Текст книги "Любви все роботы покорны (сборник)"
Автор книги: Генри Лайон Олди
Соавторы: Святослав Логинов,Евгений Лукин,Далия Трускиновская,Юлия Зонис,Сергей Чекмаев,Татьяна Богатырева,Алла Гореликова,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Максим Хорсун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
– Что-то случилось?
Леон отнял руки от лица и посмотрел на меня внимательно.
– Собирайся, Лайла. Я увожу тебя. Завтра.
* * *
Директива с Земли предписывала эвакуировать воинский контингент в течение трех недель. Там наконец додумались оценить обстановку и признали ее слишком опасной. К нашему прибытию подготовка к эвакуации шла уже полным ходом.
– Что за девица? – скользнув по Лайле небрежным взглядом, осведомился полковник.
– Моя жена.
Полковник закашлялся.
– Она в курсе.
– Тогда попросите оставить нас вдвоем.
– Поскучай без меня немного, милая, – сказал я Лайле. – Я попрошу Джордана, он покажет тебе, как мы тут живем.
– Смелый вы человек, – сказал полковник, когда мы остались одни. – Отчаянный. Воистину рыцарский поступок.
Отвечать я не стал. «Рыцарский» в переводе с эзопова языка на разговорный означало «глупый». Или даже идиотский. Женщина другой расы, как сказал бы его совершенство. С несовместимым геномом. Деликатная, одухотворенная, нежная, смотрящая на меня как на полубога. Что я с ней теперь буду делать?.. Я ведь даже не могу сказать, что люблю ее.
К чертям! Я ее вытащил. Рыцарский, глупый, идиотский – этот поступок был правильным. Может быть, самым правильным за всю мою жизнь.
– Не жалко остальных? – глядя в сторону, спросил полковник.
– А вам? – парировал я.
– Мне – да. Когда пришла директива с Земли, я отдал команду на запуск.
– Что?! – спросил я ошеломленно. – На какой запуск?
– На запуск ракеты, естественно. За минуту до старта я приказ отменил.
– Вас судили бы, – пробормотал я растерянно. – Вас бы приговорили за это к расстрелу.
– На расстрел я согласился бы с радостью, – криво усмехнулся полковник. – Не в нем дело, полпред. Мне, знаете ли, пришло в голову, что я не вправе умертвить полмиллиона человек. Даже если их смерть спасет полмиллиарда.
С минуту мы молчали.
– У нас есть две недели, – прервал наконец паузу полковник. – Вернее, у вас. За это время можно было бы сделать многое.
– Что вы имеете в виду?
– Вы не поняли? Извольте, я растолкую. Две недели достаточно, чтобы убрать эту сволочь, его северное совершенство.
– В каком смысле? – спросил я оторопело.
– Удавить. Пристрелить или зарезать вряд ли удастся, там же, по вашим словам, обыскивают. У вас есть человек, который вполне может это проделать по вашей просьбе. Вернее, которая. Она, я слыхал, в неплохой физической форме.
Я поперхнулся. Джордан. Исполнительный, дружелюбный, услужливый сукин сын. Постукивающий на меня в свободное от дружелюбия и услужливости время.
– Вы считаете, я готов послать Эрту на смерть? Даже если предположить, что она согласится?
– Нет, – проговорил полковник медленно. – Не считаю. Увы. Свой рыцарский поступок вы уже совершили.
* * *
– Отпусти-и-и! – визжала Брегис. Я придавила паршивку к полу коленом и удерживала за руки.
– Объясняю для идиоток. Нечего трепать мое имя вместе с именем посланника. Ты поняла? – Я сильнее прижала коленом.
– Поняла, – выдохнула в ответ Брегис.
Началось с того, что Брегис обронила в коридоре: «Бедная Эрта».
– Так ей, сучке, и надо, – возразила Дарин. – Посланник удрал, а ее с собой забрать забыл. Зато как задавалась…
Я услышала эти слова, стоя за дверью своей комнаты, утром, перед выходом в аудиенц-зал. Из комнаты я не вышла – вылетела – и начала с Дарин. Сшибла ее с ног подсечкой и приложила мордой об пол. Потом взялась за Брегис.
После отъезда Леона я места себе не находила. Когда мы расставались две недели назад, я подумала, что вижу его в последний раз. И теперь бесилась, колотила товарок, собачилась с охраной. А ночами вспоминала и вытягивалась в струну, сжав ноги и стараясь не застонать…
Я отпустила Брегис, отвесила пинка Дарин и пошла в аудиенц-зал. Уже стоя за троном, я чувствовала, как сердце колотится, и успокоиться не могла.
А потом… Горнисты протрубили положенное приветствие, распахнулась дверь, и я чуть не закричала от радости…
– Эрта!
Леон все-таки прилетел. И целовал меня сейчас, ласкал поверх промокших трусиков и под ними так, что стены вокруг танцевали…
Потом осколки вселенной вернулись на свои места. Леон приподнялся, опираясь на локоть, и разглядывал меня, как будто впервые видел. Я смутилась.
– Что-то не так?
– Нет, Эрта. Все так… Скажи… завтра у Борса будет аудиенция? – напряженно спросил Леон.
– Конечно, будет.
– И ты присутствуешь?
– Само собой.
Странно. Он никогда меня об этом не спрашивал…
– Ты будешь стоять за троном, как всегда?
– Нет, буду сидеть на коленях у Борса!
Да что же такое? Зачем спрашивать очевидные вещи? Я приподнялась и взглянула на Леона. И наткнулась на такой взгляд… Будто он сам себя готов убить.
Утром я открыла глаза в положенное время – на рассвете. Леон сидел за столом и постукивал запечатанным конвертом по столешнице. Удивительно – я всегда просыпалась первой.
– Доброе утро, Эрта. – Леон обернулся, и я испугалась: за ночь он как будто лет на десять постарел. Складки у рта стали резче, кожа на скулах натянулась…
– Ты спал?
– Немного. – Леон поморщился, будто у него болел зуб. – Одевайся. И как можно быстрее.
Я торопливо одевалась и гадала – что происходит. Что-то странное и тревожное, я всей кожей чувствовала. Пальцы не слушались, и застегнуть платье не получилось – мелкие пуговицы ускользали из рук. Я подошла к Леону и повернулась спиной.
– Застегни.
Леон взял меня за плечи, развернул к себе, посмотрел внимательно.
– Сейчас за тобой придет Джордан.
– Зачем?!
Джорданом звали дюжего детину с гладко зализанными волосами, который двух слов на нарсийском связать не мог и состоял при посланнике, словно дуэнья при молодице.
– Вот этот конверт, – кивнул Леон на стол, – надо вручить полковнику Келли. Это командир миротворческих войск. Внутри – важная и срочная информация. Мне нужно задержаться здесь, в Нарсии, иначе я доставил бы его сам. – Леон взял меня за подбородок и заглянул в глаза. – Эрта, прошу тебя, сделай, как я говорю.
Растерянная, я кивнула.
Затем был посольский лимузин, аэродром и миниатюрный, похожий на головастика самолет.
Я сидела в салоне этого недоношенного самолета и пыталась сообразить. Леон выспрашивал у меня очевидные вещи. Тщательно выспрашивал, пытливо, и глядел при этом так, словно от моего ответа зависело что-то очень важное. От того, буду ли я, как обычно, стоять за троном.
Значит, зависело, поняла я. Трон, восседающий на нем диктатор, и я сзади, в пяти шагах. Леон хотел просить меня о чем-то, но так и не попросил. О чем-то, что было необыкновенно, отчаянно важным. А вместо этого попросил другое. Убраться из столицы с дурацким конвертом. Можно подумать, что его не мог передать этот напыщенный индюк Джордан. Я улетела, а Леон остался. Значит…
До меня внезапно дошло. Сразу, в один миг я поняла, что именно это значит.
Я вскочила, прыжком покрыла расстояние до пилотской кабины и заколотила в дверь.
– Разворачивай! – орала я, надрывая глотку. – Разворачива-а-а-а-ай!
Дверь распахнулась. Джордан стоял в проеме и моргал, вылупившись на меня.
– Назад! – Я схватила его за грудки. – Разворачивай самолет, гадина, сука, сволочь!
Он дернулся, высвободился от захвата и залепетал что-то на своем диковинном языке. Затем отпихнул меня и попятился обратно в кабину.
Я рванулась к нему. Срубила его ребром ладони. Саданула локтем в висок и метнулась вовнутрь.
На пульте перемигивались разноцветные лампочки. Управляемый автопилотом самолетик как ни в чем не бывало уносил меня прочь.
Я отчаянно заколотила по клавишам, рванула на себя вычурной формы рычаг, врезала кулаком по панели. Проклятье, я понятия не имела, как все это работает!
Я не видела, как сзади подобрался очухавшийся Джордан. Удар в затылок бросил меня грудью на приборы и вышиб сознание.
* * *
– Что ж, признаюсь, вы удивили меня, – озадаченно протянул Борс. – Но я рад, рад. Итак, вы согласны?
– Каковы гарантии, что вы выполните свое обещание, если я соглашусь? Вы обещали, что я стану вторым человеком в стране после вас.
Я сидел в том же кресле с витыми позолоченными ручками, диктатор расхаживал по залу. До него было десять шагов. Оттолкнуться, три прыжка, максимум четыре. Успею ли? Я забыл, когда в последний раз дрался. Наверное, в детстве. А сейчас предстоит не драться. Сейчас надо убить. Свернуть ему шею. И уложиться при этом в пять секунд, больше мне не дадут, охрана прямо за дверью.
Эрта сделала бы это наверняка. Сделала бы из любви ко мне. Ей хватило бы и секунды. А в следующую секунду ее бы не стало. А я – я наслаждался бы жизнью с Лайлой. С одухотворенной, нежной, изысканной…
– Гарантии у вас будут, – проскрипел Борс. – Должность наместника Саулии вас устроит? Для начала.
Я подобрался. Боже, как не хочется умирать. Сколько же у меня шансов его прикончить… Двадцать процентов? Тридцать, пятьдесят? И ни одного шанса выжить, независимо от исхода дела. Ни единого.
– Устроит, – сказал я. – Только вот что…
– Да. Что же?
Я, оттолкнувшись от пола, бросился на него.
* * *
Я часто думаю, что давно должна была умереть. Было время, что я очень хотела умереть. Отчаянно хотела – жить было незачем.
И было время, когда я боялась, что умру. Я выжила только потому, что была она. Та, что вытащила меня, вытянула из отчаяния и тоски. Моя названая сестра Эрта.
* * *
Вчера приходил полковник Келли. Он славный старик, и всякий раз приносит Леону гостинцы. Полковник вышел в отставку одиннадцать лет назад, после того, как…
Я до сих пор прихожу в бешенство, когда думаю о том, что случилось одиннадцать лет назад. О том, что моя страна сгорела в огне. Потому что человек, которого я любила, не сумел мной пожертвовать. Он предпочел пожертвовать собой, и жертва эта оказалась напрасной. Он не был рожден, чтобы убивать. И чтобы любить – не был. Он не сумел убить, мой человек со звезд. Так же, как не сумел дать мне счастье и не сумел дать его Лайле.
Мы с Лайлой живем в его доме, на планете с названием Земля, откуда он родом. Дом достался нам по завещанию. Оно было в том конверте, который я отвезла полковнику.
Я хотела убить Лайлу. Сначала, когда узнала, кем она ему была. Потом, когда узнала, что она носит ребенка. Того, которого должна была носить я.
А потом, когда нянчилась с ней, высохшей от жестокого токсикоза, когда сутками просиживала у ее постели в больнице и думала, что не уследила, не уберегла – хотела убить себя.
Я больше не хочу убивать. У меня растет сын. Ее сын – наш общий с ней ребенок. Родившийся, несмотря на несовместимость геномов – вопреки всему.
– Мама Эрта, – говорит Леон и смотрит на меня такими же глазами, какие были у него. У моего человека со звезд.
Сергей Чекмаев
СтандАрт
Посвящается памяти Андрея Николаева
Не открывая глаз, Борис пошарил рукой по постели. Пусто. Очень хорошо. Значит, оставив спящего хозяина, гости ушли и никого не забыли. А ведь могли, кстати. Или, что еще хуже, очередная энтузиастка, возомнившая себя музой, могла остаться по собственной инициативе, чтобы «бескорыстным служением Художнику внести свой скромный вклад в умирающее искусство». Как-то одна такая затаилась среди неоконченных скульптур, заснула, а Бориса чуть инфаркт не хватил, когда в предрассветном сумраке одна из фигур зашевелилась.
«Отчего так получается, – подумал он с тоской. – Вроде уже настроился работать, но стоит заявиться очередной компании абсолютно тебе неинтересных, ненужных и совершенно пустячных людей, как ты с радостью все бросаешь и присоединяешься к общему веселью».
В студии стоял космический холод – на ночь Борис открыл окна, чтобы избавиться от дыма, запаха объедков и перегара. Дым за ночь выветрился, но отвратительный застарелый табачный запах остался. И тут уж могло помочь только одно – освежить его первой за день сигаретой.
Зазвонил телефон. Говорить ни с кем не хотелось, но это мог оказаться заказчик, и Борис взял трубку.
– Да?
– Привет. Это Ирина.
– А, привет.
– Мы направили к тебе очередную претендентку.
– О, черт…
– Что-то не так?
– Я же просил предупреждать заранее, – вздохнул Борис.
– Ну, извини, так получилось. А что, не вовремя? У тебя там кто-то есть?
– Слава богу, никого. Легенда стандартная?
– Да. Погоди, сейчас взгляну. А, вот: претендентка на «Мисс Россия», блондинка, зовут Елена, знакома с тобой около месяца. Предполагается, что у тебя заказ на скульптуру в стиле «ню» и ты упросил ее позировать. Матрица ментальности стандартная, тип два с небольшими вариантами. Возможный коэффициент интеллектуальности – девяносто. Два-три дня тебе хватит?
– Господи, как я устал, ты бы знала.
– Не разменивайся по мелочам, – усмехнулась Ирина, – или ты все музу ищешь?
– Уже не ищу. Выродились музы. Общая дегенерация и деградация, стандартизация красоты и полный упадок нравственности…
– Боже, как тебя скрутило. Ну-ну, не отчаивайся. Кстати, часикам к трем жди еще одну. Выставим на «Мисс Европа». Зовут Инга, коэффициент…
– Знаешь что, дорогая…
– Знаю, знаю. Вечером жду отчет. Пока.
Борис посидел на кровати, собираясь с силами. Надо бы хоть немного прибраться. Он принес мусорное ведро, покидал в него бутылки и, стараясь ничего не рассыпать, завернул в газеты остатки еды. Так, теперь создать рабочую обстановку. Он заварил кофе в термосе, задрапировал подиум, установил свет и огляделся, проверяя, все ли на месте. Глина или пластилин? Пусть будет глина.
Когда Борису предложили эту работу, он, помнится, возгордился необычайно. Еще бы! – признание как ценителя и знатока, как хранителя классических традиций и эталона прекрасного. «Доллз инкорпорейтед», якобы модельное агентство пачками клонирует красоток, вживляет память, выставляет на очередную «мисс», а потом собирает призы и рекламные контракты. Схема чрезвычайно проста – как это раньше никто не додумался! А он только оценивает внешние данные. Экзаменатор, консультант, тестировщик…
В дверь настойчиво позвонили. Ну, знаток и хранитель, пора за работу.
– Доброе утро, любимый. – У девушки было миленькое личико с пухлыми губками и широко распахнутыми васильковыми глазами. – Извини, я немного задержалась.
Чмокнув Бориса в щеку, Елена прошла в студию. Он вытер помаду и поплелся следом.
– Вау! Новый музыкальный центр! Очень красиво.
Борис вспомнил, что давно не давал «Доллз» описание своей студии. Хотя Ирина недавно приходила сюда, могла бы и освежить программу ложной памяти.
– Угу, я его вместо будильника использую.
– Фи, как это обыденно. – Елена сморщила носик. – Я люблю праздник, ты же знаешь. Заведи что-нибудь красивое. – Она прошла за ширму и зашуршала там одеждой.
Борис послушно поймал музыкальную программу. Под заупокойную мелодию кто-то сообщал слушателям о своей несчастной судьбе.
– А почему так холодно? – спросила Лена из-за ширмы.
– В холоде ты лучше сохраняешься, – хмуро пробормотал Борис.
– Что? Не слышу! Ты хочешь, чтобы я заболела?
– Ни в коем случае. Я тебе калорифер поставлю.
Он включил обогреватель и стал разминать глину, смачивая ее водой. Лена показалась из-за ширмы, закутанная в махровую простыню. Взойдя на подиум, огляделась, вздохнула мученически.
– Что мне делать?
– Сейчас подумаем.
– А ты не мог заранее решить, что будешь лепить?
Рассказать, что помешала очередная компания? Нет, лучше не надо. Не дай бог, упреки, не приведи господь, слезы. Или того хуже – скандал.
– Мне нужно поймать движение, – заявил Борис, – я не могу представить все в голове. Так, – потер он ладони, – ты не могла бы повернуться, поднять руки? Нет, простыню, пожалуйста, сними.
– Это обязательно?
«Ты с ними построже», – напутствовала его Ирина.
– Опять? – спросил Борис. – Мы же договорились. Я не в состоянии лепить обнаженную натуру с одетой женщины.
– Ты хоть понимаешь, что мне не по себе?
– В постели ты не такая стеснительная.
– Это совсем другое. – Она, похоже, не удивилась. Значит, Ирина ввела в память интим. – Ты ведь меня рассматривать будешь!
– О, черт. – Борис с маху шмякнул кусок глины о фанеру. – Я же скульптор! Это все равно что врач. Ты ведь не стесняешься на приеме у врача?
– Ну, хорошо, хорошо. Я сделаю, как ты хочешь. Но мне это непросто, так и знай! Скажи, ты меня любишь?
– Да.
– И я тебя тоже.
Она скорбно вздохнула и опустила руки. Простыня скользнула по бедрам и сложилась у ног пушистым сугробом. Приподняв голову и чуть отведя назад плечи, Лена устремила глаза вдаль. Кроткая покорность судьбе и готовность вытерпеть ради любви любые испытания отразились на ее лице. На щеки взошел румянец, чуть задрожали полные губы.
– Ты этого хотел? – спросила она звонким голосом.
Борис почувствовал себя Торквемадой на допросе обвиненной в колдовстве девственницы.
– Почти, – буркнул он, – расслабься, пожалуйста. И не надо такой жертвенности.
– Какой ты нудный, Стойков.
– Представь, что ты просто стоишь… в очереди, что ли. Или ждешь автобус.
Обходя подиум по кругу, он разглядывал ее тело, оценивая с точки зрения формы. Пожалуй, все безукоризненно.
«Даже слишком, – подумал Борис. – Тонкая талия, высокая девичья грудь с темными шишечками сосков, в меру широкие бедра, упругие ягодицы. Девичество, переходящее в женственность. Я бы предпочел какой-нибудь маленький изъян, присущую только ей индивидуальность. Говорил ведь Ирине, что стандарт стандартом, но нельзя наделять всех идеальной фигурой. Так нет же, штампуют своих «мисс», как лепешки для пиццы».
Лена, поворачивая голову, следила за его реакцией.
– Что ты там рассматриваешь? Целлюлит? – забеспокоилась она, пытаясь заглянуть себе через плечо. – Не может быть!
– Все в порядке. Подними руки.
Позабыв о маске смущенной девушки, она с видимым удовольствием подняла руки и, заложив их за голову, немного прогнулась, справедливо полагая, что грудь от этого только выиграет.
– Так хорошо?
– Угу.
Чего-то явно не хватало. Ущербность какая-то в ней ощущалась. И фигура божественная, и личико симпатичное… не омраченное интеллектом… Кукла – она кукла и есть. Настроение испортилось.
«Дам отрицательный отзыв, а она займет призовое место, и что тогда?» – спросил себя Борис. И сам же ответил: «Опять лишат меня премии, вот что. Ну и черт с ними. Художник не продается, во всяком случае не за те гроши, которые платит «Доллз».
Он вернулся к куску фанеры, снова намочил руки и принялся сосредоточенно, боясь упустить возникшее состояние, разминать глину. Сегодня мы не будем ваять очередную «Радость бытия». Сегодня мы постараемся передать миру нашу «Печаль». Нет, «Усталость»! Да, точно. Но это будет моя усталость. Не пресыщенность, не отвращение, а просто «Усталость». Моя вселенская, непреходящая, всеобъемлющая…
– Мне долго так стоять?
– Присядь, пожалуйста. Можешь представить, что ты устала?
– После любви?
– Нет. Просто устала. От работы, от жизни. Подумай о чем-нибудь грустном. Опусти плечи и наклони голову.
– Но тогда не будет видно лицо.
– Мне сейчас главное – передать форму.
– Ну, хорошо.
Лена присела на подиум и, пригорюнившись, опустила голову. Некоторое время Борис сосредоточенно работал, поглядывая на нее. Постепенно под пальцами возникала фигурка женщины со склоненной головой. Волосы полускрыли лицо, светлой волной легли на плечи и грудь. Она как бы прислушивалась к себе, перебирая, словно бусинки на нитке, прошедшие годы. Раздумывала о том, что в жизни не удалось, многое ли еще предстоит… Борис убрал стекой лишний материал и замер на мгновение. Конечно, в идеале надо, чтобы модель не изображала усталость, а действительно чувствовала изнеможение, но это – когда перейдем к деталям. Надо будет заставить ее позировать вечером, а лучше ночью! Под утро, когда больше не хочется ласк, когда любовь становится пресна, как черствый хлеб, когда ни одной мысли в голове и хочется только спать, спать…
Неожиданно Лена всхлипнула.
– Что, что такое? – забеспокоился Борис.
– Ты же сам предложил подумать о чем-нибудь грустном. – Она всхлипнула снова, на этот раз громче.
– Ну, не до такой же степени, чтобы расплакаться.
– Все, все, я больше не буду. – Она вытерла ладонью глаза и шмыгнула носом. – А ты правда меня любишь?
– Конечно, – преувеличенно бодро ответил Борис.
– Но мы до сих пор не купили кольца.
– Какие кольца?
– Ну, если мы помолвлены, то совершенно необходимо купить кольца.
«Господи Боже, – ужаснулся Борис, – это еще что? По легенде, я просто попросил ее позировать. А собственно, чему я удивляюсь? Практически все непрофессиональные натурщицы считают, что позирование в обнаженном виде – лишь прелюдия к близким отношениям. А близкие отношения полагают чуть ли не началом совместной жизни. Да, наверное, мы были близки. Ты это помнишь, дорогая, я – нет. У тебя память имплантированная, у меня – природная, своя, настоящая. Но если каждую близость считать помолвкой… Впрочем, – вспомнил он, – помолвка еще ни к чему не обязывает».
Борис прикинул финансовые возможности. Недавно две работы ушли в частную коллекцию. Слава богу, мода на домашнюю скульптуру возвращается. А «Доллз», конечно, деньги вернет.
– Ах, кольца… безусловно, кольца надо купить.
– Ты – чудо. – Лена вскочила и, подбежав, прильнула к нему. – Как я тебя люблю! Заканчивай быстрее и пойдем. Я знаю отличный магазин.
Подняв руки, чтобы не испачкать ее, Борис закрыл глаза и вздохнул:
«Никогда не мог отказать красивой женщине, а бабы это чувствуют и вьют из меня веревки… Ладно, когда натуральные, а то ведь клон, «барби», чебурашка. Не могу я сказать: дорогая, мы просто добрые знакомые. Ты – модель, я – художник, давай ограничимся этим».
Он почувствовал, как ее горячее тело все сильней прижимается к нему, опустил взгляд на приникшую к груди светлую голову и попытался высвободиться. Не удалось. Держали его крепко.
Кольца под стеклом, играя всеми гранями камней, бросали радужные блики на лицо склонившейся к ним Елены. Актинии, подумал Борис, настоящие актинии. Притаились в полутьме моря и ждут жертву, завлекая ее переливами красок. Продавщица, интимным шепотом представляя товар, выкладывала коробочки, в которых на черном бархате уютно покоились бесполезные побрякушки.
– Важно, чтобы украшение сочеталось с цветом глаз, подчеркивая их безупречностью формы, но не затеняя природным блеском оправленного в металл камня. Вам, несомненно, нужно носить только золото! Лучше, конечно, платину с золотыми инкрустациями. Современный дизайн предполагает использование в таких украшениях исключительно бриллиантов.
– Вот это колечко. – Как бы в задумчивости, Лена надела на палец массивное кольцо с камнем размером в половину кирпича. – Как тебе, любимый?
Борис сразу понял, что вернуть кольцо теперь можно только вместе с пальцем.
– Хм… – Он прокашлялся. – Мне кажется, по знаку Зодиака…
– Бриллиант и платина, – холодно прервала его продавщица, – не говоря уже о золоте, подходят всем знакам Зодиака. С этим кольцом изумительно сочетаются вот эти серьги, кулон и браслет, – обратилась она к Лене. – Для свадебного гарнитура…
– У нас только помолвка, – твердо заявил Борис.
Расплачиваясь в кассе, он позлорадствовал, что эта консультация обойдется «Доллз» в круглую сумму.
– Надеемся еще не раз увидеть вас в нашем магазине, – сладко пропела продавщица, провожая Елену до дверей.
«Только без меня», – подумал Борис.
На улице, отставив руку с кольцом в сторону, Лена полюбовалась игрой камня.
– Как я люблю дорогие подарки. Скажи, мы ведь будем сюда заходить, милый?
– Каждый день.
– Ах, как я тебя люблю. Однако мне пора. Я тебе позвоню. – Она чмокнула его в щеку.
Борис смотрел, как она уходит. Вся такая воздушная, легкая, как перышко, беззаботная, как стрекоза в начале лета. Один из образцов современной женщины. Впрочем, только ли современной? Беспечность, беззаботность, неумение или нежелание заглянуть в завтра, предвидеть хоть какие-то последствия… Всегда так было. Что сейчас, что десять, двадцать, наверное, и сто лет назад. Жванецкий писал, что женщины бывают двух типов: прелесть, какие глупенькие, и ужас, какие дуры. А в дополнение рядом должен быть кретин, который превозносит женщину только за то, что у нее от природы смазливая мордашка, ноги от подмышек и чрезмерно развитые молочные железы.
Борис посмотрел на часы и огляделся в поисках такси. Скоро его ждет встреча еще с одной ипостасью современницы.
– Какого черта я должна тебя ждать? – Эффектная брюнетка, покусывая темно-красные губы, уставилась на него прищуренными глазами.
– М-м… видишь ли, дорогая. – Борис повернулся к водителю такси, чтобы расплатиться. – Я…
– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
Водитель сочувственно покачал головой.
– Какая горячая встреча. Держись, парень.
– Что там бормочет этот болван? – Инга шагнула поближе к машине.
– Ничего, ничего, дорогая, он просто отсчитывал сдачу. – Борис поспешил захлопнуть дверцу. – Извини, заказчик задержал.
– Мне плевать, кто тебя задержал, я спрашиваю: почему я должна тебя ждать? – Вздернув подбородок, она надменно посмотрела на него. Классически правильное породистое лицо, глаза сверкают сдерживаемым бешенством.
«Ну, я попал», – подумал Борис. Он попытался взять Ингу под руку, но она вырвалась и повернулась к нему аристократичным профилем.
– Дорогая, не будем привлекать внимания. Давай продолжим работу. Я, конечно, виноват, ну, прости…
Продолжая рассыпаться в извинениях, Борис увлек девушку в подъезд.
– Ты хоть понимаешь, что я в любой момент в состоянии найти более достойного мужчину? Мне просто жаль тебя, ты же пропадешь со своим убогим талантишком, кстати, весьма сомнительным. Если бы ты знал, сколько у меня предложений от весьма солидных людей.
– Да, конечно, – согласился Борис, – я все это понимаю. Спасибо тебе.
– Я хоть сейчас могу…
Можешь, конечно, можешь. И как только ты его найдешь, мужика, способного оплатить твои, судя по всему, немаленькие запросы, – только я тебя и видел. Он предоставит тебе свой кошелек, а ты – свое безупречное холеное тело.
– …черт с тобой, но чтобы это было в последний раз.
– Обещаю, дорогая, больше этого не повторится. Позволь, я тебе покажу. – Борис провел ее в студию. – Вот это черновой, так сказать, вариант. Предполагаемое название скульптуры «Печаль», а может, «Усталость».
Он снял мокрую тряпку с фигурки и отступил чуть в сторону. Скептически скривив губы, Инга повертела лист фанеры, потом искоса взглянула на него.
– С кого ты это лепил?
– М-м… собственно, это обобщенный образ. Плод раздумий…
– Какой-то усохший плод, – брезгливо сказала Инга. – Должна тебя разочаровать – печаль я изобразить не смогу.
– Ну, не печаль, так усталость. От жизни, от работы. Представь: после рабочего дня ты пришла домой, добиралась общественным транспортом, дети визжат, а голова так и раскалывается…
– Этого я представить не могу, – категорически заявила Инга, – я что, похожа на кого-то, кто стоит в очередях и ездит в общественном транспорте? А детей сейчас вообще никто не рожает, если, конечно, голова есть. Фигуру портить! Вполне приличного ребенка можно взять в приюте.
Отвернувшись, она прошлась по студии, покачивая бедрами, и взглянула на Бориса через плечо, проверяя впечатление.
– Милый мой, тебе нужна какая-нибудь секретарша или продавщица. Усталость я, пожалуй, смогу изобразить. Но для этого тебе придется постараться. Разбирай постель, я пойду в душ.
– Э-э…
– Ты что-то хочешь сказать?
– Нет, – ответил Борис, проклиная свою мягкотелость.
Забросив руки за голову, он лежал, бездумно глядя в потолок. Инга вышла из ванной в шелковой ночнушке. Решительно прошагав к постели, она деловито сняла рубашку и, откинув одеяло, улеглась рядом.
– Люби меня быстрее десять тысяч раз, – заявила она.
– Но… на это уйдет порядочно времени, – неуверенно пробормотал Борис, скользя взглядом по ее безупречному телу.
– Ты куда-то спешишь?
– Да, в общем, никуда.
– Так в чем дело? Имей в виду, Стойков: таких, как я, больше нет!
– Похоже, что так.
– И чтобы теперь никаких девок! Может, у тебя и сейчас кто-то есть? – Она нависла над ним, пытливо вглядываясь в глаза.
– Никого, – твердо ответил Борис.
– То-то, – сказала Инга, сильной рукой привлекая его к себе, – тебе больше никто не нужен, понял?
– Угу, – задушенно ответил он, уткнувшись носом в ложбинку между полных грудей.
Через два часа, машинально поглаживая глиняную фигурку трясущимися от усталости пальцами, Борис мечтал, когда же Инга уйдет. Расположившись на подиуме с комфортом, она прихлебывала кофе, лениво затягивалась сигаретой и откровенно скучала. Иногда она зевала, не утруждая себя извинениями.
– Все, мой дорогой, хватит, – наконец сказала она, – продолжим завтра. Покажи-ка мне, что ты там наваял.
Борис поднес ей глиняную фигурку.
– У меня что, такая грудь? А соски? Вот, сравни. – Она выгнулась. – Давай, не стесняйся.
– Э-э… понимаешь, художник…
– Про неоднозначный взгляд творца будешь заливать публике и критикам. Исправишь, понял? А сейчас проводи меня.
Пока она одевалась, Борис прошел на кухню, позвонил в «Доллз» и договорился о встрече с Ириной. Только он успел отключиться, как на кухню заглянула Инга.
– С кем ты говорил?
– С заказчиком. Торопит, представляешь?
Отправив Бориса метаться в поисках такси, Инга присела за столик летнего кафе и заказала мороженое с ликером. Как назло, возле Стойкова тормозили «Жигули» или «Москвичи». Справедливо полагая, что Инга поедет только в иномарке, он терпеливо поднимал руку, едва завидев приличную иностранную тачку. Трое молодых людей за соседним столиком, не стесняясь в выражениях, обсуждали последний матч сборной.
– Долго мне еще сидеть в этом хлеву? – брезгливо оглянувшись на них, громко спросила Инга.
– Сейчас, дорогая, одну минуту.
– Не нравится – не сиди, – посоветовал один из парней.
– Тебя не спросили, дебил слюнявый, – подкрашивая губы, сказала Инга, – Стойков, ты что, не слышишь, как меня оскорбляют?
«Только скандала не хватало», – подумал Борис. Парни были явно на взводе, и настроение у них быстро менялось в худшую сторону.
– Слышь, мужик, утихомирь свою подругу. Че она на людей кидается?
– Все нормально, ребята, все нормально – Борис попытался остановить вскочившую на ноги Ингу.
– Я на людей кидаюсь? – Она схватила со стола вазочку и выплеснула недоеденное мороженое в лицо ближайшему парню.
Тот отпрянул назад, опрокидывая стул, и бросился на нее. Борис оттолкнул Ингу в сторону, обернулся и еще успел увидеть летящий в лицо кулак…
По лицу текло что-то мокрое, прохладное. Стойков открыл глаза и увидел над собой лицо Инги. Он лежал на асфальте, а она поливала его минеральной водой. Рядом официант поднимал опрокинутые стулья. Парней и след простыл.
– Ну, очухался? – Инга отставила бутылку в сторону. – Что ты за мужик, с одного удара вырубился!
Борис попытался сесть, ощупал лицо. Бровь была рассечена, по виску текла кровь. На затылке проросла здоровенная шишка.
