Текст книги "Пять рассказов о Гэллегере"
Автор книги: Генри Каттнер
Соавторы: Кэтрин Люсиль Мур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Но вы же нашли решение, – ошарашил его Джо.
– Что ты сказал?!
– Решение заложено во мне. После встречи с Броком вы нашли выход и воплотили его в моей конструкции. Возможно, сработало ваше подсознание.
Гэллегер хлебнул пива.
– Ну, а поконкретнее? В чем соль?
– Инфразвуковой сигнал, – объяснил робот. – Вы заложили в меня умение посылать инфразвуковой сигнал определенного уровня, который Брок должен транслировать в своих программах через неравномерные отрезки времени…
Инфразвук нельзя услышать. Но нельзя не ощутить. Сперва появляется слабая непонятная тревога, затем она усиливается и наконец перерастает в панику. Продолжается это недолго, но вкупе с ЭМП – эффектом массового присутствия – приводит к фатальным последствиям.
Владельцы домашних телевизоров «Вокс Вью» не ощутили ничего необычного. Выручала акустика. Ну, замяукала кошка, забеспокоилась собака. Люди, сидящие у своих телевизоров, не придавали этому большого значения. Ничего странного – усиление было минимальным.
Совсем иное – гнилые киношки, где нелегальные телевизоры «Вокс Вью» обслуживались усилителями «Магна»…
Сперва возникало малозаметное беспокойство. Но оно нарастало. Люди бросались к выходу. Они чего-то боялись, хотя, сами не знали, чего именно. Чувствовали лишь, что самое время сматываться.
Когда во время одной из трансляций «Вокс Вью» впервые применила инфразвуковой сигнал, во всех контрабандных театрах «Сонатбна» начались беспорядки. Посетители покидали кинозалы толпами, сшибая друг друга. Только Гэллегер, Брок, его дочка да двое техников знали, что причина – инфразвук такой тональности, которая больно бьет по Тонам и их нелегальному бизнесу.
Через час инфрасигнал повторился. Снова возникла паника, и снова опустели залы гнилых киношек.
Уже через несколько недель никакая сила не могла загнать человека в контрабандный театр. То ли дело у себя дома. Контрабандные театры пустовали, зато число желающих обзавестись телевизорами «Вокс Вью» резко возросло. Инфразвуковая атака принесла и второй, незапланированный результат: другой конец дубинки ударил и по легальным театрам «Сонатона». Произошло это самым простым образом. Никто не мог объяснить причину паники, которая охватывала посетителей контрабандных театров. Среди других причин наиболее правдоподобными считались клаустрофобия и массовое скопление людей.
В один прекрасный день некая Джейн Уидсон, дамочка вполне заурядная, посетила контрабандный театр. Когда последовал инфразвуковой сигнал, она в страхе бежала, как и остальные зрители, но при этом ее больно толкнули.
Вечер следующего дня Джейн решила провести в блестящем «Сонатон Вижу».
В самый разгар драматического представления она вдруг ощутила себя ничтожной пылинкой в окружении огромного скопления чуждых и враждебных людей. В страхе она подняла глаза к небу, и ей показалось, будто потолок падает на нее. Джейн ощутила мучительную, неодолимую потребность немедленно бежать отсюда. Она неистово завизжала, тем самым как бы подтолкнув тех из зрителей, которые уже испытали на себе действие инфразвукового сигнала.
К счастью, паника не привела к человеческим жертвам: законы о противопожарных мерах соблюдались неукоснительно, и двери театра, достаточно широкие, распахнулись все разом. Жертв не было, но как-то неожиданно все поняли, что у людей возник новый условный рефлекс – неприятие зрелищ вкупе с большим скоплением зрителей. Элементарная психологическая ассоциация…
Через четыре месяца о контрабандных театрах уже никто не вспоминал, а супертеатры «Сонатона» были закрыты по причине отсутствия зрителей. Элия и Джимми Тоны вошли в глубокое пике. Зато довольны были все, кто был связан с «Вокс Вью».
Все, кроме Гэллегера. Получив у Брока сногсшибательную сумму, он сразу же послал в Европу телефонный заказ на огромное количество пива в жестяных банках. Сейчас он валялся на своей кушетке в глубокой ипохондрии и дегустировал виски с едва заметной добавкой содовой.
Джо, как обычно, любовался движением своих механизмов.
– Джо!.. – позвал его Гэллегер слабым голосом.
– Слушаю. К вашим услугам. Что-нибудь угодно?
– К сожалению, ничего. В том-то и беда.
Гэллегер разыскал в кармане смятую телеграмму и перечитал ее. Телеграмма извещала, что пивоваренная промышленность Европы отныне пойдет в ногу со Штатами. Теперь пиво будет распространяться в стандартных и принятых во всем цивилизованном мире пластиколбах. Прощайте, жестянки!
Наступил век пластика. Даже для пива.
Для чего же теперь годен робот, созданный для откупоривания жестянок?
С глубоким вздохом Гэллегер приготовил себе очередную порцию, в которой наличие содовой носило чисто символический характер. Джо продолжал ломаться перед зеркалом.
Неожиданно он выкатил глаза, уставил их друг в друга и приступил к самогипнозу. Высвободив подсознание, он с новых позиций мог обозревать свои неисчислимые личные достоинства.
Гэллегер вздохнул еще печальнее.
В соседних кварталах завыли собаки. Ну и черт с ними.
Он выпил и заметно приободрился.
Через некоторое время, размышлял он, я запою «Фрэнки и Джонни». А почему бы на пару с Джо не образовать дуэт, какой еще не являлся миру – баритон вкупе с неслышимым инфразвуковым или ультразвуковым сопровождением. Это будет воистину неслыханная гармония.
Через несколько минут Гэллегер и его отставной консервный нож пели дуэтом. Под громкий собачий аккомпанемент.
Гэллегер Бис
Протирая затуманенные глаза, Гэллегер смотрел туда, где должен был находиться его двор, но вместо него видел невероятную дыру в земле. Дыра была большая. И глубокая. Достаточно глубокая, чтобы вместить в себя гигантское похмелье Гэллегера.
Гэллегер прикинул, не стоит ли посмотреть на календарь, но тут же решил, что лучше не надо. У него было такое чувство, что с начала попойки прошло несколько тысяч лет. Даже для человека с его практикой и возможностями выдул он много.
– Выдул, – пожаловался Гэллегер, доковыляв до дивана, на который тут же и повалился. – Лучше уж говорить «выхлестал», в этом слове больше экспрессии. Слово «выдул» напоминает мне духовой оркестр и автомобильные клаксоны, к тому же ревущие во всю мочь. – Слабой рукой он потянулся к алкогольному органу, но заколебался и решил сперва проконсультироваться со своим желудком.
Гэллегер: – Можно капельку?
Желудок: – Боже упаси!
Г.: – Наперсточек…
Ж.: – О-о-о!
Г.: – Но я должен выпить. У меня украли двор!
Ж.: – Жалко, что меня у тебя не украли.
В этот момент открылась дверь и на пороге появился робот, его колесики, шестеренки и прочие детальки быстро кружились под прозрачным корпусом. Гэллегер взглянул на него и тут же зажмурился, обливаясь холодным потом.
– Убирайся! – рявкнул он. – Будь проклят день, когда я тебя сделал. Твои крутящиеся кишки доведут меня до безумия.
– Ты лишен чувства прекрасного, – оскорбился робот. – На вот, я принес тебе пиво.
– Гмм… – Гэллегер взял из руки робота пластиколбу и жадно приник к ней. Холодный напиток с мятным вкусом приятно освежил горло. – А-ах! – вздохнул он, садясь. – Немного лучше. Совсем немного…
– Может, сделать тебе укол тиамина?
– У меня от него уже аллергия, – мрачно ответил Гэллегер. – Я одержим демоном жажды. – Он посмотрел на орган. – Может…
– К тебе какой-то полицейский.
– Какой-то… кто?
– Полицейский. Он ждет уже довольно долго.
– Да? – сказал Гэллегер и посмотрел в угол возле открытого окна. – А это что?
Штуковина походила на машину. Гэллегер разглядывал ее с интересом, с удивлением и с некоторым остолбенением. Не было никаких сомнений – он сам построил этот чертов ящик. Сумасшедший изобретатель Гэллегер именно так и работал. У него не было никакого технического образования, но по воле случая его подсознание было наделено истинной гениальностью. В трезвом виде Гэллегер был совершенно нормальным, хоть и несколько сумасбродным, но когда на просцениум выходило его демоническое подсознание, могло произойти все что угодно. Именно в пьяном угаре он сделал этого робота, а потом несколько дней пытался определить, для чего тот должен служить. Как выяснилось, он был почти бесполезен, но Гэллегер оставил робота у себя, несмотря на то, что тот обладал мерзкой привычкой: все время торчал перед зеркалом, с гордостью и самодовольством разглядывая свои металлические внутренности.
«Снова-здорово», – подумал Гэллегер, а вслух произнес: – Еще пива. И побыстрее.
Когда робот вышел, Гэллегер стащил свое худое тело с дивана, подошел к машине и с любопытством осмотрел ее. Машина не была включена. В открытое окно уходили какие-то светлые гибкие провода толщиной в палец, они неподвижно висели над краем ямы, там, где должен был находиться его двор. Заканчивались они… Гмм! Гэллегер втащил в комнату один провод и внимательно осмотрел его. Заканчивался он металлическим соплом и был полым. Странно.
Машина была метра два длиной и более всего походила на кучу металлолома. Во хмелю Гэллегер отличался склонностью к импровизации и, если не мог найти подходящего провода, хватал то, что попадалось под руку, будь то пряжа или вешалка для одежды. Это означало, что качественный анализ вновь созданной машины был нелегким делом. Что, например, означала эта нейлоновая утка, обмотанная проводами и сидящая на старой вафельнице?
– На этот раз, кажется, пронесло, – рассуждал Гэллегер. – Похоже, я ни во что не вляпался, как обычно. Ну, где там пиво?!
Робот торчал перед зеркалом, зачарованно разглядывая собственное нутро.
– Пиво? А, вот оно. Я на минутку остановился, чтобы взглянуть на себя.
Гэллегер наградил робота крепким ругательством, но банку взял. Он продолжал разглядывать стоявшее под окном устройство, его лошадиное лицо с торчащими скулами кривила гримаса изумления. Интересно, что она умеет делать?..
Из большой камеры – бывшего помойного ведра – выходили тонкие трубки. Ведро было сейчас плотно закрыто и лишь зигзагообразный провод соединял его с небольшим генератором или чем-то в этом роде. «Нет, – подумал Гэллегер, – генераторы должны быть больше. Как жалко, что у меня нет технического образования. Как же все это расшифровать?»
В машине было еще много всего, например, серая металлическая шкатулка. Гэллегер попытался вычислить ее объем в кубометрах и получил сто, что, конечно, было ошибкой, поскольку каждая сторона шкатулки была не более десяти сантиметров.
Крышка шкатулки была закрыта. Гэллегер временно отложил эту проблему и занялся дальнейшим осмотром. Загадочных устройств оказалось довольно много, а под конец он заметил диск сантиметров в десять диаметром и с канавкой по ребру.
– И все-таки, что она делает? Эй, Нарцисс!
– Меня зовут не Нарцисс, – обиженно ответил робот.
– У меня голова болит от одного взгляда на тебя, а ты еще хочешь, чтобы я помнил твое имя, – рявкнул Гэллегер. – Кстати, у машин и не должно быть имен. Ну-ка, иди сюда.
– Слушаю…
– Что это такое?
– Машина, – ответил робот, – но ей далеко до моей красоты.
– Надеюсь, она полезнее тебя. Что она, по-твоему, делает?
– Глотает землю.
– Ага. И потому на дворе дырка.
– Двора-то нет, – напомнил ему робот.
– Есть.
– Двор, – заявил робот, не совсем точно цитируя Томаса Вулфа, – это не только двор, но также и отрицание двора. Это встреча в пространстве двора и в пространстве его отсутствия. Двор – это конечное количество грязной земли, это факт, детерминированный отрицанием себя.
– Ты сам-то понял, что намолол? – спросил Гэллегер, желая и сам это узнать.
– Да.
– Отлично. Ну, хватит болтать о грязи. Я хочу знать, зачем я сделал эту машину.
– Вопрос не по адресу. Ты меня выключил на много дней и даже недель.
– Да, помню. Ты торчал перед зеркалом и не давал мне побриться.
– Это был вопрос артистической интегральности. Плоскости моего функционального лица гораздо конкретнее и экспрессивнее твоих.
– Слушай, Нарцисс, – сказал Гэллегер, стараясь держать себя в руках, – я пытаюсь узнать хоть что-нибудь. Могут понять это плоскости твоего хренова функционального мозга?
– Разумеется, – холодно ответил Нарцисс. – Я ничем не могу тебе помочь. Ты включил меня только сегодня утром, перед тем, как заснуть пьяным сном. Машина была уже закончена, но не включена. Я прибрал дом и принес тебе пиво, когда ты проснулся, как всегда, с похмелья.
– Ну так заткнись и принеси мне еще.
– А что с полицейским?
– О-о, совсем забыл. Гмм… Пожалуй, лучше поговорить с этим типом.
Нарцисс тихо вышел, а Гэллегер подошел к окну и еще раз взглянул на невероятную дыру. Почему? Откуда? Он попытался вспомнить, разумеется, без толку. Его подсознание, конечно, знало ответ, но надежно хранило его. Ясно было, что он не сделал бы эту машину без важной причины. Впрочем, так ли? Его подсознание обладало собственной логикой, причем довольно своеобразной и запутанной. Нарцисс, например, был всего лишь консервным ножом.
Робот вернулся. Следом за ним в комнату вошел мускулистый молодой человек в хорошо скроенном мундире.
– Мистер Гэллегер? – спросил он.
– Да.
– Мистер Гэллоуэй Гэллегер?
– И снова я вынужден ответить утвердительно. Чем могу служить?
– Вы можете принять эту повестку в суд, – ответил фараон и вручил Гэллегеру сложенный вдвое листок бумаги.
Запутанная юридическая фразеология мало что сообщила Гэллегеру.
– А кто такой этот Делл Хоппер? – спросил он. – Я никогда о нем не слышал.
– Это уже не мое дело, – буркнул полицейский. – Повестку я доставил, и на этом моя роль кончается.
Он вышел, оставив Гэллегера таращиться на бумагу.
Высмотрел он в ней немного.
Наконец, не придумав ничего лучшего, он переговорил по видеофону с адвокатом, соединился с картотекой юристов и узнал, что юрисконсультом Хоппера является некий Тренч, шишка из Законодательного Собрания. Тренч располагал взводом секретарш для ответов на звонки, но с помощью угроз, уговоров и прямой лжи Гэллегеру удалось связаться с самим шефом.
На экране появился седой, худой и засушенный человечек с коротко подстриженными усами. Голос у него был пронзительный, как полицейская сирена.
– В чем дело, мистер Гэллегер?
– Видите ли, – начал изобретатель, – мне только что принесли повестку…
– Значит, она уже у вас? Прекрасно.
– Что значит «прекрасно»? Я понятия не имею, в чем дело.
– Да-ну? – притворно изумился Тренч. – Попробую освежить вашу память. У моего клиента мягкое сердце, и он решил не обвинять вас в обмане, угрозе применения силы, нападении и избиении. Он просто хочет вернуть свои деньги или получить то, что ему причитается.
Гэллегер закрыл глаза.
– Он х-хочет? А я… гмм… я его оскорбил?
– Вы назвали его, – сказал Тренч, заглянув в толстый блокнот, – тараканом на утиных ногах, вонючим неандертальцем и грязной коровой. Кроме того, вы его пнули.
– Когда это было? – прошептал Гэллегер.
– Три дня назад.
– Гм… вы что-то говорили о деньгах?
– Тысяча кредитов аванса, которые он вам уплатил.
– В счет чего?
– В счет заказа, который вы должны были выполнить. Детали мне не сообщили. Я знаю лишь, что вы не только не выполнили заказ, но и отказались вернуть деньги.
– Ой-ой-ой! А кто такой этот Хоппер?
– Делл Хоппер, владелец «Хоппер Энтерпрайсиз». Но вам, конечно, все это известно. Встретимся в суде, мистер Гэллегер. А сейчас извините, я занят. Я сегодня выступаю обвинителем по некоему делу и, надеюсь, что подсудимый получит изрядный срок.
– А что он натворил? – слабым голосом спросил Гэллегер.
– Обычное дело о нападении и побоях, – ответил Тренч. – До свидания.
Когда лицо адвоката исчезло с экрана, Гэллегер схватился за голову и потребовал пива. Потягивая пиво из пластиколбы со встроенным охладителем, он просмотрел корреспонденцию. Ничего. Никаких следов.
Тысяча кредитов… он не помнил, как получал их. Может, что-то найдется в приходной книге…
И верно, нашлось. Под разными датами двухнедельной давности значилось:
Получ. Д. Х. – зак. – ав. – 1000 к.
Получ. Дж. У. – зак. – ав. – 1500 к.
Получ. Толстячок – зак. – ав. – 800 к.
Три тысячи триста кредитов! А на счету – ни следа этой суммы. Там нашлась только запись о выплате семисот кредитов, после чего на счету осталось еще всего пятнадцать. Гэллегер застонал и вновь обыскал стол. Под пресс-папье оказался конверт, а в нем – акции, как обычные, так и привилегированные, какой-то фирмы под названием «Любые Задания». Сопроводительное письмо подтверждало получение четырех тысяч кредитов, на каковую сумму мистеру Гэллоуэю Гэллегеру и были отправлены акции, согласно заявке…
– Проклятье, – пробормотал Гэллегер.
Он продолжал сосать пиво. В голове был полный кавардак. Неприятности надвигались сразу с трех сторон. Делл Хоппер заплатил ему тысячу кредитов, чтобы он что-то там сделал. Кто-то с инициалами Дж. У. заплатил за то же самое полторы тысячи. А скряга Толстячок дал всего восемьсот кредитов аванса.
За что?
Только безумное подсознание Гэллегера могло ответить на этот вопрос. Это оно, проклятое, заключило договоры, собрало деньги, опустошило банковский счет Гэллегера, практически ликвидировав его, и на кой-то черт купило акции фирмы «Любые Задания». Ха-ха!
Гэллегер вновь уселся перед видеофоном и связался, со своим маклером.
– Эрни?
– Привет, Гэллегер, – сказал Эрни, глядя в камеру над столом. – Что случилось?
– Слушай, я в последнее время покупал какие-то акции?
– Конечно. «Любые Задания».
– Ну, так я хочу их продать. Мне нужны деньги, причем быстро.
– Подожди минутку. – Эрни нажал несколько кнопок. На стене-экране высветился текущий курс акций.
– Ну и как?
– Ничего не выйдет. Падают, как в бездонный колодец. Просят четыре, а дают вообще нисколько.
– А я за сколько купил?
– За двадцать.
Гэллегер взвыл, как подстреленный волк.
– Двадцать?! И ты мне позволил?
– Я пытался тебя переубедить, – устало произнес Эрни. – Говорил, что эти акции падают. Есть у них какая-то закорючина в строительном контракте, не знаю точно, какая. Но ты сказал, что у тебя точные сведения. Что мне было делать?
– Бить меня по голове, пока не поумнею, – сказал Гэллегер. – Ну да ладно, итак уж слишком поздно. Есть у меня еще какие-нибудь акции?
– Сто штук «Марсианской Бонанзы».
– Сколько дают?
– За все кредитов двадцать пять.
– Ясненько. Ну, пока, старина. – И Гэллегер отключился.
Почему, за каким чертом он купил эти акции?
Что он наобещал Деллу Хопперу, владельцу «Хоппер Энтерпрайсиз»?
Кто такие Дж. У. (тысяча пятьсот кредитов) и Толстячок (восемьсот кредитов)?
Почему вместо двора на дворе дыра?
Что это за машину построило его подсознание и зачем?
Он нажал кнопку информации на видеофоне и крутил диск до тех пор, пока не нашел номер «Хоппер Энтерпрайсиз». Гэллегер набрал его.
– Я хочу поговорить с мистером Хоппером.
– Ваша фамилия?
– Гэллегер.
– Пожалуйста, обратитесь к нашему юрисконсульту, мистеру Тренчу.
– Я уже говорил с ним, – сказал Гэллегер. – Послушайте…
– Мистер Хоппер занят.
– Передайте ему, – поспешно бросил Гэллегер, – что я выполнил заказ.
Это подействовало. На экране появился Хоппер – настоящий буйвол с гривой седых волос, черными как уголь глазами и носом, похожим на птичий клюв. Нацелясь выступающим подбородком в экран, он рявкнул:
– Гэллегер?! Еще бы немного и я… – Он вдруг сменил тон. – Ты говорил с Тренчем, да? Я знал, что это поможет. Знаешь, что я за пару пустяков могу тебя посадить?
– Ну, может быть…
– Никаких «может быть»! Ты думаешь, я лично хожу ко всем полудуркам-изобретателям, которые что-то для меня делают? Если бы мне не прожужжали уши, что ты, мол, лучший в этом деле, ты бы давно уже сидел!
«Изобретатель»?
– Дело в том, – осторожно начал Гэллегер, – что я был болен…
– Брехня! – отмахнулся Хоппер. – Ты был пьян хуже свиньи. А я не плачу за пьянство. Может, ты забыл, что эта тысяча только аванс, а будет еще девять?
– Э-э… нет. Гмм… девять тысяч?
– Плюс премия за быстрое выполнение заказа. Ты еще можешь ее получить. Прошло всего две недели, ты очень вовремя вышел из запоя. Я уже присмотрел несколько заводов, а мои люди ищут по всей стране хорошие зрительные залы. Это годится для небольших аппаратов, Гэллегер? Постоянный доход будет от них, а не от крупных залов.
– Грррммффф, – поперхнулся Гэллегер. – Но…
– Это у тебя? Я уже еду посмотреть.
– Подождите! Я бы хотел еще кое-что дополнить…
– Мне нужна только идея, – сказал Хоппер. – Если она хороша, все остальное – мелочи. Я позвоню Тренчу, пусть отзовет иск. Сейчас приеду.
И он выключил связь.
Гэллегер взревел, требуя еще пива.
– И бритву, – добавил он, когда Нарцисс выходил из комнаты. – Хочу перерезать себе горло.
– Это еще зачем? – спросил робот.
– Чтобы развлечь тебя, зачем же еще? Давай, наконец, пиво!
Нарцисс принес банку.
– Не понимаю, что тебя так беспокоит, – заметил он. – Не лучше ли забыться в экстазе, созерцая мою красоту.
– Бритва лучше, – угрюмо ответил Гэллегер. – Гораздо лучше. У меня трое клиентов, из которых двоих я вообще не помню, и все заказали у меня что-то, чего я тоже не помню. Ха!
Нарцисс задумался.
– Попробуй индуктивный метод, – предложил он. – Эта машина…
– Ну, что «эта машина»?
– Когда ты получаешь заказ, то обычно напиваешься до такого состояния, в котором твое подсознание одерживает верх над сознанием и само делает все что нужно. А потом ты трезвеешь. Вероятно, и сейчас было то же самое. Ты сделал машину или нет?
– Ну, сделал, – согласился Гэллегер. – Только для кого? Я даже не знаю, на что она.
– Ты можешь включить ее и проверить.
– Верно… Что-то я поглупел сегодня.
– Ты всегда глупый, – убежденно сказал Нарцисс. – И уродливый. Чем дольше я созерцаю свою красоту, тем большую жалость испытываю к людям.
– Заткнись! – рявкнул Гэллегер, но тут же успокоился, понимая, что спорить с роботом бессмысленно.
Подойдя к таинственной машине, он еще раз оглядел ее. Никаких новых идей не возникло.
У машины был переключатель, который Гэллегер и переключил. Зазвучала песенка о больнице Святого Джекоба: «…я увидел свою дражайшую на мраморном столе…»
– Все ясно, – сказал Гэллегер, снова накаляясь. – Кто-то заказал мне граммофон.
– Минуточку, – Нарцисс вытянул руку. – Выгляни в окно.
– Ну, и что там?
Гэллегер перегнулся через подоконник, да так и застыл. Ничего подобного он не ожидал. Пучок трубок, отходящих от машины, оказался невероятно эластичным. Трубки вытянулись до самого дна ямы, метров на десять, и двигались, как пылесосы на лугу. Они мелькали с такой скоростью, что Гэллегер видел лишь смазанные контуры. Выглядело это так, словно Медуза Горгона, страдающая пляской Святого Витта, заразила ею своих змей.
– Смотри, как носятся, – задумчиво сказал Нарцисс, всей своей тяжестью налегая на Гэллегера. – Вот потому и дыра. Они пожирают землю.
– Верно, – согласился конструктор, отодвигаясь от робота. – Вот только зачем? Земля… гмм. Сырье. – Он взглянул на машину, которая как раз выводила:
«…есть ли где-нибудь на свете другой такой жеребец…»
– Собранная земля попадает в бывшее помойное ведро, – рассуждал Гэллегер, внимательно глядя на машину. – А что потом? Бомбардировка электронами? Протоны, нейтроны, позитроны… жаль, не знаю, что это такое, – жалобно закончил он.
– Позитрон – это…
– Ничего не говори, – попросил Гэллегер. – Ни к чему мне лишние семантические трудности. Я хорошо знаю, что такое позитрон, только не увязываю этого с названием. Я постиг только его сущность, неизреченную, так сказать.
– Но можно выразить его протяженность, – заметил Нарцисс.
– Это не для меня. Как сказал Шалтай-Болтай, это еще вопрос, кто здесь хозяин. В моем случае это слова. От этих чертовых словечек у меня мурашки по коже бегают. Я просто не улавливаю их значения.
– Ну и глупо, – сказал робот. – «Позитрон» – слово со вполне ясным значением.
– Возможно, для тебя. А для меня в этом смысла не больше, чем в шайке парней с рыбьими хвостами и зелеными усами. Вот почему я никогда не мог понять, что творит мое подсознание. Приходится использовать символическую логику, а символы… В общем, заткнись! – потребовал вдруг Гэллегер. – Чего это ради я буду спорить с тобой о семантике?
– Ты сам начал, – сказал Нарцисс.
Гэллегер одарил робота неприязненным взглядом и вновь повернулся к загадочной машине, продолжавшей пожирать землю и петь о больнице Святого Джекоба.
– Интересно, почему она играет именно эту песню?
– Но ведь ты всегда поешь ее в пьяном виде, разве не так? Особенно в ванной.
– Мне это ничего не говорит, – буркнул Гэллегер и начал изучать машину.
Устройство работало гладко, быстро, выделяя большое количество тепла и слегка дымя. Гэллегер нашел отверстие для смазки, схватил старую масленку и капнул из нее. Дым исчез, а вместе с ним пропал слабый запах паленого.
– Из нее ничего не выходит, – сказал Гэллегер после долгой паузы.
– А там? – показал робот.
Гэллегер осмотрел быстро вращающийся диск с канавкой. Сразу за ним на гладкой поверхности трубки виднелось небольшое круглое отверстие. Однако не было заметно, чтобы из трубки что-то выходило.
– Передвинь выключатель, – сказал Гэллегер, и Нарцисс выполнил распоряжение. Отверстие закрылось – диск остановился. Тут же все прекратилось. Музыка стихла, щупальца, протянутые за окно, перестали мельтешить и сократились до своей прежней длины.
– Гмм, конечного продукта явно нет, – отметил Гэллегер. – Машина пожирает землю и целиком усваивает ее. Это не имеет смысла.
– Не имеет смысла?
– Естественно. В земле присутствуют различные элементы: кислород, азот… Под Нью-Йорком есть гранит, значит, есть и алюминий, натрий, кремний… много всякого. Ни один вид физических или химических реакций не объясняет такого эффекта.
– Значит, машина должна что-то производить?
– Разумеется, – сказал Гэллегер. – Я был бы гораздо спокойнее, если бы она что-то производила. Хотя бы грязь.
– А музыка? – обратил его внимание Нарцисс. – Конечно, если этот вой можно назвать музыкой.
– Даже мое безумное воображение отвергает подобную чушь! – с жаром возразил конструктор. – Согласен, мое подсознание слегка повернуто, но оно логично, пусть и по-своему. Оно ни за что не построило бы машину для превращения земли в музыку, даже если бы это было возможно.
– Но она же превращает, разве нет?
– Ничего подобного! Интересно, что заказал мне Хоппер? Он все время болтал что-то о заводах и зрительных залах.
– Он сейчас сам будет, – сказал Нарцисс. – У него и спросишь.
Гэллегер не ответил. Он прикинул, не потребовать ли еще пива, но передумал и вместо этого сел к органу, чтобы смешать себе путную выпивку. Потом уселся на генераторе, носившем многозначительное название «Чудовище». Разочарованный результатом, пересел на второй генератор, поменьше, по прозвищу «Тарахтелка».
Обычно Гэллегеру лучше думалось на «Тарахтелке».
Выпивка смазала его мозг, уже довольно плотно затянутый парами алкоголя. Машина без конечного продукта… земля, превращающаяся в ничто. Гмм. Материя не может исчезать, как кролик в шляпе фокусника, она должна куда-то деваться. Превращаться в энергию?
Скорее всего, нет. Машина не производила энергии. Провода и штепсели доказывали, что для работы машине требовалось электричество.
Итак…
Что «итак»?
Попробуем с другой стороны. Подсознание Гэллегера – Гэллегер Бис – построило это устройство по какой-то логически объяснимой причине, усиленной поступлением трех тысяч кредитов. Эту сумму он получил от трех разных людей, и должен был сделать, скорее всего, три разные вещи. Которая из них подходила к этой машине?
Составим уравнение. Назовем А, В и С. Примем назначение машины – разумеется, не ее саму, за X. Тогда А, или В, или С = X. Нет, не совсем. Символ А представляет не Делла Хоппера, а лишь то, что ему нужно, и не определяет назначение машины.
Или, может, то, что нужно таинственному Дж. У. или не менее таинственному Толстячку.
Хотя Толстячок был чуть менее таинственным. У Гэллегера имелась тут подсказка, впрочем, непонятно, стоящая ли чего-либо. Если Дж. У. это В, в таком случае Толстячок будет С плюс жировая ткань. И что получим?
Жажду и шум в голове.
Гэллегер потребовал еще пива, оторвав Нарцисса от зеркала. Он постучал пятками по «Тарахтелке», скривился, прядь черных волос упала ему на глаза.
Тюрьма?
Нет, где-то должно быть другое решение. Например, акции «Любого Задания». Зачем Гэллегер Бис купил их на четыре тысячи, если они падали?
Если бы он мог найти ответ на это, возможно, он бы ему помог. Гэллегер Бис не делал ничего просто так. А кстати, что за фирма эти «Любые Задания»?
Он включил в видеофоне информатор Манхеттена. К счастью «Любые Задания» оказались корпорацией, зарегистрированной государством, и имели конторы на острове. На экране появилось трехмерное объявление:
ЛЮБЫЕ ЗАДАНИЯ
МЫ ДЕЛАЕМ ВСЕ
ВИД RED 4-1400-М
Итак, у него есть номер видеофона фирмы, это уже кое-что. Когда он начал набирать RED, в дверь позвонили. Нарцисс неохотно оторвался от зеркала и пошел открывать. Вернулся он в компании похожего на бизона мистера Хоппера.
– Прости за опоздание, – загремел Хоппер. – Мой шофер поехал на красный свет, и какой-то фараон нас остановил. Пришлось на него наорать.
– На шофера?
– На фараона, конечно. Ну и где оно у тебя?
Гэллегер облизнул зубы. Неужели Гэллегер Бис действительно пнул под зад этого огроменного типа? Это была неприятная мысль.
Он указал на машину.
– Вот…
Оставалось надеяться, что именно Хоппер заказывал машину, которая пожирает землю.
Глаза Хоппера округлились от удивления. Он искоса глянул на Гэллегера, потом подошел к машине и осмотрел ее со всех сторон. Он выглянул в окно, но, видимо, яма не очень его заинтересовала. Наконец повернулся к Гэллегеру.
– Это она и есть? Совершенно новый принцип?
И снова никаких подсказок. Гэллегер выдавил слабую улыбку. Хоппер продолжал таращиться на него.
– Ладно, – сказал он. – И как ею пользоваться?
Гэллегер ухватился за соломинку.
– Лучше я вам покажу, – предложил он, подошел к окну и передвинул рычажок. Машина тут же запела «Больницу Святого Джекоба», щупальца удлинились и начали пожирать землю. Дырка в трубке открылась, диск с канавкой закружился.
Хоппер ждал.
– Ну и что? – сказал он наконец.
– Вам не нравится?
– Откуда мне знать? Я даже не знаю, что она делает. Экрана нет?
– Разумеется, есть, – сказал Гэллегер, совершенно сбитый с толку. – Он в этом цилиндре.
– Где?! – Хоппер набычился. – В этом цилиндре?
– Угу.
– За… – похоже было, что Хоппер сейчас задохнется. – За каким дьяволом он там? Ведь у человека нет рентгеновских глаз!
– А должны быть? – пробормотал Гэллегер, совершенно запутавшись. – Вы хотели экран для рентгеновских глаз?
– Ты все еще пьян! – рявкнул Хоппер. – Или совсем спятил.
– Подождите минутку. Может, я ошибся…
– Ошибся?!!
– Скажите мне только одно: что я должен был для вас сделать?
Хоппер трижды вдохнул и выдохнул.
– Я спросил тебя, – произнес он холодным, размеренным голосом, – можешь ли ты разработать метод проекции трехмерного изображения, которое будет видно под любым углом – спереди, сзади или сбоку – без искажения. Ты сказал, что сможешь, и я дал тебе тысячу кредитов аванса. Я уже присмотрел несколько фабрик, чтобы можно было сразу же начать производство, мои люди ищут подходящие зрительные залы, я планирую кампанию по продаже приставок к домашним телевизорам. А сейчас, мистер Гэллегер, я пойду к своему юрисконсульту и скажу ему, чтобы он прижал тебя как следует.
