Текст книги "Газета Завтра 312 (47 1999)"
Автор книги: Газета Завтра Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
Была она из графского рода Шереметьевых. («А тетки мои были уже обедневшие дворяночки, учительницы скоромные», – спокойно улыбалась она.)
Я много помню из сказанного ею, мне все дорого?
«Когда Тошеньку арестовали, вскоре пришел к Андрею Шолохов: „Андрей, я буду у Сталина просить за своего племянника-дурака, хочешь, я попрошу у него за Тошку?“ – „Ну, что ж, проси“, – говорит Андрей. А потом Шолохов нам рассказал, что когда он просил Сталина, тот вызвал Берию: „Зачем тебе этот мальчишка, отпусти его“, – говорит ему Сталин. Берия что-то ответил – и тут они стали ругаться по-грузински матом. Ничего у Шолохова тогда не вышло».
"Позже он опять просил у Сталина, Тошу отпустили. Он вернулся из лагерей совсем больным, но успел еще жениться, очень красивый был. Платонов гуляет с ним по Тверскому, придет и говорит: «Мария, невозможно ходить – все оборачиваются, и бабы и мужики».
«Внук Сашка родился через месяц после смерти Тошеньки. За театром Красной Армии была больница, где Тоша лежал, зимой 43-го года меня вызвали врачи: „Мария Александровна, забирайте его, он умрет“. Машины не было, Соболев дал мне бензину, я привезла Тошеньку домой и телеграммой вызвала Платонова с фронта».
Вдруг начинала сердиться: «Почему он написал, что сын умер на его руках?! Он умер на моих руках. Я сидела около него, мы говорили – и вдруг он мне сказал: „Мама, я сейчас тихо-тихо усну“ – и стал холодеть, я закричала, быстро вошел Андрей, я повалилась перед Тошенькой на колени и стала целовать всего его...»
«Похоронили Тошу – и на другой день Платонов улетел на фронт».
«После войны Павленко привез из Германии много тряпок, я купила у него два хороших дорогих костюма для Андрея, темно-синий и коричневый, Андрей в них ходил всегда, они все истерлись, других больше не было, в коричневом я его и похоронила потом».
«За месяц до смерти за ним пришли трое молодцов из МГБ, забирать. Я показала им на него, истаявшего – „забирайте“. Махнули рукой, ушли».
«К Андрею уже нельзя было приближаться, я сделала в его комнату высокий порожек, готовлю на кухне и посматриваю, а Сашка, внук, подползет, перелезть не может, смотрит на Андрея: „Пума, пума“, а Андрей смотрит с тоской».
«Сашка жил у нас, они с Машенькой почти ровесники, Андрей очень тосковал, что ему нельзя их приласкать»...
За несколько дней до смерти я пришел к ней, почему-то со случайными людьми, один был художник, порисовал Марию Александровну. Мария Андреевна, оберегая ее, гнала нас сердито: «Уходите!», а Мария Александровна упрямо улыбалась: «Ничего, пусть». Люди ее никогда не утомляли. Была она невероятно добрым человеком. Я добрее ее никого не встречал в своей жизни. (Именно по доброте своей отпустила мне однажды обо мне же и моем знакомом такое замечание, которое я печатно никогда ни за что не решусь повторить.)
Только с нежностью всегда помню и вспоминаю Марию Александровну.
Прийти к ней просто так было невозможно: «Ой, я еще пирогов не напекла!» – «Да не нужны мне пироги, я вас хочу видеть». – «Нет, приходите завтра, я пирогов напеку».
...Без Марии Александровны не было бы Платонова. С удовольствием вспоминала: «Вернется домой пьяный, я уйду на кухню, отворачиваюсь, а он сядет на диван и зовет: „Мария, иди ко мне“. Я не иду, обидно мне, что он пьяный опять. А он снимет ботинок с ноги: „Сейчас вот разобью это блюдо, если ты ко мне не придешь!“ (над диваном у нас висело большое антикварное блюдо папино, мое любимое). „Бей“, – говорю».
ГЕНИИ УМЕЮТ ВЫБИРАТЬ СЕБЕ ВДОВ.
«Фомин отвел от нее свой взор, но чувство его уже прельстилось образом этой женщины, и то чувство не стало затем считаться ни с его разумом, ни со спокойствием его духа, а пошло вразрез им, уводя человека к его счастью». Нет ничего выше во всей прозе ХХ века, а ведь это Платонов все про себя да про свою Марию.
До сих пор трудно поверить этому чуду, что он жил и вообще писал так в такое трудное время.
Евгений ОДИНЦОВ
От редакции: Поздравляем нашего постоянного автора –
талантливого журналиста Евгения ОДИНЦОВА – с 50-летием.
Желаем добра, здоровья и счастья!
Креативный дизайн спальни 9
[Закрыть] от компании Диприс.
Владимир Голышев “МНЕ ДАНО!”
25 НОЯБРЯ 1620 ГОДА у священника села Григорова Закулемского стана Нижегородского уезда Петра родился сын, нареченный при крещении Аввакумом. Отец Аввакума, прослуживший в Григоровской церкви Бориса и Глеба 15 лет, изрядно «прилежаше пития хмельного» , мать же его Марфа, напротив, была постница и молитвенница. Сын пошел в мать.
В 1638 году, восемнадцати лет от роду, Аввакум женится на 14-летней Анастасии Марковне (она пройдет с ним рука об руку все немыслимые мытарства, выпавшие на его долю). А уже через 4 года Аввакум поставляется во священники.
Очень рано стала снедать его пламенная, не считающаяся ни с чем «ревность по Бозе», ревность по Русской Церкви (много лет спустя он писал: "Я небесные тайны вещаю – мне дано !" ). Он конфликтует со всеми: с недостаточно благочестивой паствой, с местным начальством, даже со скоморохами и «плясовыми» медведями («По Христе ревнуя, изгнал их и хари и бубны изломал и медведей двух великих отнял: одного ушиб, другого отпустил на поле»). Все это не от дурного склочного характера – озабоченный видимым несоответствием реальной русской церковной жизни высокому идеалу, нарисованному его пылким воображением «по мотивам» Номоканона и выдержкам из Святых отцов, Аввакум с юношеской горячностью (коей не утратит и в 70 лет) решает реформировать русскую церковную жизнь. Для начала хотя бы в одном «отдельно взятом» селе.
Упрямая, неподатливая жизнь, однако, не спешила «сказку делать былью». Изгнанный односельчанами, Аввакум бежит в Москву. Там при дворе молодого царя Алексея Михайловича собирались особо ревностные представители духовенства, впоследствии названные «боголюбцами». Широко начитанный «в божественном», пламенный оратор и строжайший аскет быстро приобретает популярность как строгий и нелицеприятный духовник, которому до всего есть дело. “...Не носи себе треухов тех, – отчитывал Аввакум свою любимую духовную дочь – боярыню Морозову, – сделай шапку, чтоб и рожу ту всю закрыла, а то беда на меня твои треухи те".
Борьба с «медведями» да «треухами» при всей ее кажущейся анекдотичности для «боголюбцев» была вопросом принципиальным. После падения Константинополя Русская Церковь перестала быть периферийной, идея Москвы – Третьего Рима требовала от нее, по мнению Романовых, соответствия «мировым стандартам». Решали они эту проблему просто: все русское национальное, не соответствующее их представлениям о благочестии, подлежало уничтожению.
Еще в 1627 году патриарх Филарет (отец первого Романова-царя) указом запретил “ряженье, колядование и прочие обрядовые игры”. Указ деда подтвердил и усугубил юный царь Алексей Михайлович. Старейший представитель боголюбческого кружка Иван Неронов еще отроком обзывал колядующих земляков «бесовским игралищем», за что бывал бит. Так что у разогнанных Аввакумом «плясовых» медведей богатая предыстория.
Именно из-за бессмысленного «медведеборчества» боголюбческое движение не вызывало сочувствия в народе. Церковь, бывшая прежде неотъемлемой частью русского мира, противопоставлялась ими народной традиции (представленной, в числе прочего, и «плясовыми» медведями), чего прежде, при Рюриковичах, не бывало. Подвергшаяся насильственному отчуждению, церковная традиция неминуемо превращалась в навязываемый начальством обременительный, мертвый ритуал. А дальше произошло самое страшное…
«Собинный друг» царя, лидер боголюбцев патриарх Никон, в погоне за «мировыми стандартами» решил «устроить охоту на плясовых медведей» уже в самом русском богослужебном уставе, безжалостно искромсав в нем все то, чего не было в новых греческих служебниках (венецианской печати). Безо всякой богословской или церковно-исторической экспертизы (немедленно доказавшей бы – что впоследствии и сделали староверы – древность и правильность именно русской версии!). Не созывая Поместного собора...
«Мы соединишася со отцы, задумалися; видим: яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали». Сбросив с глаз боголюбческую пелену, случайный гость в романовском стане Аввакум раньше и острее других понял антихристов смысл никоновских «новин», понял и бесстрашно бросился под колеса «телеги истории», стремительно летящей под откос.
С этого момента в течение почти 30 лет Аввакум – самый яркий, самый талантливый, самый непримиримый защитник русского благочестия. Впереди у него годы и годы ссылки, смрадная яма на краю света, назначенная ему и его соратникам для проживания «великодушным» царем (Никон к тому времени сам в ссылке – «мавр сделал свое дело…»). Впереди проклятия восточных «патриархов»-побирушек и долгожданное избавительное пламя костра…
Аввакум первым понял, что Москва пала, так и не заместив в полной мере павший прежде Царьград. Высокая мечта, заполнившая собою его мятежную душу, уже никогда не станет явью. "Столпи поколебашеся наветом сатаны, святители падоша, все священство еле живо – Бог весть – если не умроша ". Эта страшная догадка является основным содержанием его бесподобного «Жития» – первой и, возможно, главной книги русской литературы (см. статью А.Дугина «Филолог Аввакум»).
Единственный из бывших боголюбцев, он без колебаний признал правоту самосожженцев, почувствовав парадоксальную логику "нынешнего настоящего огнеопального времени" , вменяющую в ничто осторожную рассудочность и писаный Закон.
«…Русачки же мои миленькие не так! – во огнь лезет, а благоверия не предает… Пускай глупы, рады: мучителя дождались; полками во огнь дерзают за Христа Сына Божия – света»…
В начале 80-х годов старый знакомец Аввакума поп Дометиан вместе с 1700 последователями, решившись на гарь, отправил посланца в Пустозерск взять благословение. Медленно, с величайшими предосторожностями передвигался посланец по оккупированной антихристом территории, бывшей прежде Святой Русью. А когда дошел, увидел лишь пустые землянки да лениво сгребающих уголь вперемешку с горелым человеческим мясом палачей…
Владимир ГОЛЫШЕВ
Профессиональная доставка доставка еды из ресторана 10
[Закрыть] в любое время
