Текст книги "Второй шанс 5 (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Геннадий Марченко
Второй шанс-V

Глава 1

Утро началось с «Лебединого озера». Когда сел завтракать с мамой (батя сдержал слово и в середине апреля, аккурат за пару дней до кончины генсека, отчалил на малую родину), включил телек и увидел балет на музыку Чайковского, сразу вспомнил слова Козырева. Предчувствие меня не обмануло, по второй программе тоже шло «Лебединое озеро». Вернулся на Первую программу, и тут как раз на экране появился Игорь Кириллов с печальным выражением лица и зачитал важное правительственное сообщение о безвременной кончине генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.

Мама почему-то прослезилась, я состроил подходящую случаю физиономию, хотя мне хотелось сказать: «Помер Максим – да и хрен с ним!». Но, во-первых, Брежнев, как ни крути, столько лет возглавлял партию и страну, и пусть не всегда был прав в своих действиях, но сделал немало и достоин уважения. А во-вторых, я сам Максим, так что эта присказка меня всегда бесила.

Почему, кстати, уход каждого советского лидера, начиная с Брежнева, сопровождался «Лебединым озером»? Наверное, чтобы телезрители заскучали и задумались о бренности бытия.

Комиссию по организации похорон Леонида Ильича возглавил Алексей Николаевич Косыгин. В народе пошли слухи, что он и может возглавить партию и страну, но я далеко не был в этом уверен. Помнил, что после неудачного сплава на байдарках здоровье Косыгина серьёзно пошатнулось и ему самому осталось всего год. Думаю, у Чазова имеется под рукой полная картина, и с ним наверняка посоветовались бы, прежде чем выдвигать Алексея Николаевича на столь ответственный пост.

Тем временем была официально объявлена причина смерти Генерального секретаря. В сообщении упомянули атеросклероз аорты с развитием аневризмы её брюшного отдела, атеросклероз коронарных артерий, ишемическую болезнь сердца, рубцовые изменения миокарда после перенесённых инфарктов, а финалом всего этого «букета» стала внезапная остановка сердца между восемью и девятью часами 17 апреля 1979 года.

Траур длился три дня, на это время были приостановлены все массовые и культурно-развлекательные мероприятия. По улицам ходили патрули и пресекали любые попытки веселья, даже музыка из окон приводила к звонку в дверь и просьбе приглушить громкость проигрывателя или магнитофона. По всей стране на предприятиях и в учебных заведениях прошли траурные митинги. Наше училище не стало исключением, хотели даже меня припахать с речью, но я сказал, будто бы горе лично для меня настолько велико, что боюсь во время выступления не выдержать и дать волю чувствам. Только после этого отстали, выступили в итоге Бузов, парторг и секретарь комсомольской организации училища.

А 20-го числа в прямой трансляции показывали церемонию прощания с Леонидом Ильичом. В эту пятницу по всей стране даже отменили уроки. Уверен, многие школьники такому факту ужасно обрадовались.

Камера выхватывала лица партийной верхушки страны, а я гадал, кому из них предстоит возглавить СССР… Косыгин вряд ли. Суслов? Ну уж нет, этого «человека в футляре» нельзя допускать к руководству страной. Надеюсь, в ЦК КПСС сидят умные люди. Тем более ему всего три года осталось, хотя, конечно, об этом тоже никто, кроме меня, не знает. Или я упоминал в отчёте Козыреву? Блин, не помню… В любом случае, почти уверен, что точно не Суслов.

Мазуров, Кириленко, Пельше, Щербицкий, Романов?.. Где-то в этой толпе и Машеров должен стоять. В голове крутились лишь фамилии Машерова и Романова, которых я сам когда-то в своих книгах назначал руководить страной после ухода Брежнева. Да и не только я, многие авторы попаданческой литературы не видели иных альтернатив. Нет, гадать бессмысленно, лучше просто дождаться объявления нового генсека в надежде, что это будет достойная кандидатура.

В этой истории гроб с телом Брежнева, опуская в могилу, не выронили, всё прошло чинно-благородно, как говорил герой Вицина в комедии «Не может быть». Хотя в некоторых источниках я читал, что и не роняли. Просто перекос случился, а тут ещё орудийный выстрел, который приняли за звук падения гроба. Как бы там ни было, 21 апреля в программе «Время» показали кадры с заседания внеочередного пленума ЦК КПСС, на котором новым генеральным секретарём был избран… генерал-майор КГБ Филипп Денисович Бобков.

Вот этого я никак не ожидал. Хотя, если пораскинуть мозгами (желательно в переносном смысле), то, учитывая, что вся движуха пошла с чекистов, можно было ожидать, что они продвинут своего человека. Вот только сам Бобков реально будет руководить страной, или… Всё же меня грызла мысль, что Филипп Денисович не более чем креатура взявшей в свои руки бразды правления госбезопасности, и каждый свой шаг будет согласовывать с теми, кто его выдвинул в лидеры государства. В общем-то, обычная практика для любой цивилизованной страны, где президенты, премьер-министры и прочие генеральные секретари работают с оглядкой на ядро выдвинувшей их партии. Либо на руководителей транснациональных компаний.

Тот же Джон Кеннеди – прекрасный пример того, что происходит с человеком, который не понимает намёков от тех, кто способен его устранить. За несколько месяцев до гибели Кеннеди подписал указ, который разрешал Минфину США эмитировать национальную валюту в обход Федеральной резервной системы. За этим читалось желание вывести ФРС из финансовой игры, в которую банкиры к тому времени уже заигрались. Но вместо этого из игры вывели самого Кеннеди. Так что, IMHO, Филипп Денисович если и король на шахматной доске СССР, то без своего окружения в виде ферзя, слонов и прочих ладей ничего не решает.

В памяти шевельнулось читанное когда-то в интернете о фигуре Бобкова. Вроде того, что советской интеллигенции были одинаково хорошо известны два Денисовича: Иван, один день которого описал Солженицын, и Филипп, подчиненные которого занимались теми, кто эту повесть читал. Исходя из того, что рулил 5-м управлением – боролся с диссидентами, следил за идеологической чистотой в стране. Как это может отразиться на творческих течениях в стране и на моём личном будущем? А хрен его знает. Не исключено, что в случае с тем же «Гудком» начнут прижимать, останется мне литература, в которую тоже могут вцепиться напуганные цензоры, да песенки для Пугачёвой. Ну и бокс, само собой, уж здесь трудно найти идеологическую «бомбу». Если только не привезти из капстраны в качестве сувенира «Mein Kampf», Библию или резиновую женщину, и оказаться со всем этим добром пойманным на таможне.

Как ни крути, по мне лучше уж Бобков, нежели плешивая мразь и его беспалый последователь. А паниковать раньше времени не стоит, посмотрим, как изменится политика государства в ближайшие месяцы, и уже на фоне этих впечатлений можно будет делать какие-то выводы.

Несмотря на столь интересные события в жизни страны, в памяти периодически всплывала ночь, проведённая в квартире гримёрши с «Мосфильма». Вернее, эпизод, связанный со скачками на мне Марины. Утром она ни словом ни обмолвилась о нашем небольшом эротическом путешествии, напоила меня чаем с лично испечёнными до моего подъёма оладьями и пожелала счастливого пути. Несколько дней я во время отправления малой нужды внимательно осматривал свой половой орган, опасаясь обнаружить какую-нибудь сыпь, но вроде как пронесло. Надеюсь, что и внебрачных детей не предвидится.

Чувство лёгкого стыда я перед Ингой, конечно, испытывал, но оправдывал себя тем, что секс без моего на то желания, да ещё и со взрослой лесбиянкой вроде как не в счёт. В любом случае рассказывать ей о своих приключениях я не собирался. Может быть, когда-нибудь на смертном одре… И то ещё не факт.

День спустя мне позвонили из приёмной начальника Управления культуры Пензенского облисполкома.

– Максим Борисович, не могли бы завтра подойти к Виктору Михайловичу к 10 часам утра?

– А с какой целью, позвольте поинтересоваться?

– Вы всё узнаете при личной встрече.

– Вообще-то у меня занятия…

– Вам напишут справку. Не забудьте, в десять ноль-ноль.

И всё этаким чуть ли не приказным тоном. Тварь я дрожащая или право имею?! Хм, что-то меня в патетику понесло… Остаток дня ломал голову, что же от меня понадобилось нашему министру культуры, вернее, начальнику Управления. Даже ночью пару раз просыпался с мыслью о предстоящем визите к самому культурному человеку области. В конце концов решил, что нечего гадать, всё-таки не в УВД или КГБ вызывают, да и там, если честно, у меня имеются подвязки.

– Варченко? Хотя да, лицо у вас узнаваемое, – отметила секретарша начальника управления культуры, когда я перешагнул порог приёмной. – Сейчас я доложу Виктору Михайловичу.

Странно как-то, что до сей поры наши с ним дорожки не пресекались. Учитывая, какое влияние я успел оказать на культуру не только региона, но и, выходит, всего мира, мог бы хоть раз к себе пригласить, грамотку какую-никакую вручить.

– Заходите.

Виктор Михайлович грузно поднялся из-за стола, вышел мне навстречу, протянул большую и мясистую ладонь. Я отметил отсутствие над рабочим столом портрета Брежнева. Это место занимал Станиславский, причём размеры не совпадали и по краям были видны более темные обои. Видимо, из Москвы еще не успели прислать изображение нового лидера.

– Что с рукой? Бокс? Понял… Садись. В общем, дело такое… 8 мая в Кремлёвском Дворце съездов состоится праздничный концерт, приуроченный к 34-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне. Твоя песня «Никогда он уже не вернётся из боя» на плёнке успела разойтись по всей стране. Вчера утром мне позвонил лично Демичев, сказал, было бы неплохо, если бы ты выступил с этой песней на праздничном концерте. Намекнул, что это просьба не кого-нибудь, а нового…

Он мотнул головой в сторону висевшего за ним портрета Станиславского.

– Хм… В общем, очень крупного начальника. Ты как, сможешь выступить с одной рукой-то?

– Рука ни при чём, если только вы не имели в виду вариант, что я буду петь, аккомпанируя себе на гитаре. Хотя… Учитывая прогресс в восстановлении её подвижности, пожалуй, сыграть я всё же смог бы. Проблема в том, что нет минусовой фонограммы, а качественную можно записать только в студии.

– Ни к чему тебе фонограмма, на концерте будет аккомпанировать эстрадно-симфонический оркестр Центрального телевидения и Всесоюзного радио под управлением Юрия Силантьева. Так что ты набросай ноты, там понадобится экземпляров тридцать, а то и сорок, если каждому музыканту подсунуть. А 7-го, накануне концерта, у всех участников генеральная репетиция, и ты должен на ней присутствовать.

– Так для каждого инструмента нужна собственная партитура. Даже если я каждому из музыкантов напишу его ноты, как мы за один день всё это отрепетируем?

– Максим, давай ты не будешь перекладывать на меня свою головную боль. Я всё понимаю, но меня и самого известили, можно сказать, в последний момент. В конце концов, в оркестре профессионалы своего дела, всё схватывают на лету.

– Тогда я насчёт аранжировки ничего придумывать не буду. Если они такие профи, то сами на ходу пусть импровизируют. Привезу партитуру для обычного ансамбля из четырёх инструментов.

– А знаешь что… Ты завтра принеси мне ноты с текстом и аудиозапись песни, а я всё это попробую переправить через своего человека в Москве самому Силантьеву. Может, они уже к твоему приезду придумают, как лучше играть. Билеты на поезд, кстати, за счёт нашего Управления. Ближе к дате купим в Москву и на обратный поезд. Мы тебе позвоним, но на всякий случай я запишу тебе номер приёмной. И справку Лида тебе выпишет.

По пути в училище переваривал информацию о своём грядущем выступлении на праздничном концерте. Об этом мечтают десятки, если не сотни артистов, так как «засветиться» на телевидении дорогого стоит. А у меня почему-то эта новость не вызвала какого-то особого воодушевления. Может быть, потому, что, как я уже говорил, сцена не вызывает во мне таких эмоций, как у прирождённых артистов.

Но и отказывать тоже как-то стрёмно, не имея на то серьёзных оснований. По всему выходит, что ехать надо, и любые отговорки будут восприняты в штыки. Не хочется заиметь во врагах самого начальника Управления культуры, пусть даже у меня с чекистами отношения «вась-вась». Да и «крупный начальник» – кто бы это мог быть? На месте и узнаем.

С утра заскочил в Управление культуры, самого начальника ещё не было, оставил текст, ноты и компакт-кассету секретарше. Надеюсь, у Силантьева действительно в оркестре все профи, сообразят, что к чему. Вечером на репетиции озвучил новость о грядущем выступлении на праздничном концерте, который в записи 9 мая будет транслироваться по Первой программе.

– Круто, растёшь, Макс, – не без лёгкой зависти прокомментировал Юрец.

– Ничего, когда-нибудь и вас покажут по Центральному телевидению. А может, и на каком-нибудь американском Си-Би-Эс.

– Ну это ты хватанул…

– Жизнь покажет, – усмехнулся я.

Между тем железнодорожники всё-таки выделили для нашего ВИА автобус от своего автопредприятия. Это был не «ПАЗ», а РАФ-977Д «Латвия» 1966 года выпуска. Предтеча тех «РАФиков», которые были очень популярны в СССР в 80-е годы, при этом напоминавший легендарный «Volswagen T1», получивший признание у хиппи.

Выделили нам транспортное средство без водителя, тот, что пригнал машину в понедельник, 23-го апреля – числился при отделении железной дороги.

– Пользуйтесь, – шлёпнул он ладонью по практически вертикальному капоту «РАФика». – Я на нём семь лет отъездил, машина на ходу, хоть и собирались уже списывать. Может со временем возникнуть вопрос с запчастями, кое-что лежит в гараже АТП. Ежели что-то серьёзное – за запчастями придётся ехать в Латвию или Москву, но в Риге выбор больше. Может, проездите пару лет на имеющихся запчастях, а там что-нибудь поновее подгоним. А кто у вас рулить-то будет? Кому ключи отдавать?

Выяснилось, что водитель приписанного к ДК «ПАЗика» ввиду большой занятости и постоянных разъездов вряд ли сможет регулярно разъезжать с нами на гастроли, тем более в соседние области. По счастью, наш временный басист Саня Казаков имел права соответствующей категории и мог управлять этим чудом латышского автопрома. Договорились с директором предприятия Игорем Геннадьевичем, чтобы в автопредприятии, которому принадлежала автомашина, его оформили на полставки, причём эти полставки, дабы не обременять АТП, мы обещали выплачивать из своих доходов, проводя их через местную бухгалтерию. Директор дал «добро», и мне подумалось, что теперь Саня в нашем коллективе задержится надолго, особенно учитывая тот факт, что, воодушевлённый заработками в составе группы, он решил взять расчёт по прежнему месту работы. Возможно, в качестве водителя, а может, и бас-гитариста тоже. Валентин сможет управляться с ритм-гитарой, а я вернусь к лидер-гитаре.

– Может, раскрасим? – предложил я своим, когда мы стояли и рассматривали наш видавший виды микроавтобус. – Тем более краска на нём облупилась, вид какой-то непрезентабельный.

– А в какой цвет? – спросил Валентин.

– В разный… Как хиппи в Америке раскрашивают свои машины, но в тематике нашей группы. Нарисуем на боку локомотив, и напишем на нём название коллектива, чтобы всем сразу было понятно, кто в этом «рафике» путешествует.

– Класс! – обрадовался Юрец, уже имевший опыт раскрашивания «бочки». – Только у меня краски мало осталось.

– Фигня, купим, главное – получить разрешение на автопредприятии и в ГАИ.

Когда мы снова заявились к директору АТП, тот, будучи человеком старой закалки, на нашу просьбу отреагировал без особого энтузиазма.

– Игорь Геннадьевич, так ведь вы всё равно машину списывать хотели, – напомнил я ему. – И списали бы, если бы мы не подвернулись.

– Но это же не повод, чтобы транспортное средство превращать в балаган на колёсах! – возразил тот.

– Так мы и есть балаган, нам как раз и нужна такая вот яркая машина. Семён Романович!

Гольдберг, с которым мы на пару пришли к директору АТП, молча поставил на стол красочный полиэтиленовый пакет с рекламой американских сигарет, в котором звякнуло стекло.

– Что это?

– Небольшая благодарность за автомашину. – сказал я.

Игорь Геннадьевич заглянул внутрь, и его физиономия тут же приняла чрезвычайно довольное выражение. Предлагая Гольдбергу закупиться тремя бутылками «Золотого петушка», я надеялся, что директор АТП станет более сговорчивым, и в своих предположениях не ошибся. Игорь Геннадьевич посмотрел на нас и со вздохом произнёс:

– В общем-то, можно и перекрасить, но я не уверен, что в ГАИ будут с этим согласны.

– Попробуем решить с ними вопрос через своих людей, – самоуверенно заявил я.

Тем же вечером я позвонил Сергею Борисовичу. Сказал, что вопрос не требует решения в «чайной», и его можно обговорить по телефону. Выслушав меня, Козырев устало вздохнул:

– Всё-то вам там неймётся… Ты своему худруку передал мои слова в собственной интерпретации? Нет ещё? Завтра скажешь? Ну смотри… Я поговорю с Козловым, мы с ним не сказать, что друзья, но несколько раз пересекались. Ты только сначала мне принеси эскиз, а потом я уже буду звонить.

Эскиз на бумаге рисовали всей гоп-компанией вместо репетиции весь следующий вечер. В один из «перекуров» я отозвал Гольдберга в сторонку и предупредил его, чтобы заканчивал гонку за деньгой, а обставлял наши гастроли как-то более официально.

– Ты что-то знаешь? – напрягшись, спросил он.

– Можете считать, что знаю, – ответил я, показывая глазами вверх. – Просили хотя бы не «светиться» за пределами области. Либо как вариант проводить всё через соответствующие органы, налоговые в том числе.

Семён Романович крепко задумался, и я его прекрасно понимал. Если обставлять гастроли официально, то наши заработки упадут в разы, будем получать по тарифной сетке. Можно сказать, никакой выгоды. Но хотя бы ему лично как организатору не будет светить срок.

– А по области, значит, можно? – спросил он, когда мы уже расходились.

– Мы ещё не все крупные поселения окучили? – ответил я вопросом на вопрос.

– Конечно не все, – просветлел лицом Гольдберг. – Пока только и выступили, что в Сердобске, Никольске и Кузнецке. А Нижний Ломов, а Каменка, а… Да полно из районных центров осталось ещё неокученных, и там тоже можно по три, а то и четыре концерта давать. Уверен, на каждом выступлении будет аншлаг. Наверняка и из соседних районов народ подтянется, всем хочется увидеть живого Максима Варченко.

– Ага, – кивнул я, – лучше живого, чем… У меня даже возле подъезда дежурить стали поклонницы.

Так и есть, одними признаниями в любви помадой на стекле в последнее время дело не ограничивается. Утром ещё ладно, им самим на занятия надо, спокойно иду в училище, а днём или вечером частенько дежурят в подъезде или вот как сейчас, когда потеплее стало, во дворе… Каждый раз приходится или автограф давать, или вообще обниматься лезут. Того и гляди при честном народе изнасилуют. Бабушки проявляют недовольство, мол, никакого спасения от этих девчонок не стало, ещё и бычки после них не только возле подъезда, но и в самом подъезде порой находятся, в губной помаде. Да и лавочки оккупируют, умудряются с ногами залезать. После того, как сделал девушкам внушение (ещё один бычок обнаружу или грязь на лавочке – и переберусь отсюда жить в секретный гараж) гадить стали меньше.

Эскиз у Сергея Борисовича особых возражений не вызвал. Поморщился, конечно, относительно английских слов в названии, но в целом одобрил.

– Сегодня позвоню начальнику ГАИ насчёт вас. Только когда получите разрешение – если получите – вы уж попробуйте договориться с профессиональным художником. Не переоценивайте свои силы. Название ансамбля ещё куда ни шло, тут у вас буквы какие-то мультяшные, сами справитесь. А вот нарисовать локомотив, думаю, у вас получится не так хорошо. На эскизе и то всякие асимметрии заметны, а уж когда начнёте машину разрисовывать… В общем, прислушайся к моему совету.

Я прислушался, и художник-оформитель нашего ДК согласился всё сделать в лучшем виде за три бутылки водки. К тому времени, как мы договорились с художником, Козырев успел решить вопрос с Козловым, видимо, ввиду отсутствия соцсетей и цифровых фотоаппаратов на словах объяснив начальнику ГАИ, как будет выглядеть наша машина. Тот предложил посмотреть окончательный вариант уже разрисованного автомобиля, посему нам пришлось поторопить художника, чтобы уложился в следующие пару дней. Водку мы ему отдали лишь после окончания работ, дабы с радости не наклюкался раньше времени.

Со стороны наше средство передвижения смотрелось очень привлекательно и ярко, как раз в тему начинавшей буйствовать весне. 27 апреля мы пригнали наш «РАФик» на стоянку возле здания областной автоинспекции. Козлов лично вышел на пару с инспектором.

– По закону категорически запрещено использовать цвета, предназначенные для скорой, милиции, пожарных и других спецмашин. У вас в окраске присутствуют все эти цвета, не машина, а одно большое аляповатое пятно… Но, так уж и быть, дам добро, – неожиданно снизошёл он, хотя после такого вступления я на положительное решение вопроса почти не рассчитывал, подумав, что даже звонок Козырева не сыграл решающей роли.

– Валера, давай, оформляй как положено.

– А какой цвет-то писать? – не понял инспектор.

– Серо-буро-малиновый в крапинку, – хмуро пошутил Козлов. – Пиши… Пиши чёрный.

– Почему чёрный?

– Потому что он преобладающий, вон, паровоз у них чёрный. Или лучше напиши, в эстрадной расцветке.

– Так нет вроде такой расцветки.

– Теперь будет, – снова грустно вздохнул Козлов и направился в сторону административного здания.

Когда вопрос с машиной был окончательно улажен, я поделился со своими мыслями о том, что для выступления неплохо было бы всем обзавестись одинаковыми майками с логотипом нашей группы.

– Будет то же самое, что и на машине? – спросила Лена.

– Пожалуй, изобразим что-нибудь попроще. Например, чёрные футболки с несущимся на зрителя локомотивом, разбивающим название группы на две части: «Good» и «Ok».

– О, круто, можно, я на «бочке» такой же рисунок сделаю?

– Можно, – усмехнулся я.

Тем же вечером я сделал карандашный набросок. По-моему, получилось неплохо, главное, что без лишних деталей и в то же время рисунок бросается в глаза. Дело за нормальным художником, который сможет рисунок перенести на ткань.

Его я нашёл на следующий день в художественных фондах на улице Горького. Тыкался наобум, в итоге меня направили в мастерскую к Павлу Сергеевичу Аниськину, одному из разработчиков герба Пензы.

Тот взял в руки мой набросок, сдвинул на затылок берет и пробормотал:

– В общем-то, ничего сложного. Правда, со временем беда…

– Павел Сергеевич, ваш труд будет оценен по достоинству.

Сошлись на 50 рублях за весь объём работ. Купить одинаковые чёрные футболки, правда, разных размеров, тоже не составило проблем, и два дня спустя я представил своим музыкантам нашу новую униформу.

– Класс! – восхитился Юрка. – Завтра же принесу краски и попробую изобразить на «бочке» такой же рисунок.

1 мая после праздничной демонстрации наш коллектив должен был принять участие в праздничном концерте в стенах нашего Дворца культуры. 9 мая он тоже будет, но я предупредил Антонину Геннадьевну, что могу вернуться из Москвы только 10-го утром. Она отнеслась с пониманием, как и Бузов, которого я известил о своей отлучке ещё раньше. Видно было, что обоих одолевает гордость сопричастности, но если Николай Степанович радостно скалился, тряся мне руку, то Мещерякова сохраняла на лице видимость строгости.

Между делом в конце апреля я выкроил время наконец залитовать подаренную Пугачёвой песню. Тут меня, правда, слегка обломали. Первый куплет звучал следующим образом:

 
Какой прогноз у нас сегодня, милый,
С чем ты опять проснулся не в ладу?
Скажи мне просто, Господи помилуй,
Какую блажь имеешь ты ввиду.…
 

Эта вот фраза «Господи помилуй» вызвала у ответственного работника пензенского отделения Главлита отторжение. Мне было рекомендовано заменить её на что-то более приличное. Целый вечер угробил на то, чтобы подобрать замену, кляня про себя автора текста, имени которого я не то что не помнил, но даже и не знал.

В итоге, уже совсем было отчаявшись, в первом часу ночи вывел шариковой ручкой на тетрадном листе:

 
Скажи мне просто, что такой унылый
 

– Вот, совсем другое дело! Можно было сразу так написать, а не придумывать какую-то религиозную ересь.

Сотрудница местного отделения Главлита наконец-то завизировала текст в двух экземплярах, поставив печати и росписи, и час спустя я уже звонил Пугачёвой. Процитировал, что нужно исправить, сказал, что 7-го буду в Москве и смогу ей передать лично или через кого-либо копию текста с подписью и печатями. А заодно заскочу в ВААП (в понедельник агентство должно работать), где зарегистрирую текст и ноты.

А следом позвонил в Ленинград Резнику.

– Здравствуйте, Илья… Хорошо, без отчества, – невольно улыбнулся я. – В общем, сочинилось у меня кое-что на ваше стихотворение про лестницу. Нет, я сейчас в Пензе, а в Москве буду 7-го числа. В этот день состоится генеральная репетиция перед концертом к Дню Победы, который будут транслировать по телевидению… Песня? Называется «Никогда он уже не вернётся из боя»… Слышали? И как вам?… Спасибо!

Дальше Резник поведал, что и сам собирался в эти дни приехать в Москву погостить к знакомым, так что мы сможем пересечься. Для связи – номер домашнего телефона этих самых знакомых.

1 мая я с утра прошёлся в составе колонны своего училища на праздничной демонстрации, на этот раз в связи с травмой руки, пусть уже и без повязки, избавленный от необходимости нести транспарант. Вместо Брежнева люди несли одинаковые портреты нового генсека. Похоже, общий для всех образец прислали из Москвы, а может, даже и сами портреты, а здесь полотна просто натянули на рамы. Человек с большой залысиной строго смотрел с каждого портрета на стоявших на трибуне местных вождей и, казалось, не обещал им ничего хорошего.

Домой пришёл – уже готов праздничный стол. Даже если учитывать мой всё ещё растущий организм, получилось, кажется, многовато. Но мама пообещала, что всё наготовленное мы уничтожим в течение пары дней. Забегая вперёд, скажу, что с задачей я справился.

А вечером праздничный концерт в стенах считай уже родного Дворца культуры. Снова собралось всё руководство местного отделения железной дороги во главе с Михаилом Денисовичем Воропаевым. Бузов на этот раз расположился во втором ряду, зато аккурат позади начальника Пензенского отделения КБШ/ЖД. Ингу я посадил в третий ряд, выбил ей-таки местечко. Так-то, думаю, сам концерт для неё особого интереса не представлял, но когда я ей предложил его посетить, она ответила согласием.

На этот раз, в отличие от мероприятия 8 марта, никаких песен о любви. Вышли, правда, в своих футболках эффектно. Во всяком случае, Инга после концерта поделилась со мной своими впечатлениями. Спели «И вновь продолжается бой», затем «Любовь, комсомол и весна». Когда готовились к концерту, выяснилось, что у Сани неплохой вокал. Конечно, не Лещенко, но для уровня концерта во Дворце культуры вполне сойдёт. Ну и мы ещё подпевали, старались, получилось вроде бы неплохо. Но вообще дежурное выступление, я заряда адреналина практически не почувствовал.

2 мая снова на учёбу. Вернувшись вечером домой, обнаружил маму перебирающей фотографии из семейного альбома.

– Смотри, какой ты был пухленький в семь месяцев, – сказала она, показывая маленькую чёрно-белую фотографию. – Я так любила тебя кусать…

– В смысле? – опешил я.

– Ну как… покусывать. За щёчки, за попку…

– А-а, понял.

Сел рядом, присоединившись к разглядыванию фотолетописи семьи Варченко. М-да, с высоты своих уже считай 60 годков я уже и не помнил эти снимки, а теперь вот, глядя на себя совсем маленького. На молодых родителей, на вполне ещё боевую бабушку, на фото деда, которого я совсем не помнил…

Новогодняя открытка с изображением снегиря. Помню, я её писал в 1-м классе Деду Морозу, выпрашивая коньки. Коньки с двумя лезвиями я обнаружил под ёлкой, а открытку через несколько месяцев – в семейном альбоме. Потом пристал к маме с расспросами, отчего это отправленное Деду Морозу письмо оказалось в альбоме? На что услышал, мол, Дед Мороз приходил, прочитал открытку и вернул, а подарок у него уже с собой был.

 
Снегири – герои, погляди,
Словно капля крови на груди…
 

Какая-то хрень в голову лезет, да ещё в преддверии Дня победы… Кстати, у Антонова была же хорошая песня, практически баллада, так и называлась – «Снегири»[1]1
  https://www.youtube.com/watch?v=oD3YtxEIRiY


[Закрыть]. На стихи… М-м-м… кажется, поэта-фронтовика Дудина. А вот имя-отчество не помню.

А ведь это мысль! Жаль, что только одну песню разрешили спеть на праздничном концерте, я бы ещё и эту спел. Текст дословно я не помнил, а вот музыка сразу же закрутилась в голове. А что, припишу авторство себе, поскольку, помнится, Антонов впервые исполнил её ближе к середине 80-х. Не главный его хит, уж как-нибудь переживёт.

На будущее всё равно нужно озаботиться этой песней. И для начала найти этого самого Дудина. А как, через кого? Правильно, через ветеранскую организацию, они все между собой держат связь. Сегодня уже поздно, а завтра наберу Шульгина. Заодно поздравлю с наступающим праздником.

Всё-таки не позвонил, а после «рогачки» сам завернул к нему в Совет ветеранов. Как-никак лучше поздравить лично, тем более от дома до горисполкома десять минут пешком. Александр Тимофеевич моему появлению обрадовался, а заодно обрадовался коробке шоколадных конфет и бутылке коньяка. От спиртного напитка я отказался, и тот убрал бутылку в ящик стола, а конфеты мы ели вприкуску с чаем. По ходу дела Шульгин расспрашивал меня о моих успехах. Только допив чай, наконец перешли к делу.

– Знаю такого поэта, – важно покивал полковник в отставке в ответ на мой вопрос. – То есть стихи его читал, даже на память что-то могу продекламировать. Зовут его, кажется, Михаил, отчества не помню. Но вроде бы он в Ленинграде живёт. У меня когда-то сборник его стихов был…

– А стихотворение «Снегири» наизусть не помните?

– Ещё как помню! Прочитать?

– Давайте вы прочитаете, а я на бумаге запишу. А то я уж думал в библиотеку идти, вдруг у них сборник его стихов есть.

Так что теперь текст лежит передо мной, а музыку на гитаре я ещё вчера вечером подобрал, благо что пальцы левой руки уже вполне способны бегать по ладам, и в плече неприятными ощущениями эти движения не отзываются. Но всё равно желательно связаться с автором слов, поставить его в известность. Вдруг не захочет сотрудничать, в позу встанет. Антонов в те годы, когда исполнил песню впервые, уже был звездой, а кто я? Может, он обо мне и не слышал.