Текст книги "Вниз, ввысь, к первопричине (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

   – Нюни не распускай, – скомандовал Вергилий, – в этом мире неуместно состраданье. Богу виднее, как и кому Он воздаст. Все эти тени на Земле были прорицателями, за что теперь и дара речи лишены. Лопатки их превращены в грудь потому что дерзали слишком далеко смотреть. Одна из таковых – пророчица Манто. Она однажды поселилась на острове среди болота, там же и рассталась со своей земною плотью. Возле логова Манто был потом основан город Мантуя, милая мне родина. В этой же когорте – астрологи, ведуньи, ворожеи. Что же: сами выбрали печальный свой удел...

   Пятый из рвов был черен. В нем кипела смола, аж пузыри вздымались. Учитель, придержав меня, воскликнул:

   – Смотре же!

   В нашу сторону мчалось мрачное страшилище с крыльями – и я подумал: «Дьявол!» Обитатель Ада приблизился – и стало видно, что гадина держит за лодыжки человеческое тело. Вбежав на выступ, чудовище воскликнуло:

   – Эй, бесы-загребалы! Покровительница Лукки святая Дзита вам старшину послала, окунайте скорее эту мразь.

   Швырнул добычу в ров – и побежал обратно. Жертва, вынырнула из жаркой смолы, с лицом обваренным, а бесы, крюками замахав, заголосили:

   – А ну ныряй-ка взад, гаденыш! Пляши на радость нам!

   И тут же в тело жертвы вонзились острия. Вергилий приказал мне затаиться и постараться вести себя потише – так, на всякий случай. Я припал к уступу, учитель же стоял, не прячась. Адские отродья, его заметив, бросились к поэту с крюками наперевес – мой проводник воскликнул:

   – Спокойно, резких движений не делайте! Поговорить хочу с одним из вас, а уж потом решите, что вам со мною сотворить.

   Вперед вышел один из бесов, и вел себя он уж не нахраписто.

   – Ты думаешь, – теперь уже спокойно заявил Вергилий, – что я смог бы сюда дойти, будь на то не воля Высших. Уступи дорогу, ибо со мною – Небо.

   Бес, опустив свой крюк, вздохнул покорно:

   – Да, с тобой сражаться бесполезно.

   Провожатый мне приказал подняться и двигаться за ним без страха. Мимо бесов я проходил с опаской: так ли надежно их слово... Пройдя, буквально чувствовал, как взгляды палачей мне сверлят спину. Вослед услышал голос одной из гадин:

   – Уж я пощупал бы своим крюком зад этого живчика...

   – Именно! – вторил другой из гадов: – Чтоб завизжал!

   – Заткни орало! – Отрезал третий голос, видно, главного из демонов. Он же обратился к нам: – Эй, ребята: вам этим гребнем не пройти. Мост нарушен, даже не пробуйте. Вы лучше по валу ступайте, нижней тропинкой. Двенадцать сотен и шестьдесят шесть лет назад ту так тряхнуло... А, кстати, и у нас в тех местах есть дельце: посмотреть не слишком ли расслабился ли тамошний народец. Ступайте с нашими, заодно и наше беспокойное хозяйство осмотрите.

   – Может, не стоит, – тихонько я сказал учителю, – ты же дорогу знаешь, а с этими чудилами как-то стремно... вон, как зубищами-то лязгают.

   – Пусть скрипят, – откликнулся Вергилий, – заодно и попугают тех, кто варится в этом котле.

   Бесы двинулись налево. Я приметил, что каждый из команды адской подал главарю определенный знак: язык сквозь зубы показал. Тот же в отместку из своей задницы изобразил трубу. Да, мерзкое соседство, но в народе – там, на Земле – обычно говорят, что в церкви почет святым, а в кабаке – кутилам. Я больше смотрел в кипение смолы, видя, как копошатся там несчастные. Кто-то из них делал попытки выбраться повыше, чтобы облегчить свои мученья. Многие, подобно лягушкам, цеплялись к берегу – но, как только бесы приближались, они пугливо ныряли в варево. Одна из душ замешкалась – ее работник Ада ловко прихватил крюком за слипшиеся космы, выволок на сушу и собрался, кажется, помучить. Я изведал у провожатого, не знакома ли Вергилию эта тень? Учитель нагнулся к жертве... та заголосила:

   – Я был там, на Земле хорошим... в детстве. Но мать меня отдала с малолетства в услуженье одному вельможе, ведь мой отец слыл скверным человеком, семью оставив без гроша. Я старался слыть старательным и расторопным: попав на службу к королю Тебальду, стал значимой фигурой... и не сдержался, мзду стал брать, впрочем, как и все. Там так: коль ты честен и чист – тебя сожрут. Вот и попал в...

   Договорить несчастный не успел: бес принялся терзать улов клыками. Вергилий хладнокровно спросил у истязуемого:

   – А знаешь ли из здешних кого-нибудь из латинян.

   Я был потрясен: раздираемый звероподобным бесом ответил моему учителю слишком уж спокойно, перечислив несколько имен, пообещав хоть семерых представить – но только при условии, что бесы чуть подальше отойдут. Те не поверили:

   – Знаем мы брата вашего: в коварстве вам равных нет.

   – Да что вы, – почти божился полурастерзанный, – разве откажусь понаблюдать страданье соседей!

   – Ладно, – согласился сатанинский труженик, – но знай: дернешься – прибью, скотину.

   Бесы отошли. А наш хитрец – нырк! – и был таков. Один из бесов попытался настичь несчастного, но по поверхности кипящей крылищем чиркнул – и... увяз. Собрат рогатый пытался вызволить напарника из смоляного плена, но тоже втюхался. Обоих поглощала жижа, другие демоны еще пытались спасти сотрудников крюками, но было поздно: те уже спеклись. Воспользовавшись суматохой, мы с учителем ретировались.

   Я размышлял: «А ведь мы стали причиной бесовского позора... эти твари могут нам отомстить!» Я прямо чувствовал, как волосы на голове дыбятся.

   – Учитель, – я взмолился, – они, возможно, уже затеяли погоню. Придумай, где нам спрятаться.

   – Да, вижу, ты паникуешь. Давай по склону спустимся, и, если доберемся до следующего рва, нас уж не достанет никакая...

   Он не успел закончить – я уж видел бесов, несущихся к нам на черных крыльях. Вергилий меня схватил чуть не в охапку – и мы вместе покатились по скату вниз. Казалось, учитель меня держал как малое родное чадо. И вот уж мы на ровном выступе, а демоны застыли наверху: нарушить границы рвов они не в силах. Вокруг же нас неспешно и понуро бродили тени тех, кто на Земле прослыли лицемерами. Все они несли покрытые фальшивой позолотой одежды из свинца. Я не в силах был слышать их горький плач. Мы пошли налево.

   – Тосканский говор узнаю, – стоная произнес один из здешних мучеников, – не торопись, живой: вдруг, я чем смогу помочь...

   Вергилий дал мне знак притормозить и с этой тенью, с трудом несущей плащ свинцовый, побеседовать. Подковылял второй. Долго они меня пытливо изучали, наконец первый пробурчал:

   – Мы из Болоньи, были рыцарями Девы Марии. Я – Каталано, он – Лодеринго. Твой народ призвал нас хранить спокойствие. Ну, ты знаешь, как мы исполняли долг.

   -Да уж, – хотел я правду-матку рубануть, – дела ваши...

   Но умолк в смятенье, разглядев распятого тремя колами – горизонтально, всего в пыли. Это существо затрепетало, меня увидев.

   -А, этот, – равнодушно пояснил Каталано, – Каифа, первосвященник иудейский – тот, кто придумал Спасителя казнить. Его удел – лежать прибитым к камню и смотреть, как мы тут свинец таскаем. Здесь все из тех, кто в удел еврейскому народу злое семя оставил.

   Я приметил, что Вергилий смотрит на распятого и попранного с немалым удивленьем. Мы расспросили братьев-рыцарей о дальнейшем пути. Каталано указал дорогу поверху, над обвалом. Оказалось, бес нас все-таки попутал.

   Теперь учитель меня поддерживал, поняв, что я значительно устал. Мы осторожненько ступали по камням, казавшимся столь неустойчивыми. Верх обвала – путь коварный. Пришел момент, когда я просто сел, поняв, что силы меня вконец оставили.

   – Эй! – воскликнул проводник, – Лежа на перине славы не обретешь. Кто отступает, оставляет в мире такой же след как дым костра или морская пена. Восстань, мой сын, не может быть побед запретных духу, если он не поддается унынию. Нам еще потом ввысь шагать по лестнице, которая гораздо длиннее.

   Я приподнялся и даже постарался показать учителю, что бодрость ко мне вернулась, хоть это было совсем так. И я солгал:

   – Да, теперь я полон решимости!

   На самом деле идти стало еще труднее; карабкаться пришлось, едва цепляясь за выступы скал. Уж снова я собрался пасть духом – тут из расщелины донесся шум. Вначале я не понял: голос ли это или иное что-то, но факт, что это сотрясенье воздуха стихало. Взглянув в прореху, я увидел только тьму.

   – Учитель, – я шепнул, подразумевая выкроить для отдыха хотя б минутку, – давай сойдем чуть вниз, постоим у края и прислушаемся.

   Он согласился. Мы спустились – и оказались на краю кольца. Я и теперь от страха холодею, когда картину, представшую пред нами, припоминаю: там, во рву весь извивался громадный ком змеюк. Наверное, во всей Ливийской пустыне столько гадов не наберется. Посреди этого змеиного болота шевелились совершенно обнаженные тени людей. Рептилии душили своих жертв, стягивали руки, впивались в шеи... Я наблюдал, как одна из душ, искусанная вся, вспыхнула и сгорела, но пепел очень скоро собрался в ту же человеческую форму. Учитель спокойно вопросил восставшего подобно птице Феникс:

   – Кто ты такой?

   – Тосканец я, – ответил нам несчастный, – в этот мир попал совсем недавно. Поделом: на Земле существовал скотиной, а жить по-человечьи вовсе не желал. Я ублюдок Ванни Фуччи по кличке Зверь.

   Я удивился. Этого злодея я знал: он был грабителем, убийцей. Но как же так: ров заготован для воров, а не насильников...

   – Земляк, – сказала тень разбойника, – мне и самому противно попасть в эту компанию. Но здесь, в Аду нет смысла скрывать: украл я в храме утварь церковную, был грех. А к ответу привлекли другого. Но слушай: если к свету выйдешь, тебе я кое-то предвосхищу, чтоб ты особо и не торжествовал...

   Злодей поведал мне о будущем: где белые разгромят черных и наоборот, когда я и мои соратники будут изгнаны. Закончив предсказание, тень злорадно добавила:

   – Это я тебе, приятель, для того все рассказал, чтоб тебе худо было жить. – Вскинув вверх обе руки с пальцами, в фиги сжатыми, Зверь взревел: – Вот тебе, Боже праведный, мои святые кукиши!

   Тут же одна из змей обвила горло негодяя, другая – скрутила руки. С той поры, признаюсь, я сострадаю далеко не всякому из падших. Здесь, во рву седьмом я видел и другие проклятые души. И даже тень кентавра! Его облипли змеи, а над головой навис дракон. Учитель пояснил, что и человекоконь сюда попал за воровство: утянул у Геркулеса стадо.

   Среди воров узнал я сыновей знатнейших из родов родной Флоренции – целых пять душонок! Да, их тени теперь страдают, превратясь в уродцев. И я их не жалею...

   ...Снова я устало поплелся за учителем. В восьмом по счету рву нам предстояло увидеть совсем уж невообразимое. Мой взор заворожила игра роящихся огней.

   – В каждом из них, – пояснил Вергилий, – запрятан дух.

   Поэт, указывая поочередно на тот или иной огонь, имена произносил, известные из преданий древних. Я разглядел, что эти сгустки плазмы рогаты. Один из них – полумифический Улисс и у него был голос. Я захотел узнать: как он погиб на самом деле?

   – Когда расстался я с Цирцеей, – поведал мне в огне плененный дух Улисса, – целый год скрывавшей меня там, куда потом пристал Эней, ни тоска по сыну, ни страх перед отцом, ни долг пред Пенелопой не могли смирить мой голод приключений. На судне небольшом, с друзьями я познал Марокко, Испанию, Сардинию, другие острова. Мы прошли пролив у Геркулесовых столбов и я сказал друзьям: «О, братья! Мы прошли немалый путь, и, пока еще в нас живы земные чувства, давайте посвятим их постиженью новизны. Отправимся к закату, чтобы открыть безлюдный мир!» Мне удалось воодушевить команду и мы отважно повели судно наше в неведомое. Но на беду и не заметили, что коварное теченье нас отклонило к Югу. Пять лун прошло, а мы все плыли, познав другие небеса. И наконец пред нами открылась громадная гора. Недолго мы торжествовали: корабль наш увлек гигантский водоворот. Трижды покружив, на четвертый нас поглотила мрачная пучина...

   Огонь, хранящий дух Улисса, замолк и отлетел. Возник другой, и я узнал, что в нем живет душа другого лукавого советчика, теперь уж из моей эпохи, – вождя романских гибеллинов Гвидо да Монтефельтро. В нем все еще жило любопытство: этот дух хотел узнать о том, что же случилось после того как он ушел из жизни земной. Я поведал обо всем что знал. Гвидо в свою очередь поделился историей о том, как в смертный его час за ним спустился Франциск, но у святого на пути встал бес, предъявив свои права на душу грешника. На поверку оказалось, что Монтефельтро слишком много обещал, но мало сделал. Рогатый победил...

   ... Больше нигде я не видел столько крови и ран как в девятом рву. В грязи копошились жалкие обрубки пародий на людей с болтающимися снаружи внутренностями. Там были Магомет и Али, изрубленные чуть не на крошево. Все потому что эти сыны пустынь ради своей веры всюду при жизни земной порождали распри. Едва только их раны затянуться успеют, тут же дьявол подскочит – и давай по-новому крошить! Нет... сейчас я пожалею тебя, любезный читатель: не задержимся мы в этой мясорубке. Мы перешли к последнему из Злых рвов, но по пути учитель не преминул заметить, что по его наблюдениям из всех участков восьмого круга меня особо впечатлил девятый... не слишком ли я кровожаден? Признаюсь: здесь я боялся встретить искалеченную душу моего деда Джери, которому тоже случалось явиться зачинщиком распрей. По счастью, не повстречал.

   Лишь потом Вергилий признался, что один из уродов в гневе указывал перстом на меня. Еще бы: мой дед был убит, а мой род за него не отомстил... А, впрочем, мало ли кто из адского месива руки тянул...

   Из рва десятого доносились истошные вопли – столь громкие, что я аж уши свои зажал. Над дырою навис смрад гниения. Мы с проводником забрались чуть повыше – с этой точки я разглядел творящееся в яме. Такое было впечатление, что на дне вповалку валяются раздавленные кем-то муравьи. Души едва ворочались и многие из них буквально слиплись в кучи. Некоторые пытались подняться, но тщетно: сил у них явно недоставало.

   Двое полулежали спиной к спине и чесались с такой жестокостью, что своими же ногтями оставляли на теле шрамы.

   – Эй, почесун! – равнодушно обратился к одному из двух Вергилий, – скажи-ка нам: нет ли среди ваших латинян?

   – Мы оба итальянцы, – просипел несчастный, – сам-то ты кто будешь?

   – Иду с живым, чтоб он увидел Ад каков он есть.

   Двое аж упали: вскочить у них не получилось, но и опорой друг для друга они уже не были. Я приказал им рассказать, откуда они и по какой причине сюда их занесло. Оказалось, что заговоривший с нами был алхимиком. Он обещал воспитаннику епископа, что научит его летать как Дедал Икара. Тот и поверил, денег за науку заплатил. Полет не состоялся и юноша пожаловался воспитателю. В результате алхимика сожгли. В этот ров он, впрочем, попал не за обман, потому что создавал подделки благородных металлов. Да и второй тоже на Земле был алхимиком. У нас это искусство не считается зазорным, но и этот горе-деятель тоже фальшивки выдавал за золото.

   Вскоре наши взоры привлекли две обнаженных тени, которые, кусая всех вокруг, неистово кружились. Эти люди, пояснил Вергилий, из тех, кто на Земле выдавал себя за другого. Здесь так же страдает Мирра – та самая, что возжелала своего отца, а для утоления порочной страсти ночью в другую наряжалась.

   Увидел я здесь и тени фальшивомонетчиков: она раздуты были от водянки, но все равно страдали жаждой. Но особенно много я там встретил лжецов и клеветников: они на камнях распростерты, приговоренные в бездвижью. Средь них узнал я много известных личностей. Как же они мерзко переругивались, друг дружку поливая последними словами!

   – Не опускайся до их уровня, – посоветовал учитель, – не слушай этот пустозвонный треп...

   Надо сказать, слова учителя подействовали как лекарство, гораздо смягчившее мою душевную боль. Не скрою: я уже был преисполнен зла, а на муки грешников смотрел как рыбак глядит в наполненный уловом невод. Теперь мы молчаливо шли равниной, разделяющей восьмой виток с девятым. Из центра впадины донесся трубный звук. Сквозь сумрак я разглядел очертания крепости. Я задал вопрос проводнику:

   – Это город?

   – Не торопись судить, – ответил он, – еще мы слишком далеко, а неясный образ способен разум обмануть. Скоро ты поймешь свою ошибку. Приободрись!

   Мы зашагали шибче. Учитель, видно, пристыдясь надменности своей, взяв меня за руку, мягко произнес:

   – Уже сейчас я объясню: пред нами не башни, а строй гигантов. Они в колодце стоят, вкруг жерла. Все что ниже их пояса, превращено в ограду.

   С каждым новым шагом возрастал мой ужас: действительно – те самые гиганты, обруганные мифами наших предков! Монстры, намеревавшиеся небо захватить и молниями Зевса низвергнутые. Я различал их лица, видел изгибы тел. «Rafel mai amech Izabi almi», – прохрипел один из них.

   – Ты лучше дуй в свой рог! – Воскликнул Вергилий: – Через него, может, и выдуешь из себя свою злобу. Эх ты, дух мятежный...

   – Это царь Немврод, – невозмутимо объяснил мне Вергилий, – тот самый, на ком лежит вина за то, что в мире человеческом столь много языков. Мы только время понапрасну потратим, если возле этого долдона задержимся. И он здесь никого не понимает, и мы не различим смысла его речей.

   Мы повернули влево, и скоро подошли к громиле гораздо большему. Правая рука гиганта была как бы насильно вывернута к спине, левая же прижита к животу, сам же богатырь окручен громадной цепью.

   – Тот самый Эфиальт, – сказал Учитель, – который ради власти вступил в сражение с верховным богом. Этот дурень был вожаком гигантов, вот его и заковали, чтоб больше не посягал.

   – А есть здесь тот самый сторукий Бриарей, – спросил я у Вергилия, – так красочно описанный тобою в «Энеиде»?

   – Тот – далече отсюда, и его тоже сковали, да и лучше на него не смотреть: слишком страшен ликом. Зато невдалеке – Антей. Его ручищи от цепей свободны, он понимает речь и сам может разумно говорить. Он-то и опустит нас в Пропасть порока.

   Тут твердь затряслась под нами: то содрогнулся Эфиальт. Конечно, если б я был один, от страха сердце мое разорвалось бы, но со мною был мой Вергилий. Мы повернули дальше, выйдя к Антею. К этому громиле учитель обратился довольно уважительно, между прочим, заметив, что если бы Антей участвовал в той битве гигантов и богов, неизвестно еще, кому бы достался мир земной. Само собою, поэт умасливал верзилу, чтобы тот нас спустил. Так же учитель обещал Антею, что его спутник – то есть, я – преподнесет бесценный дар. Я смотрел на скорченное лицо поверженного сына Земли и видел, что тот недоволен. Поэт добавил, что Тифей и Титий далеко стоят и не увидят. Гигант, вздохнув, к нам протянул свои громадные ладони.

   Вергилий, обхватив меня, приказал зайти. Я в этот миг припомнил, что в столь опасный путь пустился вовсе не по своему капризу. Очень быстро рука гиганта нас опустила в провал. Едва мы выскочили, ладонь взлетела ввысь. Мы же остались на самом что ни на есть дне Мира, у ступней великана. Вдруг я услышал злобный окрик:

   – Полегче, черт тебя дери! Ты почти что на головы нам встал...

   Наконец я разглядел, что мы стоим в замерзшем озере, а под нами души, посиневшие от стужи. Изо льда торчал лишь лица, повернутые к свету. Оглядевшись, я двоих узнал. Их головы соединились, а волосы слились в единый ком; как будто в злобе двое боднулись – так и застыли. На земле они были родными братьями, но взаимная вражда довела их до мерзкого: поубивали они друг друга. Тени плакали, но слезы тут же превращались в ледяные камушки, со звоном падавшие на зеркало, мрачнее которого трудно и представить.

   Я видел сотни лиц, торчащих изо льда, и все они подобны были мордам паршивых псов. Вот ты каков, Коцит... Мы продвигались к центру и меня все больше охватывала дрожь. Так случилось, что – то ли случайно, то ли по провидению – одну их харь ногой ударил я в висок.

   – Чего дерешься! – вскрикнул дух беспомощный. Уж не пришел ли ты мне отомстить за Монтаперти...

   О, Господи... мне стало немного стыдно за свою неловкость и я проговорил:

   – Кто ты...

   – А ты-то кто, – дерзко парировала тень, – и по какому праву топчешь лица в нашем Антеноре! Неужто живой...

   – Да, я покамест жив. Но назови себя, дабы я потом увековечил твое имя.

   – Лучше уйди, ты меня перехитрить пытаешься. Нашел, чем мне польстить в нашем болоте заледенелом.

   Я взъярился. Схватил несчастного за волосы и крикнул:

   – Тотчас назови себя, иначе без шевелюры останешься!

   – Это нечестно, – упорствовала тень, – тем паче не скажу – хоть изувечь.

   Внутри меня вскипело все: я несколько клоков и правда выдрал, а он не признавался, только выл. Но я своего добился – наконец несчастная душа воскликнула:

   – Бокка! Бокка я. Душу не рви уже, челюсть всю мою разбил о лед. Вот разгавкался...

   Боже праведный! Это же тень Бокки дельи Абати, того самого предателя, отрубившего руку нашему знаменосцу в решающий момент битвы при Монтаперти!

   – Заткни поганый рот, паскуда! – Я был полон праведного гнева: – Знай: подлость твою теперь навеки закреплю.

   – Ступай себе, но и не соври, – спокойно произошла тень предателя, – не забудь рассказать и про других, здесь заключенных в вечной стуже...

   Бокка назвал мне имена других предавших Родину. Таких хватало в любые времена. Поговорил я и с тенью графа Уголино, которого противники заточили в башню вместе с двумя сыновьями и двумя внуками, и всех заморили голодом. Здесь он мерзнет вместе со своим главным врагом, архиепископом Руджери. Уголино поведал мне о том, насколько страшна была его смерть. Сердце мое разрывалось, но надо отдать должное: граф, несмотря на мученическую гибель, сюда влип за то, что не выполнил свой долг перед Отечеством. Казнь же Руджери вдвойне страшнее – ведь он предал сообщника...

   ...Мы вступили в третий пояс девятого круга: там души грешников в лед вмерзли, лежа навзничь. Слезы их тут же твердеют от холода, не давая плакать, а боль уходит внутрь, так и не излившись. Дул ветер. Я удивился: движенье воздуха возможно лишь когда Солнце нагревает пар, здесь же нет ни влаги, ни Светила. Учитель обещал:

   – Скоро мы придем в то место, где ответ увидишь воочию.

   Тут застонала одна из теней, лежащая во льду:

   – Кто бы вы ни были, и даже если души ваши столь злые, что их загнали в средоточие... снимите гнет с моих очей, чтоб я хотя бы каплю слез сумел излить...

   – Сниму, – сказал я, – но назовись.

   – Я Альбериго, инок, вырастивший плоды на злое дело.

   Я знал его. Там, на Земле он коварно убил своего обидчика, да в придачу и его сына невинного, заманив обоих на примирительную трапезу. Убийцы свое дело черное свершили по знаковой фразе «Подайте фрукты!», и с тех пор у нас в ходу поговорка «фрукты брата Альбериго», обозначающая злобное коварство. Но я не знал, что этот подонок уже сдох. Я спросил:

   – Ты разве умер?

   – Мои земные дела теперь мне неведомы. В Толомее так все устроено, что души отправляются на дно не дожидаясь смерти. Но если и вправду снимешь с моих глаз ледяную корку, скажу: если человек свершает предательство, в его тело тут же бес вселяется, душа же немедля катится на дно преисподней.

   Злой дух Альбериго упомянул известного мне аристократа, который точно жив и здравствует, но в нем давно уж бес сидит. Я не стал сдирать ледяную корку с глаз этого мерзавца...

   – Близятся знамена владыки Ада, – произнес торжественно Вергилий, – его уже ты можешь разглядеть.

   Не скрою: когда мы продвигались дальше, я прятался за спиной учителя – и страх, и ветер понуждали к защите. Вкруг нас торчали вмерзшие в болото души проклятых. Вдруг учитель отступил и вымолвил:

   – Мы пришли. Страх оставь, перед нами Дит.

   Мне показалось, что я ни жив, ни мертв. Над нами нависал властитель Ада. Хотя по грудь его сковали льды, он поражал своею мощью. Три его лица я разглядел: центральное – кроваво-красное, левое – темно-коричневое, правое – бледно-желтое. Под каждым выступала пара крыльев, без перьев, как у нетопыря. Чудовише ими шевелило, от этого и дули пронзительные ветры, заковывающие в лед Коцит. Из шести глаз катились слезы, из трех пастей текла противная слюна. В каждой пасти трепетали души грешников самого ужасного пошиба: предателей Божественного величия.

   – Первый, – объяснил учитель, – Иуда Искариот. Голова его внутри, снаружи торчат лишь пятки. Тот, который вперед головой свисает, – Брут. Третий – Кассий. Но наступает ночь, пора нам. Теперь ты видел все, что было нам дозволено.

   Вергилий приказал, чтоб я к нему прижался, обхватив его за шею – и как только крылья чудовища приподнялись, приблизился и ухватившись за смерзшуюся шкуру, стал спускаться в низ – с клока на клок. Потом перевернулся и стал карабкаться наверх. Вначале мне представилось, по старому пути, но эта дорога была иной.

   Мы добрались до скал. Оглянувшись, я увидел, что изо льда торчат... ноги Сатаны! Над нами брезжил свет, а под ногами льда никакого не было.

   – Приободрись! – воскликнул мой проводник: – Нам уготована нелегкая стезя.

   – Но... где мы?!

   – Зверем, по которому мы спускались, пронзена Вселенная. Здесь слился гнет всех тяжестей земных. Теперь над нами южный небосвод, противоположный своду, под которым угасла земная жизнь Спасителя. Камни, на которых мы стоим, есть обратный лик Джудекки. Там был закат, здесь – рассвет. Когда здесь утвердился Люцифер, Земля на этой стороне, ужасом объята, закрылась океаном, а над ступнями Сатаны гора воздвиглась – зверь остался навеки в пустоте дупла.

   Мы с моим проводником стали двигаться во тьме, дабы вернуться в свет. Поднимались вдоль лощины, пробитой шумной речкой в жажде увидеть звезды.

   ВВЫСЬ

   ...Я поднял ввысь лицо, чтобы увидеть четыре звезды, даровавшие первейшим из людей Мудрость, Справедливость, Умеренность и Мужество. Но я не обнаружил созвездия Большой Медведицы, все было неузнаваемо. Когда Вергилий меня повел наверх, тут же почти нас встретил почтенный старец. Его лицо, казалось, Солнцем освещено, хотя на самом деле это был отраженный свет ночных светил.

   – Кто вы? – спросил старик, поправив пышную черно-седую бороду: – Кто вам открыл темницу? Как вы вышли к Слепому водопаду? Надо особой силой обладать, чтобы преодолеть законы бездны. Может, Вышние придумали другие правила и падшие теперь сюда имеют доступ...

   Вергилий, силой поставив меня на колени и голову склонив, произнес:

   – То воля не моя. Она сошла с небес и приказала, чтобы я ему помог. Этот человек еще не преступил последнюю черту: он жив. Ему было даровано пройти сквозь тьму, увидя грешников. Теперь я должен показать ему твой мир и души, порученные твоему надзору. Будь благосклонен к сыну моему: он томится духовной жаждой. Эту страсть знают все те, кто ради свободы духа способен свою жизнь отдать. Запретов мы не нарушили нигде: он живой, меня не потревожит Минос. Мой круг там, где твоя Марция; она твой образ нежно хранит в душе своей. Пусти нас в свои круги, я ей буду славить твое великодушие.

   – Пока я был в том мире, – вздохнул старик, – Марция и вправду была мне всех милее, для нее я на многое был готов. Теперь нас разделяет бездна и я к ней стал безучастен. Но ежели ты и на самом деле посол Жены Небесной, отказать не вправе. Ступай, а своего попутчика трижды опоясай тростником и омой его лицо, чтоб и частички адской грязи не осталось. Нельзя на встречу с ангелом-привратником идти с глазами испоганенными. Тростник найдете, где я укажу, а возвратитесь другим путем. Дорогу вам укажет восходящее Светило.

   Замолчав, старик исчез. Вергилий разрешил мне встать с колен и пояснил: нам давал наказ дух Катона Утического, оберегающий вход в Чистилище. На Земле тот старец, не пожелав увидеть гибель Рима, сам ушел из жизни.

   Возжигался рассвет и я уже мог различить морскую гладь. Мы шагали по испарявшейся росе. Учитель, влагу собрав, старательно оттер с моего чела остатки Преисподней. Выйдя на пустынный берег, мы увидели тростник. Когда Вергилий срывал его, тут же вырастала новая трава. Едва мой проводник закончил вить мне пояс, на бледно-алом небосводе появилось Солнце. Засветился багровый Марс... ах, если б он мне еще разок сверкнул после моей земной кончины!

   Я оторвал свой взгляд от горизонта. Вокруг дрожала белизна, и в воздухе разлилась благость. Мой проводник молчал, но я уж понял, что за чудо к нам приближается...

   – Падай на колени! – крикнул мне Вергилий: – Молись и радуйся! Это первый из ангелов, увиденный тобою в этом мире...

   Я уже мог различить его чистейшие крыла. Он двигался в, казалось, невесомой лодке, даже не оставляющей на воде следов. Ангел приближался, и настал момент, что глаза уже не в силах были вынести чудесной силы света, я потупил взор. Только лишь по звуку я понял, что челн пристал невдалеке от нас. Решившись глянуть хотя бы краешком глаза, я увидел, что в лодке немало душ. Все они хором негромко пели псалом «In exitu Israel». Ангел их благословил, души чинно сошли на берег и челн, ведомый крылатым существом, уплыл бесшумно и стремительно.

   Толпа – около сотни душ – смущенно озиралась. Солнце уже вовсю ласкало нас лучами. Один из вновь прибывших вкрадчиво к нам обратился:

   – Как бы нам подняться...

   – Мы, по правде говоря, – признался мой учитель, – и сами здесь впервые, да и прибыли иным путем, столь суровым, что вверх шагать теперь нам будет в радость.

   Души между тем в меня вперили взгляды: они прислушивались к моему дыханью и выражали удивленье. Одна из душ, раскинув руки, вдруг меня обняла. Я хотел ответить ей тем же, но душа избегла моих потуг, отошла – да еще сказала, чтобы я не приближался. И я узнал ее: Это же мой друг земной, музыкант Киселла! Я взмолился, чтоб он хотя б на миг со мной остался.

   – В мире смертных, – заявил певец, – я тебя любил как брата, да и сейчас мои к тебе чувства такие же. Тебя я буду среди нетленных ждать... Но куда же ты сейчас, до срока направляешься?

   – Киселла, дорогой... в этот путь пустился я ради возвращенья сюда же. Но почему ты так торопишься...

   – В эту пору ангел святой всякого берет, но меня он долго не пускал в свой челн. Души тех, кто не осужден к мукам Ада, к устью Тибра слетаются. И я тыл там. А теперь уж здесь.

   – Друг мой! Если ты в жизни иной не лишен песенного дара, не уходи, не спев хотя б одну...

   И он немедля запел одну из моих любимых: «Любовь, в душе беседуя со мной». Так благостно стало на моей душе! До сих пор прекрасный голос Киселлы живет внутри меня.

   Хотел еще я попросить милого друга спеть, но подоспевший старец воскликнул: