Текст книги "Второй шанс 5 (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Не волнуйся, наша администрация платит, – улыбнулся я. – Ну так как как, вы с нами? Тогда после концерта ждите у служебного входа.

Перед выходом на сцену за кулисами негромко, чтобы мои музыканты не услышали, спросил Гольдберга:

– Деньги получили?

– Да, всё вот здесь, – похлопал он рукой по пухлому портфелю.

– Сколько?

– Шесть тысяч восемьсот рублей. Но ещё придётся вычесть из общего котла за ужин, а тогда уж по возвращении в гостиницу я вам всё раздам. Ох, знал бы ты, Максим, как напрягает таскать такие деньги.

– Слушайте, у меня начальник Ленинского РОВД в знакомых, давайте я по блату наручники у него выпрошу или даже куплю?

– Зачем?

– А я в каком-то западном фильме видел, как курьер приковал свою руку к ручке дипломата, в котором перевозил важные документы. А у вас деньги, для нас это тоже важно. Вот прикуёте себя – и никто у вас дипломат не вырвет, если только топором по руке. Хотя, – цокнул я языком, – у вас же кожаный портфель. Могут его просто вскрыть ножом, да и вся недолга. Ну а вас, чтобы не рассказали милиции приметы грабителей, тоже ткнут… В печень. Лучше заведите себе оббитый железом дипломат, пусть уж тогда что ли с рукой вашей возятся, глядишь, успеете криком привлечь внимание.

Не врубившийся в мой стёб Гольдберг поёжился:

– Да ну тебя, Максим, умеешь ты подбодрить.

– Шучу, Семён Романович, шучу… Однако, как известно, в каждой шутке… Ладно, пора!

Это была самая большая аудитория, перед которой нам до этого приходилось выступать. С выходом мы задержались минут на десять, дав поклонникам возможность проораться, скандируя то «Гудок», то «Максим». Но когда мы шли по резиновой дорожке на установленную на ледовой арене сцену, казалось, потолок сейчас просто рухнет. Всё как в саратовском цирке, только на два-три порядка круче в соответствии с количеством проданных билетов.

Конечно, наверняка на трибунах есть и «блатные», кто пришёл на концерт бесплатно, кто-то вообще, может быть, «зайцем» просочился, но в общей массе таких мизерное число, так что и не стоит забивать себе голову.

В общем, дали жару, и я ещё что-то разохотился пообщаться с залом. Чувствовал себя так, будто это наш чуть ли не последний концерт, и хотелось, чтобы от него остались яркие впечатления. И не только в нашей памяти, но и в памяти всех, кто пришёл сегодня посмотреть и послушать ВИА «GoodOk».

В финале выдали «Heart-Shaped Box», хотя изначально и не планировали её играть. На трибунах стало твориться вообще что-то невообразимое. Какие-то патлатые парни с галёрки начали выдирать с мясом пластиковые кресла и бросать их на головы впереди сидящим… Вернее, стоящим и скачущим. Хорошо, что оперативно сработала милиция, повязала этих укурков и как раз к концу песни их на трибуне уже не было.

Впрочем, как раз и мы закончили. Спели, правда, на бис «Мою любовь» по многочисленным просьбам зрительниц – и бегом в подтрибунное помещение. В гримёрке сразу похватали вещи, после чего сразу к машине.

Васю с Любой подобрал, как и договаривались, на служебном выходе.

– Слушай, это было суперски! – заявил Василий, пока шли к машине.

– Ага, – подхватила Люба, – я даже вместе со всеми подпевала.

– Знаешь мои… наши песни? – поправился я, не желая выглядеть эгоистом.

– Так у меня дома «Осенний альбом», я и Васе давала переписывать.

– Понял, вопросов больше не имею.

Своим я заранее, ещё по пути в гримёрку после концерта объяснил, что с нами в трактир едут мои друзья, и специально для Семёна Романовича добавил, чтобы он потом вычел за них из моего гонорара. Внешнему виду нашего «РАФика» Вася, естественно, удивился, покрутил головой. Да и не только он, пока добирались до Куйбышева (а выехали утром), нас несколько раз останавливали гайцы. Тоже так же удивлённо крутили головами, проверяя документы на разукрашенное чудо латышского автомобилестроения. Некоторые были знакомы с нашим творчеством, ну и обо мне слышали, не без того, пару раз автограф пришлось давать.

Когда выехали на дорогу, я обернулся, глядя через заднее стекло и прижимая к себе тяжелую сумку. Ни черта толком не разглядишь, кто там за нами едет, только фары мелькают.

– Как твоя рука-то?

– А? – дёрнулся я.

– Я говорю, рука твоя как? – переспросил Вася.

– Рука-то? Ну, понемногу тренируюсь, но акцентированные удары выбрасывать пока опасаюсь. На следующей неделе пройду ещё раз обследование в нашем диспансере, там уж хирург скажет, можно ли работать в полную силу… Ну а у тебя-то что нового? Жениться не надумал? – спросил я, подмигивая.

Вася и Люба одновременно смутились, потупив взгляд.

– Ну мы так… Встречаемся пока, – пробормотал один из самых техничных боксёров мира по юниорам.

– Да и учёбу никто не отменял, – добавила тихо Люба.

– Да, – оживился Вася, – вот выпустимся из своих вузов, тогда уже можно… В общем, подумаем над этим вопросом.

Трактир «Лебёдушка» находился на окраине Куйбышева, недалеко от трассы. Гольдберг заранее забронировал пару столиков, для Васи и Любы как раз нашлись пара мест. Здесь живая музыка была представлена одиноким тапёром, с сигаретой во рту негромко наигрывающим что-то знакомое, но я никак не мог вспомнить, что именно. Ладно, сейчас у нас на повестке дня ужин, а я лично сегодня только позавтракал более-менее плотно, в обед был какой-то невнятный перекус в буфете Дворца спорта.

Мы быстро определились с меню, из солидарности с Саней, которому ещё сегодня рулить, да и завтра с утра должен быть как стёклышко, отказавшись от спиртного. Зато соков, лимонадов, минералки и даже кваса на столе было хоть отбавляй. Ну и съестного, разумеется.

Не сказать, что здесь предлагали какие-то деликатесы, ассортимент напоминал меню трактира «Золотой петушок», но порции были большими и сытными. Особенно мне понравилось тушёная картошка в горшочках с мясом и грибами, под которые отчего-то сразу захотелось тяпнуть грамм сто хорошей водочки. Увы, у нас сегодня «сухой закон», так что обошёлся квасом.

В трактире в этот поздний час мы находились не одни. С виду некоторые походили на дальнобойщиков, а некоторые выглядели вполне респектабельной публикой. Семён Романович держал портфель на коленях, то и дело бросая по сторонам настороженные взгляды. М-да, в чём-то я даже ему сочувствовал. Ну так ведь знал, во что ввязывается, зато теперь не скромную зарплату педагога в музыкальной школе получает, а в разы больше.

Может, нам охранника нанять? Такого бугая, чтобы один вид которого отбивал всякую охоту у потенциальных грабителей с нами связываться. И желательно с пушкой в подмышечной кобуре. Жаль, нет в свободной продаже травматов, да и вообще их в СССР нет, а боевой ствол нашему бодигарду вряд ли разрешат таскать, если он не сотрудник милиции или военный. А представители этих двух профессий, нанявшись телохранителями, автоматически перестанут носить погоны. Блин, да сейчас и понятия такого в нашей стране нет – телохранитель. Разве что каким-нибудь техником охранника провести.

Когда пианист начал наигрывать что-то более-менее танцевальное, я решил немного поразмяться.

– Не против, если я твою девушку приглашу на танец?

Вася в ответ на мою просьбу сначала растерялся, но Люба накрыла его ладонь своей ладонью и улыбнулась:

– Мы просто потанцуем.

Вышли в свободный от столов центр зала, она положила мне руки на плечи, я приобнял её за талию, и мы начали медленно двигаться в такт музыке. Ого, надо же, Вася набрался смелости и пригласил танцевать Лену – единственную розу в нашем заросшем брутальным бурьяном коллективе. Теперь они медленно двигались по соседству с нашей парой.

Я не прижимался к партнёрше, упаси Боже, ещё не хватало ревнивых взглядов Василия, но моё обоняние улавливало нежные фруктовые нотки, и я невольно перебирал в уме названия парфюмерной продукции, но, так и не придя к какому-то выводу, сосредоточился на танце, а то уже пару раз шагнул не в такт.

– А у вас есть девушка? – неожиданно спросила Люба.

– Девушка? Ну да…

– А как её зовут?

– Инга.

– Красивое имя… А меня вот в честь бабушки назвали. Мне моё имя не нравится, лучше бы тоже Ингой назвали. Или на худой конец Мариной. Всё лучше, чем это деревенское имя.

– Все имена хороши, а Люба… Это же означает любовь, самое прекрасное из чувств! А вообще Любовь – имя младшей из христианских сестер-мучениц – Надежды, Веры и Любови, чьи имена стали названием почитаемых человечеством добродетелей. Так что имя с историей.

– Ладно, утешили, – улыбнулась она. – А как вы с Ингой познакомились?

– О-о-о, это очень долгая и героическая история, – состроил я серьёзную физиономию.

– Ну расскажите, интересно же!

– Для начала давай уже перейдём на «ты», – предложил я.

– Согласна!

– Ну так вот…

В этот момент музыка неожиданно закончилась, судя по всему, тапёр решил отдохнуть и поднялся явно с намерением скрыться за пределами сцены.

– Товарищ!

Он обернулся, я помахал «синенькой», и тапёр вернулся на место, а пятёрка моментально исчезла в его сухонькой ладошке. Снова заиграла музыка, мы продолжили наш танец, по ходу которого я красочно описал, как спасал Ингу из ледяной воды.

– Что, правда? – недоверчиво округлила она глаза.

– Зуб даю! Про меня даже в газете написали и медаль вручили «За спасение утопающих». А потом она меня пригласила на свой день рождения, ну и закрутилось.

– Здорово! А у нас не так всё героически было, но я Васю всё равно люблю.

Шишова и его девушку мы высадили прямо возле её дома, оттуда, по словам Василия, ему до своего идти всего несколько кварталов. К гостинице подъехали без четверти полночь, припарковавшись на слабоосвещённом асфальтовом пятачке позади «Дома железнодорожников».

Не успели мы покинуть микроавтобус, как рядом, взвизгнув тормозами, замер милицейский «Жигулёнок», из которого выбрались старлей-водитель и капитан. Физиономии обоих не сулили нам ничего хорошего.

– Семён Романович, – придержал я Гольдберга, – портфель пока оставьте в машине.

Тот не стал задавать лишних вопросов, видимо, нутром понял, что сейчас лучше со мной не спорить, сунул портфель под сиденье. Так что из машины я выбрался последним, задержавшись секунд на двадцать, со своей походной сумкой через плечо.

– Ну что, граждане артисты, допелись? – услышал я голос капитана, вставая рядом со своими музыкантами и худруком. – Будем вас оформлять?

– Простите, в каком смысле оформлять? – спросил Гольдберг слегка дрогнувшим голосом.

– А в таком – поедем в отделение, где составим протокол, что вы получили от директора Дворца спорта гражданина Тачкова деньги за «левый» концерт. То есть, вы попросту утаили весьма крупную сумму в несколько тысяч рублей от налоговой инспекции, проведя концерт в обход существующих законов. Сейчас мы с вами отправимся в отделение, а затем вся ваша компания переедет в следственный изолятор. Но я думаю, сидеть вам там недолго, суд быстро определит, кому какой срок мотать. Вы, гражданин Гольдберг, получите лет… ну, наверное, семь, а то и восемь. Эти – лет по пять, а восходящая звезда отечественной эстрады Варченко ввиду своего несовершеннолетия – тебе ведь семнадцать, если не ошибаюсь? Так вот, Варченко отправится в колонию для несовершеннолетних. А это ещё хуже, чем взросляк, можешь мне поверить. Будешь дни считать до своего восемнадцатилетия, чтобы побыстрее перевели во взрослую колонию.

А что Тачков, подумал я, его не «захомутали»?

– Послушайте… Послушайте, товарищ капитан, ну зачем же так вот сразу-то, в отделение? Может быть, мы как-нибудь… это… договоримся?

Я видел, с каким трудом Семёну Романовичу даются эти слова, и мысленно его поблагодарил за то, что он нашёл в себе силы их произнести. А на лице капитана появилось наигранное возмущение.

– Что значит договориться? Вы на что это сейчас намекаете, гражданин Гольдберг?

Даже в сумраке стоянки было заметно, как Семён Романович побледнел, однако, к его чести, сумел из себя выдавить:

– Я отдаю вам портфель, и мы делаем вид, что этой встречи не было. Поверьте, то, что в портфеле – с лихвой компенсирует ваши… ваши…

Тут Гольдберг при всём своём красноречии замялся, как школяр, вызванный к доске и забывший стихотворение классика. При этом и мне в голову не приходило ничего достойного. Что могут компенсировать этим двум оборотням в погонах несколько тысяч? Моральные и физические страдания? Сомнительно… Хрен знает, что, но в следующее мгновение капитан выдал:

– Ладно, давайте свой портфель, гражданин Гольдберг. Где он, кстати?

– В машине остался, я мигом…

Семён Романович резво заскочил в микроавтобус, спустя несколько секунд так же резво выскочил обратно, и чуть ли не на полусогнутых подбежал к капитану, держа перед собой на вытянутых руках портфель. Я думал, сейчас он отдаст его с поклоном в пояс, но нет, всё-таки у нашего худрука хватило самоуважения до такого не опускаться.

Конечно, в глубине души я его прекрасно понимал. В общем-то типичный представитель своей народности – и вдруг оказаться на нарах… Нет, не исключаю, что, обладая некоей пронырливостью, он и там не пропадёт, но это ещё бабушка надвое сказала.

Капитан взвесил в руке портфель.

– Сколько там, говорите, гражданин Гольдберг?

– Шесть тысяч восемьсот за вычетом потраченных тридцати двух рублей сорока копеек на ужин.

– Что-то скромно поужинали, – хмыкнул представитель закона, открывая портфель и заглядывая внутрь.

– Так ведь мы без спиртного, у нас бас-гитарист за рулём, ему нельзя, ну и мы из солидарности.

– Сочувствую, – хмыкнул капитан.

Он извлёк на свет божий пачку купюр, подкинул её вверх и сунул обратно.

– Как думаешь, Семён, – обернулся к старлею, – стоит пойти ребятам навстречу?

– Думаю, на первый раз можно, товарищ капитан.

– Эх, погубит нас с тобой, Сёма, когда-нибудь наша доброта… Ладно, можете быть свободны, граждане артисты, но при условии, что левачить на территории Куйбышева больше не станете. Иначе в следующий раз церемониться не будем. Я доходчиво объяснил?

– Куда уж доходчивее, – буркнул Юра, чья мечта о приобретении мотоцикла, похоже, откладывалась на неопределённый срок.

Оборотни в погонах сели в свой «Жигулёнок», портфель был небрежно брошен за заднее сиденье.

– На бензин до Пензы деньги-то остались? – крикнул капитан, приспустив стекло.

– Остались, – ответил Гольдберг.

– Тогда счастливого пути!

Старлей дал по газам, и спустя несколько секунд «Жигуль» скрылся за углом «Дома железнодорожника».

– Бл@ть, такие деньги!

Голос Юрца был полон тоски и отчаяния.

– Радуйся, что под статью не загремел, – вздохнул я, поправляя туго натянутый ремень висевшей на плече сумки.

* * *

Сергей Борисович приехал в Пензу за неделю до наших куйбышевских гастролей. Накануне визита позвонил мне из Москвы, сказал, что приедет забирать семью, а заодно хочет встретиться со мной по старой памяти в «чайной». Договорились о времени, и в назначенный час я звонил в знакомую дверь.

Козырев был уже там. Белая сорочка с закатанными рукавами, отутюженные брюки, начищенные ботинки, вернее, полуботинки, так как середина мая баловала по-настоящему летней жарой.

– По чайку?

– Не откажусь.

Чай у Борисыча знатный, всегда пью его с удовольствием. Вот и на этот раз не обманулся в своих ожиданиях. За вкусным чаем и беседа спорится. О своих делах Козырев рассказывал мало, понятно, ему приходилось дозировать информацию, чтобы не сболтнуть лишнего. Я же рассказал про появление на прилавках дефицитных продуктов, Сергей Борисович подтвердил, что это только первые шаги его нового босса. Куда больше реформ произойдёт после внеочередного съезда ЦК КПСС, который должен пройти ориентировочно в октябре. А решение о его проведении должен принять июльский, так же внеочередной Пленум партии… Ты чего за руку держишься? Болит?

– Да вроде прошла, уже тренируюсь помаленьку. А это в автобусе какой-то Элтон Джон своим рюкзаком, в котором кирпичи что ли лежали, по плечу приложил, всё ещё ноет.

– Понятно… А причём тут Элтон Джон?

– Так «турист» этот по ходу реально гомосек, если в транспорте рюкзак не снимает и прёт по салону, как танк. Было у меня желание ему пенделя отвесить, еле сдержался.

– Не пойму, причём здесь всё-таки Элтон Джон?

– Так вы не в курсе, что он из этих?

– Из каких этих?

Я снисходительно посмотрел на него.

– Сергей Борисович, вы зарубежной музыкой хоть немного интересуетесь? Нет? А если бы интересовались, то знали бы, что Элтон Джон… кхм… гомосексуалист. И 21 мая у него начинаются гастроли в СССР, о чём на днях сообщил в своей программе Сева Новгородцев. Первый концерт собирается дать в Ленинграде.

– Нормально, – пробормотал Козырев. – Это кто ж додумался его в нашу страну пустить?

– Вот уж не знаю. Наверное, кто-то из «Госконцерта», вам с вашими возможностями легче узнать, кто именно дал «добро».

– Разберёмся, – хмуро пробормотал Сергей Борисович. – Только пропаганды гомосятины нам не хватало… Ладно, я тебя, собственно, чего пригласил-то… У меня к тебе деловое предложение.

– Та-ак… Мне пора напрягаться?

– Чай не на горшке, чтобы напрягаться, – хмыкнул он. – А если серьёзно, то ты можешь нам помочь в выявлении, как ты как-то говорил, оборотня в погонах.

– Хм, это каким же образом?

– Всё, что я тебе скажу сейчас, должно остаться между нами, даже если ты откажешься принять в этом деле участие. Договорились?

– Обижаете, Сергей Борисович, вы же знаете, я – могила.

– Я обязан был предупредить. А теперь внимательно слушай…

Ну и услышал я про начальника УВД Куйбышевского облисполкома. Оказывается, он, такой нехороший человек, редиска, погряз во взятках и всяких коррупционных схемах, но при этом, сволочь, настолько осторожен, что подловить его пока не представляется возможным. Особенно учитывая тот факт, что у него хорошие отношения с местными комитетчиками, которые всячески его покрывают. Хотя кое-что на этого типа у москвичей есть, но недостаточно, чтобы хотя бы снять коррупционера с должности. Поэтому в недрах Лубянки при непосредственном участии Сергея Борисовича родилась идея провести спецоперацию, в которой мне отводилась едва ли не центральная роль.

– Наши люди намекнули директору куйбышевского Дворца спорта, чтобы он предложил вашему Гольдбергу провести у него «левый» концерт, то, что ваш Семён Романович очень любит. Выручка обещает быть весьма привлекательной, думаю, Гольдберг должен клюнуть. Наверняка и остальные ваши музыканты не будут против, а когда он с тобой начнёт на эту тему разговор, ты для приличия немного поломайся, после чего дай согласие на поездку. Концерт должен пройти 28 апреля, у них как раз в этот день никаких мероприятий.

– Угу, понятно, а дальше какая схема? – спросил я, нагло наливая себе из заварочного чайничка свежую порцию душистой заварки.

– А дальше вы даёте концерт, после которого ваш худрук получает честно заработанный гонорар. Информацию о вашем левом заработке мы через своего человека спускаем в РОВД, начальник которого, думаю, не упустит возможности заполучить весьма крупную сумму. Этот тоже у нас под колпаком, и компромат кое-какой есть, но это дело будет вишенкой на торте.

– А начальник УВД каким боком тут замешан? Деньги ему отнесут?

– Не факт, что с ним будут делиться, возможно, в РОВД решат провести всё по-тихому. Поэтому нам нужно будет брать начальника райотдела с мечеными купюрами. Оборотни в погонах, как ты ни скажешь, и их непосредственный начальник пойдут под суд. А начальник УВД за то, что распустил своих подчинённых, отправится как минимум на понижение, а то и вовсе с его плеч погоны слетят. Щёлоков за него заступаться не станет, когда поставим его перед фактами. У нас же окончательно будут развязаны руки.

– Так, понятно… Ну а мне какая роль отводится во всём этом?

– А тебе нужно будет подменить настоящие купюры на меченые. Пока, честно говоря, не знаю, как ты это проделаешь, но надеюсь на твою смекалку.

– Постойте-ка, а почему бы этому директору Дворца спорта, раз вы с ним, как говорите, поработали, сразу не отдать нашему худруку меченые купюры? И мне не пришлось бы изворачиваться, отбирать у Гольдберга его неизменный портфель. Потому что и я, если честно, не особо представляю, как незаметно подменить деньги.

– Можно было бы и так сделать, как ты говоришь, мы обсуждали этот вопрос, но всё же решили дать вам заработать, не впустую, так сказать, съездить. Так что настоящие деньги останутся у вас, а как ты ими распорядишься – это уже решай сам. Я думаю, изыщешь способ, как не обидеть своих ребят, парень ты с фантазией.

– Да какой уж парень, шестьдесят годков считай стукнуло. Ладно, я свою задачу понял. А когда и кто передаст мне меченые купюры?

– Я и передам.

Он поднялся и прошёл в комнату, вернувшись обратно с полминуты спустя с внушительным свёртком в руках.

– Здесь семь тысяч, семь пачек десятками. Сколько вы там выручите – пока неизвестно, но этих денег должно хватить. Постарайся до нужного момента свёртком не «светить», дома спрячь деньги так, чтобы мама их не нашла, иначе у неё появятся к тебе вопросы. Всё понял?

– Так точно, товарищ… А какое у вас, кстати, звание?

– Давай не ёрничай, и вообще на будущее без званий, просто Сергей Борисович… Так, время без пяти четыре, потерпим ещё пять минут.

– А что произойдёт через пять минут?

– Придёт человек, через которого ты будешь держать со мной связь, каждый раз ловить меня по телефону в Москве тебе будет несподручно.

– Он в курсе, кто на самом деле внутри тела этого парня по фамилии Варченко?

– Не в курсе. И ты при нём лишнего не болтай, он просто связной.

– Французский связной.

– Почему французский?

– Фильм так называется, полицейский триллер, уже должен был выйти на экраны. Но в моей реальности его можно было посмотреть только на видеокассетах во второй половине 80-х, когда повсюду открывались видеосалоны.

В этот момент раздался звонок в дверь, и Сергей Борисович пошёл открывать. Вернулся он вместе с моложавым, лет около тридцати, подтянутым мужчиной.

– Знакомься, Максим, это Олег.

Мы молча пожали друг другу руки. Во взгляде Олега читалось любопытство, наверное, гадал, откуда молодой парень, пусть и уже известный музыкант, писатель и боксёр, так близко знаком с Козыревым. Не буду облегчать ему задачу, пусть это делает сам Сергей Борисович, если посчитает нужным.

– Блокнот есть? – спросил меня Козырев. – Отлично! Запиши туда номер телефона, по которому будешь держать с Олегом связь. Просто напиши – Олег. А теперь мы с тобой попрощаемся. И не забудь, что я тебе говорил про деньги.

И вот теперь, неделю спустя, когда я сделал свою работу, в моей сумке лежали шесть с лишним тысяч рублей. Я не собирался тратить их на себя, за исключением своей законной части гонорара, но как отдать деньги ребятам и Гольдбергу, чтобы не вызвать лишних вопросов, тоже слабо представлял. Всю неделю думал (хотя больше, конечно, над тем, как в нужный момент подменить деньги), но так толком ничего и не придумал. Ладно, вернёмся в Пензу, там и будем голову ломать.

Меня уже малость отпустило, и я почувствовал, как сильно устал. Сейчас принять душ и на боковую. Я-то, наверное, точно усну, а вот остальные… Особенно Юрка, думаю, будет мучиться бессонницей, страдая от потери уже почти заработанной тысячи с хвостиком. Ничё, Юрец, будет тебе мотоцикл этим летом.