Текст книги "Элисса"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава IX
«Приветствуем Баалтис»

Когда Метем брал деньги у Иссахара и Итобала, пообещав им взамен предотвратить супружество Азиэля и Элиссы, у него уже был готовый замысел. Этот замысел должен был навсегда разлучить обоих возлюбленных, и в то же время содействовать, как считал Метем, их истинному благу.

Элисса уже объясняла принцу, что после смерти очередной госпожи Баалтис общины жрецов и жриц выбирают на ее место другую. Новая Баалтис может выйти замуж, это даже считается желательным, ее муж принимает титул шадида и при ее жизни исполняет обязанности верховного жреца Эла. Расчет Метема был прост: если ему удастся добиться избрания Элиссы госпожой Баалтис, это возведет непреодолимую преграду между ней и Азиэлем. Тогда для женитьбы на ней ему пришлось бы отречься от своей религии, на что не пойдет ни один иудей, и взять на себя роль земного воплощения того, кого он считает лжебогом и даже дьяволом.

В этом случае не только их супружество, но и вообще всякое общение становилось практически невозможным; на этот счет религиозный закон, достаточно свободный во многих других отношениях, чрезвычайно строг. Настолько строг, что госпоже Баалтис под страхом смерти запрещается встречаться с мужчинами. Подобная строгость обосновывается тем, что госпожа Баалтис является как бы представительницей богини, а ее муж шадид – земным богом, поэтому любой ее предосудительный поступок считается оскорблением наиболее могущественных божеств; этот поступок можно искупить только кровью недостойных земных воплощений. Закон этот был и оставался в полной силе: столетие назад, еще до рождения Элиссы, тогдашняя госпожа Баалтис, обвиненная в подобном преступлении, была сброшена с самой высокой башни храма в зияющую внизу пропасть.

Этот священный закон был хорошо известен Метему, поэтому он и задумал добиться избрания Элиссы госпожой Баалтис. Тем самым она будет удостоена высочайшей чести, на которую может рассчитывать женщина в этом городе, это будет для нее утешением в ее горе и к тому же оградит от преследований Итобала: став госпожой Баалтис, она сможет беспрепятственно выбрать себе мужа; ее выбор является окончательным и не подлежит пересмотру; единственное условие – чтобы ее муж был белым человеком, а Итобал, естественно, не отвечал этому требованию.

Всесторонне обдумав свой замысел, Метем утвердился в мысли, что таким путем он не только сможет потуже набить свою мошну, но и способствовать благу всех окружающих; затем он с поистине фанатичным рвением приступил к исполнению своего замысла, действуя с присущей его соотечественникам стремительностью и хитростью. Дело, за которое он взялся, было отнюдь не из легких. На место покойной Баалтис прочили ее дочь Месу, хотя у нее были и враги и соперницы. Никто не сомневался, что жрецы и жрицы выберут именно ее. Избрание должно было состояться через два дня. Однако Метем был ничуть не обескуражен столь явным недостатком времени и другими трудностями и, тайком от Элиссы и ее отца, энергично плел свои интриги.

Прежде всего, за крупную сумму денег он подкупил бывшего шадида, мужа прежней госпожи Баалтис. Оказалось, что этот достойный человек в ссоре со своей дочерью. Он предпочитал, чтобы на место его покойной жены выбрали другую женщину, надеясь, что, невзирая на его преклонные годы, она все же окажет свое предпочтение ему.

Вряд ли есть необходимость следовать за всеми тайными махинациями Метема; чаще всего он прибегал к прямому подкупу, иногда играл на струнах зависти и неприязни. Некоторых он уговаривал, превознося красоту и мудрость Элиссы; напоминая о ее вдохновенном пророчестве в храме, он доказывал, что она как никто другой достойна занять это высокое место. Самых, однако, влиятельных себе союзников он нашел среди членов городского совета. Этих сановников он убеждал таким доводом: Элисса – женщина с необычайно сильным характером, она ни за что не согласится на замужество с Итобалом, а ее отказ приведет к кровопролитной войне; Сакон всецело находится под ее влиянием: сколько ни настаивай, он не решится употребить свою отцовскую власть. Поэтому ее избрание госпожой Баалтис – единственный выход из всех трудностей. Только оно позволяет отвергнуть сватовство царя дикарей; ибо к богине нельзя применять принуждение; даже Итобал, опасаясь возмездия Небес, вынужден будет воздерживаться от насилия.

Заручившись их поддержкой, с подобными же аргументами он обратился и к самому Сакону, предварительно взяв с него слово, что он будет молчать. Ко всем своим соображениям он присовокупил и такое: конечно, хорошо было бы, если бы его дочь вышла замуж за принца Азиэля, но их брак, хотя и сулит блистательные перспективы, наверняка вызовет гнев Итобала, а также, по всей вероятности, и недовольство дворов Египта, Израиля, а впоследствии и Тира. Для достижения своей цели Метем развил лихорадочную деятельность, и, когда подошел день выборов, он ожидал их исхода с почти полной уверенностью в успехе.

В тот самый день, впервые с тех пор, как Элисса была ранена стрелой, предназначенной для сердца Азиэля, принцу наконец позволили ее навестить. В ее скором и окончательном исцелении уже не оставалось никаких сомнений, хотя слабость все еще не проходила, а опухоль на правой руке и запястье не спадала. Элисса возлежала в оконной нише, в большой комнате, где она жила и где сейчас не было никого, кроме двух-трех служанок, которые занимались рукоделием за ширмой в дальнем конце. Подойдя к ней, Азиэль склонился, чтобы поцеловать раненую руку.

– Нет, – сказала Элисса, поспешно убирая ее под складки своей одежды, – рука у меня все еще черная и безобразная.

– Потому я и хочу ее поцеловать, ведь ты принесла эту жертву ради меня.

Их глаза встретились, она прошептала:

– Не в руку, принц, а в лоб, пусть твой поцелуй и увенчает меня.

Он припал губами к ее губам.

– Отныне ты владычица моего сердца; этот трон скромен, зато надежен. Спасенная тобой жизнь принадлежит только тебе – и никому больше!

– Я только заплатила свой долг, – ответила она, – но не будем об этом говорить. Я с радостью отдала бы жизнь для твоего спасения; хотела бы я знать, готов ли ты, если понадобится, совершить для меня то же самое?

– Зачем этот вопрос, госпожа? Ради тебя я готов принять не только смерть, но и позор, а это хуже смерти!

– Приятно слышать такое признание, Азиэль, – улыбнулась она. – Посмотрим, выполнишь ли ты свое обещание, когда наступит час испытания, а он непременно наступит! Ты только что сказал, что твоя жизнь принадлежит мне, верно ли это? Я слышала, что твое имя соединяют с именем принцессы Кеме. Расскажи мне, что побудило тебя предпринять столь далекое путешествие в наш город?

– Желание найти тебя, – ответил он, улыбаясь, но, видя, что в ее глазах все еще светится немой вопрос, перешел на серьезный тон. – Но ведь это чистая правда, если ты хочешь знать правду. Видимо, лучше всего откровенно рассказать тебе обо всем, тем более что ты уже кое-что слышала. Некоторое время назад мой дед, царь Израиля, отправил меня ко двору египетского фараона с дружественным поручением: сопровождать оттуда прекрасную принцессу, мою двоюродную сестру, которая, согласно заключенному договору, должна стать женой моего дяди, великого израильского принца. Это поручение я и выполнил, со всей подобающей учтивостью по отношению к этой госпоже. Но когда мы прибыли в Иерусалим, принцесса отказалась стать женой моего дяди, с которым была уже сговорена… – Он заколебался, не зная, продолжать ли.

– Смелее, принц! – резко сказала Элисса. – Прошу тебя, продолжай. Я слышала, что принцесса прибавила еще кое-что к своему отказу.

– Да, Элисса. Она объявила царю, что не пойдет замуж ни за кого, кроме меня, на что мой дядя очень разгневался и – совершенно несправедливо – обвинил меня в вероломстве.

– Но ведь госпожа, говорят, чудо как хороша, Азиэль… Что же сказал великий царь?

– Что не позволит, чтобы ее принудили к замужеству, тем более что она никогда не видела жениха. Но чтобы ничто не могло влиять на ее решение, он повелел послать меня в дальнее путешествие. Таково было его последнее слово, госпожа.

– Но ведь и он тоже кое-что добавил, – нетерпеливо перебила она.

– Он добавил, – нехотя продолжал Азиэль, – что, если за время моего путешествия принцесса передумает и выйдет замуж за моего дядю, это будет хорошо. Но если к моему возвращению она не переменит своего решения и захочет… выйти за меня… это тоже хорошо; мой дядя, понятно, недоволен таким решением, но вынужден смириться.

– А вот я не желаю смириться, – сказала Элисса, и на ее темные глаза навернулись слезы. – Я уверена, что принцесса не переменит своего решения и не пожелает выйти за человека, ей ненавистного, да еще и в преклонных летах, вместо молодого человека, которого она любит. Поэтому, по возвращении в Иерусалим, тебе придется выполнить повеление царя и жениться на госпоже.

– Нет, Элисса, если я буду уже женат, это само собой отпадает.

– Говорят, в Иудее, принц, дозволено многоженство и у мужчин есть право развода. Если ты и впрямь Меня любишь, не возвращайся туда. Я так боюсь потерять тебя.

В этот миг Азиэль услышал громкие звуки музыки и пения. Подойдя к окну, он увидел длинную процессию жрецов и жриц в церемониальных одеждах, их сопровождали городские сановники, толпы простолюдинов и музыканты; процессия тянулась через рыночную площадь к дворцу.

– Что происходит? – воскликнул он. Дверь отворилась, вошли два пышно наряженных глашатая с жезлами в руках и простерлись перед Элиссой.

– Приветствуем тебя, о благороднейшая, благословеннейшая госпожа, высокая избранница богов! – закричали они в голос. – Будь готова услышать радостное известие и принять тех, кто его принесет.

– Радостное известие? – изумилась Элисса. – Итобал отказался от своего предложения?

– Нет, госпожа. Посланцы прибудут не для того, чтобы говорить об Итобале.

– Тогда я не могу их принять, – сказала она, испуганно опускаясь на ложе. – Я еще больна и слаба, передайте им мои извинения.

– Нет, госпожа, – настаивали глашатаи, – то, что они тебе сообщат, сразу же исцелит твой недуг.

Элисса хотела вновь запротестовать, но, прежде чем она успела произнести хоть слово, появился муж покойной Баалтис, сопровождаемый жрецами и жрицами, Саконом, Метемом и многими сановниками и вельможами.

– Приветствуем тебя, госпожа! – кричали они, простираясь перед ней. – Приветствуем тебя, избранница богов!

Элисса широко открыла глаза.

– Простите, – сказала она, – я ничего не понимаю.

Прежний шадид, который до назначения его преемника все еще продолжал выполнять свои обязанности, поднялся и обратился к ней от имени всех собравшихся:

– Знай, госпожа, ты удостоилась великой чести! Знай, о Божественная, что, вдохновленные Владыками Небес, Элом и Баалтис, вняв голосу оракулов и истод ковав вещие знаки, общины жрецов и жриц нашего города возвели тебя на высокое место, опустошенное смертью. Приветствуем тебя, Хранительница духа богини! Приветствуем тебя, госпожа Баалтис! – И, кланяясь до самого пола, остальные подхватили: – Приветствуем тебя, госпожа Баалтис!

– Я не искала этой чести, – пробормотала в наступившей тишине Элисса, – и я от нее отказываюсь. Храм богини по праву принадлежит Месе, пусть же она займет его, а если и она откажется, поищите кого-нибудь другого, более достойного.

– Госпожа, – сказал шадид, – твои слова свидетельствуют о подобающей скромности, но боги соблаговолили избрать тебя, а не мою дочь Месу или какую-либо другую женщину; воля богов должна быть свято выполнена. Отныне и до самой смерти ты и только ты будешь госпожой Баалтис, которой мы все повинуемся.

– Вы хотите обожествить меня против моей воли, – жалобно произнесла Элисса и повернулась к Азиэлю, как бы ища его совета.

– Извольте отойти прочь, принц Азиэль! – сурово приказал шадид. – Ни один мужчина не имеет теперь права разговаривать с Баалтис, кроме того, кого она назовет шадидом, своим супругом. Больше вы не можете с ней видеться, это преступление, за которое она может поплатиться своей жизнью.

Азиэль и Элисса со всей Ясностью поняли, что навсегда разъединены грозным Мечом Судьбы, и в отчаянии впились взглядами друг в друга. По знаку шадида жрицы плотным кольцом обступили Элиссу, накинули на ее голову белое покрывало, запели радостный гимн и повлекли ее, еле стоящую на ногах, в храм богини, который должен был стать ее обиталищем.

За ними последовали все прочие, включая и служанок; в комнате остались лишь Азиэль, Метем и левит Иссахар, привлеченный сюда звуками пения.

– Успокойтесь, принц, – добродушно подшучивая, сказал Метем. – Если вы и госпожа Баалтис истинно любите друг друга, она все еще может стать вашей женой, преклоните колено перед Элом, и она назовет вас шадидом и супругом.

– Не богохульствуй! – строго оборвал его Иссахар. – Неужели тот, кто поклоняется Богу Израиля, ради женской улыбки совершит жертвоприношения Баалу.

– Время покажет, – пожал плечами Метем. – Во всяком случае, это единственная возможность вам соединиться, другой нет. Принц, – добавил он, изменив тон. – Если у вас и есть подобное намерение, откажитесь от него, ибо закон на этот счет неумолим. И шадид не лгал, когда предупредил вас, что, если Баалтис застанут в вашем обществе, она неминуемо будет предана смерти; быть с ней дозволено только ее мужу, Азиэль как будто не слышал его слов; он повернулся к левиту и спокойно спросил:

– Не ты ли устроил все это, чтобы нас разлучить? Вот увидишь, ты еще пожалеешь об этом.

– Послушайте, принц, – прервал его Метем. – Это не Иссахар, а я устроил так, чтобы госпожу Элиссу избрали Баалтис; во всяком случае, я приложил много труда для этого. И сказать почему? Чтобы спасти и вас и ее, а заодно предотвратить опустошительную войну. Вы не можете жениться на этой женщине, принадлежащей к другому народу, к другой вере и не равной вам по происхождению. А если бы и могли, это привело бы, повторяю, к опустошительной войне, которая стоила бы жизни тысячам и тысячам людей, а городу – его богатств. А просто вашей возлюбленной она не могла бы быть, ведь она женщина благородной крови и вы гость ее отца. Поэтому ради вас самих лучше, чтобы она была разлучена с вами. Лучше это и ради нее самой, ибо она женщина честолюбивая, рожденная, чтобы властвовать, а отныне она будет облечена почти неограниченной властью. К тому же ей угрожала опасность оказаться в руках ненавистного ей дикаря Итобала. Теперь это едва ли возможно, ибо госпожа Баалтис может выйти замуж только за белого человека, по своему выбору. Этого закона не может нарушить даже сам Итобал. Поэтому не браните меня, а благодарите, хотя какое-то время вам и придется перестрадать.

– Я и так уже страдаю, и нестерпимо, – ответил Азиэль. – Ты считаешь свои слова мудрыми, но, увы, они не обладают врачующей силой, финикиец. Может быть, ты и впрямь полагал, что печешься о моем благе или о благе госпожи Элиссы или же, будучи до мозга костей торгашом, о своем собственном благе, – пусть даже о нашем общем благе, не знаю, да и не хочу знать. Знаю только, что ты, а также и Иссахар, пытаетесь поймать судьбу в дырявые сети, а это тщетная попытка. Я люблю эту женщину, и она любит меня, так предопределено свыше. И никакие воздвигнутые людьми преграды не смогут нас разлучить. И еще я уверен, что ваши тайные козни повлекут за собой те самые беды, которые вы хотите отвратить: а именно, войну, гибель многих тысяч людей и всеобщее горе.

Добавлю еще, что вы ошибаетесь, полагая, что я, которого вы предали, и женщина, которую вы погубили, добившись, чтобы ее увенчали ненужной ей короной, – лишь послушная глина в ваших руках. Сосуд вашей судьбы вылепила другая, не ваша рука, и вы не можете помешать нам испить хранящееся в нем чистое вино. Прощайте же! – И, печально склонив голову, он вышел.

Проводив его взглядом, Метем сказал Иссахару:

– Я вполне заслужил обусловленное вознаграждение, но теперь я сожалею, что взялся за это дело. Не могу сказать, почему, но сдается мне, принц говорит верно: никакие наши ухищрения не смогут разлучить этих двоих, рожденных друг для друга, хотя, возможно, мы и объединим их в смерти… Иссахар, – добавил он с яростной убежденностью. – Я не возьму вашего золота, ибо эта плата за кровь. Говорю вам, это плата за кровь!

– Как хочешь, финикиец, – ответил левит. – Что до меня, то я вполне удовлетворен, что заключил с тобой эту сделку. Даже если принц Азиэль и лишится своей молодой жизни, пусть лучше погибнет его тело, чем душа. И ради чего? Ради так быстро отцветающей женской красоты. Как бы он ни страдал, но душу он сохранил, отныне ему не целовать губ этой колдуньи. Израильтянин не может сочетаться браком с Баалтис.

– Так вы полагаете, Иссахар; но я-то видел, как высоко забираются люди, чтобы сорвать желанный им плод. Да, и они карабкаются вверх, даже зная, что им угрожает неминуемое падение и что плод все равно им не достанется.

И он тоже ушел, оставив Иссахара в одиночестве. Левит испытывал гнетущий страх перед будущим, ничуть не менее сильный от того, что он не мог предугадать, что сулит это будущее.

Глава X
Посольство

Слабую, еще не оправившуюся от ранения, в полубеспамятстве от неожиданного ужасного удара, нанесенного ей судьбой, Элиссу с ликующими криками несли во дворец, где она отныне должна была воцариться. Вокруг раззолоченного паланкина плясали жрицы, распевая свои дикие, полувакхические, полурелигиозные гимны; вперед, бряцая кимвалами и крича: «Дорогу! Дорогу новорожденной богине! Дорогу той, чей престол – на двурогом полумесяце!», шествовали жрецы. Завидев эту процессию, все многочисленные зрители благоговейно повергались ниц.

Элисса смутно слышала крики и музыку, смутно видела плясуний и распростершиеся на земле толпы. Ее сердце пронизывала мучительная боль, а ее рассудок, сокрушенный обрушившимся на нее несчастьем, с достаточной ясностью сознавал лишь безмерность ее потери. Да, потери. Она потеряла все, включая и себя! Еще какой-то час назад она наслаждалась присутствием любимого и, как она была уверена, любящего человека, и ее воображение рисовало ей картины счастливой жизни с ним вдали от этого города, где свершают свои кровавые обряды поклонники Баала. И вот она верховная жрица религии, внушающей ей страх, если не глубокую ненависть. Хуже того, отныне и вплоть до самой смерти, которая только одна и положит конец ее мукам, она не только навсегда разъединена с обожаемым ею человеком, но и лишилась всякой надежды на уже начавшееся, но еще далеко не завершившееся духовное прозрение.

Элисса посмотрела на хорошеньких жриц, которые плясали и пели вокруг паланкина, звеня своими золотыми украшениями; и вдруг ее глаза, казалось, обрели способность лицезреть скрывающихся в них духов. Какие же это были мрачные уродливые создания с искривленными, омерзительными на вид лицами, с пылающими, полными невыразимого страха глазами; музыка их украшений звучала в ушах Элиссы, подобно бряцанию цепей или пыточных орудий. А перед плясуньями, в красном облаке пыли, взбитой их ногами, прорисовывались смутные очертания демоницы, чьей верховной жрицей ее выбрали.

Какой у нее насмешливый, нечеловеческий лик, какое грозное чело! Беспорядочно развеваются пылающие волосы, сто рук тянутся во все стороны, чтобы похищать души людей. Чу! Бряцание кимвалов и крики плясуний сливаются в одно целое – звучит грозный голос богини, приветствующей свою жрицу, сулящей ей гордый трон и пожизненное могущество.

«Не хочу ничего этого! – воскликнуло ее сердце. – Хочу только, чтобы ко мне вернулся мой утраченный возлюбленный!»

«И только-то? – язвительно произнес голос богини. – Тогда повели, чтобы он воскурил мне фимиам – и он твой. Неужели той дивной красоты, которой я тебя наделила, недостаточно, чтобы похитить одну-единственную душу у слуг моего заклятого врага – еврейского Бога».

«Нет, нет! – запротестовало ее сердце. – Я не стану сбивать его с пути праведного, склонять к отречению».

«И все же будет по-моему! – издевался призрачный голос. – Ради тебя он воскурит мне фимиам!»

* * *

Наваждение исчезло, перед Элиссой распахнулись золотые ворота дворца Баалтис. Жрицы усадили ее на золотой трон в форме полумесяца и набросили на нее черное покрывало, усеянное россыпью звезд, – символ ночи. Затем, удалив всех непосвященных, они совершили обряд тайного поклонения. В страхе и изнеможении Элисса откинулась на спинку трона. Наконец ее отнесли на отделанную слоновой костью кровать Баалтис, истинное чудо ремесленного мастерства и аллегорического искусства, – и оставили одну.

* * *

На другой день, на рассвете, в лагерь Итобала отправилось посольство, возглавляемое Саконом, к чьей свите примкнули Метем и Азиэль. Посольство должно было сообщить царю ответ на его требование, ибо сам он отказался посетить Зимбое, если ему не разрешат привести с собой большее, чем допускали соображения безопасности города, войско. На некотором расстоянии от лагеря они остановились и послали к царю Итобалу гонцов с предложением встретиться на равнине, ибо не решались входить в его лагерь, обнесенный прочной терновой изгородью. Метем сказал, что не боится царя и пошел вместе с ними; едва он оказался за воротами, как его тотчас пригласили в шатер Итобала. Огромный, могучий царь угрюмо расхаживал взад и вперед.

– Зачем ты сюда пожаловал, финикиец? – спросил он, оглядываясь через плечо.

– За своим вознаграждением, царь. Ты изволил обещать мне сто унций золота, если я спасу жизнь госпожи Элиссы. Я прежде всего хочу сообщить, что мое врачебное искусство одержало верх над отравленной стрелой, пущенной этим вероломным шакалом и пронзивший насквозь ладонь госпожи Элиссы, когда она беседовала с принцем Азиэлем. Поэтому я пришел за вознаграждением. Вот здесь у меня записана сумма. – И он достал свои таблички.

– Если половина того, что я слышал, – правда, предатель, – сказал разъяренный Итобал, – только палачи и пыточных дел мастера смогут сполна уплатить мой долг. А ну скажи, купец, как ты отблагодарил меня за целый мешок золота, который я приказал тебе выдать несколько дней назад.

– Наилучшим образом, царь, – бодро ответил Метем, хотя его и пробирал страх. – Я сдержал свое слово и выполнил повеление царя. Отныне принц Азиэль не может жениться на дочери Сакона.

– Да, предатель, ты достиг этой цели, добившись ее посвящения в сан Баалтис и возведя таким способом барьер, непреодолимый даже для меня. Трудно надеяться, что она выберет меня по своей доброй воле, а попытаться применить силу, чтобы завладеть Баалтис, – святотатство, которое не посмеет совершить ни один человек, даже царь, в страхе перед возмездием Небес. За твою услугу я хочу рассчитаться с тобой так, как ты и не предполагаешь. Слышал ли ты, финикиец, что вожди некоторых моих племен любят обтягивать свои копья кожей белых людей, а из их тел изготовляют снадобье, внушающее отвагу?

Задав столь доброжелательный, наводящий на приятные размышления вопрос, Итобал замолчал и посмотрел на дверь шатра, как бы собираясь позвать стражников.

Метем весь похолодел, ибо знал, что этот дикий царь не из тех, кто бросает угрозы на ветер. Но хладнокровие и находчивость не изменили ему и на этот раз.

– Да, я слышал, у твоих племен есть довольно странные обычаи, – сказал он со смешком. – Но я не думаю, чтобы моя сморщенная шкура могла украсить древко копья, снадобье же из моего тела может внушить лишь торговую смекалку, а никак не отвагу, необходимую для воина. Но шутки в сторону, слушай же меня, царь. Когда я вынашивал свой замысел, признаюсь, я даже не допускал возможности, что тебя могут остановить подобного рода соображения. Ты веришь, будто теперь она богиня? Даже если и так, – не мне подвергать это сомнению – кто может быть более достойным супругом для богини, чем величайший на земле царь. Бери же ее, царь Итобал, бери ее; когда твои армии осадят город, поверь мне, жрецы Эла охотно отпустят тебе такой грех, как желание поцеловать прелестные губы Баалтис.

– Губы Баалтис! – взорвался Итобал. – Ты полагаешь, будто они стали только слаще от того, что их целовал другой мужчина? Во дворце богов есть много тайных покоев, и несомненно принц уже нашел туда путь.

– Нет, царь, между этими двоими я и в самом деле возвел непроходимый барьер. Тот, кто почитает Бога Израиля, не может встречаться с верховной жрицей Ашторет. К тому же я устрою так, что в скором времени принц Азиэль вернется в свою родную землю.

– Устрой так, и я поверю тебе, купец, хотя было бы лучше, если бы принц упокоился в здешней земле. Ладно, на этот раз я пощажу тебя, но запомни: если все сорвется, я с тобой непременно посчитаюсь, ты уже знаешь, каким образом. А теперь я пойду поговорю с этими купчишками, незваными пришельцами. Чего ты ждешь? Я отпустил тебя – и ты жив.

Метем устремил взгляд на таблички, которые все еще держал в руке.

– Я слышал, – смиренно сказал он, – что великий царь Итобал всегда платит свои долги, и так как я, незваный пришелец, пользуясь его пропуском, вскоре покину Зимбое, я хотел бы получить по этому небольшому счету.

Итобал подошел к двери и велел позвать казначея с деньгами. Тот немедленно явился и по приказу своего повелителя отвесил сто унций золота.

– Ты прав, финикиец, – сказал Итобал, – я всегда плачу свои долги – когда золотом, когда железом. Смотри же, чтобы за мной не завелось новых долгов: сегодня я заплатил тебе золотом, а завтра могу заплатить и железом; ты знаешь, что я с тобой сделаю. А теперь проваливай!

Метем собрал все врученное ему золото, спрятал его под своей просторной одеждой, непрерывно кланяясь, попятился назад и быстро оказался за пределами огороженного терновником лагеря.

«Моя жизнь была в большой опасности! – вздохнул он, вытирая лоб. – Этот черный зверь, не считаясь с неприкосновенностью особы посла, хотел было подвергнуть меня пытками и убить. Так, так, царь Итобал, финикиец Метем – честный купец и тоже «всегда платит свои долги», спроси на рынках Иерусалима, Сидона и Зимбое, и я должен с лихвой заплатить тебе за страх, испытанный мной сегодня. Во всяком случае Элиссы ты не получишь, уж я об этом позабочусь; она слишком хороша для дикого мулата; а если, перед тем, как я покину эти варварские земли, мне удастся капнуть тебе яда в вино или всадить стрелу в глотку, честное купеческое слово, я не премину это сделать, царь Итобал».

* * *

Когда Метем добрался до Сакона и его свиты, он узнал, что царь Итобал уже известил их о том, что встретится с ними на равнине, недалеко от лагеря. Однако он долго не показывался, и Сакон был вынужден отправить еще одного гонца, чтобы предупредить, что он возвращается в город; только тогда наконец изволил появиться Итобал во главе отряда своих черных телохранителей. Выстроив их в шеренгу перед лагерем, он зашагал вперед, вместе с двенадцатью-четырнадцатью советниками и военачальниками, без всякого оружия. На полпути между своими воинами и финикийцами, на расстоянии, превышающем полет стрелы с той и другой стороны, он остановился.

Навстречу им двинулся Сакон примерно с таким же количеством жрецов и вельмож, тут же находились Азиэль и Метем; все они также были без оружия, если не считать кинжалов на поясах. Свой эскорт они оставили на склоне холма.

– Перейдем к делу, – предложил Сакон, как только закончился обмен приветствиями. – Мы так долго ждали, пока вы соблаговолите показаться перед нами, что из города уже выходят войска, обеспокоенные нашим долгим отсутствием.

– Уж не опасаются ли они, что я устрою засаду на послов? – запальчиво спросил Итобал. – И разве слугам не подобает смиренно стоять у дверей царских покоев, ожидая, когда изволит показаться их повелитель?

– Не знаю, чего опасаются они, – ответил Сакон. – Мы, во всяком случае, ничего не боимся, ибо нас тут достаточно много. – Он оглянулся на тысячный отряд своих воинов, выстроившихся на склоне холма. – И если мы, горожане Зимбое, чьи-либо слуги, то только царя Тира.

– Это мы еще увидим, Сакон, – сказал Итобал, – но объясни мне, что делает среди вас этот еврей? – И он указал на Азиэля. – Он что, тоже посол?

– Нет, царь, – смеясь, ответил принц, – но мой дед, могущественный властитель Израиля, поручил мне изучить мирные и военные обычаи дикарей, чтобы я знал, как с ними обходиться. Потому я и попросил у Сакона разрешения сопровождать посольство.

– Прошу вас, не продолжайте, – перебил его Сакон. – Сейчас неподходящее время для подобных разговоров… Царь Итобал, поскольку вы не решились сами прийти в наш город, мы явились сюда, чтобы ответить на ваши требования. Вы требуете, чтобы мы снесли все свои укрепления; это требование мы отвергаем, ничего разрушать мы не будем. Вы требуете, чтобы мы не обращали в рабство ваших людей, дабы они трудились в наших копях; в ответ на это требование мы обязуемся платить соответствующую сумму их законному властелину или же вам, царь. Вы требуете, чтобы старинная дань была удвоена. На это – из чувства любви и дружбы, а не из страха – мы соглашаемся, если вы заключите с нами договор о мире, ибо мы хотим мира, а не войны. Вот наш ответ, о царь.

– Ты ответил не на все мои требования, Сакон. Первым моим условием было, чтобы прекрасная госпожа Элисса, твоя дочь, стала моей женой.

– Это невозможно, царь, ее судьба не в наших руках. Небесные боги избрали ее своей верховной жрицей, а их воля нерушима.

– Клянусь жизнью, – в бешенстве выпалил Итобал, – я отберу твою дочь у богов и сделаю ее своей плясуньей. Уж не вздумали ли вы издеваться надо мной, люди Зимбое, которым я оказал столь большую честь, пожелав жениться на одной из ваших дочерей? С помощью жрецов вы хотите одурачить меня своими хитростями, сделав так, чтобы ей мог тешиться этот выскочка-принц. Предупреждаю вас: я разрушу этот город и затоплю его развалины вашей кровью. Да, ваши молодые люди будут трудиться в моих копях, а ваши знатные девушки будут прислуживать моим Царицам… Слушайте! – Он повернулся к своим военачальникам. – Гонцы уже ждут, велите им немедленно отправляться на восток и запад, север и юг, пусть передадут вождям, чьи имена вы знаете, чтобы те вместе со своими племенами собрались в условленное время и в условленном месте. В следующий раз я буду говорить с вами, старейшины Зимбое, во главе стотысячной армии.

– Стало быть, ты обрекаешь, царь, тысячи невинных людей на смерть. Да падет вся вина на твою голову! Да разразят тебя боги! – Сакон отвечал хоть и гордо, но бледными губами; как ни старались его сопровождающие, они не могли скрыть страха перед предстоящей войной с более чем сомнительным исходом.

Не снисходя до ответа, Итобал круто повернулся, но перед тем как уйти, он шепнул несколько слов на ухо двоим военачальникам, могучим воинам, которые начали что-то искать на земле. Сакон и его советники также повернулись и направились к своему эскорту, но принц Азиэль замешкался; никакой ловушки он не опасался, и ему хотелось знать, что они там потеряли.