Текст книги "Вниз, ввысь, к первопричине (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

   И правда: жертвы, раскрывая тиною заросшие рты, невнятное бурленье изрыгали. Мы шагали кромкою болота и я с печалью наблюдал, как эти тени бессмысленно дрались. Вскоре мы пришли к подножию высокой башни. Вокруг туман клубился. Воздев свой взор, я разглядел два огонька. И где-то вдалеке затрепетала звездочка.

   – Скоро ты поймешь, о чем вещают эти знаки, – мне пояснил учитель.

   Сквозь дымку я увидел, что мы на берегу большого водоема и к нам стремительно приблизилась лодчонка. В ней был лишь один гребец, который, нас завидев закричал:

   – Ага, попались, души грешные!

   – Флегий, не кипятись, – осадил Вергилий лодочника, – мы не твои, но во имя Вышних ты должен нас перевезти.

   Косматый промолчал, но, когда он лодкой правил, лицо его искажено было гримасой злости. В суденышке хоть было тесно, зато оно неслось так стремительно, что я не успевал вглядеться в копошившиеся тени. Одна из них ко мне вдруг обратилась:

   – Ты, кто, и почему до срока сюда явился?

   Флегий лодку остановил, я смог спросить у проклятой души, кем на Земле она была.

   – Я тот, кто вынужден здесь плакать... – туманно выразилась мразь и рукой за челн схватилась. Вергилий не растерявшись, ногой ударил длань, вскричав:

   – Ступай к своим мерзавцам, сволочь!

   Приобняв меня и даже поцеловав, дух поэта выразился так:

   – Блаженна та жена, которая несла тебя в своей утробе! Узри и думай. В мире смертных тот человек был горделив, а сердце его так и осталось черствым. Здесь, принужденный в Стигийском болоте прозябать, тень этого недочеловека лишена и зрения, и слуха. Многие из тех, кто был силен и непреклонен на Земле, теперь гниют в грязи. Теперь ты знаешь, какова посмертная судьба у властолюбца...

   Я слишком хорошо увидел: на этого урода накинулись такие же подобия людей – и стали избивать его, ревя при этом: «Мы тебя, Ардженти, на части раздерем!» Я узнал сам дух сегодняшней Флоренции. Скоро перед нами вырос Дис, град Люцифера. За стенами видны были багровые мечети.

   – Это вечный пламень, – пояснил мне дух поэта, – А, значит, мы приблизились к глубинной Преисподней.

   Лодка зашла в канал, Дис над нами возвышался могучим бастионом. Долго мы кружили лабиринтами каналов пока наш кормчий не воскликнул:

   – Причал, сходите, чтоб вас!

   У ворот нас встретила суровая охрана, один из стражников ворчал:

   – Надо же... живой – а притащился в царство мертвых... – Вергилий было захотел солдатам все объяснить, но тот же голос прервал его: – Ты – подойди, а этого – подальше отошли. Если уж он решился совершить опасный путь – пусть идет один. Ты же останешься покудова у нас.

   Скрывать не буду: я жутко испугался. Ведь в одиночку мне не найти обратную дорогу! Я обратился к своему проводнику:

   – Учитель, ты меня уж столько раз поддерживал в опасные минуты! Молю: не покидай меня теперь. Если уж сей город для тебя запретен – давай назад вернемся. Только – вместе.

   – А ты не бойся, – произнес поэта дух, – Высшие благоволят тебе. И знай: в твоем пути тебя я еще долго не оставлю.

   Ворота наглухо закрылись. Учитель, приказав покамест мне постоять в сторонке, о чем-то говорил со стражей. Его я из виду не потерял, но у меня было такое чувство, что я один остался и никто меня уже не защитит. Вдруг охранники отпрянули – и Вергилий вновь со мной!

   – Но кто же, – вздохнул учитель, – возбранил мне дорогу в скорбный город... хоть я в печали, мы найдем возможность сюда войти. Ведь то же было и пред внешними вратами, которые когда-то разбил Спаситель. Помнишь тамошнюю надпись надвратную? Оттуда же нисходит сила, которая и эту преграду сокрушит.

   Я чувствовал, что и душа великого поэта исполнена такими ж страхами, что и моя. Тень Вергилия была напряжена, учитель прислушивался к посторонним звукам, шаг его стал осторожен. Среди смрада мы пробирались дальше.

   – Мы превозможем все, – сказал учитель, – такая нам дана защитница! Но... где же тот, кто выше всех напастей...

   Несвязанная речь Вергилия есть признак внутренних борений. Он не уверен! Господи... я и сам теперь пал духом. Я вопросил:

   – Вот мы на дно спускаемся... Но стоило ли нам покидать твой Лимб, где души лишь надежды лишены?

   – Не скрою, – отвечал мне дух, – из нашего витка по этим тропам редко кто ходил. Но я здесь уже однажды был, вооруженный заклятиями злой Ератхо. Уж эта кудесница умела возвращать телам их души. Едва лишь моя тень покинула плоть грешную, сюда я послан был за пленником Иудина предела, который там – на самом дне. Я знаю путь, но...

   Он не договорил, ибо наши взоры устремились к вершине башни, рдеющей багрянцем. Там кружились, гидрами зелеными обвиты, три кровавых фурии. Вместо волос на головах у женоподобных гадин извивались змеи.

   – Узнал? – сказал мой проводник: – Мстительница за убийства Тисифона, ненавистница Мегера и Алекто карающая.

   Фурии, визжа истошно, терзали руками свои тела. Я расслышал душу леденящие слова:

   – Где Медуза?! Он должен окаменеть! Ох, почему же мы не отомстили тогда Тезею пронырливому...

   – Ты вот что... – шепнул Вергилий мне, – на всякий случай закрой глаза и отвернись – как говорится, от греха. Не стоит тебе Горгоной любоваться, иначе никогда уже не насладишься светом земного дня.

   Учитель сам меня насильно отвернул, взял мои руки в свои – и прикрыл мое лицо. Над водами смердящими прокатился страшный грохот и содрогнулась твердь. Я ощущал дыхание ветров, но страх пропал. Проводник убрал ладони с моего лица, сказав:

   – Узри хотя бы пену с горьким дымом...

   И я увидел: сонмы душ неслись, гонимые неудержимой силой. За ними – прямо по воде – шагал Посол Небес. Рукою разгоняя поволоку, он пастырем глядел на обреченных. Невольно я склонился перед Ним.

   Он только прикоснулся тростью к воротам – и они покорно распахнулись. Остановившись в проеме, ангел возгласил:

   – Эй, падшие, что вы тут замыслили! Уж не захотели ли пойти противно Вышней воле? Вам мало бедствий? На судьбу в злобе не стоит посягать. Ваш Цербер до сих пор с потертой мордой бдит.

   Мы молчали. Ангел воспарил, мы беспрепятственно вошли в мрачнейший Дис. Хотел я разглядеть, что же за грешники здесь обитают, но не увидел никого, хоть отовсюду и доносились стоны. Повсюду были разбросаны надгробия, чернели ямы, а воздухе висела скорбь. Между ними витали красные огни, из дыр тянуло жарким чадом. Я понял: все могилы раскрыты, а голоса доносятся из них.

   – Здесь страдают, – пояснил учитель, – ерисиархи разных толков, а с ними – их прихвостни. Здешняя земля богато таковыми узлоблена. Подобные к подобным...

   Мы повернули направо, и пошли между полями могильных мук и стенами.

   – А нельзя ли, – спросил я, – хотя б разглядеть, что за тени застряли в этом мире? Плиты с могил откинуты, а стражи – нет...

   – Их накроют, когда вернутся из Иосафата, долины Страшного Суда, в том облике, какой носили на Земле. Здесь наказуют тех, кто верил в окончательную гибель души вместе со смертью тела. Таким был Эпикур, к примеру. Здесь ты найдешь ответ на помысел того, чей образ тайно носишь в своем сердце.

   – Учитель добрый, я помню твои слова, когда мы подходили к Ахерону...

   Вдруг из одной могилы донесся голос:

   – Ты ведь тоже сын прекрасной родины моей, над которой, я, возможно, без меры измывался. Наш говор ни с каким не спутаешь, тосканец...

   Я прижался к Вергилию, сердце мое заколотилось бешено. Учитель успокоил:

   – Не бойся, подойди.

   В страдающей душе узнал я Фаринату. Боже, что же стало гибеллиновским вождем! Я решился приблизится к краям могилы насколько позволял оттуда бьющий жар. Тень привстала, огляделась. Мне показалось, он на этот мир смотрел с презрением. Остановив свой горделивый взгляд на мне, заносчиво спросил:

   – Чей ты потомок?

   Я правдиво рассказал о своей родне. Выслушав и помолчав немного, дух признался:

   – Твой дом был в состоянии войны с моим. И даже более того: я дважды приказал его разрушить.

   – А смысл? – я на самом деле задал риторический вопрос. – Изгнанные все равно вернулись, а счастья черным нет. Хотя, и белым – тоже...

   Вдруг из соседней ямы показалось подобие лица другого духа. Он огляделся удивленно – и зарыдал. Прекратив истерику, тень строго посмотрев в глаза мне, надменно заявила:

   – Уж если в это злое место тебя привел твой гений, почему с ним не пошел мой сын?

   Я понял, кто этот второй могильный пленник. Это отец моего друга Гвидо Кавальканти, поэта и эпикурейца. Я ответил так:

   – Здесь я не по своему желанию. А Гвидо ваш моего учителя Вергилия не почитал.

   Тень Кавальканти-старшего чуть не вскочила из могилы и заорала:

   – Как?! Ты говоришь о нем в прошедшем времени!

   Я молчал. Тень, застонав, низверглась в яму, источающую жар. Тень Фаринаты все это наблюдала равнодушно, сохраняя горделивое достоинство. Когда ее сосед пропал, она произнесла:

   – И все же ты скажи, земляк... почему ваши законы так нас клеймят?

   – Однако, – ответил я, – в наших храмах молятся в память обо всех убиенных.

   – Зато, – решительно сказала тень Фаринаты, – я спас Флоренцию, когда ее хотели сровнять с Землей. Ведь я один решился защитить наш город мечом.

   – Здесь вам даровано искусство видеть будущее, но, похоже, вы не в курсе, что творится ныне.

   – Это верно, – ответил Фарината примирительно, – мы способны прозревать только грядущее.

   – Будь любезен, сообщи тогда упавшему в могилу Кавальканти, что сын его еще живой. Я не успел ему сказать...

   ...От Фаринаты я узнал, кто еще томится в этом круге Ада. Их тысячи, включая королей и кардиналов. Но не давала мне покоя все та же мысль: эти тени могут мне так много рассказать такого, чего смертные еще не знают!

   Когда мы дальше шли с Вергилием, учитель наказал:

   – Тайну своей судьбы храни в себе и никому не раскрывай. Но знай еще, – провожатый многозначительно поднял свой перст, – когда тебя будут созерцать прекраснейшие и правдивейшие из глаз, пред тобою раскроются все грядущие года.

   Мы повернули влево и стали спускать от стены к обрыву. Снизу буквально с ног сшибал ужасный смрад. Мы подошли к гробнице, где на камне начертано: «Здесь заточен папа Анастасий, забывший правый путь, последовав Фотину». Вергилий приказал покамест постоять, чтоб обаяние привыкло к резким запахам, и заявил:

   – Пока мы здесь, кой-что тебе я разъясню. Посередине этих скал ступенями лежат три круга: седьмой, восьмой и девятый. Там копошатся проклятые тени; ты их потом увидишь. При жизни на Земле они значенье придавали лжи и силе. Обман – порок, особенно противный Создателю. Насилие разделено на три пояса – оно ведь тройственно: по отношению к Творцу, к ближнему или к себе. Седьмой круг разделен на три пояса. Убийцы отправляются во внешний пояс; там же – насильники, поджигатели и притеснители. В среднем – самоубийцы и те, кто уничтожают саму природу человека, предаваясь играм, расточительно живя. В третьем поясе – богохульники, лихоимцы и содомиты. В восьмом круге – обманувшие тех, кто им доверился: лицемеры, льстецы, волхователи, мздоимцы, торговцы должностями. Они всем сердцем хулят Создателя, отрицая Его Любовь. В центре – малый камень, там престол Диса и место казни предателей.

   – Скажи, учитель, – я спросил, – те, копошащиеся в грязи и спорящие истово почему не в этот город заточены?

   – Разве твой рассудок, – ответил мне Вергилий, – сам не дойдет до верного ответа? Вспомни Этику: там выделяется три влечения противных Богу: несдержанность, злоба и скотство буйное. Тем, кто предавался этим порокам, не предписан Нижний Ад, Божественным Судом их страданья облегчены.

   – А ремесло ростовщика – порочнее?

   – Припомни Аристотеля: философ утверждал, что истоки естества – премудрость и чувство божественного. В Физике указано, что искусство мудрых следует природе. Ростовщик же природой пренебрегает, чем и противен Богу. Но нам пора, спуск не будет легким, а до восхода Солнца осталось совсем немного...

   Склоны стали круче, и впрямь спускаться было тяжело. Приходилось руками цепляться за каменные выступы, ноги едва опору находили. Я ужаснулся разглядев, кто там, внизу разлегся: это Минотавр, вековой позор критян! Нас увидев, человекобык принялся сам себя терзать зубами.

   – Не бесись, – сказал ему Вергилий, – со мною не Тезей, твоей сестрой обученный искусству тебя же извести. Подвинься лучше, мерзкая скотина!

   Минотавр стал биться в злобе, рычать и брызгать слюной. Проводник мне приказал скорее проходить, пока гнев этой мрази затмил ее рассудок. И снова мы пробираемся крутыми скалами, то и дело под нашими ногами камни осыпаются.

   – Когда я в прошлый раз сюда спускался, – призналась любезная мне тень, – здесь не валялось столько глыб. Но явился Тот, кто стольких в небеса забрал, здесь все и содрогнулось... и даже этот мир объяла Великая Любовь – та самая, которая, как полагал один мыслитель, однажды превращала все сущее в хаос. Но – посмотри...

   Я увидал поток кровавый: то был Флегетон, сжигающий несущих в мир насилие. Река возмездья обрамляла обширную равнину. Там носились, друг друга догоняя, могучие кентавры. Трое из них нас заметили – и поскакали в нашу сторону, вставив стрелы в луки и тетиву натужив. Один кентавр воскликнул:

   – Не двигаться, иначе пристрелю! Кто вас сюда послал?

   – Мы дадим ответ, – крикнул мой проводник, – только лишь главному из вас, Хирону! Ты же, пользуясь его авторитетом, всегда горяч был шибко, что не шло тебе на пользу.

   И мне сказал негромко Вергилий:

   – Это Нэсс, за Деяниру убитый Гераклом. Второй, с горящим взором, – Фол, прославленный разве что бесчинствами. Третий, со склоненной головой, и есть Хирон, достопочтимый воспитатель Ахилла. У них здесь особая работа: вдоль Флегетона разъезжают – и стреляют в тех грешников, кто не по чину выплывает.

   Мы подошли к Хирону. Тот, поправив бороду с усами, рассудил:

   – А второй-то как по камням стучит ногами... он не мертвый.

   – Да, живой, – Вергилий подтвердил, – а я его веду. Но он не по своей воле в наш мир попал, так пожелали Вышние. Поскольку он не тень, чтоб в воздухе витать, нужна нам ваша помощь. Пусть один из вас возьмет его на круп, чтоб переправить через реку.

   Хирон недолго думая обратился к Нессу и тот покорно наклонился. Сидя на кентавре, я наблюдал как души проклятых корчатся в кровавом кипятке. Многие в это варево были погружены по подбородки. Их крики просто душу раздирали.

   – Здесь, – объяснил мне Несс, – немало тиранов, при жизни земной не насытившихся золотом и кровью. Даже Великий Александр не избежал подобной участи.

   Кентавр перечислял имена властителей, многих из которых я лично знаю: их души здесь пылают. Наконец мы перебрались через брод, Несс сбросил меня – и стремительно умчался. Перед нами стоял глухой и темный лес. Среди коричневой листвы я увидел гнезда гарпий. Эти существа с лицами дев и крыльями могучими заунывно выли, когтями уцепившись в ветви черные.

   – Мы пришли, – сказал учитель, – во второй пояс седьмого круга. За лесом простирается пустыня, которая тебя, уже так много повидавшего, несомненно впечатлит.

   Сквозь вой печальных гарпий я расслышал стоны, но кроме человекоптиц я никого не разглядел.

   – Любую ветвь сорви, – посоветовал мой провожатый, мое недоумение заметивший, – чтоб все понять.

   Я схватился за куст терновника – и тут же раздалось:

   – Ой! Больно... – Но я уже успел надломить веточку: из раны кровь закапала и тот же голос запричитал: – Не издевайся, милость прояви. Когда-то мы были людьми, теперь же удостоены участи печальной. Даже души гадов больше сожаления способны пробуждать.

   Я отпрянул невольно, вглядываясь в заросли зловещие, а тень Вергилия произнесла:

   – Помнишь мое сказанье про Энея во Фракии, так же ветвь сломавшего и кровь увидевшего? Но здесь я виноват, что тебя не предупредил. – И, обратившись к дереву: – Кем ты был при жизни? Возможно, тебя добром припомнит это человек, когда вернется к смертным.

   – Хорошо, – сказало дерево, – скрывать не буду. Звали меня Пьер делла Винья и я сберегал ключи милости и немилости самодержца Федерика. Я строго хранил все его тайны, сил и тщаний своих не щадя, но стал жертвой зависти со стороны придворных. Из-за интриг я впал в немилость императора и был низвергнут, ослеплен, унижен. Я решился наложить на себя руки, дабы от мучений спастись. В итоге, правым будучи, стал неправ. Клянусь корнями, я до конца был верен долгу и господину истово служил! Выйдя к поверхности, скажи живущим, что чести я не попрал.

   – Скажи-ка, – обратился Вергилий к дереву, – как душа становится растением в столь скорбном месте? И есть ли возможность освободиться из плена этого...

   – Ответ таков, – вздохнуло дерево, – если душа решается в силу обстоятельств порвать оболочку тела своего, Минос отправляет ее сюда, в седьмую бездну. Упав зерном, душа здесь прорастает, а, когда окрепнет, злые гарпии питаются листвой, тем самым причиняя боль. В Судный День мы все отправимся за нашими телами – теми самыми, что сами умертвили. И развесим оболочки на своих ветвях.

   Больше ничего не сказало дерево, когда-то бывшее послушным царедворцем и совершившим только лишь один проступок: лишило тело жизни, дабы избавиться от мук. Тут наши взоры привлекла пара из двух нагих теней, бежавших через дебри. Одна кричала:

   – Где ты, окончательная смерть! Явись скорее, больше не могу-у-у!..

   Второй мычал что-то неразборчиво, похоже у него уже не оставалось сил. За ними поспешали псы, рыча и скрежеща клыками. Второй свалился – и тут же прирос руками к дереву. Собаки вцепились в жертву и принялись со злостью рвать ее на части. Мой учитель хладнокровно подвел меня к тому, что теперь уж слишком мало напоминало человека. Тень корчилась и мерзостно хрипела:

   – О, Джакомо... как скверно защищаться мной, разве я виновен в том, что твоя жизнь была нехороша...

   – Кем ты был? – спросил учитель мой у страждущей души.

   – Сгребите листья ближе к моим ногам, – простонал несчастный, – хоть немного облегчите мои страдания. Если вы уж прорвали вековую тьму, чтобы увидеть этот прах, скажу. Я жил в городе, который ради Иоанна Крестителя забыл былого заступника. Теперь Марс, бог язычников, мстит моей Флоренции своим искусством. Наверное, если бы частица идола не была сохранена на берегу родной Арно, напрасно город возродили после Аттилова погрома. Что до меня, я сам же и виноват: не стоило мне отнимать у самого себя же земную жизнь...

   Я сгреб листву поближе к этой разнесчастной тени. Мы с учителем двинулись сквозь лес самоубийц и скоро вышли к голой местности; Вергилий сообщил, что это – третий пояс.

   Песок был черен. В глубине пустыни виднелись толпы душ, все были совершенно голы. Одни в истерике неистово крутились, другие скорчившись сидели, иные – лежа верх лицом, горько рыдали. Провожатый объяснил: первые – мужеложцы, вторые – лихоимцы, третьи – богохульники. Больше всех было суетливых. На пустыню сверху падал дождь из пламени, обильно поливая грешников. Последние даже не пытались увернуться, снося мучения как данность. Учитель, указав на одного из лежащих, по виду – богатыря, мне сообщил:

   – Эту тень когда-то звали Копаней, он был в числе семи царей, осаждавших город Фивы. Уж этот умеет казнить себя пожестче всякого суда. Когда-то он, предаваясь буйству, о Боге забывал. Гордец... даже здесь клянется, что в смерти будет таким же как и на Земле. Идем же дальше, но держись поближе к лесу и не ступай в песок, чтоб не обжечься...

   Дошли до речки, которая в песке размыла русло до камней – и осторожно зашагали вниз, по течению. Вергилий пояснил:

   – По сравнению с другими чудесами, что ты успел в Аду увидеть, этот поток одно из самых удивительных явлений. Силой испарения речушка способна усмирить огонь небесный.

   По правде говоря, я чувствовал смертельный голод, и, дабы подавить столь плотское желание, я попросил учителя поподробней рассказать о чудесах подземных вод.

   – Посередине моря есть остров Крит, – продолжил мой вожатый, – тот самый, где при Сатурне царил Век Золотой. Есть там гора Ида, в старину лесистая и сырая, теперь же пустая и безводная. Ей Рея доверила свое дитя, дабы спасти его от ярости безумной Кроноса. Ребенок плакал, а, чтобы пожиратель не услышал, Ида поднимала шум. На той горе, обращенный лицом к Риму, стоит золотоголовый Великий Старец на глиняной ноге. На Старце трещина, из нее струится влага, в горе пещеру проточившая. Там исток Ахерона, Стикса и Флегетона. Здесь, внизу, реки, которые образовало все мировое зло, сливаются в Коцит, его ты еще не видел. Флегетон ты видишь сейчас...

   ...Мы шагали под защитой дыхания реки, способной погасить огонь небесный, а навстречу нам шли тени, друг на друга недоверчиво глядя. Одна из душ, мельком бросив взгляд на нас с Вергилием, воскликнула:

   – Вот это номер! – и попыталась ухватить меня за мой подол. Хотя лицо его все было обожжено, я его узнал:

   – Сэр Брунетто! Любезный мой наставник...

   – Помнишь... не станешь ли противиться, если грешный Брунетто Латино с тобой чуть-чуть побудет...

   – Всей душой, даже прошу вас!

   – Благодарю тебя. Хотя из наших тот, кто хоть чуток промедлит, после сто лет казним, бичуемый огнями и не шевелясь, я ради общения с тобой согласен на такую жертву. Сын мой... какой же рок тебя заставил проникнуть в царство смерти? И кто – твой проводник...

   – Там, на Земле на середине моих лет я заблудился. Но меня спас он, – я указал на тень Вергилия, – и теперь он меня ведет, чтоб я увидел первопричину.

   – Доверься, – уверенно сказал Брунетто, – своей звезде. Она тебя к желанной пристани доставит обязательно. Ах, если бы так рано я не умер! Я бы тебе помог пренепременно в твоих делах, угодных небесам. А это злое семя, с гор спустившихся и нашу Флоренцию испортившее, за все твое добро тебя же наречет врагом. Недаром флорентийцев издревле слепцами прозывали! Жадные, завистливые, высокомерные... да если б ты остался с ними, ты просто выл бы как с волками. Что черные, что белые – все захотят тебя лишить твоих же мыслей, чтоб ты был в стаде, послушном и беспрекословным. Эти фьезольские гадины тебя сожрут и не поперхнутся, почувствовав, что в их дерьме вдруг появился благородный росток духа самой Италии.

   Я понял, что в душе Брунетто очень много досады и обиды. Хотя, и правды – тоже.

   – Ах, если бы, – ответил я, – все мои мольбы были услышаны! Во мне живет ваш добрый образ, ваши наставления пользу мне приносят и ныне. Вы мне указали дорогу к бессмертию, за что я перед вами, уважаемый Брунетто, в долгу. Я готов на все, что предвосхитят светила и приму всякий поворот колеса Фортуны. Что же до ваших предсказаний, я их сличу с вещаниями иных. Лишь бы только совесть не корила мою душу.

   Я ощутил руку Вергилия на своем плече, проводник сказал:

   – Только тот разумен, кто наблюдателен...

   Пользуясь возможностью, я задал вопрос тени Латино: кто из знаменитых с ним страдает? Сэр Брунетто сообщил – это и сановники, и лица духовные, и даже ученые. На всех лежит одна печать, но здесь не буду здесь называть их имена. Наставник, спохватившись побежал к таким же, как и он, проклятым теням.

   В месте, где воды Флегетона растекались шире, я увидел еще одну толпу. От стада отделились три тени, одна из них к нам подскочила и воскликнула:

   – Эй, погоди! По твоей одежде я узнаю, что ты пришел из города порока.

   Их тела были сплошь изъязвлены огнем, я удивился, как в этих бедных душах осталось место для любопытства. Мне было отвратительно даже находиться рядом с этими подобиями людей, но провожатый попросил:

   – Потерпи немного. Здесь мы должны явить учтивость.

   Троица уродов принялась кружится вокруг нас, кривляясь, крича благим матом.

   – Ты нас конечно должен презирать, – сипел кровавый полутруп, – но можно хоть немного уважать хотя бы нашу славу и сказать: кто ты, живой?

   Я признался. Они тоже поведали о том, кем были на Земле. Эти трое принадлежали к знатным родам Флоренции. Я понял, что не презрение, а скорбь я должен испытать к этим несчастным, обезображенных струпьями. С ними у меня одно Отечество, я и взаправду с детства почитал труды их и заслуги. Однако эти славные мужи – здесь... От них не скрыл я, что теперь наш город погряз в беспутстве. Возблагорив меня за правду, три тени убежали.

   Вскоре мы оказались возле водопада. Поток багровый гремел столь мощно, что мы с Вергилием друг друга и не слышали. На удачу, мой пояс был обвит веревкой – я на Земле намеревался ею рысь поймать – ее мы и пристроили. Учитель, кинув конец бечевы вниз, стал туда пытливо вглядываться.

   – Терпи, – он крикнул, пересиливая гул, – сейчас всплывет!

   Действительно: из бездны проявился острохвостый зверь, раньше я таких не видывал.

   – Пред ним, – орал мне прямо в ухо Вергилий, – бессильны камень и металл. Это он всю Землю отравил!

   И поманил чудовище рукой. Монстр подплыл поближе и прижался к берегу. Змеиный хвост, лапы с длиннющими когтями, брюхо жирное с цветными пятнами, но морда довольно миловидна.

   – Пойдем к нему, – мне приказал Вергилий, – зверь нам в помощь.

   Мы взяли вправо, избегая раскаленного песка и огненных осадков. На краю пропасти сидели и тосковали тени. Учитель заявил:

   – Ты пойди и разузнай о доли этих душ, я же пока со змеем потолкую. Авось уговорю его нас вниз спустить.

   Я подошел к молчальникам, которые пытались закрыться обожженными руками от небесной кары. Всмотрелся в лица изможденных пародий на людей – никого не смог признать. У каждого из них висела на груди пустая сумка. Ко лениво мне обратилась тень, на кошеле которой была изображена синяя свинья:

   – Ты живой. Зачем тебе сюда...

   Тут я понял: это ростовщики, а на мошнах изображены их родовые гербы. По правде, я не нашел, о чем мне с ними можно поговорить, да им, похоже, и самим не очень-то хотелось. Я пошел обратно к учителю. Он, кажется, договорился со змеем и уже сидел на его хребте. Вергилий дал мне знак – и я туда же взгромоздился, хоть и было страшновато. Особенно пугал меня хвостище, который так извивался, что ненароком и пришиб бы. Поняв мою боязнь, поэт сказал, чтоб я пристроился поближе к голове. Вергилий обхватил меня руками – и воскликнул:

   – Герион, пора!

   Зверь метнулся вниз, расправив крылья. Я пред собою видел только пустоту, разве только воздух горячий обжигал лицо, отчего было понятно, что мы летим. И вдруг меня почти что ослепили сумасшедшие огни, мерзкие вопли стали душу рвать. Герион принялся кружить над этим буйством, и с каждым его витком огни и крики приближались. Монстр, коснувшись тверди, нас скинул – и тотчас взлетел.

   Нас ждали Злые рвы. Сплошь камень цвета чугуна, в центре же зияет бездна. Уступ, на котором мы стояли, окружал пропасть кольцом, и в нем я насчитал десять впадин. Ввысь взмывали скалы. Нам предстояло пройти весь круг, чтобы спуститься к жерлу.

   Мы двинулись налево. В первом из рвов неслись навстречу друг дружке толпы нагих теней. Стадо душ, с которыми нам было по пути, мчалось столь шустро, что мы за ними не поспевали. И тут – о, ужас! – я разглядел самых что ни на есть... бесов... Рогатые, косматые, звероподобные они плетьми лупили грешников по спинам, а тени сносили издевательства покорно. Обернувшись, одного узнал я: однажды этот человек сестру родную продал некому маркизу. Бес его хлестнул с оттягом, прокричав:

   – Поспешай, поганый сводник, тут тебе не с бабами таскаться!

   Мой провожатый приказал продолжить путь – мы стали продвигаться по каменному гребню. Впрочем, скоро Вергилий, остановившись сказал:

   – Оглянись на тех, кто достоин сожаленья. – Чуть ниже, погоняемая бесами, двигалась толпа теней. – Видишь того богатыря, который гордо сносит мучения, не опуская головы? Это, представь себе, тот самый легендарный Ясон, мудрый искатель золотого руна. Знаешь же: когда он приплыл на остров Лемнос – тот самый, где жены безбожно умертвили своих мужчин – обманул царицу Гипсипилу, после плод понесшую. Вот за это – да еще и за Медею – он и бичуем здесь плетьми. В этом стаде все – обольстители.

   Мы подошли ко рву второму. Там визжала по-свинячьи и даже хрюкала когорта полулюдей с рылами кабаньими. Они себя же сами избивали и вязли в вонючей субстанции. Мы поднялись повыше, чтобы быть подальше от зловония. Мое внимание привлек один из тех несчастных: он был столь плотно облеплен дерьмом, что совершенно не угадаешь, это за существо. Пародия на человека воскликнула:

   – Что, живчик, упулился! Говна не видел? – По интонации я понял, кто это. Он при жизни был красавцем с великолепными кудрями. Мерзопакостный урод продолжил: – Льстивая речь, носимая на языке моем, меня сюда загнала.

   Вергилий, наклонившись ко мне поближе, произнес:

   – Видишь вон ту косматую скотину, которая себя же скребет ногтями? – Я разглядел нечто подобное на женщину, трясущуюся в экскрементах. – Это блудница Фаида – та самая, что на все лады расхваливала приходивших к ней мужчин. Но пойдем же дальше...

   ...Когда мы преодолели новый переход, мне вспомнился Симон-волхв, который когда-то хотел приобрести у апостолов «средство низводить Святой Дух». С той поры разного рода святокупцы немало раз пытались совратить ради выгоды Невесту Чистую. Здесь, в третьей впадине они и трепыхались. Представьте себе множество ям, а в каждой из голени торчат. Ступни сжигает яростный огонь, а тело вкопано. Учитель меня подвел к одной из дыр. Оттуда я услышал:

   – Бонифаций, ты уже здесь... но – почему так рано? Или ты оказался плохим супругом Церкви и в роскошь впал...

   Тень опозналась, тем не менее, мне стало стыдно. Я вспомнил вдруг, как в моей Флоренции, в любимом мной баптистерии Святого Иоанна Крестителя, спасая мальчика, застрявшего по глупости в крестильной дыре, я разбил священный мрамор. Вергилий повелел признаться, что я не тот, за кого принял меня нечастный. Голос из дыры смягчился:

   – Так ты спустился в Ад, чтобы услышать мои слова... Знай: я был облачен великой ризой и сам, будучи из рода медвежьего, медвежатам потакал да с жадностью стяжал... Здесь хватает духовных торгашей. И Бонифация дождусь – поверь...

   Я понял, что говорил с одним из бывших пап, возможно, Николаем. Да сколько же их здесь, забывших о пророчестве из Апокалипсиса, где Иоанну Рим виделся великою блудницей, сидящей на семиглавом и десятирогом звере! Эти люди сделали своим богом злато, вот и получили то, к чему стремились. Мы с провожатым двинулись ко рву четвертому.

   Из провала доносились гнетущие рыдания. Вглядевшись, я различил процессии из душ, ходившие во мне неведомом порядке. Все эти тени были странно скручены: их головы как бы приросли к спине и все шагали задом наперед. Из глаз несчастных катились слезы, текущие по ягодицам. Я и сам заплакал, настолько мне их было жалко.