Текст книги "Гладиаторы"

Автор книги: Гела Чкванава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Гела Чкванава
Гладиаторы

1

Майор, командир второй роты отличался странной причудой – не терпел кучкования бойцов по «куточкам», был убежден, что в подразделениях роты, им же самим укомплектованной с учетом характеров солдат, их земляческих и родственно-приятельских связей, не должно быть места еще каким-то обособленным кружкам и братствам. «В отделениях и взводах держаться вместе, и никаких исключений», – внушал он ребятам. Однако своему зятю и двум его одноклассникам доверял больше, явно выделял из всех, не считал это зазорным и не допускал мысли, что тем самым подает дурной пример. Перед атакой он обходил солдат и с улыбкой, в которой тепло и забота мешались с ворчливым порицанием, просил уважить его и хотя бы одну эту вылазку провести собранно, как полагается, ну а за ним дело не станет. Переходя от взвода к взводу, он приговаривал одно и то же, причем по-русски: « Смотрите у меня – чтоб никакой самодеятельности» [1]1
  Курсивом в тексте отмечены фразы, которые герои говорят по-русски (примеч. переводчика).


[Закрыть], – имея в виду, чтобы во время боя ребята действовали согласованно, а не через пень колоду, не увлекались и не теряли связи друг с другом. Тон его был примерно такой, каким тамада просит иных заводил не нарушать порядка застолья или учитель во время экскурсии уговаривает учеников не разбредаться, обещая по возвращении никому не ставить двоек. Можно было подумать, что солдатам предстояло идти не в атаку, навстречу смерти, а на прогулку по набережной, откуда все вернутся в целости и сохранности. И тем не менее его слова сделали свое дело, сняли напряжение перед боем. «Знает, как говорить с людьми», – сказал о майоре Мамука.

Вылазка же почему-то была запланирована штабом на двенадцать часов дня.

То, что в результате атаки рота оказалась в окружении, можно считать личной заслугой майора. Он не последовал заранее разработанному плану, во время боя его обуял чрезмерный воинственный пыл, и своим энтузиазмом он довел ребят до полубезумного, почти истерического состояния.

Сначала все шло вроде бы неплохо. У майора была достоверная информация о командире противостоящей роты – человеке, по слухам, разменявшем шестой десяток и потерявшем в этой войне двоих сыновей. «Старик Хоттабыч» (так он прозвал командира роты противника) был дядька себе на уме, дисциплину поддерживал на должном уровне, но, по мнению майора, мыслил стандартно и действовал слишком осторожно, а по части принятия самостоятельных решений был откровенно слаб.

Майоровцы (так величали ребят из роты майора) заняли позиции в глубокой балке. По правде говоря, новая позиция была хуже прежней, но общее расположение батальона вроде бы улучшилось и выглядело предпочтительней. Так получилось, что первой и третьей ротам (карабинерам – так звали их по прозвищу их командира – Карабины) для овладения высотой пришлось ввязаться в тяжелый бой. Майоровцы же довольно легко справились со своей задачей и заставили отступить неприятеля, побросавшего при отступлении даже гранатометы. Однако майор не остановился на позициях выбитого противника. Вместо того, чтобы закрепиться на них в соответствии с общим планом наступления, он продвинулся дальше. Ребята с ходу преодолели второй овраг и, одним духом оседлав вершину холма, нанесли удар по оказавшемуся, как на ладони, противнику. Тут почти вся рота, прекратив стрельбу, взялась за гранаты. В сложившейся ситуации это было правильное решение: неприятель был хорошо виден, поэтому его забрасывали гранатами прицельно, как камнями. Когда же майор, надрывая глотку, приказал поберечь гранаты, вперед вновь выдвинулись пулеметчики и принялись поливать противника длинными очередями. Снайперы, чей воинственный пыл не уступал самому майору, и на сей раз взяли на себя инициативу и эффективностью действий превзошли пулеметчиков. Первыми вниз по склону холма скатились два отчаянных брата-пулеметчика, остальные ринулись за ними.

Коба с трудом нагнал майора и с силой рванул его за рукав.

– Куда мы лезем? Зачем?!

– Пусть ребята выпустят пар!.. Да и третьей роте поможем, если врежем во фланг. Сообща и раздавим их! Здорово, а?.. – прохрипел майор и заорал: – За полчаса сотрем в порошок!.. Верно, ребята?!

Он стоял нахохлившись, как индюк, словно хотел показать бойцам сколь грозен их командир. К его картинным позам и выходкам ребята относились терпимо, поскольку, в сущности, майор был добряк и, в отличие от других командиров, в атаку всегда шел впереди – выпучив глаза и патетически взметнув автомат (у них с Кобой были одинаковые короткоствольные десантные автоматы); проорав « За мной, кролики!», он самоотверженно кидался вперед, на манер «замполита» советских времен, и, надо признать, от пуль не хоронился.

– Рехнулся, Климентич!– завопил Коба, но было поздно: ребята уже «выпускали пар» и повернуть их назад не смог бы не только майор, но и сам Господь Бог; разве что боевики, но те в беспорядке разбегались.

– Он же нас в самую жопу загоняет! – снова закричал Коба.

Ребята с ревом неслись под гору за братьями-пулеметчиками. Неприятельские бойцы стояли на коленях. Майором овладело восторженное, полубезумное состояние. Он хохотал и вопил:

– Живьем брать демонов, живьем!

Но его никто не слушал. Расстреливали даже вставших на колени: тычком вгоняли в рот дуло автомата и нажимали на спуск.

Противник был рассеян, однако, через некоторое время пришел в себя, перегруппировал силы, укрепив оборону по обоим направлениям, и даже обнаружил намерение произвести контратаку. Майор и не подумал ее отражать, решил предоставить это своим соседям, но не тут то было! Всю огневую мощь «карабинеры» внезапно обрушили на своих. «Майоровцы» распластались среди деревьев и заняли круговую оборону.

Неприятель беглым обстрелом по фронту попытался прощупать обстановку. Похоже он получил подкрепление, и их командир – «старик Хаттабыч» – принял правильное решение: воспользовался тем, что в это время рота «Карабины» осуществляла отход на позиции, отведенные ей по плану атаки.

– Мы в глубочайшей жопе, ребята!– просипел майор, в азарте сорвавший голос.

Коба дал случившемуся исчерпывающий комментарий.

– Ты прав майор, война херня, главное – маневры! – странно спокойно произнес он, но от слов его повеяло угрозой. Он порывался застрелить шурина, но ребята не позволили сделать это.

Бой затих. Противник отошел назад, как оказалось впоследствии, чтобы дать свободу действия своей артиллерии, но майоровцы не сумели разгадать этот маневр. Мамука высказал мнение, что самым верным в сложившейся ситуации было бы, воспользовавшись затишьем, разбиться на небольшие группы и попытаться выскользнуть из западни. Майор не препятствовал такому решению, тем самым как бы передоверив зятю командирские полномочия. Мамука сам разбил подразделение на мобильные группы. Он обдуманно комплектовал эти небольшие отряды, объединяя слабых, уставших, тех, кто все еще был преисполнен воинственного пыла, и бойцов, способных брать на себя инициативу и ответственность. Мамука так умело сколачивал группы, что каждая из них была готова к самостоятельным действиям. Однако прежде решили сделать еще одну попытку прорваться всей ротой, и если уж прорыв не увенчается успехом, рассредоточиться на группы.

– С Богом, фраера! – крикнул Мамука.

И в этот момент на них обрушился артобстрел. По майоровцам сосредоточенно била не только неприятельская артиллерия, но и свои; можно было подумать, что они сговорились. Скорее всего это объяснялось тем, что карабинеры успели отойти, освобождая артиллерии простор для обработки вражеских позиций.

Один из снарядов нашел майора и не оставил от него даже клочьев. Это случилось, когда, нашарив по карманам оставшиеся пистолетные патроны, он снаряжал обойму, Мамука же подползал к нему, чтобы спросить, что он имел в виду, когда кричал, чтобы гранатометчиков переместить на правый фланг. Скорее всего майор занялся обоймой только для того, чтобы совладать с нервами. Он так и умер, не успев поведать, что за блестящий тактический маневр мелькнул на этот раз в его преждевременно поседевшей голове и почему он вообразил, что у гранатометчиков оставались боеприпасы, не говоря уже о том, остался ли в живых кто-нибудь из них. Не узнал этого и Мамука – он погиб от разрыва того же снаряда. Перед смертью он страшно хрипел, и Дато на секунду показалось, что если заткнуть пальцем дырку на его разорванном горле, то Мамука не умрет. Мамуку вырвало кровью, перемешанной с гноем. До этого Дато не доводилось видеть, как харкают кровью с гноем солдаты, больные плевритом от безвылазного сидения в сырых окопах. Жалость к несчастным одолевала каждого, кто видел их в таком беспомощном и безнадежном состоянии.

Кто-то крикнул, что пора сваливать. Затем этот кто-то привстал и во весь голос заорал: все равно, мол, погибать, хватит валяться, ребята, давайте попытаемся выйти из-под обстрела. Никто не пошевелился. Но если бы даже кто-нибудь и встал, Дато не подумал бы последовать за ним, потому что чувствовал: артобстрел скоро кончится.

Сперва смолкла наша артиллерия, затем неприятельская, усердно помогавшая нашей истреблять майоровцев. Глаза Мамуки не успели потускнеть. Дато вдруг пронзил испуг – подумал, что Коба тоже убит. Ведь будь он жив, сейчас шарил бы в поисках останков майора – как-никак шурин, брат жены. Оглядевшись, Дато увидел Кобу. Тот, видимо, знал, где находится Дато, что-то кричал другу, но Дато не слышал: от грохота разрывов он совсем оглох. Поднялись еще двое, один из них снайпер в перчатках с обрезанными пальцами. Дато вспомнил, что отчаянные братья-пулеметчики носили такие же перчатки, однако, оглядевшись, братьев не обнаружил.

– Где его искать?! – сказал Коба.

Дато не сразу сообразил, что тот говорит о шурине. Дато пошел к тому месту, где лежал Мамука. Глаза Мамуки уже остекленели, холод выдавливал из них последние остатки жизни. Дато остановился в отдалении, не находя в себе сил приблизиться. Коба опять что-то прокричал, отбросил автомат и взял пулемет. Подошел к Дато.

– Хоть документы заберем! – сказал Дато.

Коба подошел к телу Мамуки, опустился на одно колено и вытащил из кармана документы. Дато подумал, что он снимет и наручные часы, но Коба не снял. Тогда Дато сам снял часы и протянул Кобе, но тот уже поднялся. «Даже не заметил, что я протянул ему часы», – подумал Дато, но когда Коба попросил передать часы Котэ, понял, что от его внимания ничего не ускользнуло.

– Ну, где же все-таки отыскать майора?! – спросил Коба, ни к кому не обращаясь. «Это он о документах!» – догадался Дато.

– Двинулись! – сказал он. Его широко открытые зеленые глаза выдавали растерянность. Он опасался, что у Кобы поехала крыша. Еще бы! Как не свихнуться, когда на твоих глазах в одно мгновение от шурина ничего не осталось.

– Куда это вы наладились, педерасты чертовы!..– вдруг заорал Коба, увидев, что окружавшие их остатки роты уходят. – Может, мы раненых оставляем? Об этом хоть подумали?!

Дато понял, что первый шок Коба преодолел.

– Ищите раненых, а я осмотрюсь и вернусь! – сказал Коба.

– А что делать с ранеными? – спросил солдат, друживший с братьями-пулеметчиками. Боец он был никудышный, но страх свой во время боя старался скрыть.

– Откуда мне знать, что, черт возьми, с ними делать! – ответил Коба. – Кто не сможет идти, прикончим, чтобы не попали в плен живыми!

Дато обеими руками схватил товарища за плечи и тряхнул с такой силой, будто хотел взболтать тому мозги. Коба одним ударом отбросил его руки и, чтобы Дато не повторил своей попытки, упер ему под подбородок ствол пулемета.

– Все в порядке? – спокойно спросил Коба. – Где Котэ Аласания? – Котэ тотчас же откликнулся. Это был подвижный, как ртуть, мужчина лет сорока. Он обладал всеми необходимыми качествами разведчика, но майор почему-то ни разу не посылал его в разведку. – Ты пойдешь налево, я – направо. Заметим время. Ровно через двадцать минут возвращаемся. Понял? – спросил Коба.

– У меня нету часов! – сказал Котэ.

Коба повернулся к Дато и сказал, чтобы тот одолжил Котэ часы Мамуки.

Разведчики ушли. Раненых никто не искал. Оставшиеся стояли в полном молчании, молясь про себя, чтобы ни единого стона не долетело до их слуха: в противном случае это означало непосильную ношу при выходе из окружения. Они стыдились смотреть друг другу в глаза, ибо инстинкт самосохранения заглушал голос совести.

Ноги у Кобы перестали дрожать, но в ушах еще слышался шум крови. Ему было страшно, и тем не менее он продвигался вперед – сперва короткими перебежками от дерева к дереву, потом зигзагами, на всякий случай все-таки держась поближе к деревьям. Время как-будто остановилось. Им снова овладел страх. Местность могла быть заминирована. Он заставил себя не думать об этом.

Через некоторое время решил, что с тех пор, как он ушел в разведку, десять минут наверняка прошло. Ему очень хотелось, чтобы его предположение оправдалось. Когда взглянул на часы, так и оказалось. Он успокоился. То, что к нему возвратилось чувство времени, придало уверенности. Но тишина угнетала. Ему даже захотелось услышать звук стрельбы, хотя бы издали… Но тут в поле его зрения появились боевики противника. Коба распластался на земле.

Боевики продвигались вперед довольно осторожно. Мелькнула мысль затаиться в засаде, уложить хотя бы троих, а там в суматохе вернуться. Ему повезло, что цепь боевиков двигалась медленно. Они подавали друг другу какие-то знаки, и, присмотревшись, Коба понял, что скорее всего перед ним были необстрелянные солдаты, которые, чтобы преодолеть страх, строили из себя опытных боевиков. Несмотря на дикое напряжение, он нашел в себе силы саркастически скривить губы.

Картина была ясна. Коба повернул назад. Он страшно устал. Бежал, скрючившись, стукаясь коленями подкашивающихся ног. Когда почувствовал себя в безопасности, чуть передохнул. В это мгновение справа от него вспыхнула стрельба. Поняв, что Котэ Аласания попался, Коба побежал. Он думал, что летит стрелой, на самом же деле грузно, неуклюже трусил. Легкие готовы были разорваться. Спина страшно зудела, ее то жгло, то заливало холодным потом. Ему казалось, что кто-то держит его на мушке и сейчас спустит курок.

Стрельба становилась все реже и наконец прекратилась совсем. Когда все стихло, разорвалась граната. «Наверное, это Котэ подорвал себя», – подумал Коба. Донеслись три одиночных выстрела, затем короткая очередь и под конец еще один выстрел. Возможно, это был какой-то условный знак. Что он означал, Коба не мог разгадать, но одно было ясно: Котэ Аласании больше нет.

–  Завалили пацана!– пробормотал Коба. Именно так говорил обычно Котэ Аласания, когда чья-либо смерть особенно остро ранила его. Он всех звал пацанами, даже тех, кто всего на год был моложе него. Кобой овладело тягостное чувство, что Котэ погиб из-за него.

Снова вспыхнула стрельба, на этот раз с той стороны, куда он направлялся. Скорее всего это обстреливали Дато и тех, кто оставался с ним, – всего их было, наверное, не больше тридцати человек. Пули стали повизгивать поблизости от Кобы.

Коба тоже начал стрелять. Он не видел атакующих, но все-таки стрелял, чтобы воодушевить своих. Противник перевел огонь туда, где трещали пулеметные очереди, но, не обнаружив пулеметчика, сосредоточил огонь на прежнем направлении.

Майоровцы, медленно отступая, вели огонь с колена. Коба по-прежнему не видел атакующих. А в сторону своих старался не смотреть. Не хотел видеть, как они гибнут. «Но если они погибнут, я останусь один!» – сверкнула мысль. Страх остаться одному пересилил страх смерти, он вскочил и, пригнувшись, побежал к своим, стреляя и крича им, чтобы они залегли. Наконец ему удалось привлечь к себе их внимание, и Коба указал направление отхода. Он лихорадочно искал глазами Дато, но не находил. «Погиб, наверное!» – подумал и снова залег.

Когда спустя мгновение опять поднял голову, то увидел Дато – тот бежал к нему; остальные следовали за ним. Поднявшись и крикнув: «За мной!», Коба побежал по направлению к деревьям. Пробежав несколько шагов, оглянулся и увидел, что ребята, соблюдая интервал, бегут след в след, подстраховывая и заменяя друг друга. Делали они все достаточно грамотно, и это говорило о том, что никто не обделался от страха. Если бы страх овладел ими, ни о какой подстраховке не было бы и речи: они сгрудились бы и побежали беспорядочной толпой.

– Куда мы? – крикнул Дато.

– К черту на рога! – ответил Коба. Он выглядел уверенным в себе, поэтому остальные слепо следовали за ним. Но Коба действовал интуитивно, без заранее обдуманного плана. По правде говоря, полагаться на интуицию не стоило, да и планировать было нечего: и сзади, и спереди был враг. Оставалось одно – уйти, пока неприятель не замкнул кольцо окружения. Поэтому главное была быстрота. Однако некоторым из бойцов показалось, что Коба потерял голову от страха и в панике бежит без оглядки, поэтому они не последовали за ним, а приняли роковое решение – отделиться.

– Надо их вернуть! – кричал Коба. Дато не слушал его и тоже отступал. Но ему недолго пришлось колебаться: отделившимся уже ничто не могло помочь.

Они позволили себе передохнуть только когда ползком выбрались из-под обстрела на опушку леса.

– Вот уж не думал, что удастся улизнуть! – выдохнул Дато, не стесняясь слез.

– Пошли, не хочу видеть, как их будут добивать! – сказал Коба.

Сначала они удалялись ползком, затем побежали, пригнувшись. Через определенные промежутки времени останавливались, опустившись на колени, приводили дыхание в норму по методу, которому их обучил майор, поднимались и снова бежали.

– Куда мы? – спросил Дато.

– Не знаю! – ответил Коба. Он стоял, прислонившись к дереву, с трудом переводя дух. Дато лихо, как старый вояка, забросил автомат за плечо.

Издали послышались короткие очереди: без сомнения, это расстреливали попавших в плен майоровцев.

– Что же это сотворил с нами наш майор! – выдохнул Коба.

Послышался рокот вертолета, и – они кинулись под высокие деревья поодаль.

– К нам Змей Горыныч, – засмеялся Коба.

Вертолет пролетел буквально над головами, выпустил ракетный залп по балке, где они стояли утром перед атакой.

– Вот почему не работала их артиллерия: боялись зашибить свою «вертушку»! – сказал Коба.

Вертолет развернулся и, сделав небольшой круг, выпустил второй залп.

– Понял, куда дубасит? – спросил Коба.

– Надеюсь, наши все-таки успели отойти, – ответил Дато.

Отстрелявшись, вертолет улетел.

–  Улетел, но обещал вернуться! – сказал Коба, и едкая усмешка скривила его губы. – Выходит, все зря… Они вернули свои позиции, а нас запихнули туда, откуда мы вылезли! – бессильная злоба прозвучала в его голосе.

– Все будет в порядке! – сказал Дато.

–  Энтузиаст долбаный! – это относилось к майору, которого за спиной обзывали энтузиастом. – Никудышным был чабаном, стратег говенный, рисовальщик херов! – Коба почти кричал.

До войны майор был художником и, как всякий художник, увлекался различными идеями. Читая военные карты, любил подчеркивать свою профессию, как бы в шутку вставлял такие термины, как «перспектива» или «проекция». «Да он сейчас расплачется, горюя по майору!» – подумал Дато, но Коба сдержался. Они и вправду жалели майора больше всех остальных, возможно, потому, что тот был убит не как обычно, а просто… исчез, исчез без следа. Хотя какое это имело значение…

–  Нет майора!Был и весь вышел! – сказал Коба и, поднявшись, принялся осматривать окрестности. – Ну почему мне взбрела в голову эта дурацкая идея – идти в разведку?! И Котэ со мной!.. Все вместе наверняка бы прорвались. И ребята остались бы живы!..

– Никто не знает, что было бы лучше, – заметил Дато.

– У меня вообще складывается впечатление, что они все знали заранее и разработали план контратаки! – ответил Коба. – Если б мог еще поискать – может, что-нибудь осталось от майора… хотя бы документы!.. Пошли! – вдруг сказал он.

– Куда? – удивленно спросил Дато.

– К мамочке! – буркнул Коба. – Мы сейчас как Питкин в тылу врага. В детстве, когда я смотрел эти фильмы, мечтал оказаться в тылу врага, как Питкин или… как его там… Швейк… Вот и оказался.

– Ну…

Их уже раздражало то, как они демонстрировали друг другу свое спокойствие.

–  В тылу врага, как в гареме: знаешь, что трахнут, но не знаешь когда! – сказал Коба и рассмеялся. – Ну как? Как тебе хохмочка? Ох, и силен же я!

– Заткнись!

Гаркнув на Кобу, Дато как будто почувствовал облегчение. Успокоился, остро сознавая всем существом, что жив.

2

Их было четверо: автоматчик и трое пулеметчиков.

Наемники были разделены на две группы: на передовую («штурмовиков», как они с гордостью себя называли), то есть тех, кто первым шел в атаку и выбивал противника с позиций, и группы зачистки, которые шли следом («шакалов», как их называли «штурмовики»), осуществляя операцию по очистке захваченной территории. «Штурмовики» в большинстве состояли из наемников, и почти каждый был вооружен пулеметом.

Эта группа неожиданно вошла в деревню. Вооруженный автоматом выглядел старшим по возрасту. Он был местный и командовал тремя остальными. У него были маленькие, аккуратные и, как отметил Коба, ухоженные усики. В его действиях чувствовались опаска и чрезвычайная настороженность. Один из пулеметчиков был совсем юн, лет восемнадцати, в тесных джинсах; претенциозность так и перла из него. По нарочито картинным жестам в нем угадывался своенравный юнец, не терпящий над собой никакого начальства. Он был в том возрасте, когда типы вроде него отчаянно борются за репутацию «одинокого волка», в силу чего в нем начисто отсутствовал самый главный, самый нужный на войне инстинкт – инстинкт согласованных действий. Сопляки, подобные ему, высокомерно пренебрегали им, из-за этого чаще всего и гибли.

Дато и Коба видели их с момента появления. Через некоторое время двое вошли в дом. Дато дал Кобе знак, что в случае перестрелки юнца берет на себя. Коба в ответ криво ухмыльнулся, и Дато понял, что друга также раздражал сопляк в тесных джинсах.

Судя по действиям четверки, они были напряженно насторожены. От пустых домов веяло угрозой. Мертвая тишина и безлюдье внушали безотчетный страх даже тем, кто для храбрости основательно напивался. Мальчишка-пулеметчик тоже трусил, но чтобы не выказать страха, залихватски вскинул пулемет на плечо и все, что привлекало внимание, трогал носком ботинка – осторожно, но в то же время с картинной агрессивностью, на манер героев вестернов.

Автоматчик дал очередь по железному резервуару. Похоже, развлекался и в то же время проверял – пустой ли. Затем подошел и пнул резервуар ногой.

Железо глухо и как-то нехотя загудело. Один из вошедших в дом выскочил наружу с пулеметом наперевес. Он был в зеленой майке, обмотанный пуловером с завязанными на животе рукавами. Убедившись, что автоматчик стрелял просто так, для развлечения, он вернулся в дом – поостерегся выразить недовольство, из чего Дато заключил, что командир с ухоженными усиками пользовался среди подчиненных авторитетом. В доме наверняка не оставалось ничего заслуживающего внимания. После взятия в селе старательно пошарили «штурмовики», а за ними «шакалы». Затем время от времени кто-нибудь наведывался с целью профилактики, проверяя, не осталось ли в селе молодежи или неприятельских гвардейцев, пытаясь заодно обнаружить устроенные в домах тайники.

Дато старался не смотреть в сторону боевиков. По опыту он знал, что упорный взгляд притягивает, многие его чувствуют. Он дал знак Кобе, чтобы и тот не смотрел, хотя был уверен, что Коба не прекратит наблюдения. Усатый вытащил из кармана фонарик и посветил внутрь резервуара.

– Бабе своей в задницу загляни! – сказал Дато и взял командира на мушку: это немного успокоило.

Его лицо, исполосованное листьями кукурузы, горело. Горели также мочки ушей. Ему даже показалось, что одна мочка порезана, он потрогал ее и убедился, что крови нет. Подул ветерок, и кукурузное поле зашелестело. Оглядевшись, Дато заметил колосья лисохвоста – эта трава почему-то раздражала его. Он не знал, что в кукурузных посадках лисохвост самый распространенный сорняк.

Боевики покинули усадьбу так же внезапно, как и появились. Прошли через калитку на соседний участок и разбрелись, исследуя все закоулки с любознательностью экскурсантов. Автоматчик в зеленой майке и русский, как определил его Дато, тащили убитых индюшек. Русский уморительно переставлял свои длинные ноги, на груди у него болтался бинокль. Индюшек убил он. Стрелял мастерски, почти не целясь, и на каждую потратил не более патрона. Видать, и пьяному ему не изменяла меткость. У русского было вытянутое лицо с бесцветными бровями. Он все время кашлял и матерился.

Дато подполз к тому месту, где укрылся Коба. Тот лежал у саженца лимона. Дато показалось, что Коба выбрал плохое укрытие.

– Отползем в сторону лавра, там будет получше!

– Лучше здесь, – ответил Коба.

– Давай! – сказал Дато и, не дожидаясь ответа, пополз в сторону лаврового кустарника.

В их ситуации любое укрытие кажется ненадежным. Меняешь место, и кажется, что предыдущее было лучше, так, постепенно тобой начинает овладевать паника. Но Коба, кажется, и впрямь выбрал неудачное место.

Он неловко перемещал по траве свое тело. По его виду невозможно было сказать, страшно ему или нет. Они переползли через забитую опавшими листьями дренажную канаву. Коленки и локти у них намокли.

– Не стоило сюда ползти! – сказал Коба.

Повалились навзничь, пытаясь отдышаться. Дато готов был признать, что прежнее укрытие Кобы было не таким уж плохим.

– Если нас заметят и нам не удастся сразу положить всех четверых, бросишь «лимонку», а я добегу до резервуара. Оттуда все видно, и они не смогут попрятаться, – сказал Дато. – Другого пути нет.

Он думал, что Коба и на этот раз станет насмешничать: не заразился ли ты от майора «гранатоманией», но Коба не собирался острить.

– Давай лучше побежим оба, – сказал он. – Но только нарисуем на лбах мишени…

– Тогда говори, что делать?! – сказал раздраженно Дато.

– Не знаю, заранее не скажешь. Это майор планировал все заранее, и у него ничего не получалось.

В доме, куда зашли боевики, прогремела пулеметная очередь. Коба догадался, что те поливают огнем темные углы на чердаке на случай, если там кто-то прячется.

– Каждый засранец ходит с пулеметом. Где они раздобыли столько пулеметов! – проворчал Дато.

Боевик в зеленой майке вышел через калитку на дорогу. Он шел к машине, оставленной за три или четыре дома, и больше казался усталым, чем пьяным. Вскоре послышался вой стартера «Жигулей». Мотор заработал со второй попытки. Поравнявшись с калиткой двора, где прятались Коба и Дато, машина притормозила, сидящий за рулем в зеленой майке выглянул из нее и переключил скорость.

– Никак не решатся уступить дом нам! – сказал Коба и, приподнявшись, сел.

– Ты куда? – спросил Дато.

– Отдать турецкий долг! – ответил Коба.

Он неловко потащился ползком. Закинутый за спину пулемет соскользнул и поволокся по земле. Приостановился, бросил его и продолжил путь. Стоя на коленях помочился, ругаясь тихо и без эмоций.

Вернувшись, сгреб рукой в кучу рыхлую землю, слегка утрамбовал ее и прикрыл шапкой. Лег и положил голову на импровизированную подушку.

Из дома напротив вышла старуха. На ней был выцветший клетчатый плед вместо платка. Остановилась у старой кривой груши и уставилась в сторону машины. Склонившееся старое грушевое дерево как будто тоже, как и хозяйка, провожало взглядом машину. Дом старухи был основательно осмотрен пришельцами, а его хозяйка едва избежала удара прикладом за то, что калитка в ее двор оказалась закрытой. Оставшимся в деревне жителям строго-настрого запрещалось закрывать калитку. И калитка, и ворота – для машины, должны были быть распахнуты.

– Скоро они и в кукурузных полях начнут искать тайники. Удивляюсь, как до сих пор не додумались, – сказал Коба.

Послышался скрежет колодезного журавля и треск ударяющихся друг о друга железных пластин противовеса. «Пить, что ли, им захотелось? Наверное, сильнее всех жажда мучит того, в зеленой майке, по всему видно, что он здорово набрался!» – подумал Дато.

– Даже колодцы шмонают! – заметил Коба.

Психика мародеров вызывала его любопытство, и он при случае внимательно следил за их действиями. Дато же на подобные вещи не обращал внимания, возможно, потому, что страх довлел над ним сильней, чем над Кобой.

– Эта старуха не успокоится, пока ее не отправят к праотцам, – проговорил Коба и, помедлив, добавил, как будто старуха могла его услышать: – Ступай, бабуля, в дом!

– Мотор не заглушили. Похоже, собираются уезжать, – сказал Дато.

– Зайди, бабка, домой, слышь, зайди, мать твою!.. – беззлобно выругал Коба старуху. Он опять откинул голову на импровизированную подушку и беспечно разбросал ноги. – Ублюдочная деревня. Виданное ли дело, чтобы возле деревни не было леса?

Старуха поплелась к дому.

– Бабушка входит в дом, – сказал Дато.

– Закурим, – сказал Коба.

Дато вытащил из кармана две сигареты. Одну протянул Кобе, другую убрал в карман.

– Я не буду, – сказал Дато. У него прошло желание курить.

– Умудрились же мы застрять в этой ублюдочной деревеньке!. Ну что бы случилось, если бы к ней с какой-нибудь стороны примыкал хоть паршивенький лесок?! А мы бы в нем спрятались! – сказал Коба.

– Пока их машина в деревне, у нас есть гарантия, что другие гастролеры сюда не сунутся. Надо отдать им должное: они, когда грабят, друг другу не мешают… Если бы это были наши, то наверняка перегрызли бы друг другу глотки! – ответил Кобе Дато.

– Ублюдки! – сказал Коба. – Все жители этой деревеньки – ублюдки. Бизнесмены сраные, только и умели – молодой кукурузой торговать. Оказывается, молодая кукуруза в цене, пока початки незрелые. Эти ублюдки сеяли кукурузу или раньше, или позже обычного, чтобы торговать початками поштучно. Бродили вдоль пляжей с корзиной на руке и продавали. Хороший бизнес: днем торгуешь початками, а по вечерам соседям лапшу на уши вешаешь: подцепил в парке залетную, задастая! Жаль времени мало было, там же в парке пришлось трахнуть…

– Откуда ты все это знаешь?

– Твой новый друг мне рассказал – местнипапуас.

– Какой еще друг? – довольно грубо спросил Дато. Его раздражал ироничный тон Кобы.

«Жигуленок» с боевиками наконец уехал. Старуха стояла возле груши и взглядом провожала машину.

– Дождется, что кто-нибудь из них пустит в нее очередь! – сказал Дато.

– Отважная старуха, – сказал Коба. – Бросили ее ублюдки-родственники!

Старуха подошла к калитке и заперла ее. Минут десять возилась с проржавевшими петлями. Бедняга наивно полагала, что этим введет в заблуждение налетчиков. Кроме этой старухи в деревне осталось еще несколько стариков и один мужчина средних лет – Варлам, у которого на нервной почве не переставая болел живот, он постоянно рыгал. Варлам еще до рассвета ушел в соседнюю деревню повидать сестру, о которой видел дурной сон.