Текст книги "Элисса"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Я пришел сюда с позволения Итобала; он разрешил мне посетить вас в каких-то своих целях. Вы слышали, принц, что он занял все городские ворота, хотя сам город пока еще уцелел, что все горожане толпятся в храме и на горе и что, в полном отчаянии, Сакон покончил с собой, упав на меч?

– Да? – сказал Азиэль. – Все это предсказал Иссахар. Такова заслуженная участь дьяволопоклонников и трусов. Есть ли какие-нибудь известия об Элиссе?

– Да, принц, она все еще скрывается в погребальной пещере и, полная твердой решимости, не сдается ни на какие уговоры.

В это мгновение стражник стащил ткань, и при солнечном свете Азиэль увидел всех своих двенадцать телохранителей, заключенных в такие же позорные клетки.

– Смотрите, – сказал Метем. – Узнаете это место?

Принц с трудом поднялся на колени и увидел, что они находятся на вершине каменистого холма высотой футов в восемьдесят. Напротив них, на расстоянии ста шагов, в отвесном каменном склоне виднелись бронзовые решетчатые ворота. Внизу пролегала дорога.

– Узнаю, Метем. Это дорога в город – по ней-то мы и проезжали, а напротив – священная погребальная пещера Баалтис.

– Да, та самая пещера, где сидит госпожа Элисса; оттуда ей хорошо видно все, здесь происходящее, – со значением произнес Метем. – Догадываетесь, зачем вас привезли сюда, принц Азиэль?

– Чтобы она могла видеть, каким пыткам мы будем подвергаться?

Метем кивнул.

– И что именно они задумали, Метем?

– Скоро узнаете, – грустно вздохнул купец.

В это время появился Итобал в сопровождении злобных, как дьяволы, дикарей. Он учтиво поздоровался с Метемом, повернулся к воинам-евреям и спросил, кто из них уже приготовился к смерти.

– Я, их начальник, Итобал, – сказал Азиэль.

– Нет, принц, – с жестокой улыбкой ответил Итобал, – твой черед еще не пришел. Вон там, я вижу раненый воин; избавить его от мучений – поистине благое дело. Рабы, поднесите этого еврея к самому краю пропасти; принц, вероятно, заинтересуется новым видом казни, поэтому пододвиньте туда же и его клетку.

Приказ был тотчас же выполнен; Азиэль в своей клетке оказался на самом краю пропасти. Недалеко от него находился каменный выступ около двадцати футов длиной, с выдолбленным в самом его конце желобом; над этим желобом, на деревянном шесте с тонкой цепочкой, было подвешено хорошо отполированное зажигательное стекло. Пока Азиэль размышлял о цели этих зловещих приготовлений, рабы привязали к клетке, где сидел раненый воин, прочную веревку, пропустив другой ее конец через желоб и закрепив его; затем они спустили клетку с утеса, и она повисла высоко в воздухе.

– А теперь я кое-что объясню, – сказал Итобал. – Этот вид казни я заимствовал у поклонников Баала, почитающих солнце; так Баал получает предназначенную для него жертву, и никто не виновен в ее смерти. Ты видишь это зажигательное стекло? Так вот, в определенный час, который можно менять по своему усмотрению, лучи солнца, проходя через это стекло, начинают пережигать травяную веревку, в конце концов веревка перегорает и разрывается, и тогда… тогда Баал получает свою жертву. Если в этот час солнце скрыто за облаками, это означает, что Баал пощадил свою жертву, и ее освобождают. Но в это время года, как ты знаешь, облаков не бывает… Что же ты молчишь, принц? – продолжал он. – Так вот знай: твоя судьба всецело в руках госпожи Элиссы. Умоляй же ее спасти тебя. Подумай, какая это пытка – висеть, как твой слуга, над зияющей пропастью, в мучительном ожидании, пока над веревкой не начнут клубиться тонкие струйки дыма. Случалось, люди даже сходили с ума и, как волки, грызли деревянные прутья.

Ты не хочешь умолять госпожу Элиссу? Тогда ты, Метем, похлопочи за нашего друга. За час до полудня госпожа Баалтис увидит, как погибнет этот раненый бедняга. Завтра такая же судьба постигнет и ее возлюбленного, если она не откажется от самоубийства и не отдастся в мои руки. Не смей возражать! Мои люди отведут тебя через нижний город к воротам погребальной пещеры, и госпожа Элисса выслушает, что ты ей скажешь. Смотри, купец, чтобы тебя не подвело красноречие, не то и ты тоже окажешься в клетке. Предупреди госпожу Элиссу, что завтра, на заре, я сам приду за ее ответом. Если она примет мое предложение, принц и его спутники – вместе с тобой, Метем, ведь ты же их проводник – будут отправлены на быстрых верблюдах туда, где их уже ожидают все остальные, – за горы. Но если она заупрямится… тогда… тогда Баал получит свое приношение. Иди.

Не имея никакого выбора, Метем поклонился и ушел, оставив принца в его клетке на краю пропасти.

Усилием воли Азиэль подавил ужас, который леденил его душу, и совместной молитвой попробовал поддержать своего обреченного товарища.

Они молились и молились, час за часом, пока наконец на противоположном утесе принц не увидел Метема и сопровождающих его воинов. Финикиец подошел в решетчатым воротам и что-то крикнул. Повернувшись в своей клетке, Азиэль увидел, что узкий луч, исходящий от зажигательного стекла, уже приближается к веревке.

Роковое мгновение настало… В неподвижном воздухе заклубилась струйка дыма. Азиэль крикнул, чтобы его несчастный слуга закрыл глаза. И в то же мгновение туго натянутая веревка порвалась, клетка с воином исчезла, а чуть погодя снизу донесся грохот тяжелого падения, – и почти в унисон с ним послышался пронзительный крик женщины, подхваченный эхом.

Глава XVII
«Надежда еще остается» [9]9
  Пока остается жизнь, надежда еще остается – английская перефразировка латинской пословицы: «Пока дышу, надеюсь».


[Закрыть]

Итобал стоял подле ворот погребальной пещеры, на его латах тускло отсвечивал свет зари. Рукоятью своего меча царь постукивал по бронзовым прутьям решетчатых ворот.

– Кто там тревожит меня? – спросил изнутри женский голос.

– Госпожа, это я, Итобал. Метем передал тебе что я приду на заре, чтобы узнать, какую судьбу ты определишь моему пленнику, принцу Азиэлю. Он уже висит над пропастью, и через час, если ты не вмещаешься, упадет и разобьется. Или же он будет освобожден и сможет вернуться к себе на родину, – это в твоей власти.

– И какова же цена его освобождения, царь Итобал?

– Ты хорошо знаешь, госпожа, – это ты сама. Я взываю к твоему благоразумию: спаси же и его и свою жизнь. А заодно и весь этот город, где ты будешь править вместе со мной.

– Этой угрозы я не боюсь, царь Итобал. Отец которого я так горячо любила, умер, зачем же мне жертвовать собой ради города, ради жрецов, которые замышляли предательски выдать меня тебе.

– Но ты можешь пожертвовать собой ради чело века, так сильно тебя любящего. Подумай: если ты откажешься, вся вина за его смерть падет на твою голову, и что же ты выиграешь?

– Я хочу смерти, потому что устала бороться.

– Тогда окончи свою жизнь в моих объятиях госпожа. Скоро ты забудешь об этой своей прихоти и станешь одной из великих владычиц мира.

Элисса ничего не ответила.

– Госпожа, – вновь заговорил Итобал, – солнце уже восходит, и мои слуги ожидают сигнала.

– А ты не опасаешься, царь Итобал, – сказала она, как бы заколебавшись, – доверить свою жизнь женщине, которой ты завладеешь с помощью гаки вот угроз?

– Нет, – ответил Итобал. – Я не верю, когда ты говоришь, что тебя не волнует судьба города; эти тысячи людей, толпящихся в верхней крепости, – надежный залог моей безопасности. Если ты заколешь меня кинжалом, в тот же день город Зимбое будет предан огню и мечу. Нет, будущее меня не страшит, ибо я хорошо знаю, что тебе только кажется, будто меня ненавидишь, я ничуть не сомневаюсь, что очень скоро ты меня полюбишь.

– Если я отдамся в твои руки, обещаешь ли ты, царь Итобал, освободить принца Азиэля? Ты уже дважды пытался его убить, как же могу тебе поверить?

– Можешь не верить мне, Элисса, но ты должна будешь поверить своим глазам. Посмотри, дорога к морю проходит под этой скалой. Выйди из своей пещеры, встань на краю пропасти, и ты увидишь принца Азиэля внизу, уже на пути к морю; ты даже сможешь с ним поговорить, чтобы убедиться, что это он, живой и невредимый, сможешь пожелать ему счастливого пути. И я клянусь тебе своей головой и честью, что никто не посмеет притронуться к тебе, пока он не уйдет, и еще – что никто не будет его преследовать. А теперь выбирай.

Последовало молчание. Затем Элисса заговорила пресекающимся голосом:

– Я выбрала, царь Итобал. Поверив твоему царскому слову, я подойду к пропасти, и когда принц Азиэль пройдет внизу, живой и невредимый, – ты сможешь, если такова твоя воля, обнять меня и унести куда пожелаешь. Ты победил меня, царь Итобал. Отныне эти губы принадлежат только тебе и никому больше. Прошу тебя, дай сигнал, я отброшу прочь яд и кинжал и выйду из погребальной пещеры.

Азиэль висел в своей клетке над пропастью, ожидая смерти и охотно готовый умереть, ибо не сомневался, что Элисса не захочет спасти его жизнь такой ценой, как замужество с Итобалом. От постоянной качки у него кружилась голова, сердце мучительно ныло, он горячо молился в ожидании конца, а вокруг него, чуя добычу, реяли стервятники.

На противоположном утесе трижды протрубил горн. Пока Азиэль размышлял, что бы это могло означать, его клетка была осторожно поднята на край скалы, а затем спущена по крутому склону.

У подножья скалы он увидел караван, на всех верблюдах восседали его воины. Лишь на одном верблюде, которого вел на поводу Метем, не было седока.

Слуги Итобала выпустили Азиэля из клетки и усадили на свободного верблюда, хотя и не развязали ему рук.

– Царь повелел, – сказал старший над ними Метему, – чтобы руки принца Азиэля оставались связанными в течение шести часов. Поезжайте спокойно, вам ничто не угрожает.

* * *

– Что происходит, Метем? – спросил Азиэль. – Почему меня освободили, вместо того чтобы казнить? Это какая-то новая твоя хитрость, или же госпожа Элисса… – Он не договорил.

– Честное купеческое слово, не знаю, принц. Вчера царь Итобал заставил меня передать свое послание госпоже Элиссе. Она сказала только одно: если предоставится такая возможность, мы должны бежать, не боясь за нее, ибо она придумала, как освободиться от Итобала, и непременно присоединится к нам по дороге.

Обогнув небольшой холм, верблюды вышли на дорогу, пролегающую под погребальной пещерой. На скале над ними стояла Элисса, поодаль – царь Итобал.

– Остановись, принц Азиэль, – прокричала Элисса звонким голосом, – и выслушай мои прощальные слова. Я выкупила твою жизнь и жизнь твоих спутников, ты спасен, ибо дорога открыта, и никто не сможет догнать двадцать самых быстроходных во всем Зимбое верблюдов. Поэтому поезжай и живи счастливо, не забывая ни одного слова из всех, мною сказанных. Сейчас я выполню обещание, которое передала тебе недавно через Метема: присоединюсь к тебе по дороге, чтобы ты не думал, будто я нарушила клятву верности тебе.

Царь Итобал, эта телесная оболочка – твоя, забирай же свою добычу. Принц Азиэль – моя душа при надлежит тебе, она будет следовать за тобой всю твою жизнь и ждать тебя после смерти. Принц Азиэль, я иду к тебе. – И, прежде чем он успел выговорить хоть слово, она кинулась вниз с утеса.

В неистовом отчаянии принц с такой силой рванул руки, что порвал стягивавшие их путы. Спрыгнув с верблюда, он упал на колени рядом с Элиссой. Она была еще жива, ее глаза, – открыты, губы шевелились.

– Я сдержала свое слово, сдержи и ты, Азиэль, еле слышно прошептала она. В следующий миг жизнь покинула ее, душа отлетела.

Азиэль поднялся и посмотрел наверх. Там, на краю утеса, перегнувшись вниз, с незрячими от ужаса глазами, стоял Итобал. Азиэль увидел царя, и его сердце затопила бешеная ярость. Своей необузданной ревностью и злодействами этот человек погубил его, Азиэля, любимую женщину, а сам все еще был жив. Рядом стоял Метем; всегда такой словоохотливый, на этот раз он не мог вымолвить ни слова. Стремительным движением Азиэль выхватил у него лук, приладил стрелу и выстрелил.

Стрела устремилась ввысь и, раздвинув пластины лат, вонзилась царю в горло.

– Это тебе дар, царь Итобал, от израильтянина Азиэля, – закричал он.

Громадный мулат продолжал стоять неподвижно, затем, раскинув руки, рухнул в пропасть. С тяжелым стуком упал он на дорогу и лежал бездыханный возле бездыханной Элиссы.

* * *

– Драма сыграна, воля судьбы свершилась, – вскричал Метем. – Смотрите, слуги царя уже спешат разнести скорбную новость; пора отправляться в путь, если мы не хотим навсегда остаться с этими двумя.

– Именно этого я и хочу, – сказал Азиэль.

– Возьмите себя в руки, принц, – сказал Метем. – Мы не можем поехать без вас. Не хотите же вы принести в жертву всех нас великому духу покойной госпожи? Этой жертвы она бы не приняла.

Азиэль преклонил колени, поцеловал лоб Элиссы и, не говоря ни слова, отправился в путь.

* * *

В тот вечер, когда стемнело, в небе за спиной путников забагровело высокое зарево.

– Вот он, конец золотого города! – сказал Метем. – Зимбое предан огню, а его дети – мечу. Иссахар – истинный пророк, он все это предвидел.

Азиэль наклонил голову, вспомнив, что Иссахар также сказал, что для него и Элиссы остается надежда и за могилой. Его лицо овеял набежавший ветерок, и он явственно услышал мягкий голос: «Мужайся, любимый, надежда еще остается».

* * *

Оставив позади себя руины и смерть, ныне давно уже позабытый возлюбленный Элиссы направил свой путь к Морю Жизни; переплыв это море, он в назначенный судьбой час высадился на дальнем берегу, где его приветствовала та, что все это время следила за его путешествием.

Вот так более трех тысяч лет назад по воле Рока любовь принца Азиэля и жрицы, дочери правителя Сакона Элиссы, привела к разрушению древнего города Зимбое племенами царя Итобала; от того далекого прошлого сохранились лишь истлевшие людские кости да одинокая серая башня.

Черное сердце, белое сердце

Глава I
Филип Хадден и король Сетевайо

Судьба свела меня с Филипом Хадденом в те времена, когда он промышлял перевозкой грузов и кое-какой торговлей в Зулуленде. Был он еще довольно молод, под сорок, и очень хорош собой: высокий, стройный и смуглый, с точеными чертами лица, короткой бородкой и вьющимися волосами; глаза острые – так и пронизывают насквозь. Жизнь его, казалось, сплошь состояла из приключений, и о кое-каких он не рассказывал даже самым близким приятелям. Происхождения, однако, он был благородного, и поговаривали, что он окончил не только среднюю школу, но и университет в Англии. Во всяком случае, он умел щегольнуть цитатой из классики и отличался утонченной манерой говорить и держаться; подобные достоинства не столь уж часто встречаются в диких уголках мира; неудивительно поэтому, что грубоватые товарищи прозвали его Принцем.

Как бы там ни было, несомненно, что эмигрировать в Наталь его понудили обстоятельства довольно темные; несомненно также и то, что родственники не проявляли ни малейшего интереса к его судьбе. Последние пятнадцать-шестнадцать лет Хадден провел в самой колонии и в соседних краях; за это время он сменил множество занятий, но ни в одном из них так и не преуспел. Человек неглупый, обходительный и располагающий к себе, он легко сходился с людьми и с такой же легкостью принимался за какое-нибудь новое дело. Но мало-помалу друзья проникались к нему смутным недоверием, энергия, которую он проявлял в очередном своем начинании, истощалась, а затем он вдруг исчезал, оставляя за собой дурную репутацию и скверные долги.

За несколько лет до наиболее примечательных эпизодов в его жизни, здесь описываемых, Филип Хадден занялся перевозкой грузов из Дурбана в Маритцбург и другие города в глубине материка. Но одна из тех многочисленных неудач, которые преследовали его везде и всегда, лишила его и этой возможности зарабатывать себе на пропитание. Когда он доставил два фургона различных товаров в маленький пограничный городок Утрехт, оказалось, что не хватает пяти из шести заказанных ящиков бренди. Хадден попробовал было свалить вину на своих «парней» – кафров, но лавочник, получатель груза, человек крутой и не сдержанный на язык, открыто назвал его вором и начисто отказался платить по счетам. От перебранки перешли к потасовке, затем обнажили ножи, и, прежде чем присутствующие успели вмешаться, Хадден пропорол бок своему противнику. В ту же ночь, не дожидаясь, пока ланддрост (судья) примется за расследование, Хадден отогнал свои запряженные быками фургоны в Наталь. Но и там он не чувствовал себя в безопасности и, оставив один из фургонов в Ньюкастле, нагрузил второй обычными колониальными товарами: одеялами, ситцем, всевозможными металлическими изделиями – и отправился в Зулуленд, где в те дни он мог не опасаться судебного преследования.

Хорошо зная и язык и обычаи туземцев, он с большой для себя выгодой распродал все товары и не только поднабил мошну, но и завел небольшое стадо. Тем временем до него дошли слухи, что раненый лавочник поклялся отомстить ему и подал жалобу натальским властям. Пришлось на некоторое время отложить мысль о возвращении к цивилизованной жизни; для продолжения же так удачно начатой торговли требовались новые товары; поэтому Хадден, как человек, умудренный жизнью, решил потратить свободное время на развлечения. Он переправил фургон и скот через границу и, оставив их на попечение тамошнего вождя, своего друга, отправился пешим ходом в Улунди, чтобы испросить у короля Сетевайо позволения поохотиться в его владениях. К удивлению Хаддена, вожди – индуны – встретили его довольно приветливо, хотя оставалось всего несколько месяцев до зулусской войны, и Сетевайо начал уже относиться к англичанам, торговцам и другим, с непонятным для них недружелюбием.

Во время своей первой и последней встречи с Сетевайо Хадден все же сумел кое-что понять. На второе утро после его прибытия в королевский крааль ему передали, что его желает видеть Слон-сотрясающий-землю. Его провели мимо тысяч хижин, через большую площадь, к огороженному месту, где, восседая на троне, Сетевайо, величественного вида зулус в кароссе [10]10
  Каросс – накидка из меховых шкур (примеч. перев.).


[Закрыть]из леопардовых шкур, беседовал со своими советниками. Прежде чем приблизиться к своему августейшему повелителю, индуна, проводник Хаддена, опустился на четвереньки и, провозгласив обычное царственное приветствие «Байете!», пополз, чтобы доложить о приведенном им белом.

– Пусть подождет, – сердито обронил король и, отвернувшись, продолжал совещание.

Хадден, как я уже упоминал, превосходно знал зулусский язык, и всякий раз, когда король повышал голос, мог кое-что расслышать.

– Что ты несешь! – оборвал Сетевайо морщинистого старца, который настойчиво пытался в чем-то его убедить. – Как смеют эти белые гиены охотиться на меня, будто я пес?! Эта земля принадлежит мне, как принадлежала моему отцу. И я волен карать и миловать своих подданных. Говорю тебе: я перебью всех этих белых людишек; мои импи [11]11
  Импи – зулусский полк.


[Закрыть]сожрут их с потрохами. Я сказал!

Снова заговорил старец, выступая, видимо, в роли миротворца. Слов Хадден не слышал, но видел, что тот показывает в сторону моря; судя по его выразительным жестам и скорбному выражению лица, он пророчил великую беду, если пренебрегут его мнением.

Не дослушав его, король вскочил, его глаза буквально изрыгали пламя.

– Слушай! – крикнул он старому советнику. – Я уже давно подозревал, что ты изменник, теперь я окончательно в этом убедился. Ты пес Сомпсю [12]12
  Сэр Теофил Шепстон (примеч. автора).


[Закрыть], пес натальского правительства, и я не потерплю, чтобы в моем же собственном доме меня хватал за ноги чужой пес! Уведите его!

Окружавшие короля индуны удивленно зашептались; старец же не выказал ни малейшего страха – Даже когда его грубо схватили воины, чтобы повести на казнь. Несколько секунд, может быть секунд пять, он прикрывал лицо краем каросса, затем, подняв глаза, заговорил отчетливо и ясно.

– О король, – сказал он, – я очень стар. В юности я служил под началом Льва-Чаки [13]13
  Чака (ок. 1787–1828) – зулусский никоей(правитель), глава объединения южно-африканских племен.


[Закрыть]и слышал его пред, смертное пророчество о приходе белых. И белые пришли. Я сражался в войсках Дингаана [14]14
  Дингаан (?—1843) – верховный вождь зулусских племен.


[Закрыть]в битве у Кровавой реки. Они убили Дингаана, и много лет я был советником твоего отца Панды. Я сражался вместе с тобой, о король, в битве у реки Тугела, серые воды которой покраснели от крови твоего брата Умбулаза и десятков тысяч его людей. Потом я стал твоим советником, о король; я был в твоей свите, когда Сомпсю возложил на твою голову корону, а ты дал ему обещания, впоследствии тобою же нарушенные. Теперь я надоел тебе, и это вполне естественно, ибо я очень стар и, вероятно, говорю бестолково, как и вес старики. И все же я уверен, что пророчество твоего двоюродного деда Чаки непременно исполнится: ты потерпишь поражение и примешь смерть от белых Я хотел бы еще раз сразиться за тебя, о король, ибо сражение неизбежно, но ты избрал для меня другой удел – куда лучший. Покойся же в мире, о король, и прощай! Байете!

Воцарилось непродолжительное молчание, все ждали, что тиран отменит свой приговор. Но то ли он не захотел проявить милосердие, то ли политические соображения перетягивали все остальные, и он повторит:

– Уведите его!

Старый военачальник и советник, медленно улыбнувшись, сказал только «Спокойной ночи» и, поддерживаемый рукой воина, побрел к месту казни.

Хадден наблюдал за всем этим с удивлением, смешанным со страхом. «Если он так расправляется со своими слугами, как же он поступит со мной? – думал он, поеживаясь. – Сдается мне, с тех пор как я оставил Наталь, англичане у него в немилости. Уж не собирается ли он воевать против нас? Если так, здесь мне не место».

Несколько минут король стоял с мрачным лицом, уставившись себе под ноги. Затем, подняв глаза, приказал:

– Приведите чужестранца!

Услышав эти слова, Хадден выступил вперед и с как можно более спокойным и хладнокровным видом протянул руку Сетевайо.

К его удивлению, король ее пожал.

– Белый человек, – сказал он, оглядывая его высокую, подтянутую фигуру и точеные черты лица, – сразу видно, что ты не умфагозан (низкородный человек), в тебе течет благородная кровь.

– Да, король, – с легким вздохом подтвердил Хадден, – в моих жилах в самом деле течет благородная кровь.

– Что тебе нужно в моей стране, Белый человек?

– У меня к тебе скромная просьба, о король, Ты, должно быть, слышал, что я торговал в твоей стране и распродал все свои товары. А сейчас я прошу, чтобы перед возвращением в Наталь ты позволил мне поохотиться на буйволов и другую крупную дичь.

– Нет, не дам я тебе такого разрешения, – ответил Сетевайо. – Ты шпион, подосланный Сомпсю или королевским индуной. Убирайся, пока цел.

– Ну что ж, – сказал Хадден, пожимая плечами, – Остается только надеяться, что Сомпсю или королевский индуна или они оба вместе вознаградят меня, когда я вернусь в Наталь. Конечно, я не могу ослушаться повеления короля, но сперва я хотел бы вручить ему подарок.

– Какой подарок? – спросил король. – На что мне твои подарки? У нас тут всего вдоволь, Белый человек. Мы богаты.

– Нет так нет. Боюсь, мой подарок не из тех, что подносят королям, – всего-навсего ружье.

– Ружье, Белый человек? Где же оно?

– Я оставил его за оградой. Твои слуги предупредили меня, что перед Слоном-сотрясающим-землю под страхом смерти запрещается появляться с оружием.

Сетевайо нахмурился, уловив нотки сарказма в словах Хаддена.

– Принесите подарок Белого человека. Я хочу его осмотреть.

Индуна, который сопровождал Хаддена, пригнувшись так низко, что казалось, вот-вот упадет лицом на землю, бросился к воротам. Через несколько минут он возвратился с оружием в руке и протянул его королю, дулом вперед.

– Прошу тебя, о Слон, – медленно произнес Хадден, – прикажи своему слуге, чтобы он отвел дуло от твоего сердца.

– Почему? – спросил король.

– Ружье заряжено и на взводе, о Слон. Поэтому, если ты хочешь по-прежнему сотрясать землю, вели чтобы ружье сейчас же у него отняли.

Слон издал громкий вопль и, начисто позабыв о своем королевском достоинстве, кубарем скатился с трона. Испуганный индуна, отпрыгнув назад, случайно нажал спусковой крючок, и пуля просвистела как раз там, где всего мгновение назад находилась монаршья голова.

– Уберите этого глупца! – приказал, не поднимаясь с земли, король, но индуна уже успел отшвырнуть ружье, крича, что оно заколдовано, и стремглав выбежал из ворот.

– Он уже сам убрался, – под общий смех заметил Хадден. – Только не притрагивайся к ружью, король: оно многозарядное. Смотри! – И, подняв винчестер, он быстро выстрелил еще четыре раза, сбив верхушку ближнего дерева.

– Удивительное ружье! – ахнули советники.

– А больше оно не выстрелит? – осведомился король.

– Нет, – ответил Хадден. – Можешь его осмотреть.

Сетевайо взял винчестер в руку и осторожно осмотрел, направляя ствол поочередно на животы своих советников, которые испуганно шарахались в сторону.

– Видишь, какие они трусы, Белый человек! – скривился король. – Боятся, что в ружье остался еще патрон.

– Да, – ответил Хадден, – трусы они отъявленные. Если бы они сидели, то все повалились бы на землю, как и Ваше Величество!

Индуны отвернулись, сделав вид, что рассматривают изгородь.

– А ты что-нибудь смыслишь в изготовлении ружей, Белый человек? – спросил Сетевайо.

– Нет, король, я умею только чинить их.

– Если я хорошо тебе заплачу, Белый человек, не возьмешься ли ты чинить ружья здесь, у меня в краале?

– Смотря, сколько ты предложишь, – ответил Хадден. – Но сейчас я устал от работы, хочу отдохнуть. Разреши мне поохотиться в твоих владениях и дай несколько сопровождающих; возможно, после моего возвращения мы и договоримся. Если нет, я попрощаюсь с тобой и вернусь в Наталь.

– Чтобы донести обо всем, что ты видел и слышал, – пробурчал себе под нос король.

Тут появились воины, те самые, что некоторое время назад увели старого индуну на казнь. Они молча простерлись перед королем.

– Он мертв? – спросил король.

– Он перешел через королевский мост, – мрачно ответили они, – и умер, вознося хвалебную песнь в честь своего повелителя.

– Хорошо, – сказал Сетевайо, – больше я не буду спотыкаться об этот камень… Расскажите о его судьбе Сомпсю и королевскому индуне в Натале, Белый человек, – сказал он с горькой усмешкой.

– Баба! Слушайте, что говорит наш отец! Слушайте трубный глас Сотрясающего-землю! – подхватили индуны, почувствовав угрозу, скрытую в словах Сетевайо, а один, посмелее других, добавил: – Скоро мы споем этим белым с их извергающими огонь трубами другую песнь, красную песнь копей, все наши полки споют им эту песнь!

С той же внезапностью, с какой вспыхивает иссушенная зноем трава, зулусов охватил пылкий энтузиазм. Они вскочили с земли и, дружно подтаптывая ногами, затянули:

 
Красную песнь!
Красную песнь!
Песнь копий
Наши полки им споют!
 

Один из них, яростного вида верзила, подошел к Хаддену и потряс своим кулачищем у него перед носом, – хорошо еще, что у него не было с собой ассегая, – и прокричал эти фразы прямо ему в лицо.

Король заметил, что разожженный им огонь пылает слишком жарко.

– Молчать! – прокричал он своим громовым голосом, знаменитым на весь Зулуленд; и все сразу же замолчали, застыв каменными изваяниями; только эхо вновь и вновь доносило: «Песнь копий наши полки им споют».

«Здесь мне не место, – еще раз подумал Хадден. – Будь этот негодяй вооружен, дело могло бы кончиться плохо. Но кто это?»

В ворота вошел великолепный представитель зулусского народа, лет тридцати пяти на вид, в полном боевом облачении военачальника полка Умситую. Над его лбом, обвитым шкуркой выдры, красовался высокий плюмаж; туловище, руки и ноги были украшены Длинной бахромой из черных бычьих хвостов; в одной руке он держал небольшой щит, какие обычно носят танцоры, также черного цвета. Другая его рука была свободна, ибо он оставил оружие у входа. Зулус был очень красив, глаза, хотя и омраченные беспокойством, смотрели приветливо и прямо, в очертаниях губ таилась чувственность. Ростом он был примерно в шесть футов и два дюйма, однако не казался очень высоким, благодаря, вероятно, широкой груди и мощным рукам и ногам, ничуть не похожим на небольшие почти женственные руки и ноги, отличающие обычно зулусскую знать. Короче говоря, то был типичный полный достоинства и отваги, зулусский аристократ. Его сопровождал человек в муче [15]15
  Муча – набедренная повязка, обычно меховая.


[Закрыть]и одеяле, судя по седым волосам уже достаточно пожилой, за пятьдесят. И у него тоже было приятное, благородное лицо, но в глазах проглядывала робость, а рот свидетельствовал о недостаточной воле.

– Кто эти люди? – спросил король. Вошедшие пали на колени, низко, до самой земли, поклонились, вознося королю традиционные хвалы – сибонгу.

– Говорите! – нетерпеливо приказал он.

– О король! – начал молодой воин, усаживаясь по зулусскому обычаю. – Я Нахун, сын Зомбы, один из начальников полка Умситую, а это мой дядя Умгона, брат одной из моих матерей, младшей жены моего отца.

Сетевайо сдвинул брови.

– Почему ты не в своем полку, Нахун?

– С позволения старших начальников, о король, я пришел просить тебя об одной милости.

– Тогда поторопись, Нахун.

– О король, – заговорил рослый зулус не без некоторого замешательства, – недавно ты оказал мне высокую честь, возведя меня в сан кешлы. – Он притронулся к черному кольцу на голове. – Будучи отличен тобой, я прошу тебя разрешить мне воспользоваться своим правом – правом женитьбы.

– Ты говоришь о правах? Будь поскромнее, сын Зомбы, – у моих воинов, как и у моего скота, нет прав!

Поняв свою оплошность, Нахун прикусил губу.

– Прости меня, о король. Дело обстоит так: у моего дяди Умгоны – он здесь, со мной – есть красивая дочь Нанеа; с ее согласия я хотел бы на ней жениться а ожидании твоего позволения, король, я обручился ней и даже уплатил лоболу (выкуп) коровами и телятами. Но рядом с Умгоной живет могущественный старый вождь Мапута, Страж Крокодильего брода; король, конечно, его знает; этот вождь также хочет цениться на Нанеа, угрожая Умгоне, в случае, если его сватовство будет отвергнуто, жестокими карами. Но сердце Нанеа благоволит мне и не благоволит Мапуте; поэтому мы и пришли просить короля о милости.

– Да, это так, он говорит правду, – подтвердил Умгона.

– Замолчи, – сердито оборвал его Сетевайо. – Время ли сейчас моим воинам думать о женитьбе? Женатый мужчина уже не мужчина, а тряпка. Только вчера я повелел удавить двадцать девушек за то, что они без моего разрешения посмели выйти замуж за воинов из полка Унди: их тела вместе с телами их отцов брошены на перекрестках дорог, чтобы все знали об их преступлении: это хороший урок для всех! Ты поступил благоразумно, Умгона, обратившись ко мне за позволением: тем самым ты спас и себя и свою дочь. Объявляю вам всем свое решение. Я отказываю тебе в твоей просьбе, Нахун; тебя, Умгона, я избавлю от преследований старого вождя Мапуты, которого ты не хочешь взять в зятья. Нахун уверяет, что девушка, – красавица, поэтому я окажу ей свою милость: возьму себе в жены. Через тридцать дней, когда народится новая луна, приведи ее в сигодхлу (часть крааля, отведенная для жен), а заодно коров и телят, которых дал тебе Нахун в качестве лоболы; такое наказание я назначаю ему за то, что он осмелился помышлять о женитьбе без моего позволения.