Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Геннадий Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

и ударил её

она разбилась

долго сидел над грудой обломков

пригорюнясь

решил: сделаю другую!

и сделал

она ожила

гладила её тёплые плечи

целовал её нежные груди

ласкал её мягкий живот

и думал:

та первая

была всё же лучше!

18.09.82

ПОЭТАМ

Поэты

стойте в сторонке

и не суйте нос

не в свои дела

ваше призванье —

любовь

вот и любите

мокрый асфальт

предрассветные сумерки

телефонные будки

дворовых котов

и всю вселенную

и будьте внимательны

переходя улицу

следите за светофором

поэты

не слушайте меня!

не стойте в сторонке

суйте нос куда попало

любите только себя

и плюйте на светофоры

и пусть дверью

прищемят вам нос

и пусть никто

никто не любит

мокрый после дождя асфальт

фиолетовые предрассветные сумерки

обшарпанные телефонные будки

облезлых дворовых котов

и

набитую звёздами вселенную

и пусть на улицах

вас давят такси

как кошек и голубей

а чем вы лучше

кошек и голубей?

4.12.81

НАША ВЕРА

Наша вера – пропала.

Все спрашивают друг у друга:

Где наша вера?

Вы не видели нашу веру?

Она такая светлая,

чистая и наивная,

с голубыми глазами

и с ямочками на щеках.

И правда, где она,

наша вера, – что с ней стряслось?

Может быть,

её застрелили выстрелом в затылок, —

предварительно обрезав ей волосы?

(зачем же волосы пачкать?)

А перед этим

ей совали иголки по ногти,

и она страшно кричала

(попробуйте-ка не кричать!).

Может быть, её заставляли

чистить нужник голыми руками?

(у неё были красивые руки

с длинными пальцами), —

её рвало, но она чистила,

а потом её утопили в этой жиже.

Может быть, её заставляли

пилить лес на 40-градусном морозе?

У неё не было тёплых рукавиц

(никто не присылал ей посылки),

но она пилила. А потом замёрзла,

и её занесло снегом.

Может быть, её изнасиловали

пьяные солдаты (она ведь была

очень недурна – наша вера!)?

Изнасиловали – и ушли довольные.

А она повесилась.

Но скорее всего, но вполне вероятно,

мы ей просто надоели,

и она сбежала от нас.

Собрала вещички – и ушла

с узелочком – куда глаза глядят.

Может быть, она вообще странница —

кто её знает?

Течёт речка, голубая и широкая.

Говорят, в ней полно рыбы.

Но рыбаки все с голоду передохли.

От безрыбья? Или от лени?

От безверья, – кричат верующие, —

от безверья!

Но что делать! – наша вера

куда-то запропастилась.

Вы не видели её, – нашу веру?

Она такая светловолосая,

чистая и наивная,

с большими голубыми глазами

и с ямочками – на щеках.

А МОГ БЫ И ПОЖИТЬ

Живёшь как все прочие

не хандришь

и отыскиваешь несметные клады

как и все прочие

не скучаешь

и ловишь неуловимых жар-птиц

как и все прочие

не ленишься

и воздвигаешь вавилонские башни

как и все прочие

устаёшь

но продолжаешь истреблять драконов зубастых

как и все прочие

иногда же страдаешь от насморка

тоже как прочие

словом, живёшь – хлеб жуёшь

как и все прочие

и вдруг – телефонный звонок

и нежный

ласковый

ангельский голосок

говорит тебе

что ты совсем не такой

как прочие

что ты особенный

удивительный

бесподобный

что ты почти божество

слушаешь и поражаешься

и сомневаешься

и даже слегка пугаешься

но всё же веришь —

хочется в это верить

честно-то говоря

словом

сердце твоё

разрывается от радости

и ты умираешь

несказанно счастливым

в расцвете лет

а мог бы и пожить ещё —

живут же все прочие!

30.12.80

НА СМЕРТЬ ПРЕЗИДЕНТА

Стреляют в президента Соединённых Штатов.

Умер президент Соединённых Штатов.

Хоронят президента Соединённых Штатов.

Весь мир любуется этим редким зрелищем.

Весь мир в восторге от этой роскоши.

Весь мир покрякивает от удовольствия.

Почему так редко убивают президентов?

Неужели это так трудно?

ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА

Человек обнял водосточную трубу

он страстно прижимается к ней

это его надежда

человека тянут в сторону

его хотят оторвать от трубы

его пытаются разлучить

с единственной надеждой

человек сопротивляется

он отчаянно цепляется за трубу

он не намерен расставаться

с возлюбленной надеждой

человека наконец отрывают

вместе с куском помятой трубы

у человека ещё есть остаток

спасительной надежды

человека куда-то увозят

в обнимку со ржавой жестяной трубой

не так-то просто у человека

отнять последнюю надежду

7.09.79

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕПРАВА

Милости просим! —

улыбнётся мне Харон

и я сойду в лодку

держась за её борт

садитесь поудобнее! —

скажет Харон

и я сяду на корму

сложив на коленях руки

поплыли! —

объявит Харон

и я стану глядеть

в мутно-жёлтую воду

подплываем! —

провозгласит Харон

и я увижу угрюмый

каменистый берег

платите! —

потребует Харон

и я положу обол

в сухую старческую ладонь

вылезайте! —

прикажет Харон

и я выйду на берег

оглядываясь по сторонам

вам прямо, потом налево —

объяснит Харон

и я побреду по тропинке

между тёмных гладких камней

будьте осторожны! —

крикнет Харон —

тропинка скользкая!

какой приятный старик! —

подумаю я —

и лодка у него

что надо!

28.12.80

ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

Друг мой

разве ты не умер?

разве это не твой был гроб

такой добротный

обитый розовым шёлком?

не твой?

как странно!

разве не ты в нём лежал

такой красивый

и безмятежный

не ты?

удивительно!

разве не тебя отпевали

в Преображенском соборе

в чудный весенний день?

не тебя?

не может быть!

разве не тебя похоронили

у самой ограды кладбища

в тихом уютном месте?

не тебя?

а ты не шутишь?

и разве не над тобою

плакала какая-то женщина

бледная от горя?

не над тобою?

просто не верится!

друг мой

неужели ты жив?

но чей же тогда

был гроб?

но кто же тогда

в нём лежал?

но кого же тогда

отпевали?

но кого же потом

хоронили?

и над кем

плакала та женщина

бледная и прекрасная от горя —

скажи?

29.11.80

СЧАСТЛИВЫЙ ДОРОЖНЫЙ СЛУЧАЙ

По шоссе мчится самосвал

за рулём сидит усталый шофёр

он спит

ему снится

его голубое детство

он катается на игрушечном автомобиле

и мечтает стать шофёром

ему снится

что он уже шофёр

он несётся на мощном самосвале

навстречу своему счастью

ему снится

что он врезается в своё счастье

на огромной скорости

и счастье навеки

поглощает его

под откосом

валяется искорёженный самосвал

на откосе

лежит бездыханное тело шофёра

не жалейте его

он умер счастливым

чёрта с два вам удастся

так умереть

4.07.78

СЕРГЕИЧ

Дерево было высокое

листья на дереве трепетали

под деревом сидел Сергеич

он загадочно улыбался

– а ты того, Сергеич

уже накушался спозаранку?

– это я от веры

– в кого?

– в бога

бог меня разбудил и говорит:

выпей, Сергеич

я тебе разрешаю —

пришлось вкусить

дерево было густое

листья на дереве шелестели

под деревом спал Сергеич

он выглядел превосходно

– спи, Сергеич

спи сладко

бог тебя бережёт

спи, Сергеич

спи крепко

бог тебя не разбудит

спи, Сергеич

спи долго

бог тобою любуется

СЕРГИЙ ИЗ РАДОНЕЖА

Медведь ел хлеб

Сергий смотрел из него

до чего же вкусный был хлеб!

как пряник!

Время ещё спало.

Медведь ел хлеб,

и чёрный нос его влажно блестел.

До чего же весело было Сергию!

Он смеялся.

Время проснулось и потянулось.

Медведь съел хлеб

и благодарно лизнул руку Сергия.

До чего же шершавый был язык у медведя!

даже кожу оцарапал.

Время встало и пошло.

Сергий работал.

Медведь смотрел на него.

До чего же розовые были стружки!

как закат над Радонежем!

Время блуждало в окрестных лесах.

Сергий обтёсывал бревно

Топорик блестел на солнце.

До чего же ярко блестел топорик!

Медведь зажмурился.

Время продиралось сквозь густой ольшаник.

Сергий ладил последний венец.

Церковь была готова.

До чего же обрадовался медведь!

даже приплясывал.

Время вышло на поляну и стояло молча.

Стены с высокими башнями.

Купола с золотыми звёздами.

Время ходит вокруг и удивляется.

Сергий спит в своей раке.

До чего же сладко ему спится!

даже завидно.

1967

МОЯ КОМНАТА

В моей комнате

стоит шкаф орехового дерева

на шкафу сидит деревянный Буратино с длинным носом

он дразнит моего кота

который тихонечко воет от злости.

В моей комнате

солнце бывает только вечером

под вечер оно изрядно устаёт

и я не пристаю к нему с разговорами.

В моей комнате

казнили Марию Стюарт

и Марина Цветаева тоже умерла в моей комнате.

Вчера я подметал пол

и обнаружил под столом чугунное ядро

оказывается Бородинская битва

тоже произошла в моей комнате.

Кто-то распустил слух

что в моей комнате

расстреляли Николая Второго и его семью.

Я не монархист.

Но это ложь.

27.05.67

ВЫХОД

Во дворе меня убивают грабители,

на сцене меня протыкает шпагой Лаэрт

в Китае мне ломают рёбра революционеры

в кино мне стреляет в затылок эсесовец

а по улицам бродят наглые молодые люди

и пристают к скромным девицам

к тому же весенние платья женщин очень яркие и режут глаза

и когда едешь на вокзал с чемоданом

то кажется

что все на тебя смотрят

а когда входишь в купе

то боишься

что соседи окажутся слишком общительными

но мы выйдем все вместе на последней станции

и они тоже выйдут —

тот идиот в Вильнюсе у костёла святой Анны

(мял в руках кепку

взгляд был просящий и выжидательный)

тот слепой с транзистором у Казанского собора

(дышал свежим воздухом

и слушал баркаролу Шуберта)

тот парень с рюкзаком на вершине Кара-Дага

(подошёл и спрашивает как пройти к морю

а море было на виду – огромное)

тот человек стоявший в открытом окне на шестом этаже

(он был голый до пояса и мыл стёкла)

о мир!

о мальчик мой!

не плачь!

мы выйдем вместе!

26.06.67

ПРИГОРОДНЫЙ ПЕЙЗАЖ

(1986)

Третья книга стихов

День

Проснувшись,

хорошо начать день

с глубокого сладкого вздоха.

Встав,

неплохо продолжить день

широким решительным шагом.

Умывшись,

разумно взглянуть на день,

твердым спокойным взглядом.

Позавтракав,

полезно наполнить день

неустанным бескорыстным трудом.

Пообедав,

нелишне украсить день

красивым благородным поступком.

Поужинав,

уместно закончить день

блаженным заслуженным отдыхом.

Засыпая,

недурно вспомнить прошедший день

с доброй мягкой улыбкой.

Во сне

приятно увидеть себя проснувшимся,

начинающего день

с глубокого

сладкого

вздоха.

^[2]

Как ни странно

Однажды в понедельник

мне показалось,

что я существую.

Я очень удивился

и стал ждать вторника.

Во вторник

мои подозрения не рассеялись.

Я был совсем обескуражен.

В среду

мое существование стало и вовсе очевидным.

Я был потрясен.

С тех пор

я не нахожу себе места —

как ни странно,

я существую.

Я стою на набережной.

Передо мной Дворцовый мост,

а за ним мост Лейтенанта Шмидта,

а дальше уже нет мостов,

дальше, как ни странно,

уже Финский залив.

Я покупаю билет на Финляндском вокзале,

сажусь в электричку

и еду среди сосен на северо-запад.

И сосны, как ни странно,

расступаются в стороны.

А потом я иду по лесу.

Поют птицы,

Снуют муравьи,

и облака надо мной белые,

как ни странно.

– Эй ты, поэт –

– Эй ты,

поэт —

крикнуло мне созвездие Лебедя. —

Напиши обо мне красиво!

– Эй ты,

поэт —

крикнул мне сфинкс на набережной. —

Напиши обо мне загадочно!

– Эй ты,

поэт —

крикнул мне башенный кран. —

Напиши про меня задушевно!

– Эй ты,

поэт —

кричит мне продавщица мороженого. —

Напиши обо мне что-нибудь тепленькое!

Я сажусь

и пишу о созвездии Лебедя —

получается, кажется, красиво, —

и о сфинксе на набережной —

получается вроде бы загадочно, —

и про башенный кран —

выходит вполне задушевно, —

и для продавщицы мороженого —

вышло что-то очень теплое.

– Дурак ты,

поэт! —

говорит мне Литейный мост. —

Пиши, что душа просит!

Я взял

и написал это стихотворение.

Получилось ли оно —

не знаю.

Дети

Что же вы, дети,

так громко кричите?

Что же вы, дети,

так часто деретесь?

Что вы ревете,

несносные дети?

Сосредоточиться

нам дети не дают,

но и отчаянью

они нас не подпустят.

Уединиться дети

не дают,

но облениться

тоже не позволят.

Ни дня покоя

дети не дают,

но вдохновению

они не помешают.

Что же вы, дети, умолкли?

Орите!

Что же вы, дети, притихли?

Деритесь!

Что вы не плачете,

милые дети?

И почему вы так быстро взрослеете?

Что вы торопитесь,

глупые дети?

Вместо того

Вместо того

чтобы спать до полудня,

он вставал с рассветом

и принимался за дело.

Вместо того,

чтобы сидеть на крылечке

он бродил по лесам

и гладелся в озера.

Вместо того

чтобы стать счастливым,

он делал счастливым

каждого встречного.

Вместо того

чтобы считать ворон,

он творил зачем-то

подлинные шедевры.

Вместо того

чтобы о нем позабыть,

все его отлично помнят

почему-то.

Красота

Я восхищаюсь ею,

а она грозит мне кулаком

(запугать хочет),

потом хватает иерихонскую трубу

и трубит в нее

что есть мочи

(оглушить хочет),

потом подбегает

и бъет меня по глазам

тонким прутиком

(ослепить хочет),

потом изменяет черты

и притворяется безобразной

(одурачить хочет)

а потом исчезает

и долго-долго не появляется

(испытать меня хочет),

но я все равно восхищаюсь ею

(зря старается).

Бессовестные

Веселые они люди —

бессовестные.

Спросишь:

– И не совестно вам?

– Нет, – отвечают, —

не совестно! —

И улыбаются.

Удивишься:

– Неужто и впрямь

совсем у вас совести нет?

– Да, – говорят, —

ни капельки нет! —

И смеются.

Полюбопытствуешь:

– Куда же вы ее дели,

совесть-то свою?

– Да у нас и не было ее, – говорят, —

никогда не было! —

И хохочут.

Отойдешь в сторонку

и задумаешься.

Машина времени

Тетка в синем переднике

сдирает со стен старые афиши

Они отдираются слоями.

Обнажаются:

название выставки,

которая уже давно закрыта,

фотография клоуна,

который умер месяц назад,

и фамилия дирижера,

уже закончившего свои гастроли.

Тетка в синем переднике

поворачивает время вспять.

Содрав старые афиши,

тетка мажет стену клеем

и наклеивает новые.

Появляются:

название театральной премьеры,

которая еще не состоялась,

портрет иноземной певицы,

которая еще не приехала в город,

и дата открытия цирка,

который еще не построен.

Тетка в синем переднике

открывает тайны грядущего.

Так зачем же вам машина времени,

скажите на милость?

Говорящая птица

Какая-то птица кричит – пустите!

Пустите!

Пустите!

Пустите!

Пустите!

Куда же пустить тебя,

странная птица,

куда ты стремишься?

Но может быть, птица молит – простите?

Простите!

Простите!

Простите!

Простите!

За что же простить тебя,

бедная птица,

что ты натворила?

Иль, может быть, птица велит – грустите?

Грустите!

Грустите!

Грустите!

Грустите!

Зачем же грустить-то,

смешная птица?

Предадимся веселью!

А что, если птица кричит – спасите!

Спасите!

Спасите!

Спасите!

Спасите!

А что, если птице грозит опасность?

Я должен ее спасти.

Гордый

Человек не успел вскочить в автобус,

и ему прищемило ногу дверью.

Автобус тронулся,

и человек поскакал за ним

на одной ноге.

Все кричали:

– Остановите, остановите машину! —

А человек скакал за автобусом

и смущенно улыбался.

Все кричали:

– Откройте, откройте дверь!

А человек и автобус

удалялись.

Когда дверь открылась,

человек не сел в автобус —

пошел пешком.

– Гордый! – сказали все.

А человек шел по улице

и блаженно улыбался.

А человек понял,

что ему некуда торопиться.

История о том, как я одолел страшного кентавра

и спас юную красавицу

Что я вижу!

Кентавр пристает к девице!

Наглый, грубый, лохматый кентавр

пытается обнять

миловидную, скромную, беззащитную девицу!

Что я делаю?

Я подхожу к кентавру

и говорю ему вежливо:

– Будьте добры,

оставьте в покое эту девушку!

Что делает кентавр?

Он угрожающе подымает копыто

и говорит мне следующее:

– Иди ты в джунгли реки Амазонки,

в снега Земли Франца-Иосифа,

на дно Тускарорской впадины

и на вершину горы Джамолунгма!

Понял?

Что мне остается делать?

Не долго думая,

я щелкаю грубияна по носу

(не очень больно,

только для острастки).

Что происходит с кентавром?

Дико заржав,

он бросает девицу

и обращается в бегство

(стук его копыт

быстро затихает в отдалении).

Что говорит мне юная красавица? —

Вы мой спаситель! —

говорит она

(при этом слезы благодарности

выступают у нее на глазах).

А что говорю я?

– Пустяки! —

говорю я

(и при этом ковыряю землю

носком ботинка).

Каков же вывод

из этой волнующей,

неправдоподобной,

но совершенно подлинной истории?

Вывод прост:

нечего церемониться с кентаврами!

Влюбленные манекены

Вечером

я шел по проспекту.

В освященной витрине магазина

стояли парень и девушка —

они наряжали елку.

Будто бы наряжяли,

а на самом деле

объяснялись друг другу в любви.

Так мне казалось.

Так, наверное, казалось и всем.

Так оно, конечно, и было на самом деле.

Через день

я снова шел по вечернему проспекту.

В освещенной витрине

по-прежнему стояли парень и девушка,

делая вид, что наряжают елку.

– Сколько же можно выяснять отношения! —

подумал я вслух.

Вокруг меня засмеялись.

– Это же манекены! —

сказали мне. —

Каждый год в конце декабря

их ставят в этой витрине!

Мне стало грустно.

"Каждый год, – думал я, —

каждый год в декабре

эти влюбленные манекены

объясняются друг другу в любви

и никак не могут объясниться!

Каждый год в декабре

все глазеют на них,

и им приходится приторяться,

будто они наряжают

эту дурацкую елку!"

Жизнь и смерть бумажного листа

На асфальте

лежит большой измятый бумажный лист.

Налетает ветер.

Лист подпрыгивает

и плавно пролетает по воздуху

несколько метров

(наслаждается жизнью!).

Опустившись,

он застывает в красивой позе

(любуется собой!).

Потом он тихо ползет вдоль тротуара,

загребая опавшие листья

(делает вид,

что не прочь и поработать!).

Потом он катается по асфальту,

как мальчишка – по траве

(валяет дурака!).

Потом снова подпрыгивает

и летит куда-то в сторону

(предчувствует что-то недоброе!).

На лету

его сбивает грузовик

и подминает под свои колеса.

Раздавленный,

сплющенный,

он еще подает признаки жизни,

но на него наезжает вторая машина,

и это

уже конец.

На асфальте

лежит мертвый бумажный лист.

Мир праху его!

Сушки

В полуверсте от рая

на зеленой лужайке

сидели два юных ангела

и грызли сушки.

– Не хотите ли сушек? —

сказал среброкудрый ангел.

– В раю сушек не купите! —

добавил златокудрый ангел.

– Спасибо! – ответил я

и двинулся в сторону ада

(зачем же мне рай без сушек?).

У самого входа в ад

на бурых камнях

сидели два старых черта

и лопали сушки.

– Могу предложить вам сушку! —

сказал свинорылый черт.

– В аду не достанете сушек! —

добавил козлоногий черт.

– Благодарствуйте! – сказал я

и направился прочь от ада

(без сушек кромешный ад

не нужен мне и подавно!).

Зашел в булочную

и купил кулек сушек.

Не надо мне ни рая,

ни ада —

обойдусь.

Другу

Будь светел, милый друг,

не угасай,

будь светел!

Твой долг – сиять,

твой долг – всегда светиться.

Запомни: мир погибнет,

если ты

не будешь постоянной светел.

Когда вокруг свотло,

ты не ленись —

будь неприметно,

но упорно светел.

Когда же вдруг

погаснут все огни —

один светись,

один сияй во мраке.

Пред ликом жизни

и пред ликом смерти

будь равно светел,

будь отважно светел.

Жизнь поглядит на тебя

и удивится,

и всплеснет руками,

и рассмеется.

Смерть подойдет к тебе

и смутится,

и остановится,

и помедлит.

И после смерти,

дорогой мой друг,

ты будь, как прежде,

неизменно светел!

Куда же ты?

Куда же ты?

Туда, в забредельность,

Хочу поглядеть,

что там и как.

Ну и беги в свою запредельность,

коль охота!

Откуда ты?

Оттуда, из запредельности.

Черт знает, что там творится!

Вот видишь!

Посидел бы лучше в кресле

у горящего камина!

Куда же ты опять?

Туда, в неведомое.

Быть может,

тем меня ждут.

Ну и катись в свое неведомое,

ну и катись!

Откуда ты опять?

Оттуда, из неведомого.

Меня там никто не ждал.

Вот то-то!

Посидел бы лучше на бревнышке

в лесу у костра!

Но где же ты теперь?

Здесь, в непостижимом.

Давно собирался

сюда заглянуть.

Простота

Все не так-то просто.

Все поразительно сложно,

обескураживающе сложно,

удручающе сложно,

утомительно сложно.

Все переплелось

перехлестнулось

запуталось,

перемешалось.

Куда же подевалась простота?

Да вот же она,

простота-душенька,

простота-лапушка!

Да вот же она,

красавица наша писаная,

красавица синеглазая!

Вот она, скромница,

стоит, опустив ресницы,

и тихонечко дышит.

Рукопожатие

Пустынная улица.

За мною кто-то идет —

слышен стук шагов.

Сворачиваю в переулок

и прибавляю шагу.

Пустынный переулок.

За мною по-прежнему кто-то идет

шаги стали громче.

Сворачиваю во двор

и пускаюсь бегом.

Пустынный двор.

За мною кто-то бужит,

оглушительно топая ногами.

Посреди двора

я останавливаюсь.

Подбежав ко мне,

запыхавшийся человек

крепко пожимает мне руку.

– Извините, – говорит человек, —

но мне так хотелось

пожать кому-нибудь руку!

как тяжелые авиабомбы

как тяжелые авиабомбы,

падают века в прошлое,

пробивая этажи истории

и взрываясь где-то делеко внизу.

Как пустые ящики из-под картишки,

падают годы

на сырое бетонное дно века

и там лежат,

пока не понадобятся.

Как дождевые капли,

капают дни на ладошку ребенка.

И он смеется —

щекотно ему.

Ивану Федоровичу Крузенштерну

Ваш гордый силуэт

эффектен.

Он темнеет

на фоне кранов

и багрового заката.

Чем восхищались вы,

скитаясь по морям,

пересекая океанские пространства?

Что потрясяло вас

на дальних островах,

у побережий незнакомых континентов?

Не страшно ли

на Огненной Земле —

там все горит небось

и все черно от копоти?

Каков он, свет,

вокруг которого вы плыли, —

приглянулся ли он вам,

иль были вы слегка разочарованы?

Ваш силуэт

уже неразличим —

закат угас.

Но ведь не так уж дурно

стать бронзовым,

не так уж утомительно

стоять здесь,

на граните

у Невы,

сложивши руки на груди,

признайтесь!

Грустная история

Афанасий Фет

читал свои стихи Марии Лазич.

Она ему нравилась.

Мария Лазич

по уши влюбилась в Афанасия Фета.

Стихи были дивные.

Афанасий Фет

расстался с Марией Лазич.

Она была бесприданица.

Мария Лазич

отомстила Афанасию Фету.

Взяла и померла.

Несчастный Фет

до гробовой доски

горевал о Марии Лазич.

Лучше ее

на этом свете

никого не оказалось.

Можно посмеяться

над доверчивой Лазич

и оправдать

вероломство Фета.

Можно посочувствовать

бедняжке Лазич

и возмутиться

поведением Фета

Можно пожалеть

и Фета, и Лазич.

Но трудно остаться равнодушным

к этой грустной истории,

которая произошла в прошлом веке

с полковым адьютантом Афанасием Фетом

и генеральской дочкой Марией Лазич.

«Малые Голландцы»

Глядя на полотно "малых голландцев",

вспоминаю:

на этом стуле с высокой спинкой

я когда-то сидел

(удобный стул),

из этого бокала дымчатого хрусталя

пил темное пиво

(его вкус трудно позабыть),

этой салфеткой льняного полотна

вытер подбородок

(так и осталась она, смятая,

на столе),

в это окошко с цветными стеклами

я глядел на улицу

(по ней бродили бездомные собаки).

Как все хорошо сохранилось!

Но где же я сам?

Куда я делся?

Годами ищу себя

на полотнах «малых голландцев».

Саломея

Как она пляшет!

О, как она пляшет,

чертовка!

Что же потребует она

в награду за свой танец?

Голову Иоанна!

Голову Иоанна!

Конечно, голову пророка Иоанна,

чего тут сомневаться.

И вот Саломее

подносят голову Иоанна

на серебряном блюде.

– Зачем вы суете мне эту мерзость? —

говорит Саломея. —

Я танцевала для собственного удовольствия,

я люблю танцевать.

– Ах вот как! —

кричит Ирод. —

Голова пророка ей не нужна!

Голова пророка ей омерзительна!

Так убейте же её!

И Саломею убивают.

А как она плясала!

О, как она плясаля!

Отплясалась, голубушка.

Рядышком

Сядет рядышком

сущий болван

и бубнит мне в ухо

околесицу.

Сядет рядышком

истый мудрец

и молчит,

только носом посапывает.

Сел бы рядышком

Соловей-разбойник,

посвистел бы

часик-другой.

Сел бы рядышком

Христофор Колумб,

рассказал бы мне

про Америку.

Ахилл и Пентисилея

– Ахилл, голубчик,

пощади Пентесилею!

Ахилл, дружище,

зачем тебе мертвая Пентесилея?

Ахилл, подонок,

не тронь Пентесилею,

она ведь женщина!

Но дело сделано,

и Ахилл вытирает травой

свой окровавленный меч.

Остается оно —

убить Ахилла.

– Погляди же, Ахилл, на эту парочку,

которая целуется в парадном, —

ты умрешь,

а они будут целоваться здесь

до утра.

Поглядел?

Подставляй пятку.

Просил же я тебя по-дружески:

пощади Пентесилею!

Спрашивал же я тебя по-человечески:

на кой черт тебе мертвая Пентесилея?

Сказал же я тебе русским языком:

не тронь Пентесилею,

она еще девчонка!

Подведем итоги:

Ахилл убил Пентесилею,

я убил Ахилла.

Сейчас и меня убивать будут.

Говорил же я себе, дураку:

не лезь ты в Троянскую войну

На фанерном жеребце вы никогда не скакали?

На фанерном жеребце вы никогда не скакали?

– Нет.

А на жестяной кобыле?

– Тоже нет.

С незнакомыми тополями вы не здороваетесь?

– Нет.

А со знакомыми липами?

– К сожалению, нет.

Вчерашний дождь вы в переулке не встретили?

– Нет.

А прошлогодний туман?

– Разумеется, нет.

Ветхие стены вы плечами не подпираете?

– Нет.

А падающие башни?

– Упаси бог!

Графу Милорадовичу вы письма не пишите?

– Нет.

А Лидии Чарской?

– Тем более!

Так что же вы мне голову-то морочите!

Кармен

Она танцевала на площади

рядом с таверной.

Она танцевала с белым веером

и в красной юбке.

Она танцевала босиком

на каменных плитах.

Нет,

никогда я не видел,

чтобы цыганка так танцевала,

честное слово!

Она целовала меня

всю ночь напролет.

Она целовала меня неумело и робко,

как девчонка.

Она целовала меня жадно и яростно,

как женщина.

Нет,

ни одна женщина

меня так не целовала,

честное слово!

Но когда я спросил ее,

она ухмыльнулась и пожала плечами.

Но когда я спросил ее,

она отвернулась и ничего не ответила.

Но когда я спросил ее в последний раз,

она рассмеялась мне в лицо.

Нет,

не зло,

весело так рассмеялась,

честное слово!

Там на площади,

рядом с таверной под яркой вывеской,

там, на площади,

среди апельсиновых корок на каменных плитах,

там, на площади

лежит белый веер.

Нет,

не белый —

красный.

Но раньше он был белый —

честное слово!

Я боюсь ходить по Невскому

Я боюсь ходить по Невскому.

Каждый раз

Казанский собор кричит мне:

– Привет, дружище!

Как давно мы не видались! —

и так обнимает меня

каменными ручищами,

что у меня трещат кости.

Однажды я не вытерпел

и сказал ему:

– Дорогой мой,

твои объятия несколько тяжеловаты.

Обнимал бы лучше

Александровскую колонну.

Он обиделся.

Но чем плоха Александровская колонна?

Не понимаю.

В лунном свете

Не прогуляться ли нам,

Гретхен,

в лунном свете,

в стране подлунной,

по дороге лунной,

в лесу,

полузатопленном луною?

Не искупаться ли нам,

Гретхен,

в лунном свете,

в прохладном свете,

в горьковатом свете?

Не поплескаться ли

в прозрачном этом свете,

сиренью пахнущем

и корочкой лимонной?

Не пробежаться ли нам,

Гретхен,

по лучу,

по голубому тонкому лучу,

по тонкой и прямой блестящей спице,

лежащей на коленях у лунной ночи?

Не покружиться ли нам,

Гретхен,

в лунном танце,

в хрустальном танце,

в полуночном танце?

Не почитать ли нам,

о, Гретхен,

в лунном свете,

в печальном свете

сказки братьев Гримм

про королей,

принцесс

и колдунов,

про Эльзу мудрую,

про Гензеля и Гретель?

Ах, как прекрасны,

Гретхен,

в лунном свете

серебряные сказки

братьев Гримм!

Старинное оружие

Можно сражаться новейшим оружием,

но старинное понадежнее.

Наденешь наручни

с тонкой несечкой,

наденешь кирасу

с изображением Марса,

наденешь позолоченный шлем

с пышным султаном,

вооружишься до зубов —

и кинешься в бой за правду.

Одного

насвозь проткнешь алебардой,

другого

зарубишь одноручным мечом

третьего

в упор застрелишь из аркебузы,

а четвертый

и сам наткнется на твой кинжал

для левой руки.

Но пятому удастся задеть тебя

очередью из автомата.

Обливаясь кровью,

теряя последние силы,

ты будешь биться до конца.

Окруженный разъяренными врагами,

заколешься острам граненым стилетом.

Но ты убедишься —

прекрасно погибнуть за правду.

Мумия ребенка

В музее

я обнаружил маленький детский трупик

под стеклянным колпаком.

Внизу была надпись:

"Мумия ребенка

в льнянах пеленах

со следами позолоты".

"Бедный ребенок – подумал я. —

Бедный древний ребенок

в льняных пеленах

со следами позолоты!"

И опечалился.

Выходя из музея

я встретил туристов.

– Не ходите туда, – сказал я, —

там лежат останки ребенка

в простых льняных пеленах

со следами скромной позолоты", —

это очень грустно. —

Туристы послушались

и повернули обратно.

В автобусе

кто-то не очень вежливо

пихнул меня в бок.

– Вот вы пихаетесь, – сказал я, —

а там, в музее,

под стеклянным колпаком

покоится совсем сухой ребенок

в узких льняных пеленах

со следами скудной позолоты!" —

И тот, кто пихнул меня,

устыдился.

Придя домой,

я прочел в газете,

что в Пакистане идет борьба

не на жизнь, а на смерть.

– Если б они знали! – вздохнул я. —

Он же совсем беззащитный

и к тому же давным-давно мертвый,

этот египетский ребенок

в серых льняных пеленах

со следами тусклой позолоты!"

Друзья мне сказали:

– Тебе надо отдохнуть.

Поезжай к теплому морю

и валяйся на теплом песке.

– Вы что, смеетесь? – ответил я. —

Он же остается совсем один

под своим стеклянным колпаком,

этот маленький беспомощный ребенок

в плотных льнянах пеленах

со чуть заметными следами позолоты".

– Он рехнулся! – решили все

и оставили меня в покое.

Но о покое я теперь и не думаю.

Угораздило же меня

влипнуть в историю

с этим злополучным древнеегипетским ребенком

в этих дурацких льняных пеленах

со следами

никому не нужной позолоты!

Что же ты, ветер,

Что же ты,

ветер,

листву не колышешь?

Что-то,

брат ветер,

ты обленился.

Что же ты,

прачка,

белье не полощешь?

Что —

тебе, прачка,

руки свело?

Что же ты,

леший,

из лесу вылез?

Что тебе,

леший,

в лесу не сидится?

Что же ты,

Каин,

такой невеселый?

Что —

тебе, Каин,

Авеля жалко?

К вопросу о французском престолонаследии

А я и не знал,

что у Карла Лысого

был наследник – Людовик Заика!

Занятно!

Мне и в голову не приходило,

что после Карла Лысого

королем стал Людовик Заика!

Вот смех!

Признаться, что даже не верится,

что после Карла Лысого

Францией правил Людовик Заика!

Ей богу, не верится!

Но что с того,

что Карла Лысого

сменил на престоле Людовик Заика?

Мне то какое дело?

Да плевать я хотел

и на этого Карла,

и на этого Людовика,

и на французский престол!

Пропади они пропадом,

все французские монархи,

все Карлы и все Людовики!

Ну их к лешему!

И все же забавно,

что преемником Карла Лысого

оказался Людовик Заика.

Сильно небось заикался,

бедняга.

Бессмертный Карло

"Карло Кривелли. Упоминается

с 1457 года…" Подпись под репродукцией.

Венецианец Карло Кривелли

упоминается с середины пятнадцатого столетия,

но ранее

о нем не было ни слуху ни духу.

Где же ты раньше был,

уважаемый Карло?

Где ты скрывался?

Венецианский живописец Карло Кривелли

упоминается ныне довольно часто

хотя он помер

пятьсот лет назад.

В чем тут секрет,

любезный Карло,

скажи мне,

не скрытничай!

Венецианский живописец Раннего Возрождения

Карло Кривелли

будет упоминаться еще долго —

его не забудут, пока существует мир.

Ведь это бессмертие,

милейший Карло!

Ты что —

не рад?

Или ты полагаешь,

что мир долго не протянет?

А ты пессимист,

дорогой мой Карло,

как я погляжу.

Чужая муза

Я заметил,

что ветви деревьев в Летнем саду

образуют узор

весьма изысканный,

но лишенный претензии,

что все статуи Летнего сада

одеты не по сезону

и им не избежать

простудных заболеваний,

что бесчисленные рыболовы,

расположившиеся с удочками у Летнего сада,

величаво спокойны

и уверены в полном успехе,

хотя у них не клюет.

Мимо меня по алее

протопала моя муза —

сделала вид,

что меня не заметила