Текст книги "Элисса"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава V
Майва приносит послание

Назавтра мы снова ужинали вместе, и, хотя Квотермейн все еще не мог забыть насмешек Гуда, мы уговорили его рассказывать дальше.

– И вот, – продолжил он, – за несколько минут до заката мы закончили работу. Мы трудились весь день, прервавшись только на обед, ибо нелегко было обработать пять бивней, да тем более таких, какие лежали теперь передо мной в ряд, сверкая белизной. Кстати, об обеде стоит сказать особо, это было жаркое из сердца слона, – того самого, с одним бивнем; слон был такой огромный, что слуга, которого я послал достать сердце, извлекал его из слоновой туши по частям. Мы нарезали его на куски и пожарили. Мне никогда не приходилось пробовать ничего подобного – мясо просто таяло во рту. Кстати, я потом осмотрел челюсть этого слона: в ней с самого начала рос только один бивень, признаков второго – даже намека на него – я не обнаружил.

Итак, передо мной лежали пять прекрасных бивней, точнее сказать, четыре, потому что Гобо с другим слугой распиливали самый крупный бивень на две части. Я очень не хотел этого делать, но пришлось – по опыту мне было известно, что иначе донести бивень будет невозможно. Сто шестьдесят фунтов слоновой кости, к тому же не до конца обработанной, – слишком тяжелая ноша даже для двух человек, а нам предстояло тащить бивни по сильно пересеченной местности. Я сидел, наблюдая за работой, покуривая трубку в свое удовольствие; вдруг в кустах послышался шорох, и оттуда вышла очень красивая девушка-туземка, лет двадцати, с корзиной маиса на голове.

Конечно, странно было встретить молодую девушку в таком диком месте, вдали от какого бы то ни было жилья, но я не придал этому особого значения, а позвал одного из слуг и велел ему узнать, сколько она хочет за всю корзину и нельзя ли где-нибудь по соседству купить еще маиса. В этот момент чья-то тень заслонила свет. Я обернулся: девушка стояла прямо передо мной, так и держа корзину на голове.

«Марем, марем», – произнесла она, тихонько хлопая в ладоши. Слово «марем» на языке живущих в этих краях матуку (хотя она и не была матуку) значит то же, что «коос» по-зулусски, а похлопывание в ладоши – форма приветствия, очень распространенная среди басуту.

– Что, красавица, хочешь продать маис? – спросил я ее на сисуту.

– Нет, великий белый охотник, – ответила она по-зулусски. – Это подарок.

– Прекрасно! – обрадовался я. – Поставь корзину на землю.

– Подарок за подарок, белый человек.

– А-а, – проворчал я, – старая история: ты – мне, я – тебе. Так что же ты хочешь взамен – бусы?

Она кивнула, и я уже было послал за бусами, но она меня остановила.

– Подарок из рук того, кто дарит, дорог вдвойне, – произнесла она, причем, как мне показалось, с каким-то особым смыслом.

– Ты хочешь, чтобы я сам вручил тебе подарок?

– Конечно.

Я встал, чтобы пойти вместе с ней за бусами.

– А почему ты говоришь по-зулусски? – с подозрением спросил я. – Ведь ты из племени матуку.

– Я не матуку, – ответила она, предварительно убедившись, что нас никто не слышит. – Я из народа Налы, а наше племя – из рода бутиана. Мы живем там. – Она показала на горы. – К тому же я одна из жен Вамбе. – Тут у нее в глазах сверкнул странный огонь.

– А как ты добралась сюда?

– Пешком, – лаконично ответила она.

Мы подошли к тюкам, я вскрыл один из них и достал пригоршню бус.

– Ну что ж, – сказал я, – подарок за подарок. Это тебе за маис.

Девушка взяла бусы, даже не взглянув на них, что разбудило во мне любопытство. Сняв с головы корзину с маисом, она высыпала ее содержимое на землю.

На дне корзины лежали какие-то странные зеленые листья, похожие на листья гуттаперчевого дерева, но потолще и помясистее. Как бы невзначай, девушка достала из корзины один такой лист, понюхала его и подала мне. Я решил, что она хочет, чтобы я тоже его понюхал, и даже собрался доставить ей это удовольствие, но тут мне в глаза бросились какие-то странные красные царапины, покрывавшие зеленую поверхность листа.

– Вот! – почти шепотом произнесла девушка (ее, кстати, звали Майва). – Прочти эти знаки, белый человек!

Не отвечая ей, я продолжал рассматривать лист. Он был весь исцарапан, вернее, исписан чем-то острым, по всей видимости, гвоздем. Едкий сок из царапин, попав на поверхность, приобрел кроваво-ржавый оттенок. Я быстро нашел начало этих каракулей и прочел все сообщение. Оно было написано по-английски и целиком занимало этот и еще два других листа.

«До меня дошел слух, что в землях матуку охотится белый человек. Я должен предупредить его, пусть немедленно уходит во владения Налы. На рассвете Вамбе собирается снарядить солдат, белому охотнику грозит гибель, ибо он начал охоту без хонго. Ради всего святого, кто бы вы ни были, постарайтесь мне помочь! Почти семь лет я томлюсь в рабстве у этого дьявола Вамбе и семь лет терплю постоянные побои и истязания. Он убил всех моих спутников, а меня держит здесь только из-за того, что я умею работать с металлом. Письмо это вам передаст Майва, его жена; она бежит к своему отцу Нале, потому что Вамбе убил ее ребенка. Доберитесь до Налы и уговорите его напасть на Вамбе. Майва проведет вас через горы. Ваша помощь будет вознаграждена – изгородь главного крааля Вамбе целиком построена из бивней. Ради Бога, не оставьте меня в беде, иначе я покончу с собой! У меня больше нет сил.

Джон Эвери»

– Силы небесные! – в изумлении воскликнул я. – Эвери! Да ведь это же он, мой старый приятель!

Тут Майва указала мне на другую сторону листа, где было еще что-то приписано. И вот что я прочел: «Как мне стало известно, белого человека в этих краях все называют Макумазан, а это никто иной, как мой старый друг Аллен Квотермейн. Молю бога, чтобы это оказалось так, потому что знаю: он не бросит друга в беде. Смерти я не страшусь, мне уже все равно, умру я или нет, но сначала надо рассчитаться с Вамбе».

«Нет, старина, – подумал я, – разве я могу оставить друга на произвол судьбы, если есть хоть малейшая возможность вызволить его из неволи? Я выкручивался и не из таких переделок, хватит смекалки и на этот раз. Надо просто разработать толковый план. И потом, ограда из слоновой кости… От нее тоже глупо отказываться».

Я обратился к женщине:

– Тебя зовут Майва?

– Это так.

– Ты дочь Налы и жена Вамбе.

– Это так.

– Ты сбежала от Вамбе и направляешься к отцу – Да.

– А почему ты от него убежала? Подожди, я прикажу слугам готовиться в путь, – и, позвав Гобо, велел ему немедленно собираться.

Вместо ответа молодая женщина достала из маленького мешочка из антилопьей шкуры, который висел у нее на поясе, – что бы вы думали! – высушенную детскую ручку, да к тому же основательно провяленную на огне. Можете себе представить мой ужас!

– Вот почему я убежала от Вамбе, – произнесла она, протягивая мне эту страшную реликвию. – У меня был ребенок. Это был ребенок Вамбе, он прожил на этом свете полтора года, и я его любила. Но Вамбе своих детей не любит, он их убивает, он боится, что, когда они вырастут, они убьют его самого; он убил бы и это дитя, но я вымолила ему жизнь. Однажды мимо хижины проходили солдаты, они увидели младенца и назвали его своим будущим вождем. Вамбе все слышал, он просто обезумел. Он ударил ребенка, тот заплакал. Тогда Вамбе сказал, что ребенок плачет недаром. Среди вещей, захваченных Вамбе у белых, есть капкан на львов. Он захлопывается с такой силой, что открыть его могут только четверо мужчин, по двое с каждой стороны.

* * *

Тут Квотермейн умолк. «Знаете, друзья мои, – сказал он, – пожалуй, я пропущу этот эпизод: ни видеть страдания детей, ни рассказывать о них я не могу. Вы и сами догадываетесь, что совершил этот злодей и чему несчастная мать стала свидетелем. Поверите ли, она рассказала мне все это без каких бы то ни было эмоций, даже голос ни разу не дрогнул, вот только веко все время нервно подергивалось».

* * *

– Так, – произнес я, стараясь говорить как можно более спокойно, словно речь шла о зарезанном барашке, хотя внутри у меня все буквально кипело от ужаса и ярости, – и что же ты собираешься теперь делать, Майва, жена Вамбе?

– А вот что, белый человек, – отвечала она, гордо выпрямившись, и голос ее стал тверже стали и холоднее льда. – Я буду бороться, не зная усталости, бороться, не покладая сил, пока, наконец, не настанет день, когда мои глаза увидят, как Вамбе настигнет такая же жестокая смерть, какой он убил нашего ребенка.

– Хорошо сказано, – заметил я.

– Да, хорошо сказано, Макумазан, хорошо сказано, только не легко мне все это забыть. Разве я могу забыть? Видишь, я храню эту мертвую ручку у самого сердца; когда мой сын был жив, она покоилась на том же месте. А сейчас, хотя он мертв, его рука каждую ночь выходит из своего гнездышка, перебирает мне волосы, крепко сжимает мои пальцы в своей крошечной ладошке. Это случается каждую ночь, мой малыш боится, что я о нем забуду. О мое дитя! Мое дитя! Десять дней назад я прижимала тебя к груди, а теперь вот все, что осталось от тебя! – Она поцеловала мертвую руку и задрожала, но, как и прежде, не проронила ни слезинки. – А теперь послушай меня, белый человек, – продолжала она. – Пленник Вамбе был добр ко мне. Он любил моего сына, он плакал, когда ребенок умер и, рискуя собственной жизнью, сказал Вамбе, моему мужу – о да, моему мужу! – кто он есть на самом деле! Белый пленник все это и придумал. Он сказал мне: «Иди в лес, Майва, иди одна и очистись там, как велят обычаи твоего народа, ибо ты прикасалась к мертвому телу. Скажи Вамбе, что ты уходишь на две недели, что собираешься пройти обряд очищения, что должна идти одна. А сама тем временем поспеши к своему отцу Нале и подыми его племя на войну против Вамбе, чтобы отомстить за погибшего ребенка». Он правильно сказал, но той же ночью, когда я собиралась уйти, по краалю разнеслась весть, что в наших землях охотится белый человек, и Вамбе, обезумев от выпитого, пришел в ярость и приказал собрать импи – свой отряд, чтобы убить белого человека, его людей и завладеть их имуществом. Потом Покоритель Железа (Эвери) написал послание на листьях, велел мне найти тебя, объяснить, в чем дело, и сказать, что ты должен спасаться в горах у Налы. Видишь, я все исполнила, Макумазан, великий охотник, истребитель слонов.

– Спасибо тебе, Майва, – сказал я. – Сколько примерно человек в импи у Вамбе?

– Примерно сто и еще полсотни.

– А где сейчас импи?

– К северу отсюда. Они напали на твой след Я видела их вчера, но подумала, что ты должен быть неподалеку от гор и пришла сюда более коротким путем. Завтра на рассвете солдаты будут здесь.

«Весьма вероятно, – подумал я, – но Макумазана им не найти. А не положить ли в слоновьи туши немного стрихнина, славная у них будет трапеза». Я знал, что матуку не упустят возможности полакомиться слоновьим мясом, а мы тем временем сможем уйти подальше. Но от замысла отравить их пришлось отказаться, так как запасы стрихнина у нас подошли к концу.

* * *

– А может, потому, что вы в такие игры не играете, Квотермейн? – смеясь, предположил я.

– Могу только повторить, друзья мои: у меня просто вышел весь стрихнин. И потом, вы представляете, сколько нужно стрихнина, чтобы отравить мясо трех слонов? – ответил старик.

Я улыбнулся и замолчал, прекрасно понимая, что на такое коварство старина Аллан не пошел бы даже в самых тяжелых обстоятельствах. Но таков уж его характер: он всегда старается представить себя хуже, чем есть на самом деле.

* * *

– В этот момент подошел Гобо, – продолжал наш благородный друг, – и объявил, что они готовы отправиться в путь. «Я рад, что вы готовы, – сказал я, – мы должны убираться отсюда немедленно и идти так быстро, чтобы земля горела под ногами, иначе вам вряд ли придется впредь ходить по этой грешной земле: Вамбе снарядил импи, чтобы убить нас, и солдаты будут здесь с минуты на минуту».

Гобо буквально позеленел, у него даже колени задрожали. «Вот! Что я говорил! – воскликнул он. – Злой рок только и ждет, чтобы разделаться с нами».

– Прекрасно, значит, мы просто должны постараться обогнать его. И выбрось из головы, что бивни останутся здесь. Я не собираюсь с ними расставаться, понятно?

Гобо решил не спорить, спешно приказал носильщикам взять груз и спросил, в какую сторону мы пойдем.

– Кстати, – обратился я к Майве, – куда идти?

– Туда, – ответила она, указывая на конус огромной горы, что упиралась в небо милях в сорока отсюда и разделяла земли Налы и Вамбе. – Там, у малой вершины, есть перевал, только через него может пройти человек. К тому же его можно перегородить сверху. Если идти другой дорогой, придется обходить большую гору, а это два с половиной дня пути.

– Как далеко находится эта вершина?

– Нужно идти ночь и еще день, и если идти быстро, то к восходу солнца мы будем на перевале.

Я присвистнул: еще бы – нам предстояло пройти сорок пять миль без сна и отдыха. Я приказал слугам взять столько вареного слоновьего мяса, сколько каждый сможет унести. Я тоже нагрузился мясом и заставил Майву немного поесть перед дорогой. Уговорил я ее с большим трудом, потому что она не могла ни есть, ни спать, а только думала о мести.

Мы пошли за Майвой. Пройдя примерно с полчаса в гору, мы оказались в дальнем конце огромной, поросшей густым кустарником, лощины, похожей на дно обмелевшего озера. Заросли здесь были почти непроходимые, лишь изредка попадались небольшие поляны, вроде тех, где я охотился на слонов.

На вершине холма Майва остановилась и оглянулась, приложив ладонь козырьком к глазам. Потом она коснулась моей руки и указала прямо перед собой – туда, где за зеленым морем, милях в шести-семи от нас виднелось свободное от леса пространство. Я тоже пригляделся и заметил, как в красных лучах заходящего солнца вдруг что-то сверкнуло, потом угасло, а потом сверкнуло вновь.

– Что это? – спросил я.

– Это копья импи, они идут очень быстро, – ответила она, не теряя присутствия духа.

Наверное, лицо мое при этом выразило смятение и тревогу, ибо она тут же добавила:

– Не бойся, они обязательно остановятся, чтобы полакомиться слоновьим мясом, а мы тем временем продолжим путь. Может быть, нам удастся уйти от них.

И мы предприняли еще один рывок, но тут стало совсем темно, и нам пришлось ждать восхода луны Конечно, мы потеряли какое-то время, зато немного отдохнули. К счастью, никто из моих людей не заметил сверкания копий, иначе я вряд ли сохранил бы над ними власть. Но Бог миловал и, должен вам сказать мне никогда в жизни не доводилось видеть, чтобы тяжело нагруженные носильщики спасались от погони с такой скоростью – столь велико было их желание поскорее покинуть владения Вамбе. Я на всякий случай шел последним, опасаясь, как бы они не начали потихоньку избавляться от поклажи или – что еще хуже – от моих охотничьих трофеев. Этот народ выбросит что угодно, если речь идет об их собственных шкурах. Вы тут как-то вечером читали мне историю про благородного Энея, так вот, окажись он сыном какого-нибудь туземца из бухты Делагоа, он родного отца бросил бы в осажденной Трое, разумеется, если бы престарелый папаша к тому же составил завещание в его пользу.

Дождавшись восхода луны, мы снова пустились путь и, не считая коротких остановок, шли и шли до самого рассвета, пока силы не иссякли окончательно. Тут нам пришлось немного передохнуть и поесть. В половине шестого утра мы отправились дальше и примерно в полдень переправились через реку. Потом мы долго и мучительно шли вниз, продираясь сквозь густой кустарник – вроде того, где я подстрелил буйвола. Заросли тянулись еще шесть или семь миль – не сладко же нам пришлось, доложу я вам. Потом начался редкий лес, идти стало полегче, но теперь дорога вела в гору. Полоса леса простиралась на две мили в ширину, и мы миновали ее к четырем пополудни. Здесь над редким кустарником открылся протяженный крутой склон, усеянный валунами, он вел к подножию невысокой вершины, расположенной примерно в трех милях от нас. Когда совершенно измученные, с гудящими ногами мы вышли на этот негостеприимный склон, кто-то из носильщиков оглянулся и увидел копья стремительно приближавшихся импи. Нас разделяло не больше мили.

Поначалу возникла паника, носильщики попытались было бросить поклажу и удрать, но я крикнул, что пристрелю первого, кто сделает это, а если они полностью доверятся мне, то обещаю вызволить их из неприятности. С тех пор как я в одиночку убил трех слонов, мое влияние на них было безгранично, и они меня послушались. Мы карабкались вверх изо всех сил; даже членам Альпийского клуба такое оказалось бы не под силу. Камни буквально горели у нас под ногами, как сказал бы какой-нибудь француз. Поднявшись еще на милю вверх, мы услышали бряцанье копий в редком кустарнике; тут солдаты заметили нас, и издали такой оглушительный боевой клич, что у нас чуть не лопнули барабанные перепонки. Мы и так двигались быстро, но в этот момент прибавили шагу, ибо ужас буквально окрылил мое доблестное войско. И все же мы ужасно устали, а ноша была слишком тяжела, и, несмотря на наш стремительный темп, воины Вамбе настигали нас еще скорее. Это был довольно большой отряд, вооруженный длинными копьями, небольшими щитами, но без головных уборов. Последние мили этой захватывающей погони я могу сравнить только с охотой на лису, причем лисой были мы, да к тому же все время на виду. Но что меня больше всего потрясло, так это стойкость и энергия Майвы. Она словно не ведала усталости, будто была сделана не из плоти, а из железа; впрочем, ее, наверное, вела вперед невероятная сила воли. Тем не менее она добралась до подножия вершины второй, первым пришел бедняга Гобо – когда предстояло бежать от опасности, ему не было равных.

Я добрался туда третьим, с трудом переводя дух. Перед нами футов на сто пятьдесят вверх тянулась каменная стена, в которой слои породы образовали что-то вроде ступеней, благодаря чему подъем на склон был относительно несложным, кроме одного участка, где нужно было сначала перелезть через выступающую скалу, а потом взять немного влево. Этот участок пути не оказался бы таким сложным и опасным, но прямо под этим выступом находилось глубокое ущелье, или донга, на краю которой мы и стояли сейчас. Ущелье это было, несомненно, естественного происхождения и образовалось под воздействием потоков воды, сбегающих с вершины и с утеса. Такую пропасть человеку со слабыми нервами преодолеть было практически не под силу, что и подтвердилось в дальнейшем. Когда выступ скалы был позади, оставалась сущая безделица. Однако на последнем участке пути выяснилось, что кромка утеса нависала над тропой, и единственный остававшийся проход был так узок, что любой, даже небольшой, камень делал его совершенно непроходимым – без веревок тут делать было нечего.

К этому моменту солдаты Вамбе были уже в тысячи ярдов от нас, и времени на размышления не оставалось. Я приказал своим людям начать подъем, а Майва, хорошо знакомая с дорогой, пошла впереди. Они начали яростно карабкаться наверх, толкая перед собой поклажу. Когда носильщик, шедший следом за Майвой, добрался до выступа скалы, они закинули поклажу на площадку, а потом вскарабкались туда сами. Там оба они легли плашмя на камни и начали принимать груз снизу у других носильщиков. Так им удалось миновать это опасное место, а уж оттуда без труда бивни и тюки можно было затащить на вершину. Но все это заняло слишком много времени. Меж тем воины Вамбе стремительно догоняли нас, воинственно крича и размахивая длинными копьями. Они были уже в четырехстах ярдах от нас, а часть груза и все бивни еще предстояло отправить на скалу. Я стоял под скалой, отдавая приказания тем, кто уже был наверху, но тут понял, что, пожалуй, и мне пора уходить. Однако прежде я все же решил немного попугать надвигающегося неприятеля. У меня при себе был карабин, но стрелять из него с такого расстояния было бессмысленно, поэтому, обернувшись к дрожащему от страха Гобо, я отдал ему карабин и взял штуцер-экспресс. Враг был уже в трехстах пятидесяти ярдах от нас, а штуцер бьет в цель с трехсот. Мне оставалось только положиться на ружье в отношении этих лишних пятидесяти ярдов. Впереди воинов Вамбе бежали два матуку, судя по всему командиры отряда; один из них был очень высокого роста. Я поставил прицел на триста ярдов, прислонившись с скале, сделал глубокий вздох, чтобы успокоить дыхание, а потом взял этого гиганта на мушку. Раздался выстрел, и еще до того, как звук попавшей пули достиг моего слуха, я увидел, что туземец взмахнул руками и упал, уткнувшись головой в землю. Его спутник остановился как вкопанный – лучшей мишени и придумать было нельзя. Я моментально прицелился и выстрелил из левого ствола. Он развернулся и рухнул.

Все это вызвало замешательство во вражеских рядах: они никогда прежде не видели, чтобы человек был убит с такого расстояния, и решили, что здесь не обошлось без вмешательства нечистой силы. Воспользовавшись неожиданной паузой, я вернул Гобо ружье и, перекинув карабин на спину, начал карабкаться на утес. Когда я добрался до выступа, все тюки были уже наверху, а бивни еще предстояло туда переправить, что – принимая во внимание их вес и гладкую поверхность, – было трудной задачей. Конечно, их надо было бросить, и много раз я упрекал себя за то, что не сделал этого. Знаю, упрямство, с которым я тащил их за собой, было абсолютно греховным, но я вообще человек упрямый, и просто не мог расстаться с этими роскошными бивнями, стоившими мне столько сил и трудов. Судите сами, из-за них я чуть было не лишился жизни сам, погубил беднягу Гобо, как вы узнаете впоследствии, не говоря уж об ущербе, нанесенном врагу моими меткими выстрелами. Добравшись до уступа, я увидел, что мои слуги с идиотским упорством пытаются поднять бивни на скалу острым концом вперед. Те, кто был наверху, пытались уцепиться за их отполированную поверхность, но, поскольку и сами находились в неудобном положении, тяжелые бивни все время выскальзывали у них из рук. Я велел им перевернуть бивни другим концом и толкать вверх более грубым, полым концом. Они вняли моему совету, и вскоре первые два бивня лежали на скале.

Оглянувшись, я увидел, что матуку врассыпную устремились вверх по склону и находятся не более чем в ста ярдах от нас. Подняв карабин, я открыл по ним огонь. Не знаю, сколько раз я промахнулся, но уверен, что никогда в жизни не стрелял лучше. Это было похоже на стрельбу по загнанным в угол фазанам. Я поворачивался то в одну, то в другую сторону, почти не прицеливаясь, то есть практически наугад – примерно так же умельцы расстреливают стеклянные шары. Я стрелял, солдаты валились один за другим, и к тому времени, как я выпустил все двенадцать патронов, продвижение врага было приостановлено. Я быстро перезарядил винтовку, и тут наши преследователи, видимо, осознав, что мы от них уходим, снова кинулись в атаку с пронзительными воплями. К этому времени только две половинки гигантского бивня оставались внизу. Я стрелял так же метко, как и раньше, но, несмотря на все мои старания, несколько человек ускользнули из-под града пуль и начали взбираться вверх по склону. Тут у меня снова кончились патроны. Я закинул карабин за спину, достал револьвер и развернулся, чтобы опять начать стрельбу. Солдаты были уже совсем близко, прямо рядом у меня с головой о камень лязгнуло копье. Вот уже вторая – последняя – половинка бивня исчезала за утесом, я крикнул Гобо и другим носильщикам, толкавшим ее наверх чтобы они уносили ноги. Бедняга Гобо не заставил просить себя дважды, но излишняя торопливость сыграла с ним недобрую шутку. Он вспрыгнул на уступ. Кончик бивня все еще торчал над скалой, и вместо того, чтобы схватиться за камень, Гобо схватился за бивень. Кость выскользнула у него из руки, и с ужасным криком он сорвался в пропасть.

Мы все застыли в оцепенении, и тут глухой стук упавшего тела гулко отозвался у нас в ушах. Бедный Гобо, вот его и настиг тот самый злой рок, который, как он сам часто говорил, подстерегает любого пришельца в землях Вамбе. Остальные, проклиная врагов на чем свет стоит, взобрались на скалу без приключений. Я стоял, не в силах пошевельнуться от ужаса, и в этот миг огромное копье матуку воткнулось в землю у моих ног. Это привело меня в чувство, и я начал как кошка взбираться по скале. Я был на полпути к цели и уже ухватил за руку нашу храбрую проводницу, которая спустилась, чтобы помочь мне (носильщики с поклажей в это время двигались дальше), как вдруг почувствовал, что кто-то снизу уцепился за мою ногу.

«Тяни, Майва, тяни», – еле выдохнул я. Майва оказалась очень сильной. Прежде у меня никогда не было возможности должным образом оценить преимущества хорошего физического развития у женщин. Майва тащила меня за левую руку, а дикарь внизу – за правую ногу, пока я не сообразил, что какое-то звено нашей странной цепи может не выдержать. К счастью, я сохранил присутствие духа, как тот человек, у которого горит дом: он выбрасывает тещу в окно, а матрац на спине сносит по лестнице. Моя правая рука оставалась свободной, в ней был револьвер, закрепленный на запястье кожаным ремешком. Курок был взведен, и я просто направил дуло вниз и выстрелил. Результат последовал незамедлительно – и, насколько я мог убедиться, возымел должный эффект. Я попал в того, кто меня тянул вниз, правда, не знаю, в какое место. Да это и не важно, он выпустил мою ногу и полетел головой в пропасть, туда, где покоился Гобо. В следующее мгновение я был уже на вершине скалы, и оставшийся отрезок пути преодолел весьма стремительно. Еще один солдат бросился за мной в погоню, но кто-то из моих парней выстрелил в него из ружья. Мне не известно, ранили его или просто напугали – во всяком случае, он убрался туда, откуда и появился. Зато я точно знаю, что стрелявший чуть было не попал в меня, потому что пуля просвистела у меня над ухом. Еще тридцать секунд – и мы с Майвой были на вершине утеса, с трудом переводя дух, но целые и невредимые.

Мои слуги по совету Майвы подкатили к проходу несколько огромных валунов и полностью перегородили его, так что солдаты Вамбе уже не смогли бы забраться на скалу. Впрочем, они даже и не пытались; в их сердцах поселился страх, как говорят зулусы.

Передохнув несколько минут, мы взвалили на плечи поклажу, в том числе и слоновую кость, за которую пришлось заплатить столь высокую цену, молча прошли мили две и оказались у полосы густого кустарника. Здесь, почувствовав смертельную усталость, мы раскинули лагерь на ночь, предусмотрительно выставив стража, чтобы не опасаться внезапного нападения.