Текст книги "Любви все роботы покорны (сборник)"
Автор книги: Генри Лайон Олди
Соавторы: Святослав Логинов,Евгений Лукин,Далия Трускиновская,Юлия Зонис,Сергей Чекмаев,Татьяна Богатырева,Алла Гореликова,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Максим Хорсун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
– И что? – спросил Шульц, наблюдая, как простыня над сценой медленно вздымается, словно привидение. – А, теперь понял…
Вряд ли отключение искусственной гравитации было слишком оригинальным шагом, но в тот момент я пребывал в отчаянии. Мы утратили вес, как оказалось, вместе с незакрепленными предметами, о которых я не подумал. Вероника испугалась и дернулась слишком резко. Жан попытался ее ухватить, но девушка буквально выскользнула из его рук и взмыла к потолку. Это был впечатляющий полет…
– Держите ее! – воскликнул Шульц и слишком резко вскочил. Летающие камеры и фонари растерялись в невесомости, хрустальные бокалы также вдруг пришли в движение. Запутавшийся в ожившей простыне Жан витиевато выразился в мой адрес. Ящики под ним, из которых было собрано импровизированное ложе любви, не преминули разъехаться и воспарить.
– Сохраняйте спокойствие, – посоветовал я. – Сейчас включу обратно…
– Она же упадет! – взревел голый лейтенант и взлетел на перехват, но не вполне удачно, столкнувшись по пути с огнетушителем. Маленький мир вокруг меня пришел в беспорядочное движение, оглашаемое жалобами и проклятьями собравшихся. Самоотверженный Шульц нелепо парил, размахивая длинными конечностями, отчего приобретал пугающее сходство с огромным комаром. Он исхитрился ухватить скользкую Веронику за щиколотку, но удержать не смог. Жан боролся с простыней, занавеской, ящиками и двумя шариками шампанского, вылетевшими из бокалов. Лена, как ни странно, спасала операторское оборудование.
Я, левитируя низко над бывшим полом, старался оказаться точно под замершей в испуге Вероникой и, когда это случилось, врубил гравитацию обратно.
Девушка упала на мягкого меня довольно удачно – всем телом, хотя и коленом вперед. В грохоте обрушившихся на пол людей и предметов особенно выразительно прозвенели хрустальные бокалы.
– Спасибо, – шепнула мне Вероника, поднимаясь. – Ушибся?
– У-у…
– Да уж, – усмехнулся Щульц, накидывая ей на плечи пресловутую простыню. – Ты умеешь поставить жирную точку, Игорь. Даже в полном провале. Это было изящное безумство, я оценил.
Обратно к станции челнок вел Жан, меня почему-то сочли немного пьяным и не вполне адекватным.
– Простите, ребята, – вздохнула все еще маслянистая Вероника. – Я вас подвела. Но, честное слово, я была уверена, что все легко получится, что я плохая девчонка и мне это раз плюнуть. Тем более не прихоти ради и даже не из-за денег. А не смогла… Даже объяснить не могу.
– А что тут объяснять? – пожал острыми плечами Шульц. – Вероятно, у каждого определена черта финиша, после пересечения которой срабатывают тормоза. Игриво попрыгать голышом перед объективом не то же самое, что допустить циничного наблюдателя в истинные, хм… глубины жизни… Так что не грусти, плохая девчонка, все нормально.
– Мы просто совершенно не умеем снимать порно, – сказал я. – Ведь, казалось бы, ну чего проще? Натуральный теплый процесс плюс камера. Надо думать, у наших предков были какие-то секреты мастерства, ведь терабайты этого добра, по слухам, еще лет сто назад можно было лопатой грести. Утраченное искусство, как вересковый мед.
– Ну, знаешь… – протянул Шульц. – Ты сравнил тоже! В начале двадцать первого века царила дикая распущенность, особенно по части видеоматериалов. А доступность резко снижает интерес, знаешь ли, и находится все больше желающих перейти черту в поисках новых впечатлений. А это уже зачастую извращение и чаще противозаконное. И чем это кончилось?
– «Детьми ковчега», – подала голос задумчивая Лена, – инъекциями и зародышами в пробирках.
Шлюзовались удачно, но невесело.
– У меня осталось часов пятнадцать, – сказал Жан. – Вероника, в качестве компенсации за возможный моральный ущерб могу я хотя бы накормить тебя ужином? Не откажи, пожалуйста.
– Вообще-то я так поздно не ем, пытаюсь худеть…
– С ума сошла?! У тебя идеальное тело.
– Ох! Ладно. В свете последних событий тебе – верю. Пошли, я тут видела вчера довольно мрачную кафешку – как раз для актеров-неудачников.
– После ужина не забудьте познакомиться, – буркнул я, – чтобы регресс ваших отношений был до конца логичен.
Они нервно похихикали и ушли. Неунывающий Шульц хмыкнул им вослед и предложил:
– Ну, еще не вечер. Лен, если есть желание, можем прямо сейчас закончить твою фотосессию.
– Конечно! Но… ой. А как же Игорь?
– Идите, развлекайтесь, – махнул им я и покачал бутылкой. – У меня еще есть дела на сегодня.
На шампанском я не остановился и провел остатки бодрствования в компании с синтетическим бренди марки «Софокл» из собственных контрабандных запасов. Кто-то не получит вовремя свой заказ, но мне было плевать. Я вдумчиво страдал по целому ряду причин и очнулся лишь следующим днем от настойчивого жужжания коммутатора – командор Виктория желала общаться.
– Игорь! Ну, ты выдал! – ее слова хлестали мой мозг, как хвосты электрических угрей. – Какой фильм!
– Знаю… – поморщился я, – халтурка, разумеется…
– Нет, это же потрясающе! Как ты успел все за три дня? Не скажу, конечно, что сюжет особо оригинален, да и тексты явно писались второпях, но какая игра! Где ты нашел этих людей?
Тут до меня стало доходить, что вроде как меня хвалят и даже без иронии. Следовало менять тактику, и я небрежно заметил:
– Опыт, мой командор. Чутье и личное обаяние… что еще сказать? Я талантлив.
– Да уж, не знала, что у тебя такие актерские способности. Ты был великолепен!
– Ну, не стану отрицать, я действительно… Что?! Мои актерские способности? Мои?! Я же… И откуда у тебя вообще этот фильм, Вика?
– Шульц прислал. Сказал, что это черновой монтаж, полная режиссерская версия. Ты что, сам еще не видел?
– Э-мх-м, видел, конечно. Я же там присутствовал как бы, в процессе. Изнутри такск-зть.
– Особенно мне понравилось там, где ты уговаривал Жана сняться в ролике. У тебя были такие честные испуганные глаза, я даже поверила. И когда ты писал сценарий, всклокоченный – ну просто вылитый Бетховен… Я так поняла, ты по сюжету влюбился в эту девчонку Веронику, да? Ох, ты так на нее смотрел! А она тебя коленом, эх. И эта сцена прощания – блеск. Жан уходит с ней, а ты бредешь с бутылкой домой. У тебя был такой взгляд, как у потерявшегося щенка… Здорово! Ты чудо!
– Да, да, – промямлил я, покрываясь холодным потом, – спасибо.
– Эта история точно расшевелит наших девственников с ковчега, чтобы не щелкали клювами, пока молодые. Послушай… – Стальной командор Виктория Моль вдруг неловко усмехнулась. – Я знаю, это нарушение субординации, и вообще… Но если ты вдруг когда-нибудь соберешься пригласить меня поужинать – предупреди заранее. А то у меня очень плотный график, а я бы хотела прийти.
Мне срочно требовалось побеседовать с одним подлым, гнусным, тощим оператором, у которого явно за душой не было ничего святого. И я помчался в его апартаменты.
– Шульц! Ты!..
– Я? – отозвался долговязый хмырь, восседающий в желтом халате за пультом своей студии.
– Ты бессовестная свинота, Шульц.
– Я, я! – весело закивал он. – Но что тебя, собственно, не устраивает?
– Ты… Сделал фильм о том, как мы снимали фильм! Ты меня использовал. Ты за мной шпионил! За всеми нами! И потом вот так запросто… Это! Гадство, вот! А, главное, как ты это сделал?
Шульц обернулся ко мне и снисходительно покачал головой.
– Мои камеры-мухи. Помнишь, я тебе показывал. Они почти невидимы в полете. Новая модель, у меня руки чесались испытать их в деле. Да, вот! Одна и сейчас с тобой, просто старается не попадаться на глаза.
Из-за ширмы вышла Лена в долгополой рубашке Шульца, сказала: «Привет, Игорь», и, сладко потянувшись, отправилась в сторону кухоньки.
– Ым… – сказал я, захлебнувшись потоком слов, которые рвались на волю одновременно. – Так вот на какой всякий случай тебе понадобилась вторая актриса! Запасной вариант, да? Ты…
– Она мне очень понравилась, – спокойно пожал плечами тощий мерзавец. – Это никак не могло повредить.
– Но как на актрису мы на нее рассчитывать не могли, верно?
– Увы. Но это было и ни к чему. Наш первый состав отлично справился с задачей.
– Разве?
Тяжело вздохнув, Шульц поглядел на меня с сочувствием, как на умственно отсталого, и тут до меня дошло:
– Жан не повел Веронику в кафе… – выдохнул я.
– Нет, Игорь. Не повел. Они прямиком направились к нему в каюту и с большим энтузиазмом воплотили весь твой сценарий. Весьма чувственно и несколько раз.
– О, господи. И три последних абзаца?
– Нет. Извини, но это действительно силовая акробатика, а гравитацию на станции просто так не отключишь.
Тут еще одна ослепительная догадка поразила меня:
– Шульц, да ведь они нарочно сорвали съемку! Это был чистой воды саботаж!
– Разумеется, – вяло кивнул он. – Неужели ты думаешь, я не слышал, о чем они шептались в процессе намасливания Вероники. Там же летали мои микрофоны.
– Так ты и это знал!
– Не кричи. Все ведь вышло отлично. Фильм получился. Причем вполне скромный, интеллигентный и где-то даже деликатный. Ну и со всеми нужными физиологическими подробностями в финальной части.
Вот это мне совсем не понравилось.
– Послушай, это что же: твои невидимые камеры-шпионы тайком засняли их настоящую постельную сцену и ты засунул ее в фильм? Ты совсем спятил – это подло!
– Но-но… – ухмыльнулся Шульц. – Пока ты изволил дрыхнуть в пьяном виде, я много успел сделать. В том числе и посетил наших голубков, все честно им рассказал, чуть не получил от Жана по морде… два раза, кстати. И только потом заручился их полным прощением и письменным разрешением на использование материалов, правда, с некоторыми купюрами. Ну, что еще не так?
– Я им обоим такое выскажу за саботаж…
– Они улетели, Игорь, – быстро сказал Шульц и, вздохнув, добавил: – Извини.
Мне оставалось только кисло улыбнуться, прекратить нервные телодвижения и опуститься на стул.
Лена принесла кофе. Она осталась. Наверное, ей нравятся длинные мужские рубашки. Удивительно хороший кофе.
– Ты действительно очень коварный человек, Шульц, – наконец сказал я. – И, наверное, ты все правильно сделал. Но мне казалось, что мы снимаем этот фильм вместе.
– Конечно, вместе! Не обижайся, Игорь, просто пойми… Так уж исторически сложилось, что именно в порнофильмах оператор главнее режиссера.
О Веронике с тех пор я ничего не слышал. Они улетели на корвете Жана вдвоем и навсегда. Порой она мне снится, но наш фильм я так никогда и не смотрел.
Вадим Вознесенский
Змеиный Ирий
You‘ll find your bread and your butter
where you fake it
And put your face
in the gutter of a snake pit
La Roux, «Tigerlily»
Яромир всегда четко осознавал рассчитанный до крайнего такта момент начала, но происходящее затем разуму не поддавалось.
Взрыв продолжительностью миллион лет, мгновение, растянувшееся в космическую вечность. Яр понимал: объективно все продолжается минут десять-пятнадцать, но внутреннее время текло иначе. Душу срывало в галоп и распыляло выше границ Неба, а телесную оболочку, под вялый ритм трепыхающегося сердца, раз за разом сладостно выжимало до последней капли.
В одном пространстве-времени пульс подскакивал до двухсот ударов, в другом, между толчками крови, успевали родиться и погибнуть вселенные.
Психофизиологи называли это амплитудно-резонансной серией и даже разбирали производимый гипофизом коктейль на гормоны, но душа противилась химическим формулам. Душа растворялась в Ирии божественного единения.
Яромир расслабленно выдохнул, прекращая гипервентиляцию, сфокусировался на Ладе. Дрожащие ресницы, закушенная губа. Развязка миновала, но композиция нуждалась в послесловии. Яр дотронулся до соска, повел пальцем, повторяя границу ареолы, по спирали обрисовал безупречную грудь.
Лада чуть всхлипнула – пока не вернулась нормальная чувствительность, каждый миллиметр бархатистой кожи ощущался оголенным нервом. Тело вибрировало струной под скользящими пальцами, и до сознания Яромира тоже докатывались волны наслаждения и почти реальной боли.
Ниже, поцеловав на прощание пупок, еще ниже, готовя себя к новому резонансу, Яр неспешно, миллиметр за миллиметром, очертил в заветном месте восьмерку-бесконечность и легким касанием поставил финальную точку. Лада изогнулась, царапая шелк простыни, исступленно зашептала, приняла и поделилась экстазом, и Яромир тоже не смог удержать рычание-стон.
Он полежал, дожидаясь, пока Лада уснет. Еще слишком рано. Самому не спалось. Яр поднялся, плеснул в бокал янтарную жидкость – ничто приятнее не возвращает душу обратно в тело, чем армянский коньяк, – прошел, отклоняя зеленые ветви, до бассейна и опустился в горячий, одновременно бьющий ледяными струями водоворот. Снял венец-измеритель, оставив его прямо в воде, пригубил арбун, щелчком пальцев разбудил терминал – проекционные модули автоматически нацелились на Яра.
Прежде чем рассмотреть голограмму сформированного отчета, он с минуту наслаждался безумным контрастом снаружи и мягким теплом, разливающимся по пищеводу. Потом, изучая трехмерные срезы энцефалограмм и биометрии, порадовался – и пиковым значениям, и общей форме.
Отхлебнул еще коньяка, перелистал картинки с камер наблюдения, нашел Ладу, приблизил. Любоваться ею можно было бесконечно. Стройным, гибким телом – результатом тренировок и безупречной генетики, – идеальными чертами не запятнанного косметикой лица, струящимися каскадами русых волос.
Лада. В любви она умела быть неискушенной, но легко могла перехватить инициативу, причем так, что сам Яр ощущал себя сопливым мальчишкой.
Не зря постоянно дрался на турнирах, отстаивая право быть рядом с ней – а претендентов хватало. И не зря отказывался от борьбы за вторых, третьих женщин – в единении Лады не могло быть мало. И сам Яр тоже справлялся с ней без партнеров. Идиллия. Ирий.
Губы девушки шевельнулись.
Больше, чем просто подсматривание – Яр усилил чувствительность микрофонов. Когда души сливаются в божественном, что может скрыться за просто словами?
Сочные, вожделенные губы. Шепчут:
– О, как всегда…
Яромир довольно улыбнулся.
Данку вставило, когда она висела на «Столбе» Южной Ушбы. Над головой – нелегкий карниз, «Гильотина», а до полки внизу – веревки три. Примерно три, потому что семидесятиметровый кевларовый шнур Данка носила на себе только ради спусков. На подъемах принципиально обходилась минимумом снаряжения, включая отсутствие страховки и искусственных точек опоры. Неспортивно.
На другой стороне хребта без комплекта безопасности к горам не подпускали – здесь же подвергать риску бесценную для общества собственную жизнь пока не возбранялось. Каждый себе хозяин – зато никаких фиф, якорей, скальных присосок и даже фрикционных перчаток. Камень нужно чувствовать кожей, каждой порой – только тогда он поделится своей силой и слабостями.
К тому же в стене еще встречались старинные крючья и намертво вклиненные закладки. Данка как раз проверяла такой вот древний ржавый шлямбур, забитый в гранит не менее ста лет назад. Искала, во что прощелкнуть гамак – отдохнуть перед штурмом карниза. Шлямбур болтался, как… в общем, не внушал доверия.
И в таком уязвимом положении вдруг предательски оцепенели мышцы, мысли заволокло туманом. Данка ощутила резкий, непроизвольно сводящий бедра толчок в основании живота и горячую волну наслаждения. Не успела достигнуть пика первая – следующую. И еще, еще.
Опора ушла из-под ног, Данка повисла на одной руке, и машинально сделала то, что противоречило здравому смыслу – сунула указательный палец в ржавую проушину злосчастного шлямбура. Распределила вес на обе руки – боль в пальце частично вернула в реальность, хотя ноги все так же подчинялись совсем другим командам.
Так и зависла, распятая на вертикали, где-то на четырех тысячах выше уровня моря. Сбивчиво дыша, содрогалась всем телом, матеря в голос небесных и одновременно пытаясь прислушиваться к Горе. Ушба с миллионолетней выдержкой молчала, но внутри Данки бушевало так, что, казалось, вот-вот содрогнется и скала, обрушив на голову или камнепад, или ледник. Непроизвольное трение о стену добавляло пикантных ощущений.
Прошло где-то четверть часа, пока не начало отпускать. Странно, но за это время Данка ухитрилась набраться сил или как минимум злости. К черту препятствия, тем более – ну не вызывать же «бумеранг» спасов, стыда потом не оберешься.
И она рванула, вонзая ногти в камень и марая скалу кровоточащим пальцем. Вправо и вверх по нависающему камину, через каскад углов, вдавливая тело в почти зеркальный рельеф, сама не заметила, как прошла полверевки. Не сбавляя темпа, враскачку, на одном дыхании, победила отрицательный уклон метрового карниза и оказалась на комфортной полке.
Там устроилась, свесив ноги над пропастью, восстанавливаясь и кляня себя за дурацкий кураж. Тех, кто пытается покорять стену на рефлексах, рано или поздно обнаруживают в виде фрагментов мумий, вмерзших в ледник. Шкаф красавицы Ушбы насчитывал сотни полторы таких найденных и не найденных еще скелетов – в Данкины планы не входило прописаться в этом пантеоне.
Ушбу Данка мечтала пройти от и до, и пройти красиво, сложно. Подняться по «Столбу» на Южную, перейти по перемычке между вершинами на Северную и спуститься по «Зеркалу» северо-восточной стены. Причем – свободным лазанием, без веревок, включая спуск, и при этом непременно остаться живой.
Сегодняшнюю тренировку можно было считать законченной. Данка осмотрела поврежденный палец – диагноз вырисовывался неутешительный. Непонятно, как она с таким порезом взлетела на полку. Спасибо – подзарядили на эмоцию. Данка снова, не стесняясь в выражениях, выругалась – пусть слышат, если что.
С гор, конечно, до Неба ближе. Более того – на север отсюда, за Эльбрусом, болтается станция Ирия. Вещает радость всему региону.
Но настолько радостной реакции конкретно от своего организма Данка не ожидала, хоть и слышала в байках, что в горах бывает не просто хорошо, а «просто, ой, как хорошо». Снисходит по полной.
Так снизошло, что чуть не навернулась.
Теперь еще возвращаться с полпути. Примета не очень – Данка раздраженно стукнула по граниту. Даже если б не палец – продолжать подъем в таком нервозном состоянии категорически не рекомендовалось. Посидеть, прийти в себя и заняться подготовкой к спуску – Данка прислонилась спиной к холодному каменному стволу, касающемуся корнями магмы, а кроной – небес. Солнце еще не осветило юго-западную стену, зато вершины вокруг уже хрустально сверкали ледниками. Ради такого стоило жить, ради понимания, что ты – никто, секунда, затерявшаяся на краю бесконечности, – в состоянии покорить незыблемое.
Еще Данка любила дождаться на стене солнца и впитывать его энергию неподвижно, как геккон – полчаса, час. Сейчас и с этим не обламывалось.
Она помедитировала в тени, перекусила «сникерсом», спрятав обертку в карман, потом снова осмотрела палец. Вздохнула – каким-либо чудесным образом тот не зажил – и принялась за спуск.
Когда Данка дюльферила уже вторую веревку, накатило снова. На этот раз безотчетно диким, необузданным восторгом свободного падения, вынуждающим отпустить руки и отдаться на волю ветра. Данка только помотала головой, отгоняя наваждение – да что за день такой! – сильнее сжала «восьмерку» спускового устройства и продолжила контролируемое скольжение вниз.
По старинным славянским поверьям, перелетные птицы мигрируют осенью в сказочный небесный сад – Ирий, языческий рай предков. Там вечное лето, звенящий воздух, прозрачная ключевая вода, и души светлы и счастливы. Во всех отношениях – приятное место.
Яромиру нравилось ощущать себя птицей. Ловить крыльями упругие струи воздуха, падать камнем и взмывать свечой, дрожа от перегрузок.
Бассейн взбодрил, и арбун подогрел кровь – Яр выбрался из воды, на ходу сорвал с ветки гранат, разломал плод, роняя зерна, нащипал и забросил в рот несколько кроваво сочащихся пригоршней, экипировался и «скакнул» на южную платформу.
Под ногами стелилось зеленое предгорье, чуть дальше в несколько рядов скалился хребтами и пиками Большой Кавказ. Тоже распростертый внизу – станция гравитировала выше, купаясь в даровой энергии радиантных потоков.
Из серо-белого нагромождения камней знакомо высились верблюжьими горбами Эльбрус и, далеко на востоке, Казбек, ближе – крепостная стена Безенги и демонически двурогая, не от мира сего, Ушба. Игрушечные, ненастоящие, протяни ладонь – коснешься пальцем, небрежно смахнешь иней снежных шапок.
Яромир глубоко вдохнул благотворно разреженный воздух неба, вытянул руки вдоль туловища, едва оттолкнулся носками от упругого покрытия платформы и упал навстречу Кавказу.
Небо с радостью приняло его в свои объятия.
Сориентировавшись в течениях, Яр раскрылся – с хлопком наполнились ветром, выправились многослойные перепонки-крылья и торжественно загудел воздух в трубе парус-заборника. Яромир заложил крутой вираж, разогнался почти до двухсот и резко ушел вверх, поднимаясь даже над Ирием.
Голубые пятна бассейнов, тропическая, поддерживаемая климатронами зелень, пилоны вещателей, незаметные с основного яруса. Дом. Но Яромир не думал так быстро возвращаться, повернул к горам – захотелось обогнуть Эльбрус с запада по траверсу и спланировать вдоль Баксанского ущелья. Два часа лёта, затем трудный подъем в восходящих потоках обратно на станцию. Неплохая утренняя прогулка.
Сам Эльбрус Яромира никогда не впечатлял – застывший, безучастный, как и все горы. Нравился восточный склон с его старомодными канатками и мультиуровневыми трассами, уютными кофейнями и шумными интерклубами, оживленный теплыми всплесками человеческих эмоций.
Но до восточного склона Яр не дотянул.
Неудачно свалился в нисходящий поток. Когда пытался стабилизировать положение, отвлекся на запрос озадаченной его отсутствием Лады – «да, летаю», – развернулся крылом под удар бокового ветра. И сорвался в плоский штопор.
Хватило секунды.
Закрутило волчком – до тупой глазной боли, рези в ушах и зубовного скрежета. Яр ощутил, как лопаются сосуды и кровоточат десны от напряжения. Кое-как ему удалость прижать к бокам руки, но свести или хоть согнуть в коленях ноги, чтобы сложить все расправленные плоскости, никак не получалось. Не хватало сил, суставы и связки едва выдерживали нагрузку.
Яромир знал, что система безопасности, если что, активирует защитный кокон и приземлит, как к теще на перину. Ха – к теще, интересно, знала ли Лада хоть что-нибудь о своих родителях? Яр – нет. И нет – никаких перин, Яр упрямо хотел выйти из штопора самостоятельно и даже попытаться после этого сесть на всех парусах, а не на посадочном парашюте.
И радость борьбы имела шанс смениться эйфорией победы – кровь бешено застучала в висках.
Однако надо было чем-то жертвовать – Яромир с трудом дотянулся до замка и отцепил парус-заборник. Последний раз рванув тело вверх, тот хлопнул тканью и умчался с ветром. Наконец удалось сгруппироваться и остановить вращение.
Яр снова лег на поток и осмотрелся. Немного потерял в высоте, остался без подъемной трубы паруса, сильно отклонился на юго-восток. И адреналин все еще бурлил в венах, вдобавок гудело в голове, провоцируя на сумасбродные выходки.
Прямо по курсу оружейным целиком вырисовывалась Ушба – похоже, неспроста взгляд Яромира сегодня уже царапал ее вершины. Высоты должно было хватить впритык.
Данка спустилась со «Столба», прошла по гребню до лагеря, собрала свои пожитки, нагрузила ими старый, едва держащий подушку скутер и потарахтела вниз, в Местиа. Под уклон скутер скользил бодро, иногда зарывался носом и расслабиться не давал. Только докатившись до перевала и небольшого, отражающего небо озерца, Данка позволила себе остановку. Сполоснула лицо, сделала несколько глотков, набрав ледяную воду в ладошку, обернулась, в очередной раз залюбовалась Горой.
Правду говорят: горы – женщины. Прекрасные стервы. Ушба особенно хороша в обеих ипостасях.
Что-то мелькнуло в ее седловине. Поднялся, закручиваясь двумя спиралями, снег – совсем не так, как обычно курятся на ветру горные вершины. Через мгновение вниз поползла, набирая силу, лавина. Эта сторона Ушбы слишком крутая для накопления снега, зато на противоположном склоне сейчас начиналось светопреставление.
Основная масса туристов подходит к Ушбе по леднику – именно с северо-запада. Девушка активировала комм и предупредила Местиа. Спас на линии односложно матернулся и уточнил:
– Ты еще на «Столбе»?
– Нет. Перевал Гуль. Возле озера.
На противоположном конце облегченно, как показалось Данке, и вместе с тем вопросительно хмыкнули. Значит, придется объясняться. Потом. Девушка поинтересовалась, хотя, конечно, отвлекать спасателей от работы теперь не стоило:
– Много там народа?
– Три группы, – вздохнули в ответ, – одна – французская. Давай.
И отключились. Данка перешла было на форум-канал, но там уже фильтровали посторонних советчиков, очищая эфир для координации. Помочь она отсюда на самом деле ничем и никому не могла – да и собственные странности еще не закончились.
Вдруг затрещал воздух, как потрескивает вихревое поле скутера, поблизости начала приминаться трава, и вода пошла рябью – в направлении строго от Ушбы. Данку мягко оттолкнуло в сторону: с небес по крутой траектории ей чуть ли не под ноги грохнулся мужчина в ярком костюме-парусе. Гася остатки инерции, путаясь в стропах полураскрытого парашюта, он кувыркнулся в озеро и замер, распластавшись лицом вниз.
Данка, чертыхаясь, полезла в воду – плечи несчастного начали судорожно дергаться. Подняв кучу брызг, словно резвилась на черноморском пляже, девушка подбежала и перевернула парашютиста на спину, попыталась приподнять, но он встал сам.
Русый, загорелый, высокий, тонкий в талии и широкоплечий. Красавчик. Кроме свежей царапины на щеке и красных в уголках, из-за лопнувших капилляров, глаз – никаких видимых повреждений. И он радостно смеялся, а вовсе не бился в конвульсиях. Осмотрев разбитый комм на запястье, парашютист вытряхнул из него воду и беззаботно пожал плечами.
Бесшабашный вид, насыщенная расцветка снаряги, мокро провисшие крылья и волочащийся парашют – упавший смотрелся колоритно на фоне угрюмых серых скал и как-то подсознательно провоцировал на ответную улыбку.
Только радоваться было нечему.
Данка, стуча зубами – температура талой воды с ледника не располагала к купанию, – выбралась на берег и кивнула в сторону Ушбы:
– Ваша работа?
Парашютист посмотрел на гору, только не на кажущийся ожившим склон, а на два ее пика.
– Ага. Ровно посередине прошел! Еле высоты хватило – даже кокон активировался, – парень ударил по касательной ладонью о ладонь, изображая рикошет. – Рано сработал, думал, до земли батарея не дотянет. Пришлось парашютом подтормаживать.
– Идиот, – хмуро оборвала Данка.
Мужчина на мгновение озадачился, пожал плечами и улыбнулся еще шире:
– Вообще-то – Яр.
Девчонка у Яромира вызвала двоякое впечатление. Невысокая, с короткой стрижкой, она больше походила на подростка, чем на женщину – такую, как Лада или любая другая жительница Ирия. Но живое лицо, с трудом удерживаемое маской напускной серьезности, смешинки в уголках глаз, ямочки на щеках, энергетика – не позволяли отвести взгляд.
Зато внимание легко переключилось, когда новая знакомая стащила с себя ремни обвязки, а потом выскользнула из промокшего комбинезона, оставшись в плотно облегающем топе и не менее облегающих коротких шортах.
Ладная гуттаперчевая фигурка. Небольшая грудь и соски, горошинами выпирающие под тканью. Пресс, не такой рельефный, как у самого Яра, но четко очерченный. Точеные ноги с упругой мускулатурой. Яромир почувствовал, что, пялясь на все это, на тонкие линии шрамов на плечах и бедрах, на влажную, съежившуюся от холода кожу ее сверхплоского животика, бесстыдным образом возбуждается.
Не остудила даже нарочитая грубость девчонки, обозвавшей его идиотом. Отчасти ведь с ней нельзя не согласиться – Яр не имел права так рисковать своей жизнью. Но ведь гравимагнитные коконы для того и придуманы, чтобы обеспечивать безопасность даже в таких экстремальных ситуациях, не говоря, например, про серфинг на фронте лавины и прочие безобидные шалости.
Хотя, конечно, находиться внутри активированного кокона – удовольствие не из приятных.
Кстати, девчонка была без спасательного комплекта, что даже здесь, на таком простом маршруте, являлось грубым нарушением. Яр сам себе улыбнулся – сейчас на ней комплект выглядел бы явно лишним – и, когда девчонка юркнула в запасной комбез, с нарочитым сожалением вздохнул. Удостоившись еще одного хмурого взгляда.
– Яр – это имя, – добавил Яромир, дождавшись конца спектакля с переодеванием.
– Данка.
– Очень приятно. Не подскажете, Дана, где тут ближайшая «скакалка»?
– Дарина, – сморщив носик, поправила девчонка и махнула рукой в сторону ручья, вытекающего из озерца: – Вниз по долине, десять верст – Местиа. Там линейный трамп-порт, окно раз в неделю. На этой уже было. Наверно, вечером откроют аварийное.
– Почему? – не понял Яр.
Данка посмотрела на него, покачала головой, забралась на обшарпанное сиденье скутера и запустила генератор. Яромир вежливо кашлянул:
– А нам, может быть, по пути?
После секундной паузы девчонка кивнула на место посади себя и, не дождавшись, пока Яромир усядется поудобнее, рванула вниз так, что тот пожалел о разряженном коконе.
– Ничего себе! – прокомментировал пассажир, когда скутер наконец выскользнул из ущелья в изумрудную долину, по склонам гор усеянную каменными столбами сванских боевых башен.
Всю дорогу он старался держать язык за зубами, а руки стискивал исключительно на поручнях. Данка задала такой яростный темп спуска, что мыслей не возникало ухватиться за что-нибудь менее безопасное. Но, рискни пассажир все-таки переместить ладони ей, допустим, на талию, из дребезжащего скутера еще можно было выжать прыти – для увеличения центробежной силы на поворотах.
А башни… впервые оказавшись в Сванети и конкретно в Местиа, Данка тоже была покорена их первобытной энергетикой. Стройные и одновременно массивные, они подавляли своей тысячелетней историей, казались ровесницами, продолжением окружающих их гор. Спасибо ЮНЕСКО, накануне последней войны немало инвестировавшей в их консервацию.
– От кого они так оборонялись? – спросил Яр, не понимая фортификационной логики в разрозненности башен.
Данка круто заложила влево – на главную улицу Местиа – и сбавила скорость.
– Друг от друга.
– В смысле?
– Это Сванети. Цхэор… адат кровной мести.
Пассажир попробовал пошутить:
– Может, здесь и невест до сих пор воруют?
Самый первый инструктаж, полученный Данкой в Местиа, не касался правил безопасности на горных тропах. Заур, местный командир спасательного отряда, начал с того, что предупредил туристку полушутя: «Никогда не пей наедине с мужчиной. А если выпила, не садись с ним на одну лошадь. А если выпила и села – сама виновата».
