Текст книги "Стихотворения"
Автор книги: Геннадий Алексеев
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Разинув рот гляжу на белый свет, на завитки волос у женщин на затылках.
моя юность
Моя юность бросила меня.
Она ушла от меня, моя юность, и, кажется, навсегда.
Вон она топает там, по дороге!
Вон она, чудачка!
Вон, вон она в голубом беретике!
И чем я ей не угодил не понимаю. -ar»
СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ
Берег.
Небо.
Море.
Старик закидывает невод.
Ему нужна золотая рыбка, и больше ничего.
Берег.
Небо.
Море.
Старик вытаскивает невод.
В неводе две малюсенькие колюшки, водоросли, и больше ничего.
џ
Берег.
Небо.
Море.
Старик опять закидывает невод.
Но это пустая трата времени, и больше ничего.
у
– -j*
Золотая рыбка не водится в этом море, золотая рыбка не дура.
Берег.
Небо.
Море.
4 Г. Алексеев 49
Старик опять вытаскивает невод. В неводе золотая рыбка!
Откуда она взялась?
Это же чудо!
Нет,
это просто сказка, и больше ничего.
ХАТШЕПСУТ
Сердце взыграло,
Как бы имея вечность в запасе,– Царица моя, подойди,
Не медли вдали от меня!
Древнеегипетская надпись XIII в. до н. э.
По Неве плывут баржи с песком.
На берегу лежат два сфинкса.
Подхожу к ним, хлопаю в ладоши и говорю:– Слушайте!
Крокодилы дремали на отмелях, бегемоты резвились в тростниках, а я строил для нее храм у подножья скал.
Она была величава и прекрасна.
Ее узкое льняное платье доходило до щиколоток – такая уж тогда была мода.
Воины мечтали о войнах, я ревновал ее к Нилу и скрежетал зубами, когда она каталась на лодке,
а она посылала корабли в страну Пунт за миртовыми деревьями.
Тутмос бредил славой, я ревновал ее к миртовым деревьям, а она сажала их перед своим храмом, и мир царствовал в мире.
– Недолго!– сказали сфинксы.
– Да, конечно,– сказал я,—
но и тогда,
когда рабыни натирали ее тело благовонным маслом,
а я стоял за колонной и смотрел, и тогда,
когда она вышла к народу в простом черном парике
с ниткой синих фаянсовых бус на шее, и тогда,
когда она стояла в храме, прижимая руки к груди,
и бритые головы жрецов поблескивали
во мраке, и тогда,
когда она с хохотом бегала по саду,
хватаясь за стволы пальм,
и я не мог поймать ее...
– Что же тогда?– спросили сфинксы.
– Так, ничего,– ответил я.—
Вчера я увидел ее в метро на эскалаторе, она подымалась, а я опускался.
Она была величава и прекрасна,
ее узкое платье не достигало колен —
такая уж нынче мода,—
и я побежал за ней
вверх по опускавшейся лестнице.
– Безнадежное дело!– сказали сфинксы.
– Да, конечно,– сказал я.
По Неве плывет буксир с зелеными огнями. Выхожу на мост
и кричу, сложив ладони рупором:
– Хатшепсут!
Это я!
Твой возлюбленный зодчий!
Та женщина
тогда была дорогой —
при нашем бездорожье это клад.
Та женщина была прямым шоссе, обсаженным прямыми тополями.
Та женщина меня бы завела в такую даль,
откуда возвращаться уж смысла нет.
Но странствия в ту пору меня не привлекали почему-то.
Ту женщину я недавно встретил.
Она превратилась в узкую тропинку, а тополя засохли.
Но тропинка
по-прежнему манит вдаль – поразительно!
ДАЛЬ
Тянет меня почему-то в эту даль.
И будто нет в ней
ничего особенного -
типичная же даль!
А тянет.
Ушел бы
и жил бы там, в дали.
Да все дела какие-то, все дела.
Смотрю в даль и вздыхаю.
Тянет меня
в эту банальную туманную будь она неладна!
даль,
ft
колокол
Бывает,
купаешься в озере и ни о чем не думаешь, а он
где-то за лесом, негромко так и будто смущаясь:
«Бом! Бом!»
И еще раз: +
«Бом! Бом!»
И еще разок:
«Бом! Бом!»
Все напоминает,
будто я и сам не помню.
Все остерегает,
будто я и сам не осторожен.
Все заботится обо мне,
будто я и сам о себе не позабочусь.
Но в общем-то он неплохой колокол, с красивым звуком.
Но в общем-то он отличный колокол,
с доброй душой. / -г -але
Но вообще-то он надежный колокол, с ним не пропадешь.
Признаться, мне повезло,
что у меня такой колокол. У многих
колокола гораздо хуже.
Џ
Я поднимаюсь на пятнадцатый этаж, гляжу оттуда на крыши домов и говорю торжественно:
– Человечество!
Я спускаюсь во двор,
гляжу на мальчишку, рисующего на заборе, и говорю со вздохом:
– Человечество!
Я разглядываю себя в зеркале, подмигиваю себе и говорю загадочно:
– Человечество!
Я ложусь спать, засыпаю, и вокруг меня
храпит и причмокивает во сне набегавшееся за день
Человечество.
Џ
ВЫСОКИЕ ДЕРЕВЬЯ
Протяни руку,
и на твою ладонь упадет дождевая капля.
Протяни руку,
и на твою ладонь сядет стрекоза,
большая зеленая стрекоза. Только протяни руку, и к тебе на ладонь спустится райская птица ослепительной красоты,
настоящая райская птица! Протяни же руку, чего ты стесняешься – ты же не нищий.
Постой минутку с протянутой рукой, и кто-то положит тебе на ладонь свое пылкое восторженное сердце.
А если положат камень, не обижайся,
будь великодушен.
* * *
Ее не поймешь.
То она прогуливается поодаль с черной сумочкой, в черных чулках и с белыми волосами до пояса.
То лежит в беспамятстве на операционном столе, и видно, как пульсирует ее сердце в кровавом отверстии.
То она пляшет до упаду на чьей-то свадьбе, и парни
пожирают ее глазами.
А то просто стоит передо мной спокойно и прямо, и в руке у нее красный пион.
Но всегда она чуть-чуть печальная радость человеческая.
* * *
Вкушая радость, будьте внимательны: она как лещ,
в ней много мелких костей.
Проглотив радость, запейте ее
стаканом легкой прозрачной грусти это полезно для пищеварения.
Немного погрустив,
снова принимайтесь за радость.
Не ленитесь радоваться, радуйтесь почаще.
Не стесняйтесь радоваться, радуйтесь откровенно.
Не опасайтесь радоваться, радуйтесь бесстрашно.
Глядя на вас, и все возрадуются.
V*
Был вечерний час с десяти до одиннадцати.
Ветра не было, были сумерки, было прохладно, была тишина.
Лишь внезапный грохот реактивного истребителя над самой головой (пролетел – и опять тишина).
Лишь гул товарного поезда вдалеке
(прошел – и опять тишина).
Лишь треск мотоцикла где-то за озером (проехал – и снова тихо).
Лишь глухой стук в левой части груди под ребрами
(он не смолкает ни на минуту).
Был обычный час жизни на пороге ночи.
Был необычный век, двадцатый по счету.
ОБИДЧИК
–г -W*
Обидели человека, несправедливо обидели.
– Где,
где обидели человека?
Кто,
кто посмел обидеть самого человека?
Никто его не обидел, никто.
Кто может его обидеть? Смешно!
Он сам кого хотите обидит.
Он сам обижает Землю и зверей на Земле.
Он сам себя глубоко обижает.
Обидит себя – и ходит расстроенный, обидит —
и ночами не спит, переживает.
Но не судите его, не судите.
Поймите человека – ему нелегко.
5 Г. Алексеев
65
НЕПОСЕДА
Поглядите, вон там,
по обочине шоссе, человек идет – машины его обгоняют – это он.
И там,
у мыса Желания, видите —
на снегу фигура темнеет – это тоже он.
И по Литейному мосту, наклонясь против ветра – плащ развевается,– тоже он идет.
Ему бы дома сидеть в тепле и уюте, ему бы чай пить
с брусничным вареньем, а он шатается где-то целыми днями,
а он бродит по свету до глубокой ночи.
С
Вон там,
на вершине Фудзиямы, видите – кто-то сидит.
Это же он!
зло
1
Вхожу в чертоги зла.
Здесь,
В горнице высокой, сидит девица-смерть с туманным рыбьим взором и вышивает шелком по холсту.
2
Есть мнение, что зло не существует, что зло – лишь сук на дереве добра,
на нем и вешаются все самоубийцы.
Но скалы зла
торчат из моря времени,
и птицы хищные
на них птенцов выводят.
3
А было так: маленькая собачонка бежала посреди улицы.
Брошенная,
потерявшая голову от горя,
она бежала прямо посреди улицы ей безразлично было, где бежать. И все силы зла,
все темные силы зла, все кровожадные силы зла взирали на собачонку, предвкушая ее скорую гибель.
Но трамваи тормозили, такси тормозили, грузовики тормозили.
И силы зла
морщились от досады.
Вот как это было.
ОБЛАКА
Поглядим на облака в разное время дня.
Вот утро.
На востоке появилось зловещей формы кучевое облако, у горизонта в отдаленье появилось угрюмое загадочное облако.
Вот полдень.
Видите – в зените проплывает надменное заносчивое облако, не торопясь, в зените проплывает самовлюбленное зазнавшееся облако.
Вот вечер.
По небу куда-то быстро движется одно-единственное маленькое облако, куда-то к югу очень быстро движется бесстрашное решительное облако.
Вот поздний вечер.
Поглядите – над закатом висит счастливое сияющее облако.
Как видите, в разное время дня облака ведут себя по-разному, и с этим приходится считаться.
Вот снова утро.
На востоке показалось бесформенное заспанное облако. Поздоровайтесь с ним!
џ џ џ
Движения его души
порою необъяснимы:
она бросается куда-то в сторону,
она делает зигзаги,
она выписывает петли
и долго кружится на одном месте.
Можно подумать,
что душа пьяна,
но она не выносит спиртного.
Можно предположить,
что душа что-то ищет,
но она ничего не потеряла.
Можно допустить,
что душа слегка помешалась,
но это маловероятно.
Порою кажется,
что его душа просто играет,
играет в игру,
которую сама придумала,
играет,
как играют дети.
Быть может, она еще ребенок, его душа?
мысли
Какие только мысли не приходят мне на ум!
Порою мелкие и круглые, как галька на крымских пляжах.
Временами плоские,
как камбалы с глазами на макушке.
А то вдруг длинные и гибкие, как стебли кувшинок.
Иногда нелепые,
нескладные, причудливые монстры.
Но изредка глубокие и ясные,
как небо в солнечный осенний полдень.
А любопытно было бы узнать, какие мысли не приходят мне на ум, блуждают в стороне?
ВЕСПЕР
Как встарь,
как в древности,
как сто веков назад,
восходит Веспер на вечернем
небосклоне.
Он так красив, но мне не до него – ищу иголку я в огромном стоге сена.
Полстога
я уже разворошил,
иголку же
пока не обнаружил.
Осталось мне
разворошить
полстога.
А Веспер,
этот Веспер окаянный, восходит каждый вечер над закатом и шевелит лучами как назло.
КОНТУР БУДУЩЕГО
Очень просто
получить контур Венеры Таврической ставим статую к стене и обводим ее тень карандашом. Труднее
получить контур лошади – она не стоит на месте и тень ее тоже движется.
Очень трудно получить контур счастья – оно расплывчато и не имеет четких границ.
Но удивительно —
пятилетний ребенок взял прутик и изобразил на песке четкий профиль будущего – все так и ахнули!
У**
ТОЧКА
– Ты всего лишь точка,– сказали ему,—
ты даже не буква.
– Прекрасно!– сказал он.—
Но мне нравится гордое одиночество. Поставьте меня отдельно, я не люблю многоточий.
И вот его одного ставят в конце фразы, совершенно бессмысленной, дурацкой фразы.
Стоит,
закусив губу.
ВЫСОКИЕ ДЕРЕВЬЯ
Высокие деревья
появляются на холме.
Высокие деревья
спускаются по склону.
Высокие деревья
останавливаются в низине.
Гляжу на них с восхищением.
А в их листве
уже щебечут бойкие птицы,
а в их тени
уже кто-то расположился на отдых.
Но высокие деревья пришли ненадолго.
Постояв немного,
они уходят.
Бегу за ними,
размахивая руками,
бегу за ними, что-то крича.
А их и след простыл.
Век буду помнить,
как приходили высокие деревья, как они спускались по склону холма.
Век не забуду, как они ушли,
унося с собою щебечущих птиц.
ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ
Это не ночь, это не тьма,
это не фонарь на улице.
Стало быть, это день, стало быть, это свет, стало быть,
это солнце над городом.
Но если это так, то открывайте дверь, пора ее открыть – всю ночь была закрыта.
Но если это так, то распахните дверь и отойдите прочь – пусть входит кто захочет.
Если войдет ребенок – прекрасно, если вбежит кошка – хорошо,
если вползет улитка – неплохо, если ворвется ветер – не сердитесь.
Скажите:
– Ах, это ты!– Спросите:
– Какие новости?
РЫЦАРЬ, ДЬЯВОЛ И СМЕРТЬ (Гравюра Дюрера)
Все трое очень типичны: храбрый рыцарь, хитрый дьявол, хищная смерть.
Рыцарь и смерть – на лошадях.
Дьявол – пешком.
– Неплохо бы отдохнуть!– говорит дьявол.
– Пора сделать привал!– говорит смерть.
– Мужайтесь, мы почти у говорит рыцарь.
цели
Все трое продолжают путь.
– У меня болит нога, я очень хромаю!—
говорит дьявол.
– Я простудилась,
у меня жуткий насморк!– говорит смерть.
– Замолчите!
Хватит ныть!—
говорит рыцарь.
Все трое продолжают путь.
ПИРАТ
Триста лет назад я разозлился и стал пиратом.
Плавал, грабил, убивал, жег корабли.
Шпагой
выкололи мне глаз —
стал носить черную повязку. Саблей
отрубили мне руку —
стал запихивать рукав за пояс. Ядром
оторвало мне ногу —
стал ковылять с деревяшкой.
Но все грабил, все убивал, все злился.
Наконец
пуля попала мне точно в переносицу, и я помер легкой смертью.
Привязали ядро к моей оставшейся ноге и бросили меня в море.
Алексее*
81
Стою на дне, весь черный от злобы. Рыбы нюхают меня, но не жрут.
Стою и припоминаю, из-за чего я разозлился.
Триста лет стою – не могу припомнить.
ЧАКОНА БАХА
Я еще не слышал чакону Баха, и нет мне покоя.
Сижу в сквере на скамейке, и какая-то бабка в валенках говорит мне сокрушенно:
– Касатик,
ты еще не слыхал гениальную чакону Баха, это же великий грех!—
Подхожу к пивному ларьку, встаю в очередь, и вся очередь возмущается:
– Этот тип не слышал
грандиозную чакону Баха!
Не давать ему пива!—
Выхожу к заливу, сажусь на парапет,
и чайки кружатся надо мной, крича:
– Неужели он и впрямь не слышал
эту удивительную чакону Баха? Стыд-то какой!
И тут ко мне подбегает совсем крошечная девочка.
– Не плачьте, дяденька!– говорит она.—
Я еще тоже не слышала эту потрясающую чакону Баха. Правда, мама говорит, что я от этого плохо расту.
В ТУ ночь
В ту ночь мы слегка выпили.
– Вот послушай!—сказал Альбий.—
«Паллы шафранный покров, льющийся к
нежным стопам, Пурпура тирского ткань и сладостной флейты
напевы»1.
– Неплохо,– сказал я,– но ты еще не нашел себя.
Скоро ты будешь писать лучше.
– Пойдем к Делии!– сказал Альбий,
и мы побрели по темным улицам Рима, шатаясь и ругая раба
за то, что факел у него нещадно дымил.
– Хороши!– сказала Делия, встретив нас на пороге.
– Нет, ты лучше послушай!—сказал Альбий.—
«Паллы шафранный поток, льющийся к дивным
стопам,
Тирского пурпура кровь и флейты напев
беспечальный».
– Недурно,– сказала Делия,– но, пожалуй, слишком красиво.
Раньше ты писал лучше.
В ту ночь у Делии
мы еще долго пили хиосское,
хотя я не очень люблю сладкие вина.
Под утро Альбий заснул как убитый.
– Ох уж эти мне поэты!– сказала Делия.
– Брось!—сказал я.—
Разве это не прекрасно:
«Паллы шафранные складки, льнущие к милым
коленям,
Пурпура тусклое пламя и флейты томительный
голос!»?
СИЗИФ
Сажусь в метро и еду в подземное царство в гости к Сизифу.
–г -Д»
Проезжаем какую-то мутную речку вроде бы Ахеронт.
У берега стоит лодка – вроде бы Харона.
В лодке бородатый старик – вроде бы сам Харон.
На следующей остановке я выхожу.
Сизиф, как и прежде, возится со своей скалой, и грязный пот
течет по его усталому лицу.
– Давай вытру!– говорю я.
– Да ладно уж,– говорит Сизиф, жалко платок пачкать.
– Давай помогу!– говорю я.
– Да не стоит,– говорит Сизиф,– я уже привык.
– Давай покурим!– говорю я.
– Да не могу я,– говорит Сизиф,– работы много.
– Чудак ты, Сизиф!– говорю я.– Работа не волк,
в лес не убежит.
– Да отстань ты!– говорит Сизиф.– Чего пристал?
– Дурак ты, Сизиф!– говорю я.– Дураков работа любит!
– Катись отсюда!– говорит Сизиф.– Катись, пока цел!
Обиженный, сажусь в метро
и уезжаю из подземного царства.
Снова проезжаем Ахеронт.
Лодка плывет посреди реки.
В лодке полно народу.
Харон стоит на корме и гребет веслом.
–г
В МУЗЕЕ
У богоматери
было очень усталое лицо.
– Мария,– сказал я,– отдохните немного.
Я подержу ребенка.
Она благодарно улыбнулась и согласилась.
Младенец
и впрямь был нелегкий.
Он обхватил мою шею ручонкой и сидел спокойно.
Подбежала служительница музея
и закричала,
что я испортил икону.
Глупая женщина.
ВЕСЕННИЕ СТИХИ
* * *
Помимо всего остального существует весна.
Если поглядеть на нее, то можно подумать, что она спортсменка – она худощава, длиннонога и, судя по всему, вынослива.
Если поговорить с ней, то можно убедиться, что она неглупа – она никому не верит на слово и обо всем имеет свое мнение.
Если же последить за нею, то можно заметить, что у нее мужские повадки – она охотница
и любит густые дикие леса, где отощавшие за зиму медведи пожирают сладкую прошлогоднюю клюкву.
Она приходит
под барабанный бой капелей, и тотчас
весь лед на Неве становится дыбом, и тотчас
все девчонки выбегают на улицу и начинают играть в «классы», и тотчас
происходит множество прочих важных
весенних событий.
Поэтому весна необычайно популярна.
* * *
В начале весны
появляется неодолимая потребность бедокурить: щекотать гранитных львов, дразнить гипсовых грифонов, пугать мраморных лошадей и дергать за ногу бронзового графа Орлова, восседающего у ног бронзовой Екатерины Второй.
В начале весны
возникает намеренье жить вечно.
Но как осуществить это безумное намеренье?
Спросил гранитных львов – они не знают.
Спросил гипсовых грифонов – они тоже не знают.
Спросил мраморных лошадей – и они не знают.
Спросил бронзового графа —
он и понятия об этом не имеет. Бронзовую императрицу спросить не осмелился.
Я говорил ей:
не мешайте мне, я занят важным делом, я влюбляюсь.
Я говорил ей:
не отвлекайте меня,
мне нужно сосредоточиться-
я же влюбляюсь.
Я говорил ей:
подождите немного, мне некогда, я же влюбляюсь в вас!
Мне надо здорово в вас влюбиться.
– Ну и как?– спрашивала она.—
Получается?
– Ничего,– отвечал я,—
все идет как по маслу.
Ну что?– спрашивала она.—
Уже скоро?
Да, да!– отвечал я.—
Только не торопите меня.
Ну скорее же, скорее!– просила она.—
Мне надоело ждать!
Потерпите еще немножко,– говорил я,– куда вам спешить?
Но почему же так долго?– возмущалась она. Так ужасно долго!
Потому что это навсегда,– говорил я,– потому что это навеки.
Ну, теперь-то уже готово?– спрашивала она. Сколько можно тянуть?
Да, уже готово,– сказал я и поглядел на нее влюбленными глазами.
Не глядите на меня так!– сказала она.—
Вы что, с ума сошли?
ВОЛШЕБНИЦА
Шел медленный крупный снег.
Я ждал долго и совсем окоченел.
Она пришла веселая в легком летнем платье и в босоножках.
– С ума сошла!– закричал я.– Снег же идет!—
Она подставила руку снежинкам, они садились на ладонь и не таяли.
– Ты что-то путаешь,– сказала она,—
по-моему, это тополиный пух.– Я пригляделся, и правда – тополиный пух!
– Ты просто волшебница!– сказал я.
– Ты просто ошибся!– сказала она.
-Г– -де
ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ
Я решил тебя разлюбить.
Зачем, думаю, мне любить-то тебя, далекую —
ты где-то там, а я тут.
Зачем, думаю, мне сохнуть по тебе – ты там с кем-то, а я тут без тебя.
К чему, думаю, мне мучиться —
разлюблю-ка я тебя, и дело с концом.
И я тебя разлюбил.
Целый день
я не любил тебя ни капельки. Целый день
я ходил мрачный и свободный, свободный и несчастный, несчастный и опустошенный, опустошенный и озлобленный, на кого – неизвестно.
Целый день
я ходил страшно гордый тем, 4TQ тебя разлюбил, разлюбил так храбро, так храбро и решительно, так решительно и бесповоротно.
Целый день
я ходил и чуть не плакал – все-таки жалко было, что я тебя разлюбил, что ни говори, а жалко.
Но вечером
я снова влюбился в тебя, влюбился до беспамятства.
И теперь я люблю тебя
свежей,
острой,
совершенно новой любовью.
Разлюбить тебя больше не пытаюсь бесполезно.
–г -д*
ХВАСТУН
Стоит мне захотеть,– говорю,– и я увековечу ее красоту в тысячах гранитных, бронзовых
и мраморных статуй, и навсегда останутся во вселенной ее тонкие ноздри и узенькая ложбинка
снизу между ноздрей-
стоит мне только захотеть!
Экий бахвал!– говорят.—
Противно слушать!
Стоит мне захотеть,– говорю,– и тысячелетия будут каплями стекать в ямки ее ключиц и высыхать там, не оставляя никакого следа,– стоит мне лишь захотеть!
Ну и хвастун!– говорят.—
Таких мало!
97
7 Г. Алексеев
Тогда я подхожу к ней, целую ее в висок, и ее волосы начинают светиться мягким голубоватым светом.
Глядят
и глазам своим не верят.
-а*
НАКАТИЛО
Накатило,
обдало,
ударило,
захлестнуло,
перевернуло вверх тормашками, завертело,
швырнуло в сторону, прокатилось над головой и умчалось.
Стою,
отряхиваюсь.
Доволен – страшно.
Редко накатывает.
ВОЗВЫШЕННАЯ ЖИЗНЬ
Живу возвышенно.
Возвышенные мысли ко мне приходят.
Я их не гоню,
и мне они смертельно благодарны.
Живу возвышенно.
Возвышенные чувства за мною бегают, как преданные псы.
И лестно мне иметь такую свиту.
Живу возвышенно,
но этого мне мало —
все выше поднимаюсь постепенно.
А мне кричат:
– Куда вы?
Эй, куда вы?
Живите ниже —
ведь опасна для здоровья неосмотрительно возвышенная жизнь!
Я соглашаюсь:
– Разумеется, опасна,– и, чуть помедлив, продолжаю подниматься.
ФАКЕЛ
Вышел из трамвая – пахнет гарью.
Потрогал голову – так и есть:
волосы на голове моей полыхают.
Так и шел по Садовой как факел.
Было светло и весело мне и прохожим.
Так и пришел к Лебяжьей Здесь и погас.
канавке.
Загорюсь ли я снова?.
Как знать.
СВЕТЛАЯ ПОЛЯНА
Мой добрый август взял меня за локоть и вывел из лесу на светлую поляну.
Там было утро, там росла трава, кузнечик стрекотал, порхали бабочки, синело небо и белели облака.
И мальчик лет шести или семи с сачком за бабочками бегал по поляне.
И я узнал себя, узнал свои веснушки, свои штанишки, свой голубенький сачок.
Но мальчик, к счастью, не узнал меня.
Он подошел ко мне и вежливо спросил, который час.
И я ему ответил.
А он спросил тогда, который нынче год.
И я сказал ему,
что нынче год счастливый.
А он спросил еще, какая нынче эра. -Г -де
И я сказал ему, что эра нынче новая.
– На редкость любознательный ребенок!—
сказал мне август и увел с поляны.
Там было сыро, там цвели ромашки, шмели гудели и летала стрекоза.
Там было утро,
там остался мальчик
в коротеньких вельветовых штанишках.
Г
На берегу
тишайшей речки Карповки стою спокойно, окруженный тишиной заботливой и теплой белой ночи.
О воды Карповки, мерцающие тускло!
О чайка,
полуночница, безумица, заблудшая испуганная птица, без передышки машущая крыльями над водами мерцающими Карповки! Гляжу спокойно на мельканье птичьих крыльев, гляжу спокойно на негаснущий закат, и сладко мне в спокойствии полнейшем стоять над узкой, мутной,
сонной Карповкой, а чайка беспокойная садится неподалеку на гранитный парапет.
Все успокоилось теперь на берегах
медлительной донельзя речки Карповки.
СНЕГ
Если запрокинуть голову и смотреть снизу вверх на медленно,
медленно падающий крупный снег, то может показаться бог знает что.
Но снег падает на глаза и тут же тает.
И начинает казаться, что ты плачешь,
тихо плачешь холодными слезами, безутешно, безутешно плачешь, стоя под снегом, трагически запрокинув голову.
И начинает казаться, что ты глубоко,
глубоко несчастен.
Для счастливых
это одно удовольствие.
– Не так,– говорю,– вовсе не так.
– А как?– спрашивают.
– Да никак,– говорю,– вот разве что ночью в открытом море под звездным небом и слушать шипенье воды, скользящей вдоль борта.
Вот разве что в море под небом полночным, наполненным звездами, и плыть, не тревожась нисколько. Вот разве что так.
Иль, может быть, утром на пустынной набережной, поеживаясь от холода,
и смотреть на большие баржи, плывущие друг за другом.
Да, разве что утром у воды на гранитных плитах, подняв воротник пальто,
w -аре
и стоять, ни о чем не печалясь.
Вот разве что так,– говорю,– не иначе.
Можно любить запах грибов, быстрые лесные речушки, заваленные камнями, и романсы Рахманинова. Можно любить все это и ни о чем не тревожиться.
Но я люблю просыпаться, когда ночь на исходе, когда и утро, и день еще впереди и когда вдалеке кто-то скачет к рассвету, не щадя коня – кому-то всегда не терпится.
џ * ■*
Необъяснимо, но ребенок
так горько плачет у истока жизни.
Непостижимо, но мужчина
пренебрегает
красотой созревшей жизни.
Невероятно, но старик
смеется радостно у жизни на краю.
Что рассказать деревьям, траве и дороге?
Что показать птицам?
Что подарить камням?
Посторониться
и не мешать спешащим? Поторопиться
и прийти самым первым?
Как полезно возникнуть!
Как увлекательно быть!
Как несложно исчезнуть!
Спотыкаясь о камни, выбегаю к морю.
Оно зеленое, оно колышется, оно безбрежно, оно предо мною.
У меня много забот.
Надо позаботиться о Фонтанке,
чтобы она текла куда следует.
Надо позаботиться об облаках,
чтобы они плыли своей дорогой и не толпились на одном месте.
Надо позаботиться о кошках,
чтобы они не попадали под машины, когда перебегают улицу.
Надо позаботиться, чтобы статуи
не бродили ночью по Летнему саду, потому что они могут перепутать свои пьедесталы.
Забот полон рот,
а мне говорят,
что я живу беззаботной жизнью.
Гитара лежала на коленях у человека.
Красивая, крутобедрая, с алым бантом на грифе лежала на коленях у красивого, усатого,
с алой гвоздикой в петлице.
Струны нежно, чуть слышно гудели.
Рука человека коснулась струн.
Гитара застонала.
Рука человека ударила по струнам.
Гитара зарыдала и вся затряслась, забилась
на коленях у человека, своего повелителя,
своего мучителя, возлюбленного своего.
Рука человека упала вниз,
и гитара затихла.
Какая парочка – человек и гитара!
Он сидит у двери и фосфорическими глазами оглядывает всех входящих и выходящих.
– Подожди, миленький,– говорит ему какая-то старушка,– подожди, мой хороший, сейчас я тебе рыбки принесу!
– Погоди, негодник,– говорит ему какой-то старичок,– погоди, обжора,
сейчас я тебя курятиной угощу!
– Здравствуй, Вася!– говорю я коту.—
Ты отлично выглядишь!
Выходя, я наклоняюсь и глажу голову существу таинственному, соседу моему по вселенной.
РАЗГОВОР С ЭГОЦЕНТРИСТОМ
Охота же тебе быть в центре!
Чего там хорошего?
Зачем тебе, скажи на милость, торчать в центре?
Что за причуда!
И долго ли ты устоишь в самом центреіЦ подумай!
Но если ты собираешься, чего бы это ни стоило, утвердиться в центре, но если ты намерен, как бы там ни было, красоваться в центре, но если ты решил при любых обстоятельствах оставаться в самом центре, то пеняй на себя.
Все на свете будет вращаться вокруг твоей персоны, и надо стоять прямо,
безукоризненно прямо -
чуть-чуть наклонишься, и все пропало.
Вот попробуй наклонись!
* * *
Живя на берегах Тавриды, пытаюсь писать стихи, столь же прозрачные, как воды Понта Эвксинского, и столь же бездонные.
Ибо, живя на берегах Тавриды, грешно не писать такие стихи.
И, дабы не сгорать со стыда, сочиняя мутные,
мелкие стишки, лучше не ездить к берегам Тавриды, лучше не совать сюда носа.
Однако
вышеупомянутые берега столь неотразимо прекрасны, что не ездить к ним непростительно, что не видеть их
даже преступно, что забыть о них
совсем невозможно.
Так что же прикажете делать?
Вероятно, по-прежнему пытаться писать стихи, столь же прозрачные, как воды Понта, и столь же бездонные,– вдруг получатся!
-г -Я*
Џ
На поверхности моря красное пятно.
Красиво – красное на синем!
На ярко-синей поверхности моря ярко-красное круглое пятно. Эффектно – кобальт и киноварь!
Но откуда взялось
это красное пятно?
Будто чья-то кровь
всплыла из глубины морской. Неужели кого-то зарезали там, на дне?
Звоню в милицию, а мне говорят:
– Это краска.
Красят дворец Посейдона. Старик обожает киноварь почему-то
-г
ДВА КАМУШКА
Ну что вы!
Ничего ведь и не было!
Да, да,
ничего такого и не было, ничего подобного, ничего похожего!
Ничего ведь и быть не могло похожего, ничего подобного не могло случиться!
Да бросьте вы, право – какие глупости!
Просто однажды на ливадийском пляже положил я
два маленьких серых камушка, два округлых,
обкатанных морем камушка в ямки
ее загорелых ключиц.
Потому что ямки были глубокие, потому что лежала она не шевелясь, потому что камушки
были под рукой-
только и всего.
ГОРА
Неужели это она?
Да,
кажется, это она.
Вне всяких сомнений, это она, та самая гора,
к которой не захотел подойти Магомет и которой самой пришлось идти к Магомету.
О, с каким трудом она шагала, еле волоча
свои толстенные базальтовые И какие гигантские камни сыпались с ее боков!
ноги
Подошла и остановилась в неудобной позе.
Так и стоит.
А все лишь оттого, что великому пророку было лень пройти километра два.
космос
Ну что ты смотришь на'меня, не мигая
и не говоря ни слова?
Ну что ты глядишь на меня миллиардами своих глаз и не издаешь ни звука?
Ну что ты уставился на меня своими бельмами, слепец?
Ты меня слышишь?
Ничего ты не слышишь, ничего ты не видишь и не умеешь даже мычать! AápoM
что такой огромный.
Копали-копали,
выкопали человеческий череп. Удивились,
стали копать в другом месте.
Копал и-копали-копали,
выкопали еще один череп.
Смутились,
принялись копать в третьем месте.
Копали-копали-копали-копали, утомились, немного отдохнули, снова стали копать,
откопали третий череп.
Испугались, перестали копать, задумались,
немного успокоились * и взялись копать в четвертом месте.
Выкопали целый человеческий скелет и пришли в полнейшее замешательство – оказывается, Земля – сплошное кладбище!
Бросили лопаты, загрустили.
Но вдруг развеселились. И вот они плящут, поют,
целуют женщин, плодят детей.
И правильно делают!
Хорошо быть обезьяной, и попугаем хорошо быть, и крысой, и комаром, и амебой.
Плохо быть человеком: все понимаешь. .
Понимаешь,
что обезьяна – кривляка,
попугай – дурак,
крыса – злюка, '
комар – кровопивец,
а амеба – полное ничтожество.
Это удручает.
НАСТЫРНЫЕ
Садясь обедать, я вспоминаю, что они лезут.
Принимаясь за бифштекс с луком, я думаю о том,
что они и раньше лезли. Доедая клюквенный кисель, я догадываюсь,
что они и впредь будут лезть.
Выйдя на улицу, я вижу,
что, расталкивая всех локтями, они лезут в троллейбус.
Войдя в троллейбус, я замечаю,
что, наступая всем на ноги, они лезут к выходу.
Бедные,– думаю я,– жизнь у них собачья!
Все они лезут и лезут, все вперед пролезают.
А ведь впереди-то им и делать нечего.
Скудные остатки своей совести он завернул в обрывок газеты и засунул в карман.
Последние остатки своей совести он вознамерился скормить воробьям в ближайшем скверике.
– Да ты погоди,– сказал я,– воробьи и без совести обойдутся.
– Да ты не дури,– сказал я,– побереги хоть эти остатки!
– Ха!– ответил он презрительно.– Какие-то жалкие крохи!
– Нет!– ответил он твердо.—
Лучше совсем без совести!
Его принципиальность меня поразила.
НА БРЕГЕ БЫТИЯ
Стоит один на бреге бытия,
и волны вечности у ног его шипят и пузырятся и облизывают брег.
Как очутился он на бреге бытия,
где волны вечности у ног его дробятся и пенятся и омывают брег?
Как долго будет он на бреге бытия
стоять, как статуя, и пристально глядеть на волны вечности, которые кипят и брызжутся и увлажняют брег?
Л-i
–
Возьмите за руку его и уведите подалее от брега бытия.
На бреге бытия стоять опасно.
Он любил эту женщину как-то странно.
Ему все время казалось, что ее нет.
Он все время искал ее и не находил.
– Где ты прячешься?—
спрашивал он.—
Куда ты запропастилась?
– Да вот же я!—
отвечала она
и подставляла ему свои губы.
Он устал искать и разлюбил ее.
Она ему простить этого не может.
-f
* џ џ
Подходя к музею, я замечаю толпу людей, которые живут.
Блуждая по музею, я гляжу на лица людей,
которые жили когда-то.
Выходя из музея, я думаю о людях,
которым еще предстоит жить.
