Текст книги "Морской путь в Индию"

Автор книги: Генри Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Г. Xарт
МОРСКОЙ ПУТЬ В ИНДИЮ

РАССКАЗ

О плаваниях и подвигах

португальских мореходов,

а также о жизни и времени

ДОНА ВАСКО ДА ГАМЫ,

адмирала,

Вице-короля Индии и графа Видигейры

* * *

Henry Hart

Sea Road to the Indies

An account of the voyages and exploits

of the Portuguese navigators, together with the life and times

of Dom Vasco Da Gama,

Capitão-Мór, Viceroy of India and Count of Vidigueira

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

Свою книгу Харт назвал «Морской путь в Индию». Но задача его, как он сам раскрыл ее в подзаголовке, была шире: не только дать «рассказ о плаваниях и подвигах португальских мореходов» – от первых экспедиций, организованных Генрихом Мореплавателем, до последней экспедиции Васко да Гамы, но также и описание «жизни и времени дона Васко да Гамы». Следует отдать справедливость Харту: с этой задачей он справился гораздо лучше, чем любой из его предшественников – историков географических открытий XIX–XX веков или литераторов.

Автор книги – американец, по специальности востоковед, уже на склоне лет взялся за историко-географические темы.

Харт не работал в португальских архивах, в которых, несомненно, хранится много еще не опубликованных документов, освещающих заокеанскую экспансию португальцев XV–XVI веков. Но он, по-видимому, широко использовал значительную часть имеющейся обширной литературы на семи западноевропейских языках, опубликованной в течение пяти столетий – от «Хроники открытия и завоевания Гвинеи» Г. И. Азурары (современника Генриха Мореплавателя) до работ нашего времени.

В подавляющем большинстве случаев факты, сообщаемые автором, критически проверены (сравнительно редкие ошибки оговорены нами в примечаниях). В результате получилась – несмотря на небольшой объем книги – капитальная сводка всего того, что нам известно о жизни Васко да Гамы и о его трех экспедициях, особенно – о первой, которая сыграла важную роль не только в португальской, но и в мировой истории.

Менее полон фактический материал, собранный автором о португальских предшественниках Васко да Гамы. Правда, Харт достаточно подробно (и вполне правдиво) осветил деятельность таких замечательных предшественников Гамы, как Альвизе да Мосто (иначе Кадамосто – венецианец на португальской службе), Диогу Кан и Бартоломеу Диаш. Но он лишь бегло упоминает о других мореплавателях, которые положили начало португальской экспансии в южном направлении, исследовали и нанесли на сравнительно точные (для XV века) карты побережье Западной Африки от Гибралтарского пролива до экватора, отдельные острова и целые архипелаги в субтропической и тропической зонах Атлантического океана.

Некоторые из этих островов были очень важными этапами на португальских морских путях последовательно – к тропической Западной Африке, к. Экваториальной и Южной Африке, а в конце XV века и в XVI веке – к «Индиям». Кроме того, плавания от метрополии к островам северной субтропической Атлантики, к Мадейре и Азорским островам, освоенным уже португальцами, были для них «школой мореплавания», и именно эту школу прошли те кадры моряков, без которых ни один, даже самый талантливый из португальских мореходов (Бартоломеу Диаш) не мог бы добиться таких блестящих успехов.

Харт сознательно ограничил тему первого раздела своей книги рассказом только о португальских путешественниках (включая сюда Кадамосто) и только о тех из них, которые стремились к Индии морским путем, вокруг Африки[1]1
  Единственное исключение, опять-таки вполне оправданное, представляет подробное описание скитаний по суше и морям Перу Ковильяна, который совершил путешествие в Индию в восточном направлении.


[Закрыть].

Этим самоограничением объясняется то, что автор обошел ряд известных европейских путешественников – не португальцев (кроме Марко Поло), посещавших Индию задолго до Ковильяна, в XIII–XIV веках, и много лет живших в этой стране: итальянцев Джованни Монтекорвино, Одорико из Порденоне, Джованни Мариньолли и каталонского монаха Иордана. Ничего не говорит он о замечательных путешественниках в Индию XV века, в том числе об итальянце Никколо Конти и русском Афанасии Никитине, о котором Харт, конечно, знал, хотя бы по английскому переизданию книги «Хождения за три моря» в специальном сборнике известной серии общества Хаклюйта[2]2
  «Индия в XV веке». Сборник рассказов о путешествиях в Индию до открытия мыса Доброй Надежды. Издание общества Хаклюйта, серия I, № 22, 1858.


[Закрыть]. Ничего не говорит автор также и о таком выдающемся путешественнике, современнике Васко да Гамы, как итальянец Лодовико Вартема.

Этим же самоограничением объясняется умолчание Харта о тех португальских мореплавателях – современниках Васко да Гамы, которые в самом начале XVI века стремились «открыть» Индию не тем путем, который проделал Гама, а западным морским путем – в обход с севера или с юга земель, только что открытых за Атлантическим океаном испанцами. Читатель не найдет в предлагаемой книге рассказов ни о братьях Кортириалах – Гашпаре и Мигеле, – пропавших без вести в поисках северо-западного пути, ни об искавшей в те же годы (1501–1502) юго-западный путь в Индию «анонимной» португальской экспедиции, участие в которой (действительное или мнимое) принесло такую незаслуженную и необычайную славу Америго Веспуччи («Новый Свет» назван его именем – Америка).

Итак, Харт очень последовательно проводит свою линию: он описывает, кроме самого Гамы и его спутников, только тех португальцев, которые либо были его прямыми предшественниками в поисках морского пути в Индию вокруг Африки, либо действовали в Индии в промежутках между тремя экспедициями Гамы.

* * *

Харт дает убедительные, исторически верные портреты португальских рыцарей первоначального накопления, их вдохновителя – привца Генриха Мореплавателя и королей Жуана II и Мануэла «Счастливого».

Автор правильно отмечает, что инициатором португальской торговли неграми-рабами был именно Генрих Мореплаватель. Для его характеристики Харт приводит почти полностью из «Хроники» Азурары потрясающий рассказ о распродаже им большой партии рабов – рассказ, который действительно «не нуждается ни в украшениях, ни в комментариях»[3]3
  Буржуазные историки географических открытий обычно дают из этого известного рассказа Азурары только такие извлечения, которые не набрасывают тени на «благочестивого» принца Генриха, но отмечают его личное бескорыстие.


[Закрыть]. Правда, Харт при этом прибегает к некоторой словесной ретушевке, не решаясь порвать с реакционной буржуазной исторической традицией – рисовать монашествующего принца как бескорыстного рыцаря без страха и упрека; он стремится оградить принца от справедливых упреков в лицемерии и бессердечии ссылкой на «истинный дух века». Но после ознакомления с сообщением Азурары (очевидца этих событий) о том, какое негодование вызвала распродажа рабов среди людей, которые «кормились трудами своих рук», эта ссылка выглядит явной натяжкой: ведь и эти простые люди были детьми своего века.

Ярко реалистически обрисован Васко да Гама, об исключительной жестокости которого автор говорит в различных местах своей книги. Харт оставляет Гаме только одну гуманную черту – нежную привязанность к его старшему больному брату Паулу. В этом отношении Харт не отходит от исторической правды. Но его можно упрекнуть в другом – в переоценке Гамы как мореплавателя.

Никак нельзя согласиться с автором, что плавание Васко да Гамы в 1498–1499 годах «было, по всей вероятности, величайшим подвигом в области морских путешествий, известных до того времени». Нельзя определять заслуги мореплавателя количеством пройденных им миль и длительностью путешествия. Как мореход, Гама, несомненно, уступает – из португальцев – БартоломеуДиашу; как первооткрыватель – тому же Диашу и его предшественнику Диогу Кану, который прошел все ранее неизвестное европейцам и арабам побережье Западной Африки – от экватора до тропика Козерога – и попутно открыл и исследовал устье великой африканской реки Конго. Но, несколько увлекшийся своим героем, автор не только отодвигает на задний план этих выдающихся португальских мореплавателей – Кана и Диаша, но ставит Васко да Гаму выше даже Христофора Колумба.

Направляясь в Индию, Гама избрал в Атлантическом океане наиболее удачный путь, уклонившись далеко к западу, лишь потому, что воспользовался указаниями о ветрах и течениях своих предшественников, в том числе Бартоломеу Диаша. Что касается его пути уже в пределах Индийского океана, то там Гама двигался вдоль еще не известного ни европейцам, ни арабам восточного побережья Африки лишь на участке от бухты Алгоа до острова Мозамбик. Если при этой оценке в качестве критерия брать пройденную дистанцию, как это сделал Харт, то и в таком случае неизвестный ранее участок юго-восточного побережья Африки, открытый Гамой, не превышает участка западного побережья Африки, открытого Каном. Северный же отрезок восточного побережья Африки – от острова Мозамбик до Момбасы – Гама прошел с помощью (правда, недоброжелательной) арабских лоцманов. Наконец, в Малинди ему удалось получить в помощь самого опытного арабского кормчего и крупного ученого того времени – Ахмеда ибн Маджида[4]4
  Только в XX веке европейские арабисты оценили этого замечательного ученого навигатора; особенную роль в его высокой оценке сыграл покойный академик И. Ю. Крачковский См его последнюю, посмертно опубликованную статью «Морская география в XV – XVI веках у арабов и турок», Географический сборник АН СССР, III, M. – Л., 1054


[Закрыть], который и довел его корабли до Индии.

Напротив, Христофор Колумб, пересекавший Атлантический океан во время своей первой экспедиции в субтропической и тропической зонах северного полушария (на пути на запад) и в умеренно-теплой зоне (на обратном пути), не имел никаких предшественников и руководствовался – как вскоре выяснилось – лишь «умозрительными» указаниями и фантастическими картами. К тому же суда Колумба были гораздо хуже судов Гамы, а команды на них, наспех навербованные, не могли идти в сравнение с командами на судах Гамы. Да и не могли тогда испанские моряки (даже лучшие из них – баски), знакомые, как правило, только с каботажным плаванием, иметь выдержку и опыт португальских моряков конца XV века.

* * *

Читатель, интересующийся эпохой великих географических открытий, не найдет в книге Харта удовлетворительного ответа на ряд важных вопросов.

Первый, наиболее важный вопрос: каковы были действительные исторические причины португальской морской и колониальной экспансии XV–XVI веков? Для советского читателя менее всего приемлемы те объяснения причин португальской экспансии, которые автор приводит в первой главе своей книги.

Конечно, то несомненное обстоятельство, что «португальский народ является народом чрезвычайно смешанного расового происхождения», никакого отношения не имеет к «стремлению к открытиям и вторжениям, к исследованию и заселению стран, где жители были сплошь темнокожими».

Нельзя также объяснять, как это делает автор, заокеанскую экспансию португальцев в XV веке географическим положением их страны, при том же подразумевая под этим лишь естественные условия: это положение создавало лишь возможности морских открытий и колониальных захватов португальцев.

Автор сам чувствует, что два выделенных им момента – смешанное происхождение португальцев и географическое положение их страны – явно недостаточны для объяснения причин и хода португальской заморской экспансии. Поэтому он бегло говорит о возникновении Португальского государства и перечисляет основные (общеизвестные) моменты, характерные для его дальнейшего развития и расширения: «укрепление королевской власти, подчинение ей феодальных сеньоров, войны с маврами, усиление католицизма…»

Однако ни один из перечисленных им моментов не объясняет, почему же именно Португалия первой из западноевропейских держав начала заокеанскую колониальную экспансию.

Особенности исторического развития Португалии, выделившие ее среди пиренейских государств того времени, состояли в следующем.

Португалия почти на два с половиной столетия раньше, чем соседняя Кастилия, завершила Реконкисту – освобождение страны от арабо-берберских завоевателей[5]5
  Завершение Реконкисты Португалией – в 1249 году (завоевание южной области Алгарви); Кастилией в союзе с Арагоном – в 1492 году (завоевание последнего испано-мавританского государства – Гранады)


[Закрыть]. В связи с этим королевская власть, опиравшаяся на городскую буржуазию главным образом приморских городов – Лиссабона и Порту (Опорто) – и мелкопоместных дворян (фидалгу), раньше, чем в других пиренейских государствах, подчинила себе местное духовенство и превратила его в орудие борьбы за абсолютизм. Опираясь на всех трех союзников, португальские короли раньше, чем испанские, сломили власть крупных феодалов.

В интересах своих собственных и в интересах своего союзника – буржуазии приморских городов – королевская власть уже в начале XIV века (Диниш I) энергично развивала кораблестроение и создала значительный военный флот. В XIV веке португальские торговые корабли посещали не только кастильские и французские порты, но через Ламанш доходили до нидерландских портов и поддерживали постоянную торговую связь с важнейшими портовыми городами южной Англии. А на юго-западе, в субтропической полосе Атлантики, португальские корабли посещали Канарские острова. В последней четверти XIV века Португалия окончательно отстояла свою независимость от Кастилии (в 1385 году, после победоносной для португальцев битвы при Алжубарроте), а в XV веке даже вмешивалась в междоусобные войны в самой Кастилии.

В результате в начале XV века на крайнем юго-западе Европы, у Атлантического океана, сложилась в лице Португалии сильная морская держава, в которой все господствующие группы населения были заинтересованы в дальнейшей морской экспансии.

Эта экспансия ничего не сулила в восточном направлении, на Средиземном море, где очень сильны были каталонцы, генуэзцы и венецианцы, перехватившие всю торговлю Индии (шедшую в основном через Египет) с Европой. На северо-западе Европы – на Северном и Балтийском морях – господствовал мощный Ганзейский союз, который к этому времени достиг наивысшего расцвета. На западе простирался неразведанный Атлантический океан, непосредственно за которым, как тогда думали, лежали богатые азиатские страны. Португальцы, по крайней мере в первой четверти XV века, предпринимали поиски и в этом направлении, что привело лишь к вторичному открытию небольших необитаемых Азорских островов и к их медленной колонизации (начиная с 1445 года). Широкие перспективы открывало для португальцев только одно – единственно оставшееся – южное направление вдоль побережья Африканского материка[6]6
  Интенсивной морской экспансии в этом направлении предшествовала попытка завоевать Северо-западную Африку (теперешнее Марокко). Уже в 1415 году португальцы завоевали Сеуту. Но и этот захват оказался для португальцев мало перспективным и в дальнейшем только через несколько десятков лет (в 1471 году, при короле Аффансу V «Африканском») привел к временному завоеванию здесь небольшой области – «Заморской Алгарви».


[Закрыть].

* * *

Начиная с третьей главы автор достаточно подробно освещает большую часть этапов, пройденных португальцами в поисках сквозного морского пути в Индию. Однако в его рассказе есть и некоторые существенные пробелы.

Автор совершенно не упоминает о важном морском событии, происшедшем за тот почти двадцатилетний начальный период деятельности принца Генриха (между 1415 годом – захват португальцами Сеуты – и 1434 годом – второе, успешное плавание Жила Эанниша), который историки географических открытий обычно называют «безрезультатным». А именно, в 1419 году два португальских дворянина, отправившиеся с небольшой командой к северо-западному берегу Африки, были отброшены бурей на запад и случайно пристали к лесистому необитаемому островку (Порту-Санту). Там они нашли драконово дерево, древесина и смола которого высоко ценились. Находка эта заинтересовала принца Генриха, знавшего, что приблизительно в этом районе итальянские моряки в середине XIV века открыли значительный лесистый, также необитаемый остров, названный ими Леньяме («Лес»). Принц Генрих отправил к новооткрытому островку экспедицию, в которую включил обоих «фидалгу». Экспедиция действительно нашла (в 1420 году) Леньяме, и принц назвал этот остров Мадейра («Лес»)[7]7
  Итальянское legname, как и португальское madeira, в более точном переводе на русский язык означает не площадь, заросшую деревьями, а лесоматериал.


[Закрыть]. Мадейра вскоре стала важным этапом на португальском южном морском пути к Гвинее, а с XVI века и на юго-западном – к Бразилии.

Говоря о шестидесятых годах XV века (после смерти принца Генриха), автор лишь случайно упоминает о Перу Синтре – в связи с рассказом его анонимного спутника, записанным Кадамосто. Между тем с экспедицией Перу Синтры (около 1462 года) связаны очень важные открытия к юго-востоку от островов Бисагуш, в преддверии к так называемой Верхней Гвинее (северная береговая полоса Гвинейского залива). Последовательно, с северо-запада на юго-восток, экспедиция Синтры открыла «Область Южных рек» (приморская полоса нынешней Французской Гвинеи), Сьерра-Леоне и «Перечный берег» (приморская полоса нынешней Либерии).

Совершенно опущены автором сведения о португальских открытиях (как обычно полагают, около 1484 года) островов в Гвинейском заливе – Фернандо-По, Сан-Томе, Принсипе, Аннобон и др. По-видимому, Харт относит эти открытия к числу хоть и интересных, но «чисто местных событий в Западной Африке», изложение которых не входит, по его заявлению, в задачу книги. В действительности же открытие некоторых из этих островов (особенно Фернандо-По с горной вершиной до 2850 метров), которые не могли быть незамеченными с кораблей экспедиции Фернана Гомиша при ее продвижении вдоль Гвинейского берега к экватору (1475), само по себе было значительным историко-географическим событием. А для кораблей экспедиции Диогу Кана и Бартоломеу Диаша по крайней мере один из этих островов служил этапом на пути к Южной Африке.

* * *

Нуждаются в специальных разъяснениях те страницы книги Харта, где он говорит о типах португальских кораблей XV века, особенно о споре между королем Жуаном II и главным кормчим экспедиции Бартоломеу Диаша – Перу д'Аленкером относительно пригодности так называемых «круглых кораблей» (navios redondos) при дальних плаваниях. Автор приводит эту живописную сцену только для характеристики главных действующих лиц и «атмосферы секретности» в делах, касающихся африканской торговли. При этом он дает в короткой сноске мало говорящее для неспециалиста разъяснение различия обоих типов кораблей, которое, конечно, нельзя свести только к различию в форме парусов (треугольных или квадратных). Между тем очень большой интерес представляет вопрос о том, на каких судах португальцы искали морской путь в Индию. Хорошо известно, что сначала, в XIV веке и первой половине XV века, португальцы выступали в роли послушных учеников иностранных кораблестроителей (как и иностранных мореходов), главным образом – выходцев с острова Мальорки, то есть каталонских – средиземноморской выучки – корабельных мастеров; во второй же половине XV века они стали учителями кораблестроительного дела (как и мореходства) для западноевропейских народов и удерживали эту позицию до последней четверти XVI века.

Португальцы XV века (как и испанцы) могли называть каравеллой любой парусный корабль в отличие от большого гребного судна, которое они называли, как и их средиземноморские учителя, галерой[8]8
  Галера, как правило, имела и вспомогательное парусное вооружение.


[Закрыть]. Но когда речь шла о специальном типе корабля, особенно со второй половины XV и в XVI веке, тогда под каравеллой португальцы понимали не любое большое парусное судно, а трехмачтовый корабль особой конструкции, со сравнительно острыми обводами корпуса и с так называемым косым парусным вооружением: треугольные (или с треугольной верхней частью) паруса в покойном состоянии или тогда, когда ветер дул прямо с кормы, располагались параллельно килю судна; при перемене ветра, в зависимости от его направления, гафель закидывался к правому или левому борту.

Португальские каравеллы второй половины XV века отличались высокими мореходными качествами: они были легки, быстроходны (при попутном ветре до 12 узлов, то есть до 22 километров в час), свободно маневрировали, при неблагоприятном ветре «отлично лавировали, поворачиваясь к ветру то одним, то другим бортом, как будто у них были весла». Они казались незаменимыми «для открытий», то есть при плавании у неразведанных или совершенно неизвестных берегов. Но каравеллы такого типа не отличались большой остойчивостью, и плавание на них было далеко не безопасно. В частности, при лавировании на каравеллах требовалась очень большая бдительность со стороны кормчего и быстрота движений со стороны матросов, особенно при сильных и внезапных порывах ветра. Поэтому португальцы к последней четверти XV века, когда они совершали все более дальние плавания в открытом океане, постепенно начали переходить к другому типу судов, более надежных, хотя и не таких быстроходных, как каравеллы, – к «круглым кораблям».

Как видно из названия, португальцы XV века отличали «круглые корабли» от каравелл описанного выше типа прежде всего из-за их своеобразной конструкции – из-за округленных обводов корпуса. Основное парусное вооружение на них было прямое: четырехугольные (вовсе не обязательно квадратные и даже не обязательно прямоугольные) паруса в покойном состоянии или при ветре, дующем прямо с кормы, располагались перпендикулярно к килю судна. Для крепления их служили реи, которые в случае необходимости – при перемене ветра – могли поворачиваться около мачты вместе с парусом. Плавание на таких кораблях в открытом океане было более безопасно, лавировали они лучше, и при длительном лавировании команда не так изнурялась, как на каравеллах. Но в отношении других качеств, предъявляемых к парусным судам, они уступали каравеллам, по крайней мере в конце восьмидесятых годов XV века, когда снаряжалась экспедиция Бартоломеу Диаша.

Эта справка из истории корабля дает возможность понять суть разговора между королем Жуаном II и главным кормчим экспедиции Диаша – Перу д'Аленкером. Король, очевидно, представлял себе весь путь к Индии как сплошное береговое плавание: вдоль побережья Западной, Южной и Восточной Африки, затем вдоль персидских берегов. При таком плавании каравеллы, как выше указывалось, казались незаменимыми. А опытный кормчий готовился к длительному плаванию вдали от берегов, в открытом океане – сначала в Атлантическом, а затем и в Индийском, если это удастся. А для таких далеких плаваний пригоднее и безопаснее были именно «круглые корабли». Так и случилось: и Бартоломеу Диаш и еще в большей мере Васко да Гама, а позднее Кабрал в Атлантическом океане отклонялись на сотни, а иногда и тысячи километров на запад от Африканского материка, чтобы с меньшими усилиями обогнуть с юга Африку. Этот отход на запад от побережья Гвинеи, вызванный навигационными соображениями, привел к открытию Бразилии Кабралом (апрель 1500 г.)[9]9
  Португальцы достигли Бразилии хотя и позже, но независимо от испанцев (Висенте Пинсон достиг ее в январе 1500 г).


[Закрыть].

Одно качество каравелл, с которыми были связаны специальные «секретные» торговые интересы Португалии в Гвинее, особенно, по-видимому, привлекало короля Жуана II: это – юс быстроходность по сравнению с «круглыми кораблями». Дело в том, что на путях в Гвинею появились пираты других западноевропейских стран, число их множилось, действовали они на быстроходных каравеллах португальской конструкции, и чаще всего их добычей становились тяжело нагруженные гвинейскими неграми, сравнительно тихоходные «круглые корабли» португальских работорговцев.

Торговые пути в Гвинею, условия плавания и доходы португальской королевской казны от работорговли были, разумеется, величайшим секретом португальской короны. Естественно, что Жуан II не хотел высказываться по этому поводу в присутствии своих царедворцев, среди которых, несомненно, были шпионы соперничающих держав и прежде всего, конечно, Кастилии и Венеции.

* * *

На морских путях к Гвинее, а позднее и к «Индиям» у Португалии с Кастилией были старые счеты, которых Харт почти не касается.

Сначала (с последней четверти XIII века) спор шел только о Канарских островах, но этот спор затянулся на два столетия, до последней четверти XV века.

Канарские острова, представляющие собой очень важный этап на пути к тропической и южной Африке, как и на трансатлантических путях, были открыты около 1270 года (вторично – после древних мореходов) генуэзским мореплавателем Ланчелотом Малочелло[10]10
  Его именем был назван один из островов Канарского архипелага Кастильцы, позднее захватившие архипелаг, изменили название этого острова на Лансароте (Lanzarote)


[Закрыть]. Однако и португальцы уже в конце ХШ века, несомненно, посещали Канарские острова, а в XIV и XV веках не раз пытались отнять их у кастильцев, впервые заявивших претензию на них в 1344 году. Окончательно португальцы отказались от своих притязаний на Канарские острова в пользу Кастилии в 1479 году – в обмен на признание Кастилией португальских «прав» на африканские земли к югу и востоку от мыса Бохадор и на отказ Кастилии от торговли на путях в Гвинею и «на островах и землях Гвинеи, как уже открытых, так и тех, которые будут открыты» (соглашение в Алькасовасе).

Португалия стремилась тогда закрепить свои дипломатические позиции в борьбе за южные морские пути в Гвинею, а затем – в Индию с помощью главы католической церкви, римского папы, в основном – против Кастилии.

От начала деятельности принца Генриха Мореплавателя (1415) до так называемого «первого раздела мира» между Португалией и Кастилией (1493) известно, по крайней мере, пять булл четырех римских пап (Мартина V, Николая V, Каликста III и Сикста IV), в которых так или иначе подтверждались монопольные, «права» Португалии на африканские страны и острова. Из пяти булл три были изданы в середине XV века (1452–1456 годы), когда на путях в Гвинею особенно обострилась португало-кастильская борьба (после того, как португальцы захватили несколько кораблей андалузских работорговцев). Этот этап борьбы завершился буллой папы Каликста III от 13 марта 1456 года, в которой он пожаловал португальским королям «острова, селения, гавани, земли, местности, как уже приобретенные, так и те, которые будут приобретены, от мысов Бохадор и Нан вплоть до всей Гвинеи и далее вдоль южного берега вплоть до индийцев («usque ad Indos»)»[11]11
  Следует, впрочем, отметить, что на латинском языке того времени, да и у некоторых древних писателей, слово Indus обозначало не только жителей Индии, но и Эфиопии.


[Закрыть].

Позднее это папское пожалование легло в основу португало-кастильского соглашения 1479 года в Алькасовасе. Соглашение это было выгодно прежде всего Португалии, ставшей уже сильной на море. Но правительство Изабеллы считало достижением уже то, что Кастилии, слабой тогда морской державе, удалось закрепить за собой Канарские острова, лежащие в «преддверии» к Гвинее. Через два года португало-кастильское соглашение было подтверждено буллой папы Сикста IV от 21 июня 1481 года.

Последней буллой Кастилии запрещалось посылать корабли для торговли или иных целей на юг от закрепленных за нею Канарских островов[12]12
  Позднейшие историки географических открытий (с XIX века) часто толковали это запрещение как разграничение, выражаясь современным языком, «сферы интересов» Кастилии и Португалии в Атлантическом океане по параллели Канарских островов (точнее – по параллели самой южной точки Канарских островов, поскольку они оставались за Кастилией). Поэтому говорят о «демаркационной линии» 1481 года и наносят ее на карты исторических атласов. Однако это – явное недоразумение ни одна из заинтересованных сторон в XV–XVI веках (да и сами историки XIX–XX веков) не рассматривали эту линию как умаление в пользу Кастилии прав Португалии на архипелаги, лежащие в Атлантическом океане к северу от этой линии – на Мадейру и Азорские острова, – или на пункты, захваченные Португалией на марокканском атлантическом побережье. И Португалия и Кастилия рассматривали эту буллу как одностороннее запрещение кастильцам проникать под каким-либо предлогом южнее Канарских островов, по направлению «к Гвинее и индийцам»


[Закрыть].

Другой морской путь в Индию – на запад от Канарских островов – и тогда уже рассматривался как теоретически возможный: об этом свидетельствует переписка приближенного Жуана II с итальянским ученым Тосканелли. Но практически проект западного пути в Индию казался неосуществимым.

Экспедиции Диогу Кана доказали, что морской путь в Индию вокруг Африки, если он и возможен, очень долог; экспедиция Бартоломеу Диаша доказала, что такой путь, хотя и длительный, возможен. Возникает вопрос: почему же Жуан II, пославший Диаша на поиски прямого морского пути в Индию через год после возвращения Кана, выжидал девять лет после возвращения Диаша, пока не послал Васко да Гаму по открытому уже пути.

В рассказах современников, в исторических сочинениях XVI века, в позднейших публикациях архивных документов встречаются) очень противоречивые ответы на этот вопрос. Остаются только предположения, а из них самое вероятное следующее: рассчетливых советников (в последние годы царствования Жуана II ив первые годы правления его преемника Мануэла «Счастливого»), как об этом свидетельствует Дамиан Гоиш, останавливала именно продолжительность и, следовательно, невыгодность торгового морского пути в Индию вокруг Африки – или недостаточная его выгодность при сравнительно высоких расходах и большом риске. Монопольная торговля с Гвинеей – добыча золота в Сан-Жоржи-да-Мина, скупка слоновой кости и, главным образом, работорговля – была более надежным источником дохода для королевской казны.

Жуан II вышел из состояния бездействия только через пять лет, в 1493 году, после возвращения Христофора Колумба из только что открытой им, как он говорил, «Западной Индии». Как известно, отогнанный бурей одинокий корабль Колумба («Нинья») случайно оказался близ устья Тежу, вошел в реку, остановился у Лиссабона, и 9 марта 1493 года Жуан II дал первую аудиенцию ранее отвергнутому им генуэзскому мореплавателю. Внешне король принял очень любезно торжествующего кастильского «адмирала моря-океана»[13]13
  «Король, казалось, был очень доволен тем, что путешествие адмирала так хорошо окончилось» (запись в «Дневнике первого путешествия Колумба» от 9 марта 1493 года).


[Закрыть]. Но все же Жуан II не удержался от замечания, что «по договору, заключенному им с королем Кастилии, земли, открытые адмиралом, должны относиться к его владениям». На это Колумб дипломатически ответил, что «он не видел этого договора и знает только, что короли (Фердинанд и Изабелла. – И. М.) повелевали ему не заходить ни в Мину, ни в иное место в Гвинее…»

Еще любезнее вел себя король при приемах «адмирала моря-океана» в следующие два дня Возможно, что он еще сомневался в правдивости генуэзца, которому и раньше не доверял. Но португальские шпионы уже имели возможность беседовать со многими людьми из команды «Ниньи», видели предметы, привезенные с новооткрытых островов, видели на корабле и «индийцев». Несомненно, Колумб достиг какой-то земли на западе Атлантического океана.

Немедленно после отъезда Колумба Жуан II приступил к подготовке дипломатической схватки с Кастилией. Но политическая обстановка на Пиренейском полуострове и в Риме к тому времени резко изменилась – к явной невыгоде для Португалии.

Жуану II теперь пришлось вести переговоры не с одной только Кастилией, как это было в 1479 году, а фактически с объединенной Испанией, которая за год до этого успешно закончила Реконкисту, завоевав Гранаду (1492). А «святой престол» в Риме занимал под именем Александра VI испанский дворянин Родриго Борха (по-итальянски – Борджа), который – опять-таки за год до возобновления португало-кастильского спора – благодаря активной поддержке «католических королей» Испании из епископа провинциального испанского города Картахены стал римским папой. Признательность вовсе не была характерной чертой этого папы, способного совершать и совершавшего самые отвратительные преступления. Но Александр VI в 1493 году еще нуждался в поддержке испанской королевской четы, особенно Фердинанда, короля Арагона, в то время самой мощной средиземноморской христианской державы.

Учитывая сложившееся положение, испанские короли теперь первые обратились к римскому папе, который в 1493 году подписал четыре буллы, и все в пользу Кастилии.

Среди этих булл наиболее интересна в историко-географическом отношении так называемая «вторая Inter caetera», подписанная Александром VI в июне 1493 года, но датированная по «дипломатическим» соображениям задним числом, 4 мая 1493 года. Именно в этой булле «Александр, епископ, раб рабов божиих», обращаясь к испанским государям, впервые определил португало-кастильскую демаркационную линию в Атлантическом океане.

«…По собственной воле, а не по вашей просьбе и не по просьбе лиц, действующих от вашего имени[14]14
  Обращает на себя внимание эта заведомо лживая оговорка, которая, разумеется, не могла ввести в заблуждение Жуана II, хорошо осведомленного своими шпионами


[Закрыть], даруем в вечное владение… вам и вашим потомкам все острова и материки, найденные и те, которые будут найдены.. к западу и к югу от линии, проведенной и установленной от арктического полюса, то есть севера, до антарктического полюса, то есть юга… по направлению к Индии или по направлению к иной какой-либо стороне; названная линия должна отстоять на расстоянии ста лиг к западу и к югу от любого из островов, обычно называемых Азорскими и Зеленого мыса…»

«…И любым особам, какого бы они ни были звания, пусть даже императорского и королевского… мы строжайшим образом запрещаем, под страхом отлучения… ходить для приобретения товаров или по иной причине без специального на то разрешения, данного вами или вашими наследниками и потомками, к островам и материкам… к западу и к югу от линии, проведенной и установленной от арктического до антарктического полюсов…»