыслы и под прикрытием переговоров делали свое дело по осуществлению планов раскола страны и включения западных зон в свои союзы и приготовления войны против СССР. Все их разговоры о демилитаризации, денацификации и демократизации Германии носили отвлекающий характер и преследовали на самом деле одну цель – возрождение Германии, как форпоста против наступления «коммунизма».

В декабре 1946 года правительства США и Великобритании приняли решение о создании так называемой объединенной зоны (Бизоний), что стало фактически первым практическим шагом к расчленению Германии. На Лондонском сепаратном совещании в 1948 году был зафиксирован факт присоединения французской зоны оккупации к Бизонию, переименованной в связи с этим в так называемую Тризонию. Так по вине, вернее было бы сказать, по злому умыслу западных держав прекратил свое существование союзный Контрольный совет. Это было не что иное, как начало возрождения на развалинах «третьего рейха» будущей милитаристской Германии со всеми вытекающими отсюда последствиями. История опять ничему не научила западную демократию. Те крокодиловы слезы, которые ее поборники и сегодня еще нет-нет да прольют по миллионам убитых в той страшной войне, видимо, не что иное, как «плач» фарисеев.

Стремление «цивилизованной» Европы держать кордон против России было в ту пору (да и сегодня) настолько велико, что они сразу же после разгрома Германии встали на путь ее возрождения, как ударной силы против нас. Помню, как один мой коллега-переводчик, работавший во время процесса над главными военными преступниками, рассказывал мне такую историю. Как-то в один из дней в Нюрнберг из-под Кельна приехал повидать отца сын фельдмаршала Паулюса Эрнст Александер, бывший майор вермахта. На постоялом дворе в деревне под Нюрнбергом тот не отказался от беседы с московским журналистом. Вел он себя, надо сказать, самоуверенно, и хотя говорил с большой долей амбиции, слова его, как покажет время, окажутся пророческими. Вот что, по сохранившимся записям автора, он утверждал: «Да, Германия сейчас в слезах, но придет время, и мы, побежденные, еще станем потешаться над вами, победителями. Помните, что завещал великий Шиллер: «Даже на могилах пробиваются яркие ростки надежды…» И далее: «Вы слишком гордитесь своей победой. Но скоро все вы, и русские, и ваши союзники, разинете рты от изумления, когда избитая Германия поднимется с корточек, на которые вы ее поставили… Так уже было! Было после Версальского мира, так будет и после Потсдамского…»

Односторонние действия «союзников» в обход подписанных соглашений, естественно, отражались негативно практически на всех сторонах совместной контрольной работы, и в частности по охране демаркационной линии между зонами. Но какие бы сложности не создавали в наших взаимоотношениях политики, на человеческом уровне эти отношения между многими военными были добрыми. Мы продолжали общаться, узнавать друг друга. Словом, общение нас не тяготило. Подтверждением этому может служить мой рассказ о нескольких встречах во время работы в Берлине в Контрольном совете.

Однажды в комнате операторов ко мне подошел красивый статный французский офицер и представился:

– Старший лейтенант Чернов.

Я назвал свою фамилию. Он, видя мое недоумение, сказал:

– Не удивляйтесь, во Франции проживает свыше ста тысяч русских, и мы не забываем язык наших предков. Я родился во Франции в тысяча девятьсот двадцать втором году, мой отец был министром Временного правительства.

Затем он рассказал мне о русской эмиграции во Франции, о том, что многие помогали нашим соотечественникам, попавшим в немецкую неволю, и с оружием в руках сражались против общего врага, и он в том числе. Я от него впервые услышал, что генерал Деникин призвал русских эмигрантов не воевать против своей страны, хотя ей и руководили коммунисты.

– Мы государственники и гордимся, что Россия победила в войне. Весь мир знает об огромном вкладе русских в борьбу со злейшим врагом – нацизмом! сказал Чернов.

Мы – крестьянский сын и сын министра Временного правительства одинаково законно годились своей Родиной!

Один английский летчик-истребитель рассказывал мне, как он и его друзья сражались против немцев, защищая от воздушных налетов Англию, о борьбе с самолетами-снарядами «ФАУ-1» и ракетами «ФАУ-2». Затем поделился жизненными планами: скоро выходит в отставку в связи с сокращением армии и думает с товарищем создать маленькую фирму для перевозки пассажиров через Ла-Манш. Маленькая фирма – десять маленьких самолетов – и огромная конкуренция… Окупятся ли затраты? Тогда я ничего не мог ему посоветовать в силу полного незнания рыночных отношений, только посочувствовал.

А один француз рассказал, как он с восхищением следил за борьбой нашего народа в войне, а затем и сам принимал участие в партизанском движении во Франции.

Был и такой случай. Я шел как-то по длинному и пустынному коридору здания Контрольного совета, а навстречу мне – высокий, стройный, крепко сбитый американец, и когда мы поравнялись, сказал по-русски:

– Здравствуйте, лейтенант. Как самочувствие?

– Отличное!

– Разрешите познакомиться: лейтенант Кочерга.

– Тоже эмигрант? – спрашиваю.

– Сам – нет. Родился в США, а вот мои дедушка и бабушка уехали с Полтавщины после революции тысяча девятьсот пятого года.

Мы очень дружески побеседовали, и он рассказал мне о своих родителях и земляках, бережно хранящих традиции украинского народа.

Старшим контролером в Центре воздушной безопасности с нашей стороны был капитан Виктор Максимов (о нем выше я уже упоминал в связи с провокацией, устроенной моими «доброжелателями»). В войну он был стрелком-радистом бомбардировщика, затем служил на американской базе в Полтаве. Он знал английский язык, а его родной брат – полковник – в то время занимал должность военно-воздушного атташе при нашем посольстве в Вашингтоне. Виктор был человеком решительным и чувствовал себя среди американцев как рыба в воде.

К нам в Центр воздушной безопасности часто заглядывал американский майор русского происхождения Лавров. Он был тогда в возрасте лет под 60, глаза бегали, выражение лица было всегда суровым и злым. Американцы нас доверительно предупреждали, чтобы мы с ним не общались, так как он служит в разведке, а в период Гражданской войны на Украине служил в контрразведке белой армии. Максимов с ним довольно резко и официально разговаривал по-английски, а иногда и по-русски.

Однажды я сидел один в комнате и переводил какую-то статью. И вдруг в комнату зашел Лавров. Он поздоровался со мной и начал задавать вопросы о жизни в нашей стране, о городах, о том, где я воевал и т. п. Но я уже понимал, что нужно «меньше болтать», и отвечал ему односложно. И тут зашел в комнату Максимов и сразу перешел на крепкий «дипломатический» язык:

– Лавров! Я тебя уже много раз предупреждал, чтобы ты не ввязывался в разговоры с моими подчиненными. Тебе все неймется, белогвардейцу. Мало вас крошили в Гражданскую. Времена-то изменились. Что ты все вынюхиваешь… (слова-связки опущены. – Авт.).

– Виктор, ну зачем ты так? Я ведь пришел к тебе, а тебя не было в кабинете. Вот и зашел сюда, – оправдывался «русский американец». Ребята, которым я рассказал об этом случае, и факт, и содержание «дипломатической ноты» капитана Максимова одобрили. С такими, как Лавров, иначе нельзя: не понимают…