Текст книги "Я, Легионер"

Автор книги: Георги Лозев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Наконец-то попробуете ли спеть правильно?

– Oui, sergent – ответили мы хором.

Начались новые попытки заводить песню и Захаров ходил перед строем, и если видел, что кто-то не поет, отводил его в сторону. Выделенная группа принимала очередную дозу бега и отжиманий, в тоже время остальные продолжали петь с Разой.

Мы уже близились с тому, чтобы петь верно, когда вдруг услышали крики с того места, где Захаров «занимался спортом» с выпавшими. Помощник-инструктор пнул одного чеха во время отжиманий. Тот, вместо того чтобы продолжать с упражнениями, вскочил и дал молодому foot-foot-у по морде. К счастью, Мунителло был рядом и пришел на помощь Захарову. Общими усилиями ефрейтору и молодому инструктору утихомирить разбесневшегося чеха, который сейчас пытался оправдать свой проступок на своем родном языке. Вечная улыбка сержанта Раза пропала, и он уставился на чеха, которого привел Мунителло:

– Я думаю, что старшина вам сказал – приказы капралов для вас закон! Кто не может сдерживать свои нервы, выбывает из игры, и если до сих пор франкофоны не объяснили своим напарникам это, то теперь вы это запомните. Мунителло сию же минуту отведет вашего товарища в карцер в Кастельнодари и после отбытия наказания, он выйдет из рядов Легиона. В нашей семье нет места для тех, кто не может сдерживать свои нервы!

Через 10 минут провинившийся чех собрал все свои вещи в ранец, и в сопровождении Пайетта и Мунителло, залез в джип, который отвез его на гауптвахту базы. Захаров не появился уже в тот вечер, а мы продолжили еще немножко с пением, и, наконец, нас оставили лечь. На следующее утро мы снова пели фальшиво и в наказание, вместо завтрака нас послали чистить ферму. Распорядок был такой же, как и в первый день, только на этот раз после ужина мы были с сержантом Вэбе сержант и ефрейтором Бууном в классной комнате и пение было заменено Кодексом чести легионера. Буун снова сыграл прекрасную пантомиму, и всем вам удалось смысл по жестам. На доске перед нами стояли следующие слова:

Article 1: Légionnaire, tu es un volontaire servant la France avec honneur et fidélité.

Статья 1: Легионер, ты доброволец, служащий Франции с честью и с верностью.

Article 2: Chaque légionnaire est ton frère d’arme quelle que soit sa nationalité, sa race ou sa religion. Tu lui manifestes toujours la solidarité étroite qui doit unir les membres d’une même famille.

Статья 2: Любой легионер твой брат по оружию, в независимости от своего гражданства, расы, вероисповедания. Ты всегда будешь проявлять эту солидарность, которая объединяет членов одной семьи.

Article 3: Respectueux des traditions, attaché à tes chefs, la discipline et la camaraderie sont ta force, le courage et la loyauté tes vertus.

Статья 3: Уважая традиции, ты привязан к своим командирам, дисциплина и товарищество представляют твою силу, твои добродетели – мужество и лояльность.

Article 4: Fier de ton état de légionnaire, tu le montres dans ta tenue toujours élégante, ton comportement toujours digne mais modeste, ton casernement toujours net.

Статья 4: Гордясь тем, что ты легионер, ты проявляешь это через постоянную безупречность своей формы; твое поведение всегда достойно, но скромно; твоя казарма всегда опрятна.

Article 5: Soldat d’élite, tu t’entraînes avec rigueur, tu entretiens ton arme comme ton bien le plus précieux, tu as le souci constant de ta forme physique.

Статья 5: Как элитный солдат, ты готовишься с усердием, ты содержишь свое оружие как свое самое ценное имущество, ты постоянно заботишься о своей физической форме.

Article 6: La mission est sacrée, tu l’exécutes jusqu’au bout, à tout prix.

Статья 6: Поставленная задача для тебя священна, ты выполняешь ее до конца и, если необходимо, в операциях, с риском для своей жизни.

Article 7: Au combat, tu agis sans passion et sans haine, tu respectes les ennemis vaincus, tu n’abandonnes jamais ni tes morts, ni tes blessés, ni tes armes.

Статья 7: В бою ты действуешь бесстрастно и без ненависти, ты уважаешь своего пораженного противника, ты никогда не оставляешь ни своих убитых, ни своих раненных, ни свое оружие.

Кодекс чести был создан командованием Легиона в 80-х. В его основе заложены моральные ценности, уважение к командирам, над всем этим стоит только одна вещь – миссия. Чтобы выполнить свою миссию, легионер должен быть готов рисковать даже своей жизнью. Во время обучения мы повторяли эти законы тысячи раз, пока вошли в наши головы и не стали частью нас самих. Первые опыты декламировать с сержантом Вэбе были довольно успешными, потому что текст был перед нами, но когда нас построили на лужайке и у нас не было шпаргалки, мы начали ошибаться и последовала кара спортом под командованием капрала Бууна. Он не стал нас выжимать ночным спортом, просто заставлял нас между сериями отжиманий декламировать ему статьи. Таким образом, незадолго до полуночи, мы без ошибок рецитировали кодекс чести, и когда Вэбе пришел нас слушать, мы проделали это очень хорошо. К нашему сожалению, сержант решил, что звучит расплывчато, и мы выстроились в трусах на лужайке перед душевой сделать еще одну попытку. На этот раз мы положили больше чувства в декламации и получили долгожданный душ перед сном. Дни проходили как один с небольшими различиями, с обычной спешкой при еде под сердитые крики капралов. Недосыпание дало о себе знать еще в конце первой недели. В пятницу утром усталость была исписана на наших лицах. Нехватка сна из-за рецитаций и пения давали о себе знать. Мы надеялись, по крайней мере, сегодня нас оставят позавтракать по-человечески, но, к сожалению, мы не были здесь, не для того чтобы болтаться на кухне, а доказать, что годимся в легионеры.

В то утро с нами был молодой foot-foot Захаров. Мы были очень голодны и при первом крике русского «Diebuuu, dieore!» никто не встал, а только поторопились с едой. Мы забирали по две-три булочки и никто не слушал помощник-инструктора. Захаров вдруг вскочил на стол и пнул кружку поляка. Горячее кофе залило лицо кандидата в легионеры, и он схватил за ногу русского, пытаясь свалить его со стола. Другие два поляка подняли стол в одном конце и Захаров пал на залитого кофе поляка, который все еще держал русского за ногу. Началась ожесточенная драка. Большинство из ребят встали вокруг потасовки, но я, Янчак, Фудзисава и другие воспользовались замешательством, чтобы захватить еще одну чашку кофе с молоком и поесть в добавку хлеба с вареньем. Голод и бессонница исчерпали нас и каждая минута должна была использована для восстановления калорий. Вдруг в столовую влетели Мунителло и Пайетт и набросился пинками на соперника Захарова, который взял молодого foot-foot-а за горло. Через две минуты поляк лежал на земле в луже крови. На этот раз шума было гораздо больше, и пришел командир Халиль. Поляк был доставлен в больницу, и он также оставил Легион.

Нас сразу же выстроили перед столовой и держали в стойке смирно полчаса, пока организовывали транспортировку поляка в военный госпиталь в Тулузе. Мы остались в распоряжении Захарова, который нам кричали непонятно и угрожал. Многие из ребят были пену пускали на русского, но после того, что случилось предпочитали стоять смирно и сдерживать свои нервы. Наконец пришел наш командир роты, сержант Халиль, который смотрел на нас слишком строго и начал очередное морализаторство:

– Бессмысленно было спровоцировать эту чушь! Вы должны были уже понять, что драки в Легионе запрещены и строго наказываются. Для вас, как легионер Захаров как капрал и вы должны выполнять его приказы, как и подчиняетесь другим капралам. Не забывайте, вы еще не легионеры, и у вас нету права голоса. Пока единственное, которое вам разрешено, это слушать повеления ваших инструкторов и легионер Захаров является одним из них.

После этих слов командир отдал нас в руки своего помощника сержанта Рашита, который повел нас на долгий и утомительный 12-километровой кросс. Единственные слова Рашиты были: «Если у вас есть сил драться, сил будет и на спорт». После минимарафона вместо того, чтоб нас отпустить помыться, мы пошли в ангар к канатам, где снова оставили кожу со своих пальцев, потому что и пластырь, которым мы перевязали руки, не помог. До полудня, однако, дали нам пять минут, помыться и 10 минут на еду. Последовало пение и маршировка. Если мы пели фальшиво, нас заставляли лазать по окрестным холмам.

К счастью, в нашей роте было много франкоязычных, и слова песен усваивались быстро. Когда запевали те, которые не могли поймать верный тон, мы начинали петь тихо, пока не получалась мелодия, и только потом пели все. Иногда сержанты придавали такое внимание песням, что я чувствовался в музыкальной школе или в специальном хоре, а не в элитной французской часть.

В 17 часов нам сказали, что начнется ночной марш с ориентировкой, и дали 30 минут, собрать наши ранцы. К счастью, я был в группе сержанта Вэбе, который шел более умеренном темпом чем Раза и Пайетт. Поход начался в 20.30 часов. Мой напарник, Янчак, шел впереди меня, и я просто следовал за ним. Я был усталым как собака и у меня разболелась голова. В какое-то время я заснул, ходя. Разбудил меня удар по голове, я наткнулся на ранец Янчака, который вдруг остановился. Сержант Вэбе смотрел на карту и ориентировался по компасу. Я прислонил свой рюкзак к дереву и уже собирался выпить немного воды, когда группа снова отправилась в дорогу.

Несмотря на все, я, ходя, вытащил фляжку и набрызгал лицо, чтобы не проспать и вторую половину похода. Внезапно я почувствовал жгучую боль в ногах и сразу же вспомнил слова сержанта Раза, что поход не будет долгим, но болезненным, потому что берцы были новыми и должны были размяться на наших ногах. Конечно, этот процесс сопровождался волдырями и ранками на ногах.

Из второй части похода я помню, что шли кругом густым лесом около 5–6 часов, все время сжимая зубы в надежде, что мы не удаляемся от фермы. Вдруг я распознал дорогу, по которой мы пошли в начале и, наконец, вдали увидел свет фермы. Было 3:00 утра.

Мы быстро почистили берцы, приняли душ и легли спать. Утром я еле-еле обулся. Берцы не стали мягче, а ноги опухли от ночной прогулки. Так как наши благоверные, автомат FAMAS, сопровождали нас в экспедиции, их нужно было почистит. Мы так их почистили, что они были как новенькие. Сержант Рашита приходил проверять, и все не был доволен. От поднимал дуло к свету и всегда находил какую-ту пылинку.

Нас отправили спать в 10 вечера – в воскресенье подъем был в 6.30 вместо 5.30. Наконец нам удалось спать целые восемь часов. Я проснулся как новенький. Боль в ногах стихла и, потому что было воскресенье, мы провели день в спортивных костюмах и не нужно было обувать берцы. Мы играли в футбол до полудня, а затем начали убирать одежду и экипировку. Здесь не было шкафчиков, а только небольшие полки над кроватями, но все должно было быть в идеальном порядке. Неделя, проведенная с капралом Ружа в базе в Кастели помогла мне справиться без особого труда с этой задачей.

После этого мы в парах изучали французский, то есть я должен был помогать Янчаку усвоить, то что проходили в течение недели. До этого у нас не было времени познакомиться из-за постоянного обучения, работы без перерыва и пения с наказаниями. Мы были, как шестерни огромной машины, которая работала круглосуточно.

Впервые в это воскресенье я осмотрел комнату нашей первой боевой группы, которая состояла из восьми пар. Франкофоны были представлены пятью французами, бельгийцем, румыном и мной, а нашими братьями по судьбе были пять поляков, русский капитан Павлов, румын и чех. Только теперь я понял, что Фудзисава не был с нами, а во второй группе под командованием сержанта Вэбе, но, так как мы часто имели общие занятия, я решил, что мы были в одной группе.

Янчак действительно был заинтересован во французском и в течение этого первого воскресного дня не перестал спрашивать о значении разных слов и спряжении глаголов. У него небольшой словарь с грамматическим руководством, и, наконец, оставили его в покое, а я посетил моего друга Фудзисаву в комнате второй группы.

Напарником японца был румын, который не говорил по-французски хорошо, но понимал все. Несмотря на большое желание Фудзисавы усовершенствовать французский, румын не смог ему помочь. Я посидел с ними на некоторое время, пытаясь объяснить методом Бууна, жестами некоторые слова. Я не знаю, что они поняли, но по крайней мере мы посмеялись и почувствовали, что передохнули в тот воскресений день. Я вернулся в свою комнату и побеседовал с Павловым, который был кумиром нашей группы. Я видел, что бывший капитан не очень мотивирован, хотя легко преодолевал все испытания. Он упомянул, что ему тяжко смотреть на действия этого идиота Захарова и выполнять его приказы, хотя Павлов знал, что он новичок и должен привыкнуть ко всему новому, хочет ли он того или нет.

Вторая неделя прошла в том же ритме, только единственным сюрпризом был, когда вдруг Павлов захотел разрешение от сержанта Вэбе поговорить с командиром, потому что он решил вернуться в Россию. Мне пришлось переводить русскому и сопроводить его в комнату взводного командира. Сержант очень удивился, когда узнал, что Павлов хочет оставить ряды Легиона.

– Ты уверен, что понимаешь желание твоего товарища? – спросил меня недоверчиво Халиль. – Ну, а почему он хочет это сделать, так как он является лучшим спортсменом во всей роте?

Я спросил бывшего капитана Российской Армии, каковы мотивы его внезапного желания покончить с Легионом, и он объяснил мне, когда мы были в Кастели, он позвонил в Россию и у него проблемы в семье. После того как я рассказал все, старший сержант, нахмурил брови и сказал очень жестко:

– Объясни твоему товарищу, что во время обучения, у вас нет права говорить по телефону и вообще иметь контакт с внешним миром. Он нарушил устав, поэтому, прежде чем принимать какое-либо решение по этому вопросу, сначала его ожидает месяц в карцере, а затем разговор с полковником Бюфто, командиром Четвертого полка Легиона.

Я сказал все Павлову и он кивнул головой. Русский все же был военным и собирался пройти в этапном порядке, прежде чем покинуть ряды Легиона. Он не хотел дезертировать, а будет ждать решения полковника. Павлов быстро собрал свои вещи и отправился в карцер в Кастельнодари в сопровождении Мутинелло. Лучший спортсмен и человек с самым большим военным опытом из пятидесяти кандидатов решил уйти просто так. Действительно – это было невероятно.

Я вспомнил только месяц тому назад в Обани, как и я, он был рад, что он допущен к обучению, а теперь он потерял мотивацию. Неужели у него были проблемы в семье или языковой барьер сказал свое слово? К тому времени у Павлова не было других проблем, помимо изучения французского языка. Его напарник не полагал усилий, а и сам Павлов не интересовался французским, но, не зная языка, невозможно остаться в Легионе. Я постоянно ставил в пример неговорящим по-французски Янчака, который использовал каждую свободную минуту, чтобы прочитать что-то по-французски и спросить, что это значит. Джеймс Форд, который был в третьей группе, также призывал своих товарищей изучать язык. Он был лучшим учителем, чем франкофоны. Ребята из его группы неоднократно упоминали, что их успех в усвоении языка был результатом помощи американца. Он был действительно хорошим преподавателем, и кроме своему напарнику, помогал каждому, кто приходил к нему с вопросом.

В Легион можно увидеть действительно странные вещи – американец объясняет франкофонам французскую грамматику. Все понимавшие английский подходили к Джеймсу, а русскоговорящие ко мне, кода что-то не понимали или возникали недоразумения с напарниками. Я был не таким хорошим преподавателем как американец, но я помогал каждому славянину, который искал у меня поддержки. Янчак быстро выучивал французский и даже на второй неделе начал объяснять другим полякам некоторые выражения, которые они не понимали полностью. Я помню, как он, Бог знает откуда, нашел вырезку из газеты стал ее читать, а когда ему попадались слова, которые даже я не знал, он не сдавался и искал перевод в своем словарике.

У Фудзисавы также было сильное желание выучить в какой-то мере язык, но его задача была более сложной. Он запоминал слова из словаря, но произношение было почти непонятным. Его напарник также преподавал ему, но он тоже учился и не был не в состоянии ему помочь. С третьей недели утренние кроссы становились более длинными, но с пением мы справлялись хорошо и ложились спать до полуночи. В воскресенье, двое парней из второй группы дезертировали после футбола. Они были французами, и очевидно, обдумывали побег, ожидая дня, когда были дежурными на кухне. Они запаслись хлебом и вареньем и в спортивных костюмах отправились лесной тропинкой. Мунителло и Буун и организовали облаву, и нашли их обмороженными в полночь в лесу. В прошлом за дезертирство давали 10 лет в военной тюрьме, но теперь, к счастью французов, наказание было два месяца в карцере, после чего Обань и возвращение к гражданской жизни.

Я помню, что в течение той же третьей недели, оставшийся одним напарник Павлова также попросил разрешения поговорить с командиром покинуть Легион в поэтапном порядке. Взводный смог убедить его набраться терпения и обдумать все еще несколько дней, чтобы избежать заключения. Задача старшего сержанта была не заставлять нас дезертировать, а сделать из нас профессиональных солдат. При каждом отказавшимся кандидате командир взвода должен был писать доклад полковнику. Тогда начался период изменений в Легионе и полковники были заинтересованы в том, были ли случаи издевательств над добровольцами. В недавнем прошлом были частые случаи самоубийств по время обучения, но тогда никто не держал инструкторов ответственными. Теперь стало несколько иначе и полковники интересуются тем, что происходит в процессе обучения.

Тем не менее, я видел как напарник Павлова изменился в течение нескольких дней и впал в депрессию. Капралы постоянно издевались над ним, и он повесил голову. В то воскресенье, когда два мальчика убежали, я попытался поговорить с ним, но он лишь бормотал: «У меня ощущение, что я подписал контракт с дьяволом и, выхода отсюда нет. Я отслужил свой срок во французской армии, и я думал, что здесь я справлюсь, но не мне выйти живым отсюда. Больше не выдерживаю». Депрессия поглотила его. Я хотел его подбодрить и сказал ему не драматизировать, но он смотрел пристально в потолок и ничего не слышал. К счастью, на следующий день старшина послал его в Кастель, оттуда в Обань, и затем на гражданку.

Мунителло рассказал нам, что пять месяцев назад на той же койке, на которой спал напарник Павлова, парень перерезал вены и его еле откачали. Я не мог объяснить себе, такой быстрый крах человеческой психики, и только месяц назад эти ребята прошли психотест в Обани и были мотивированы стать легионерами и не сдаваться до конца. У меня до сих пор все шло хорошо. Я справлялся с нагрузками, военными тактиками, разборкой FAMAS-а с закрытыми глазами и даже научился немного петь. Я чувствовал себя как на спортивном лагере с усиленными музыкальными упражнениями.

Конечно, я чувствовал себя усталым и голодным, но моя самооценка и тело выстояли. Все было прекрасно, здоровое тело и здоровый дух, чего еще хотеть, но вот пришел мой черный день, а точнее ночь. Инцидент произошел во время ночного дежурства, ответственность за который понес, как франкоязычный. В этом случае опять же, всеми ненавидимый Захаров меня избагрил.

Молодой foot-foot в первый раз исполнял обязанности дежурного капрала и должен был проверять наряд. Мы с Янчаком стояли все время на своих местах, один перед комнатой, где спали, а другой обходил здания фермы. Время нашего дежурство истекло и мы с нетерпением ожидали смену, был конец октября и было очень холодно. Прошло 10 минут, а смена не подходила. Захаров тоже куда-то исчез, и я решил зайти в комнату, разбудить пару, которая должна была нас принять от нас пост. За пять минут ребята подготовились, но в тот момент, когда мы с Янчаком вошли в комнату, они пошли в туалет. Тогда появился Захаров и не увидел постовых.

Только я и Янчак расстегнули патронташи и ремни, как помощник-инструктор влетел в комнату и набросился на меня, крича на невнятном французском. Все, что я понял было то, что он обвинил меня, что я покинул пост. В то время появился сменивший меня кандидат, говоря что началась другая смена, но Захаров не хотел слышать никаких объяснений, в его глазах я был виноват. Из-за меня должен был быть наказан и Янчак. Впавший в истерику Захаров продолжал свой «эскиз», и оттолкнул нас к двери. Молодой foot-foot был единственным русским, с которым не находил общий язык.

Я не знаю, не переусердствовал ли он, чтобы показать сержантам как он хорошо работает, чтобы сделать быструю карьеру, или просто решил придраться ко мне, но я считаю, я стал жертвой его желания подложить мне свинью. Я понял, что не буду выслушанным сержантом, сам он это нам говорил, у нас не было право голоса до тех пор, когда мы не станем легионерами. Мое слово ломаного гроша не стоило против слова помощник-инструктора. Если я хотел остаться в Легионе, я не должен был вступать в бой и показывать недовольство несправедливостью, поэтому мне пришлось стиснуть зубы и сохранить свое самообладание.

Захаров отправил Янчака чистить туалеты, а мне отдал приказ начать делать отжимания. Я заколебался на мгновение, со сжатыми кулаками, но в очередной раз сказал себе, что нет смысла потерять все из-за придурка, как тот, что был передо мной, и занял позицию для отжиманий. Я знал, что на этот раз русский истощил бы меня полностью и пытался беречь силы, не делая движения полностью. Я слышал, как он кричит: «En Haut! En bas!», отмеривая темп упражнений.

Я достиг семидесятого отжимания и чувствовал, что мои силы сошли на нет. Вдруг мои руки отказали, и я остался лежать на животе на земле. Вывел меня из этого состояния пинок в ребра, и я понял, нужно продолжить. Я отжался еще десять раз и снова рухнул. Уже не думал о Захарове и его желании провалить меня, я сделал то, что от меня зависело. Я услышал, как он кричал «Diebuuuuuu», что означало «Встать», я с трудом встал с холодной земли. Захаров выглядел довольным, он был уверен, что я сломался и решил оставить меня в покое.

Я думал, что получил несправедливое наказание, и на следующий день все будет нормально, но тупица Захаров не был удовлетворен отжиманиями, а написал и рапорт сержанту Рашите, объясняя, что я и Янчак вместо того, чтобы стоять по местам, легли по койкам, и он обнаружил нас спящими. Янчак служил в польской армии и посоветовал меня не спорить с сержантом. Мы понесли наказание Захарова и мы могли бы еще раз проглотить оскорбление несправедливостью.

Сержант Рашита вызвал нас перед строем и дал нам дежурство вне очереди на следующую ночь и никто нас не сменит, пока он не решит. Это не было бы проблемой выстоять еще один наряд, пока мы не услышали приказ дежурного сержанта, что форма постовых будет шорты и майка без рукавов.

Был конец октября, а ночи были холодными. Температура упала до 5 градусов, а сильный ледяной ветер ночью проникал даже через боевую форму, не говоря уже о майках и шортах. В тот момент спокойствие Янчака мне очень помогло. Казалось, его холод совсем не беспокоил. Я посмотрел на него в изумлении, прежде, чем выйти из комнаты, а он просто улыбнулся и сказал мне чисто французском: «Tout Est Dans La tête» («Это все в голове»). Я кивнул и, подражая его спокойствию, отправился на пост.

Дежурным был сам Рашита. Он посмотрел на нас и сказал:

– Я надеюсь, вас не разбудят снова. Ночью прохладно, и не думаю, что вам захочется спать. Готовы к наряду, ребята?

– Oui, sergent! – ответили хором мы и приняли пост.

Янчак первым встал перед комнатой, где он был защищен от ветра, а я начал обходить здания. Ледяной ветер, казалось, доходил до мозга костей, но я старался не думать о холоде, а продолжал говорить себе, что все пройдет в попытке отвлечься. К сожалению, ничто другое в голову мне не приходило, кроме мысли согреться и я начал бежать понемножку, делать приседания и даже попытался взобраться на канат, проходя через ангар.

Я сделал два круга вокруг здания и пошел сменить Янчака. Я объяснил, что лучшее, что придумал, для согревания, и работает это пробежка, и он, не дожидаясь, бросился бежать вокруг зданий. В дверях, не смотря на то, что не дуло, было холодно, и чтоб не вкочанеть полностью, я делал несколько приседаний.

Рашита прошел проверить нас, и с улыбкой похвалил меня: «Вижу, что сегодня ночью ты не спишь в отличие от предыдущей». У меня чуть язык повернулся сказать, что прошлой ночью мы не спали, и это постановка Захарова, но вместо того я только ответил: «Oui, sergent!» и продолжал согреваться на месте. Янчак прибыл, и я бросился, в свою очередь, бежать.

Было два часа ночи, и я чувствовал, что я не уже выдерживаю. Вдруг я вспомнил о бывшем капитане Советской армии Павлове, который рассказывал о своей службе в Сибири. Он говорил, что во время простуды и гриппа лучшим средством являются красное вино и чеснок. Красного вина поблизости не было, но чеснока на кухне было вдоволь и задняя дверь была открыта. Так или иначе, я караулил здания, поэтому я вошел и спокойно взял головку чеснока.

Прошло еще два с половиной часа, и я был снова на посту перед спальней. Я чувствовал, что даже мой мозг замерзнет. Мой кулак сжался вокруг головки чеснока, которого я не успел попробовать, но я надеялся, что он меня спасет меня от простуды. Оставалась всего неделя до конца испытаний на ферме, и, если бы я заболел, я был бы должен еще раз в течение месяца пройти через все это. Мои мысли вертелись только вокруг моей цели стать легионером, все остальное не имело значения.

Я уже решил, что сержант Раши уснул, и забыл о нас, когда замкомандир взвода подошел, и, похлопывая меня по плечу, сказал: «Я думаю, что пора разбудить следующую смену. Вы наказание за проступок вытерпели и завтра никто не обмолвится об этом».

Сержант вошел в спальню и минуты, в которые ребята готовились нас сменить, показались мне вечностью. Между тем прибыл согревшийся от пробежки Янчак, и жестом призвал меня сменить его. Я сказал ему, что Рашита будит следующую пару, и я увидел, какое облегчение выписывается на его лице.

Через пять минут я лежал в постели, закутавшись в спальный мешок, медленно жуя дольки чеснока. Я чувствовал, что мои кости размораживаются и кровь моя согревается. Павлов был прав, чеснок спас меня от простуды и на следующий день я проснулся как новенький. Я выкупил ошибку, которая не была сделана мной, но еще важнее было то, что я выдержал и не отказался от своей истинной цели – победить в соревновании за Белое кепи.

У группы кандидатов в легионеры, оставшихся после первых трех недель, была незаурядная спортивная форма. По утрам мы бегали по 15 километров, поднимались по канатам, делали 50 отжиманий, 10 подтягиваний, 40 упражнений для брюшного пресса и еще много чего. Так что в течение последней недели мы отрабатывали в основном тактику во время военных операций. Это была имитация войны. Мы рыли траншеи в лесу и укрывались по парам, сержанты искали нас, забрасывая учебными гранатами. Миниокопы должны были быть сделаны так, что враг нас не видел, но в то же время так, что у нас была возможность стрелять. Инструкторы всегда находили ошибки в наших позициях. Если нас находили, бросали гранату туда, где предполагалось, что мы были, и каждый раз один или даже двое бойца выскакивали, покидая укрытие. «Вы мертвы!» сержанты кричали и говорили нам, что малейшая ошибка в ходе миссии может стоить жизнь, иногда не только легионера, а даже всей воинской части. Мы должны были быть совершенными.

Мы с Янчаком хорошо спрятались и нас никто не открыл. С лицами, намазанными маскировочным кремом и ветками кустарников, прикрепленными к каскам, мы окопались между корнями старого дуба около в метрах десяти от других. Не сумев нас найти, сержанты приказали нам выйти. Гордясь собой, мы выскочили из-за ствола большого дерева. Но наша самоуверенность длилась недолго, потому что нас раскритиковали за то, мы потеряли связь с остальной частью группы, и с позиции, которые мы выбрали, мы не могли стрелять по дороге, откуда следовало бы ожидать врага. Ничего не поделаешь, мы были новичками, и нам приходилось многому учиться.

Группа была одним организмом и пары были его клетками. Идя через лес, или скрываясь от врага, все пары должны были иметь визуальный контакт между собой, чтобы передавать жестами командира боевой группы. Сержант, в свою очередь, получал приказы от старшего сержанта, а тот от капитана – командира части, и так далее через полковников и генералов, до самого министра обороны. Мы, которые выполняли приказы на поле боя, были последними частицами этого большого организма. Для того чтобы идея командиров могла быть реализованной, мы должны были быть совершенными, как шестерни швейцарских часов.

За последние десять дней нашей жизни на ферме я чувствовался, как актер в кино. Это было похоже на войну с той лишь разницей, что мы использовали гранаты, из которых летел пластмасса, а не металл и стреляли холостыми патронами. Наконец, наш инстинкт самосохранения начал улучшаться. Когда мы слышали выстрелы врага, мы в считанные секунды бросались в ближайшее укрытие и открывали ответный огонь.

В последний день сержант Вэбе с улыбкой, сказал:

– «Вы готовы к Югославии». В то время конфликт с Хорватией окончился, но Легион отправлял солдат в составе Голубых касок и войск НАТО в Боснию и Герцеговину. В том же 1996 году Югославия была раздираемая войнами и слова сержанта Вэбе были настоящим комплиментом для нас. – Я сказал, что вы готовы к Югославии – продолжал сержант, – но не сказал, что вы готовы к Легиону. Вам остается преодолеть еще одно препятствие, чтобы стать легионерами, и это Поход к Белому кепи.

Так как сержант, командующий мою первую группу, был в отпуске, я большую часть своего обучения на ферме провел в распоряжении белого сенегальца Вэбе. С Янчаком мы были прекрасной парой, вместе прошли через все трудности и ни разу не поссорились. Во время тактических учений нашим связным был напарник Фудзисавы. Японцу не удалось выучить хорошо французский, но и с его напарником они до такой степени усовершенствовали язык жестов, что понимали друг друга с первого взгляда. Фудзисава был настоящим солдатом, он понимал приказы и выполнял их безупречно. Слова, которые он не мог произнести, объяснял жестами, в стиле капрала Бууна. У японца было большое желание и решимость бороться с трудностями и стать легионером. Он был одним из немногих в группе, кто никогда не обложился и не был наказан.