Текст книги "Газета Завтра 312 (47 1999)"
Автор книги: Газета Завтра Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Владислав Шурыгин СЕРЕГА, “ВОСЬМЕРКА” И СОБАКА (Будни войны)
С ерега Уланов размял в прокуренных пальцах белый карандашик сигареты. Прикурил от дрожащего на ветру огонька зажигалки, не торопясь, глубоко затянулся. Выдохнул едкий дым. Кашлянул. И, поежившись на ледяном мокром ветру, спрятал лицо в воротник летной куртки.
– Да… Не «Мальборо». И погода – не Гаваи.
– И «восьмерка» твоя, Владимирович, между прочим, то же не танк Т-72, – укоризненно добавил инженер эскадрильи.
Понять инженера было можно. Техники уже насчитали в 43-м борту пятнадцать пробоин, но это, судя по всему, была не конечная цифра. Предстоял еще осмотр двигателя, а залитое маслом остекление кабины почти не оставляло сомнений в том, что придется производить его замену.
– …В общем отдыхай теперь, Серега. Дня четыре как минимум.
Серега философски пожал плечами и неожиданно широко, по-детски улыбнулся.
– Хоть отосплюсь, отъемся! Аза! Ты где, моя радость?
На его зов откуда-то из-под широкого «днища» вертолета выскочила белая, с черным пятном на спине русская спаниелька и, преданно вильнув обрубком хвоста, уселась у ног хозяина.
– Все, отлетались. Каникулы у нас.
Словно поняв эти слова, Аза озабоченно подбежала к передней стойке вертушки, обнюхала ее и вопросительно посмотрела на людей.
– Домой, Аза! Домой!
Услышав знакомую команду, псина радостно сорвалась с места и затрусила к стоящему неподалеку ангару, в котором прятались от непогоды палатки управления авиацией Сухопутных войск. За ней к ангару неторопливо зашагал и хозяин.
– В рубашке, Серега, родился! – пробормотал, глядя ему в след, инженер.
– Ага! И еще с золотой ложкой во рту, – добавил один из техников, осматривавших самолет. – Смотри, Иваныч, пуля в притирку с лонжероном прошла.
В ертолет Ми-8, хотя и называется «транспортно-боевым», но для боя приспособлен мало. «Как парадная шинель для мороза», – шутят летчики. Боевого в нем только «бочки» блоков на бортовых пилонах да курсовой ПКМ – вот и все оружие. Броня – вообще смех. Легкий дюралевый корпус прошивается насквозь даже автоматной пулей. На поздних модификациях установили, правда, стальные щитки вокруг кабины пилотов, но даже их приходится «усиливать» выстеленными на остеклении и полу бронежилетами. А уж о бронировании и защите жизненно важных узлов и агрегатов вообще речь не идет. В общем по всем признакам «боевиком» Ми-8 никак не назовешь. Но странное дело, «восьмерка», и это факт, одна из самых живучих машин своего класса. Напоминающая иногда кухонную шумовку, изрешеченная, с пробитыми топливными баками, вырванными кусками обшивки, «восьмерка» дотягивает до «точки» – родного аэродрома. Армейцы боготворят «восьмерку». Санитарка и грузовик, легкий разведывательный глиссер и верткий небесный мушкетер, способный огрызнуться огнем, ответить на удар ударом. Все это «восьмерка»! И, наверное, главным подтверждением правоты этой характеристики является то, что Ми-8 – сегодня самый массовый в мире вертолет, заткнувший за пояс Сикорского и Бельков-Блома, Аэроспатиале и Агусту.
Ну а летчики, летающие на «восьмерках», это настоящая элита нашей авиации. Именно они сделали «восьмерку» легендарной. Именно здесь наиболее полно раскрылось летное мастерство, когда за тяжелораненными солдатами пилоты вылетали в такую непогоду, что машины шли буквально «по столбам» на высоте десяти-пятнадцати метров, ориентируясь по столбам электропередач. А какого филигранного расчета требуют «подсадки», когда вертолет одним шасси цепляется за склон горы, а двумя другими зависает над пропастью, и лопасти винта секут воздух в нескольких десятках сантиметров от каменной стены. Поэтому не случаен тот факт, что большинство вертолетчиков, получивших звания Героев Советского Союза и России, были прежде всего «восьмерочниками». На «восьмерки» всегда сажают самых опытных, умелых летчиков. Оттого почти не встретишь здесь молодых лиц. Все – одни «дядьки» майоры да подполковники…
С ерега Уланов в левой (командирской) «чашке» – уже давно. Афган, через который прошло большинство командиров экипажей чуть постарше возрастом, он, правда, не застал. Война для него началась в 95-м в знойном таджикском небе. Но к жаре ему не привыкать – сам родом из Средней Азии. К российским холодам дольше приспосабливался. Потом была «первая» Чечня 1996 год, теперь вот «вторая». Звезд с неба Уланов не хватал, но и от работы никогда не бегал. Летать для него, что для шофера ездить. Это и работа, и это лучшее лекарство от всех жизненных невзгод, которыми столь полна нынче жизнь военного человека. Так уж случилось, что на четвертом десятке лет живет Серега «неженато». Впрочем, одиноким он себя не считает. Вот уже одиннадцать лет с ним делит все его радости и невзгоды Аза. Первый раз он взял ее с собой на полеты полугодовалым щенком. С тех пор практически весь «налет» они расписывают на двоих. У Сереги пятьсот часов и у Азы – пятьсот. У Сереги – тысяча и у Азы – тысяча. За эти годы Аза стала живым талисманом полка. Причем «старшим» талисманом, потому как вслед за спаниелем летную профессию взялся осваивать и кавказец Акбар. Но то ли потому, что летать на боевых Ми-24 псам сложнее, а, может, в силу характера, но догнать Азу по налету Акбар так и не смог. Предпочитал хозяина на земле дожидаться, в тенечке, без тряски и воя движков. А теперь и подавно. Хозяин Акбара нынче готовится к увольнению в запас, и летная карьера Акбара завершилась.
– В прошлую Чечню уже вещи собрал – домой готовился. Уже из «вертушки» собака выпрыгнула сделать кружок. Тут меня командир спрашивает – ты устал? Да, говорю, устал. А собака устала? Конечно! Ну так все равно – тащи вещи назад. Не можем мы без Азы. И что? Пришлось вылезать. Еще на две недели остались. Если Аза со мной – значит, все нормально будет. Аза! Аза! Ты где? – Серега заглядывает под кровать, на которой сидит. – Вот, стерва, опять драпанула сладости стрелять. Вообще, она ест все: косточки, колбаску, сладости любит, как все женщины. А больше всего обожает – не поверишь! – пиво. Налью миску – лакает, аж похрюкивает. Но ни разу пьяной не была. Меру знает.
Сидящий на койке Уланов, в морской тельняшке, в шлепанцах на босу ногу, больше всего сейчас походил на обычного работягу, заводчанина, вернувшегося со смены домой. И было очень трудно совместить в сознании изрешеченный вертолет с этим совсем «домашним», не героическим и слегка осоловевшим не то от усталости, не то от пережитого Серегой.
– Она, знаешь, какая умница? Все понимает. Вот, помню, как-то сына схватила за руку, но не укусила, а держала. Подхожу и вижу – оказывается, он ей в ноздрю болт из конструктора вкручивал, а она его остановила, хотела, чтоб хозяин увидел. Порядок навел. А еще однажды плавала в апреле среди льдин за гусем. Простудила свое женское. Кровь текла. Я выхаживал, уколы колол. Так не поверишь – она сама лапу поднимала: «Коли, папка!» Чувствует, когда собираюсь в командировку. Ходит возле сумок за мной по пятам. Бери с собой, и все.
Женщина может предать, а собака – никогда…
А вертолет для нее – дом родной. Она обычно сидит спереди, за курсовым пулеметом.
У тром на стоянке на 43-м борту работала уже целая бригада техников и механиков. Густо сыпал стылый моздокский дождь, но, не обращая внимания на непогоду, «наземники» ремонтировали израненную машину. Чеканно стучали молоточки, это механики накладывали дюралевые заплатки на пробоины в корпусе. Копались в жгутах проводов и блоках аппаратуры, заменяя пробитые и прострелянные детали «аошники» – специалисты по авиационному оборудованию. Только теперь вдруг стало понятно, насколько хрупка и уязвима винтокрылая машина.
– Смотри, – объяснял мне Уланов. – Видишь, здесь пуля вошла, пробила топливный бак, дальше перебила проводку, разбила этот блок и над моей головой ушла сквозь стекло.
Пока Серега объяснял, Аза привычно расположилась на разложенном под пулеметом бронежилете. И задремала, положив голову на лапы.
– Оно как все вышло? Поставили задачу собрать инструкторов по снайперской работе с девяти площадок. С семи собрал. Проходил над Арштами километрах в четырех от границы с Чечней. У меня еще какое-то шестое чувство было, что здесь по нам будут работать. Поэтому сильно маневрировал: креном, тангажом, скоростью, высотой. Лечу, и вдруг навстречу в меня какая-то ерунда летит с дымным следом. И тут сообразил – да это же граната от РПГ. Метров с двухсот, сука, бил. И тут просто Бог хранил. Граната попала в пылезащитник и срикошетировала. Рванула метрах в ста справа. Ну меня тут и разобрало. Думаю – в меня бьют, а я что, терпеть буду? Тут же довернулся и накрыл эту точку – 19 ракет послал. Очень хорошо накрыл. Вдребезги все. Смотрю, какие-то обрывки полетели. Самое интересное, что у меня задача была – сесть в этих Арштах. Мол, там наши стоят. Так бы и сел…
Я бы вообще у Аушева спросил, как это с его территории по нам бьют?..
…Ну, в общем, отработал я по «гранику». А как развернулся – так по мне с четырех сторон и влупили с автоматов и пулеметов. Тут опять повезло. Одна пуля блок пробила и в нем ракета взорвалась, но ее просто в сторону вывернуло, блок не сдетонировал. Потянул домой. Лечу. В машине тридцать две дырки. Пробиты маслопровод, масло по стеклу хлещет. В топливных баках дырки, лопасть пробита. Еще бы десять минут полета – и двигатель заклинило бы. Но тогда я всего этого не знал. Про лопасть, про тридцать две пробоины. Домой было главное дотянуть. А дошло все, наверное, только через полчаса после посадки. Трясти начало.
Как стрелять начали, Аза выскочила в грузовую кабину, ну а когда кабину изрешетили – так вообще залегла на полу и лапами голову накрыла. Умница.
Я потом сижу у вертушки, курю. Руки ходуном ходят. Зуб на зуб не попадает. А она скачет вокруг. Лижется, скулит. Ты, мол, папка, не переживай. Все будет хорошо. Я же с тобой, я здесь! И точно, погладил ее, обнял, и полегчало. Отошел мандраж.
К вечеру на стоянку привезли двигатель. Правда, не новый. На новые давно нет денег, но этот был вполне ничего, только после капремонта. Наутро запланировали замену. Уланов деловито обошел установленный на опорах переплетенный трубками черно-матовый цилиндр движка. Вздохнул.
– У меня же были самые мощные движки в эскадрилье…
– Не волнуйся, Серега, сделаем, как было, – отозвался инженер.
На аэродром налетел дождевой заряд – и Аза, пользуясь невнимательностью хозяина, торопливо затрусила к спасительному ангару.
– Куда это твой талисман дунул?
Уланов оглянулся.
– Куда? Куда? Греться. Она, в конце концов, женщина, не военнообязанная, и, к тому же, у нас сегодня день нелетный.
Владислав ШУРЫГИН
Александр Брежнев ЧЕСТЬ ПОЛКА (Герои октября 93-го)
СНОВА И СНОВА мы возвращаемся к событиям сентября-октября девяносто третьего года. Вновь и вновь переживаем радость и восторг восстания, тяжкую горечь поражения и утраты близких. Снова вспоминаем те дни. Жестокость и подлость врагов. Предательство и трусость гражданских и военных чиновников. Но главное, что осталось в памяти от этих суровых дней, – подвиги героев. Память о людях, пришедших в минуту опасности на защиту Закона и парламента, на защиту народа, останется с нами навсегда. Их было очень много. Безвестные и именитые, безоружные и с оружием в руках, каждый из них совершал тогда свой подвиг. Среди героев много военных. Офицеры, курсанты, неподкупные чекисты. Этот рассказ об офицерах, пришедших к Дому Советов третьего октября из Подольска. Узнав о кровавых событиях в Москве, их полк поднялся по тревоге и во главе с командиром полка пришел на Краснопресненскую набережную. Встал под красными стягами Советов и принял бой. К счастью, никто из них не погиб. Все с честью вернулись домой к женам и детям.
…"Социалистическое Отечество в опасности!" Очищенный от осенней листвы плац, вечерние сумерки, прорезаемые ярким светом фонарей. Несмотря на воскресный день, полк в полном составе собран на плацу. Хмуро темнеют колонны взводов, роты и батальоны. Поблескивают в свете фонарей серпастые и молоткастые кокарды, бляхи ремней, начищенные сапоги. Подольский учебный полк ПВО поднят по тревоге. Командир полка Юрий Алексеевич Бородин перед строем чеканя слова, доводит до подчиненных обстановку в стране и в столице. Преступные и антинародные силы совершили государственный переворот в Москве, избивают на улицах людей, готовят расправу над законными властями и народом. Советская власть, Конституция, которой все присягали, в опасности.
С каждым словом все больше нависает над плацем напряжение. Каждый стоящий в этом строю солдат, сержант или офицер давно знает о творимом в Москве кликой Ельцина беспределе. Все видели по телевизору, еще больше слышали от друзей и знакомых, бывавших в столице в эти дни. Кровь на улицах, избиение стариков и женщин милицейскими дубинками. Осада и отключение законного парламента от связи, света и тепла. Давно становилось ясно: добром это не закончится – рано или поздно армии придется сказать свое слово. Команды от руководства не было, но присягу никто не отменял, значит, каждый должен был действовать сам, действовать так, как подсказывают совесть и честь военного.
– Сегодня настал день и час, – говорит командир полка, – когда каждый обязан для себя решить: останется ли он верен Родине и присяге. Приказать никому не могу, призываю добровольцев. Кто готов со мной немедленно выехать на защиту Советской власти – три шага вперед.
Как только отзвучали последние слова командира, полк застыл на мгновение в напряжении. Через секунду серая масса единым строем двинулась вперед – ни один из стоявших в строю не остался на месте, не смалодушничал и не сник. Понимая сложность обстановки и опасность предстоящих действий, командир приказывает солдатам и сержантам – всем срочникам – остаться на месте. Поедут только добровольцы-офицеры. Ни один офицер не пожелал остаться, каждый просил взять с собой. Тогда Бородин сам назначает тех, кто должен остаться. Дежурный по полку, по парку, их помощники. Несколько офицеров должны остаться, чтобы командовать солдатами. Командир полка берет с собой только семнадцать офицеров. По его команде открывают оружейную комнату. По одному автомату на каждого, гранаты, пара пулеметов, боеприпасы. Вся команда – восемнадцать человек – загружается в машину. Пытается препятствовать отъезду группы особист. Его закрывают в комнате.
Открываются железные с красными звездами ворота. Взревев, военный грузовик выкатывается из части.
Бородин отлично понимает, что как только он покинет часть, особист сразу же позвонит «куда следует». Значит, добровольцев непременно встретят по дороге, устроят засаду, не допустят прибытия в Москву. Командир полка решает действовать умнее. Машина с офицерами отправляется не в Москву, а в другую сторону. Небольшой крюк по дороге – и грузовик выруливает к подольскому молокозаводу. Местный директор – Алексей Серафимович Фокин. Он известен всему городу своей твердой патриотической позицией. Именно Фокин несколько дней назад организовал доставку в осажденный Дом Советов молока и продовольствия. На молокозаводе офицеры выгружаются из грузовика. Дальше машина поедет пустой. Только солдат-водитель и прапорщик, старший машины. Грузовик выезжает на Симферопольское шоссе, поворачивает на Москву. Не зря Бородин опасался засады. Милиция подготовила настоящую операцию по захвату «банды террористов». Узнав номер машины, милиционеры перекрыли шоссе недалеко от МКАДа, принялись ждать. Уверенные, что грузовик набит до зубов вооруженными офицерами, омоновцы серьезно готовились к бою, решив во что бы то ни стало остановить «боевиков Руцкого и Хасбулатова», не допустить их прихода к Дому Советов. В результате омоновцы останавливают «паленую» машину, вламываются в нее и никого там не находят. Несмотря на допрос с пристрастием, ни солдат, ни прапорщик не выдали своих товарищей, не сказали омоновцам ничего, что могло бы навести на след группы.
Между тем группа Бородина была уже в Москве.
На молокозаводе офицеры пересаживаются в один из заводских автобусов. Быстро затащили в салон оружие, спрятав его в ногах. Автобус мягко тронулся, качнулся на ухабе и плавно покатил на улицу. Покинув молокозавод, двинулись на Москву. Добираться решили не по прямой, а проселками, медленно въехали в столицу. Второстепенными улочками и переулками приблизились к центру города. Миновали все кордоны милиции и войск. Совершенно по-мирному выглядящий автобус ни у кого не вызывает подозрений. Без происшествий выкатились прямо к Дому Советов. Голос Бородина: « К машине!» Офицеры выгружаются. Еще раз проверяют оружие, приводят в порядок внешний вид. Немного робеют перед величественным зданием Верховного Совета, перед возможным представлением Ачалову или Руцкому. Немного раздражают бардак и неорганизованность на площади. Немного пугает отсутствие оружия у защитников. Но пока что кажется, что все хорошо, оружие, наверное, хранится в подвале, а бардак – он ведь везде бардак.
ВХОДЯТ В ЗДАНИЕ, докладываются какому-то офицеру на входе. Офицер заметно обрадовался. Сообщает кому-то наверх. К подольским офицерам выходит командир добровольческого полка. Измотанный и невыспавшийся, полковник чем-то раздражен. Кого-то материт по рации: "Где люди, где оружие, где все обещанное?! Почему никто не выполняет обещаний, приказов?! Это подстава! Зато много дурной инициативы, каждый себя Бетховеном считает! Пришла информация – в Останкине катастрофа! "
Отвлекся от рации, передав темно-коричневую гарнитуру молодому бойцу, над которым так же раздраженно и зло колыхалась антенна «Куликовка». Выслушал доклад Бородина. Крепко обнял и растрогался: «Спасибо вам, товарищи офицеры. Вы пришли вовремя. Жаль, что вас так мало».
Семнадцать офицеров остались внизу. Бородин в сопровождении полковника поднялся наверх к Ачалову. Легендарный генерал встретил полковников. Выслушал Бородина и буквально взорвался: « У тебя был целый полк, почему не привел всех?! Почему не привез оружия?! Где гранатометы?! Где „Шилки“, где броня?! Почему оставил полк?!» Бородин понимает, что зря поверил росказням «демократических» журналистов о тысячах боевиков в «Белом доме» и полном подвале оружия. На деле Советскую власть защищали невооруженные и неподготовленные люди – добровольцы. С ними лишь несколько десятков военных и несколько короткоствольных автоматов АКСУ-"сучек". Знал бы командир это, то, конечно же, привел бы весь полк, развернул бы его колонной, на броне, в сопровождении скорострельных «Шилок». Ни одна мразь не посмела бы остановить целый полк. Напролом, не таясь, пришел бы Бородин к зданию Верховного Совета и сразу переломил бы ситуацию. Прошлого не воротишь, да и не виноват командир подольцев в том, что все так получилось.
Ачалов успокаивается, благодарит Бородина за инициативу, за то, что без прямой команды совершил героический поступок, не сидел сложа руки, пришел на помощь.
Подольцам выделен отдельный сектор ответственности, где они сразу принялись готовиться к обороне, распределили сектора обстрела, наладили связь, вошли в контакт с соседними подразделениями добровольцев.
Ночь ожидания полна тревоги. Самые противоречивые слухи. Радио сообщает о полной поддержке армией Ельцина и его приспешников, говорят о готовящемся штурме Дома Советов. С другой стороны идет информация, что подмосковные гвардейские дивизии отказываются помогать антисоветским путчистам, поднимают красные флаги, клянутся в верности Конституции. В это хочется верить. Больше всего не хочется подольцам поднимать оружие против собратьев-русских, офицеров из Таманки и Кантемировки, если те нападут на Верховный Совет. На фоне всего этого приходят страшные вести из Останкина. Жутко осознавать, что спецназ МВД нашел в себе «совести» расстрелять пришедших к телецентру людей.
Переполненный безоружными людьми Дом Советов с нетерпением ждет помощи от армии. Верят, что советские гвардейцы под красным знаменем придут в столицу и заступятся за народ и Съезд. Ждут каких-то летчиков. Много кого ждали в эту страшную ночь. Никто не пришел. Лишь небольшие группы героев-добровольцев. Офицеры, солдаты и курсанты, поодиночке или маленькими группами, самотеком прорывались к зданию Верховного Совета. В числе таких оказались офицеры Подольского учебного полка ПВО. Они не могли и не смогли переломить ход боя, принести победу восстанию. Слишком много было совершено просчетов и предательства вокруг, слишком обречено было восстание. Но каждый из этих добровольцев победил в тот день в маленьком бою против собственного малодушия. Для их совести настал тогда «День Бородина», когда они вступили в неравный бой, не струсили, не отступили от данной Родине присяги. В тот день бородинский полк занял свою маленькую позицию, преградил путь ненавистникам России.
Утро, наступившее в понедельник, разрушило последние надежды на победу. С рассветом осажденные в здании на Краснопресненской набережной повстанцы увидели под своими стенами танки и бронетехнику подмосковных гвардейских дивизий. Армия поддержала Ельцина, готовилась стрелять по Верховному Совету. Начался бой.
Очереди из пушек БМП, из крупнокалиберных пулеметов рассыпавшихся вокруг бэтээров. Потихоньку нащупывают позиции обороняющихся вражеские снайперы. Первые пули вонзаются в потолок кабинета, где обороняется полк Бородина. Жалобно звякнуло прострелянное стекло, уродливо покорежились жалюзи. Очередь в ответ. Сухо и зло треснули в окно выстрелы. Посыпались на красный ковер горячие гильзы. Еще очередь. Как на учениях, запахло порохом.
ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ боя подольские офицеры получили приказ перейти в подчинение генералу Макашову. Спустились вниз по расстрелянным лестницам. Пробились через столпотворение на нижних этажах. Вокруг – растерянность и отчаяние. Очень много убитых и изувеченных. Среди толпы безоружных повстанцев выделяются порядком и организованностью лишь офицеры.
Заняли позицию внизу, там, где был Макашов. Со стороны реки, с моста по зданию ударили танки. Стены и пол под ногами содрогнулись, зазвенели стекла и посыпалась штукатурка. Четыре стальные махины стреляли по незащищенному зданию в упор, подъехав почти вплотную. Уверенные в собственной безнаказанности, беспечно подставляли борта при передвижениях, даже не помышляя о возможности ответного удара по ним. С тоскою вспомнили подольцы о гранатометах, оставленных в части. Уничтожить эти обезумевшие танки, сжечь бандитов, сидящих в башне, с кошельками вместо голов, хладнокровно стреляющих по людям, можно было бы элементарно, будь под рукой хоть один РПГ. Но РПГ нет, а подобраться к танкам, чтобы метнуть гранату, невозможно, все подступы к мосту простреливаются.
Обстрел из танков усиливается. Все ближе подходят наступающие. Все меньше надежды на победу. Тают боеприпасы. Сильней и сильней разгорается пожар на верхних этажах, затягивая дымом коридоры и лестницы. Здание переполняется убитыми и ранеными. Каждый выстрел из танка стоит защитникам десятков жизней. Рождаются слухи, что к вечеру противник подгонит вертолеты, а они разрушат дворец до основания. Тогда на штурм пойдут десантники и уничтожат все живое. Сил для противодействия врагу у защитников Дома Советов нет.
Становится ясно: отбить штурм не удастся. Сопротивление приведет лишь к бессмысленным жертвам, которых уже и так слишком много. Скрепя сердце Макашов идет на переговоры с капитаном «Альфы». Подольцы присутствуют при разговоре. Старым войсковикам сразу внушает доверие офицер бывшего кагэбэшного спецназа. Серьезное лицо, честный и твердый взгляд. Капитан говорит, что нужно избежать кровопролития, предотвратить гибель тысяч людей. Капитану верят, с ним договариваются. Решено прекращать сопротивление. Сдаваться. Бой закончен.
Приказ об увольнении восемнадцати офицеров Подольского полка был подписан министром обороны почти что сразу же после событий октября девяносто третьего. Тогда же началось следствие по «делу Бородина». Героям-офицерам вменялись измена Родине, дезертирство и еще много чего. Офицеры не таились и от следствия не уклонялись. В содеянном не раскаивались. Бородин в рапорте о своих действия так прямо и указывал, что по требованию Конституции, законов России и присяги поднял полк на защиту законности и целостности России, с оружием в руках защищал Конституцию. После долгого и муторного разбирательства следственные органы так и не смогли доказать вину офицеров в каких бы то ни было преступлениях. Тем не менее, места в новой Российской армии для этих восемнадцати человек уже не могло быть, их увольнение осталось в силе.
Имена и фамилии этих офицеров вычеркнуты из списков армии, но остались навсегда вписаны в списки героев, настоящих офицеров и патриотов.
Александр БРЕЖНЕВ
Оборудование precision TIG 6
[Закрыть] подходит для сварки общего назначения.
