Текст книги "Газета День Литературы # 63 (2001 12)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
– Мы знали, что ты обязательно придешь…
А они самоуверенные, эти девчонки!
13
…Где-то там города,
Где-то там люди,
Здесь моря даль,
Мы будить ее не будем.
Облаков паруса
Распускаем мигом,
У вас звезды в глазах —
Это тоже двигатель!
Мы плывем и в пути
Открываем страны.
Их другим не найти,
Эти страны странные:
В море звезды лежат —
Тех земель опора,
Прорастает звездный сад,
Возникает звездный город,
Люди тоже там
В блестках звездной пыли…
Пусть не верят нам,
Мы там были!..
Плыли долго мы
По своим грезам,
Из ночной тьмы
В ореол звездный…
Рядом: Я, Она
И вся глубь Вселенной!
Шевелит волна
Челн наш ленно…
14
…Дожди… Дожди… Дожди…
Дожди идут…
Сердце просит: «Не жди!»
А я жду…
Но вот он, поезд.
Посадки лента —
Листья, словно бы через час
Кончается лето.
Миасс так Миасс!..
Третьи сутки в дороге.
Примелькался в вагоне народ.
А радио: "…до счастья осталось немного,
Быть может, один поворот…"
– Миасс?
Через час…
Здесь деревья голые,
Выпал снег.
И я, как снег на голову,
Спешу к Ней…
– Миасс?
Да сейчас…
– Здравствуй!
– Ты?!
– Я, наверно…
– Откуда? Как? Почему?
– Может, приснился. Проверь…
– Девочки, гость! Чаю ему…
Осматриваюсь: обычное житие
В девичьем общежитии.
Из-под матраса – чей-то капрон.
Отвернулся: капрон – вон…
– Знаешь, а если на улицу?
– А чай?
– Напился…
Она умница,
Взяла да и согласилась.
Шагаем.
– Лариса!
– Володя!
Дальше – о пустяках.
Мы лесом предместным бродим
И счастье носим в глазах!
Несем его робкой тропкой,
К озеру Туркаяк,
Под ногами – снег топкий,
А над головами – птиц косяк.
Мы птицам руками машем.
Хохочем. Никого – рядом.
И только далекий кран башенный
Над деревьями вытянул шею, подглядывает.
Мы за гору спрятались – отыщи-ка!
И пошли, виновато касаясь руками.
И суровый Урал в морщинках
Прятал что-то теплое и лукавое…
15
…Свадьба!
Хрустальные поцелуи.
Для стариков
Сбылось: «На свадьбе твоей потанцуем»,
Сидят они с боков.
Рядом – девчонки-штучки,
На них – в обтяжку брючки,
Вмиг доведут до ручки
Их языки-колючки.
Как снег, смешинки лепятся
В сплошной хохот.
Пошел «дышать» на лестницу
Отяжелевший кто-то.
И вот, столы и бутыли
В углы несут, как водится,
И в туфельки обутые
На середине сходятся.
Плывут глаза и лица,
Баян звучит, что светится,
И комната кружится,
Как будто глобус вертится…
Уж сматывает липси
С пластинки радиола.
За окнами злится,
Что не впустили, холод.
Чего бы он накаркал
На свадьбе молодым.
Счастье, может, украл бы,
Да в доме нет дыр.
Пусть бродит холод за окном,
К нам не прошен он.
Да никогда бы в этот дом
Никто не шел брошенным!..
Со мной Лариса рядом.
И даже
Командует парадом,
Да свадьба
Не наша…
16
…Все искры уселись
у нас на пути!
Можно – до звезд, если
По искрам идти!..
Сияет снег,
Светится —
Из его огней
Ты вся!..
Мне кажется,
Искрится снег от нас!
И даже
От нас в огнях Миасс!..
Ты рукою тронула
Звездочку приглянувшуюся,
И эта недотрога
Воссияла вся!..
На твои волосы
Искорки садятся:
Ты склонила голову —
Она светится!..
Я спешу в твои глаза
Ласковые.
Для меня они не заперты,
Все так ясно в них…
– Любишь?
Молчишь.
Лишь ресницы взметнула пугливо…
Пусть планета домчит
Нас туда,
Где счастливо…
17
…Лариса!
Ты вновь далеко.
Мчат поезда куда-то.
Я бы пошел пешком,
Если бы позвала ты!..
В цеху у нас над призрачным светом
Электросварщики корпеют,
Ты у волшебников этих где-то
Фея!..
Волшебные палочки электросварщикам
Я развожу,
Не очень одаренный электрокарщик,
Я о тебе стихи пишу…
Искристая сложится повесть
О Ларисе – девушке необыкновенной,
Поэма
из звезд,
снежинок,
поезда,
Движущихся во свеленной…
…Лариса!
Все же какая ты?
Лет тебе – сколько в поэме глав…
В краю полудремных скал,
Где мощь Руси залегла,
Пыталась ты для себя отыскать
Самую острую точку угла…
Однажды беспечно ты
Дверь распахнула в меня,
Ворвалась без робости!
Догадалась даже пальто во мне снять,
Мне подала, но я его упустил…
И заметался растерянно,
Стихи предложил, как предлагают фрукты,
Рассматривал тебя, как загадочное растение,
Пристально и по-мужски близоруко…
18
…Ты скользишь, Лариса,
На коньках,
Описываешь эллипсы
На льду катка.
Где-то готовятся в эллипс
Луну и Землю взять,
Быть может, уже прицелились,
А здесь коньки скользят…
Тебе навстречу мчится
Мальчиший хоровод —
Для них твои косицы,
Что громоподвод!
Но ты звездой холодной
Прошла гурьбу насквозь,
Не взяв улыбки ни одной,
Всем улыбнулась вскользь…
Скользишь ты, отталкиваясь
Ото льда.
В тебе еще не оттаяло
Заветное «Да».
Кому оно, искристое,
Достанется, не знаю…
Весне навстречу мчишь ты —
Весной снега тают…
Все быть не так могло бы,
Но на льду за тобой – полоса,
И на косынке – глобус,
И целый мир – в глазах!
1962
Терентий Серединов ТОТ ЛИ МИЛЛЕНИУМ?
Этот материал был предложен накануне наступления 2001 года в несколько как патриотических, так и либеральных изданий. Ни одно из них не решилось опубликовать его. Тогда все СМИ были полны материалами о наступающем 2000-летии со дня Воплощения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа. Проводились многочисленные торжественные мероприятия. Осуществлялись различные программы. Проходили юбилейные съезды, соборы, паломничества и презентации.
Впечатление было такое, что Христианство во всем мире торжествует и процветает. Ну, во всем мире, может, и не процветает, а в нашем отечестве с Христианством уж точно все в порядке. Народ повально воцерковляется, мощи обретаются, святые прославляются, а на базе кафедр научного атеизма открываются богословские факультеты.
И, как результат, нравственность в обществе не просто укрепляется, а зашкаливает. Старики призреваются, чада воспитуются в любви и заботе, семья незыблема, а о пьянстве, наркомании и проституции и не слышно. Понятно, что такое благочестие не может остаться без высшего благоволения, а посему катастрофы, взрывы, пожары и войны обходят нашу землю стороной.
Прощения прошу за столь ернический и, возможно, неуместный в наше время тон, но уж больно зло берет, глядя на нынешнюю ложь и фальшь. Скажут, если злость заедает, так не пиши, но, во-первых, никакого спокойствия окружающая обстановка и в будущем не обещает, а, во-вторых, некоторые очень важные (как мне кажется) вопросы ставить надо, тем более если никто их не ставит.
Я долго ждал, что на тему 2000-летия скажет нужные слова кто-нибудь из ученых историков или авторитетных публицистов, или, на худой конец, из известных иерархов Московской патриархии. Это прозвучало бы гораздо весомее личного мнения безвестного старообрядца. Но не дождался.
Как известно, календарь и летосчисление у всех народов являются тщательно оберегаемыми ценностями. Посмотрите на евреев, арабов, персов, другие народы. Как тщательно они берегут свои системы календарей и летосчислений! И неважно, что начало любого летосчисления – это, как правило, совершенно мифическое событие, а национальные календари сложны и неудобны. С этими календарями и летосчислениями связана национальная история, деяния знаменитых людей, наиболее значимые события и праздники.
Казалось бы, у нас, русских, тоже должно быть так. И уж то, как в Православии высчитывается дата воплощения Спасителя, должно быть известно любому грамотному человеку. Чего проще, берешь текст летописи и смотришь, что и как. Тем более что самые известные списки древних летописей изданы, переведены и вполне доступны.
Во всех (подчеркиваю, во всех!) древнерусских летописях начиная с «Повести временных лет» значится один и тот же год Воплощения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа – 5500-й от Адама. Расхождения в датах появляются много позже в рукописях, основанных на так называемых хронографах – поздних, завезенных из Европы сочинениях.
В 1650 году при благочестивом патриархе Иосифе Православная Церковь на Руси окончательно узаконила дату Рожества Христова, издав так называемую Кормчую книгу – обязательный для всех христиан свод церковных правил, по-гречески именуемый Номоканон. Дата в Кормчей та же, что и в летописях, – 5500 год от Адама.
Я не буду пускаться в объяснения относительно того, насколько обоснован православный счет лет от Адама. Упомяну лишь, что все достоверные события мировой человеческой истории удобно ложатся на эту шкалу и при ее использовании не приходится заниматься вывернутым наизнанку и трудно воспринимаемым счетом лет «до нашей эры».
Еще раз повторю: год Рожества Христова – это 5500-й от Адама. А мы сейчас живем в 7509-м году и с празднованием 2000-летия на девять лет опоздали. А зачем же мы празднуем? А чтоб всё было, как на Западе. Может, на Западе дата точнее рассчитана? Да нет, в примечаниях к современным изданиям Библии католики прямо пишут, что их дата Рожества условна, поскольку учеными неопровержимо доказано, что царь Ирод умер за четыре года до нашей эры и никак не смог бы приказать истребить еще не родившихся младенцев. Значит, наша дата вернее? Вернее. А почему ж мы не вовремя празднуем? А по кочану – на Западе все лучше, даже неверные даты.
Кстати говоря, если бы русские в свое время знали о том, что в сентябре 1991 года наступит 7500 год от Адама, а 25 декабря 1991 года (по старому стилю) исполнится 2000 лет со дня Воплощения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа, то они, возможно, внимательнее отнеслись бы (а может, и заранее подготовились) к событиям того августа и того декабря. Но не узнали, не отнеслись и не подготовились. Проглядели и ГКЧП, и Беловежскую Пущу.
2000-летие Рожества Христова отметила только Русская Православная Старообрядческая Церковь, издав посвященный этому событию церковный календарь.
Очень интересно подходит к проблеме летосчисления Московская патриархия. Чтобы народ не смущался и летописи с календарями не сопоставлял, патриархия в своих церковных календарях перестала упоминать счет лет «от Адама» («от сотворения мира» или «от начала мира» – все это одно и тоже). Каждый год 1 сентября (по старому стилю) патриархия в своих календарях объявляет о церковном новолетии (начале индикта), а какое это новолетие (номер у него какой?) не сообщает. Вот вы, например, купили настенный календарь на новый год, а год-то на нем и не указан. Правда, удобно?
Всё вышеизложенное требует хотя бы приблизительного осмысления. Какой порок присущ русскому народу, если он так легко бросает свое и бежит за чужим? И почему русские так часто отказываются от действительно ценного и легко клюют на дешевку?
Приведу для иллюстрации пример из собственного опыта. Года три назад я участвовал в одном официальном мероприятии во Владимире. Для участников этого мероприятия была подготовлена интересная культурная программа, в том числе и экскурсия в древний Успенский собор. Экскурсию проводил священник, занимающий значительный пост (кажется, это был секретарь епархии). Внешне он производил очень приятное впечатление. Не толстый, видимо, глубоко и искренне верующий, он трогательно и воодушевленно рассказывал об истории Успенского собора и о том, что здесь сохраняются частицы мощей святого благоверного князя Александра Невского, причем было особенно подчеркнуто, что этот князь остановил католическую экспансию. После окончания экскурсии я задал священнику вопрос: «Вот Вы говорите, что Александр Невский остановил католическую экспансию. Как же объяснить, что здесь, в Успенском соборе, над мощами святого князя, высится чисто католический иконостас?» А иконостас во Владимирском Успенском соборе не просто католический, а этакое рококо, «веселая Вена» (кто знает, как оформлялись австрийские и германские католические соборы в XVIII веке, тот поймет, о чем речь). Проще говоря, резные купидончики вместо ангелов и довольно легкомысленная живопись вместо икон. Этот иконостас поставили вместо прекрасного древнего (к счастью, сохраненного в другом месте). По соседству с этим иконостасом на стенах собора расположены фрески гениального Андрея Рублева, а все вместе производит просто взрывное по своей разрушительности впечатление. И знаете, что мне ответил священник? Он горько вздохнул, потупился, помолчал и сказал: «Когда я молюсь, я стараюсь на этот иконостас не смотреть».
Вы представляете, какой внутренний разлом в душе этого человека? Это же тяжелая болезнь! Может, у нас всех в головах то же самое? Но он хотя бы осознает свою беду. Остальные же пытаются преодолевать подобные разрывы путем нагромождения вранья на вранье. Лгут себе и другим, пытаясь замазать этим враньем трещины в своем внутреннем мире, трещины, разделяющие несоединимое. Со временем трещины становятся всё шире и приходится врать все больше, дабы оправдать вранье предыдущее.
Особенно гнетущее впечатление произвел посвященный 2000-летию юбилейный Архиерейский собор РПЦ. Меня могут спросить: «А какое тебе, старообрядцу, дело до никонианского собора?» Отвечу. Во-первых, РПЦ – это политическая сила и, несомненно, часть нашего правящего режима, а я все-таки подданный нашего государства. А во-вторых, никониане, с точки зрения старообрядцев, – это еретики второго, не самого страшного чина ереси, даже их священники могут быть приняты в Церковь в качестве священников же (разумеется, после должного покаяния). Старообрядцам вовсе не безразлично, скатится ли РПЦ в окончательную ересь или нет.
Канонизацией отрекшегося императора Николая Второго было совершено кощунство. Огромные бедствия, обрушившиеся на русский народ в первой половине ХХ века, этой канонизацией осмыслены не как кара Господня за ложь и безверие предыдущего времени, за разгульную и нечестивую жизнь правящего слоя, за бесчеловечное истребление людей в военных авантюрах начала века. Вместо весомого и трезвого слова слышится какой-то дешевый лепет:
– Да что вы говорите?! Какая уж там кара? Да и за что? Была праведная страна, населенная праведниками и с праведниками во главе. Пришли нехорошие злодеи да праведников и поубивали. Праведники, как им и положено, безропотно поубивались, чем и снискали себе не только вечное спасение, но и прославление в святости, одержав над злодеями убедительную моральную победу. Злодеи же, позверствовав и поняв, что проиграли, сами записались в праведники и совместно с недоистребленными праведниками возобновили дореволюционную праведную жизнь. Что прошедший Архиерейский собор и засвидетельствовал.
Эта канонизация есть глумление над наказанием Господним. Это тем более непростительно, что на Руси имеется духовный опыт осмысления подобных катастроф. Разгром Византии турками был правильно понят как Божья кара за разврат и ересь; никому в те времена и в голову не могло прийти канонизировать истребленную мусульманами византийскую знать. Это правильное и богобоязненное осмысление принесло богатые духовные плоды, укрепило и веру и государство.
Вместо действительного покаяния, которое несовместимо с современной развратной жизнью, население и власть затеяли игру в «православие». Она состоит из бессмысленного выполнения обрядов (причем в очень облегченном варианте). Массово проводятся обливательные крещения по католическому обряду. Отпеваются невоцерковленные и неверующие люди, даже самоубийцы. Освящается оружие (даже ядерное), причем личное оружие приносится для освящения в храмы. Все это несовместимо как с духом Христианства, так и с буквой Православных церковных правил.
Дошло до того, что покровителем Ракетных войск стратегического назначения объявлена святая Варвара, а на ЦКП РВСН повешен ее образ. Согласно Православной традиции святой Варваре молятся об избавлении от внезапной без покаяния смерти. Каким глумливым чувством юмора надо обладать, чтобы объявить ее покровительницей ядерного оружия!
Неужели кто-то из действительно верующих людей может думать, что подобные кощунственные игры могут остаться безнаказанными?!
Слишком мало времени прошло со дня гибели «Курска», чтобы по-настоящему прочувствовать смысл преподанного нам урока. Но то, что эта катастрофа произошла во время Архиерейского собора с его сомнительными канонизациями, может свидетельствовать об одном – Божье долготерпение иссякло. Ибо несомненным чудом надо считать то, что наши корабли еще не все перетонули за эти десять лет. При таком отношении к Флоту только Божий промысел мог сохранить наши корабли на плаву.
А тому, что Господь может сохранить люди Своя в самых безнадежных ситуациях, есть убедительные примеры. Один из наших прихожан, кадровый офицер, прослуживший на ракетном подводном крейсере стратегического назначения Северного флота достаточное время, рассказывал, что еще в советские времена его корабль попадал в аварийные ситуации, каждая из которых могла привести к гибели. Перечислю их.
Первая. При скоростных испытаниях в подводном положении, на полной скорости в 25 узлов (более 45 км/ч) из-за навигационной ошибки огромный атомоход (длина более 150 м) в лобовую врезается в скалу. Жертв нет. Корабль своим ходом возвращается в базу.
Вторая. Во время плавания подо льдом из-за ошибки оператора продута носовая группа цистерн главного балласта. Корабль с большим дифферентом устремляется вверх и вместо того, чтобы разбиться об лед, попадает в случайную полынью, разбив, впрочем, ограждение рубки об отдельно плавающую льдину.
Третья. При возвращении с боевой службы подводный ракетоносец попадает в рыболовный трал. Трал изорван в клочья. Жертв нет. Корабль цел. Рыбаки, к счастью, тоже.
Четвертая. При учебной ракетной стрельбе из надводного положения баллистическая межконтинентальная ракета из-за отказа двигателя падает с тридцатиметровой высоты обратно на подводную лодку и взрывается. Корабль, хотя и сильно обгорел и изъеден окислителем, но цел. Жертв нет.
Любой подводник, как западный, так и наш, скажет, что одной из этих аварийных ситуаций хватит, чтобы отправить подводный крейсер со всем экипажем в небытие.
Справедливости ради следует сказать, что такого набора тяжелейших аварийных ситуаций со столь счастливым исходом ни у одной подводной лодки в мире больше нет.
Бог хранил русских моряков, несмотря на то что никто никаких кощунственных молебнов вокруг корабля с ядерными ракетами не служил и никакой водой (даже из «Святого источника с натуральным вкусом лимона») не кропил. Значит, этот корабль действительно охранял своими боеголовками мир на Земле, поддерживая необходимый баланс сил, а служба моряков была богоугодна. А теперь и молебны служатся, и корабли гибнут, одни в море, а другие у причалов.
Кое-кто может возразить, что и в прежние времена гибли подводные лодки. Это несерьезное возражение. В восьмидесятых годах, времени наибольшего усиления советского подводного флота, в море погибло три лодки, причем суммарное количество жертв во всех трех катастрофах было меньше, чем на «Курске». Но тогда у Советского Союза было несколько сотен подводных лодок. Каждая лодка совершала каждый год, как правило, одну-две боевых службы, а также несколько учебных выходов в море. У среднего подводника вероятность попасть на выходе в море на гибнущую лодку была примерно такая же, как у нынешнего среднего русского вероятность погибнуть в этом году в автомобильной катастрофе. Сейчас же и количество лодок, и количество выходов в море на них стремится к нулю, чего не скажешь об аварийности.
Бог есть. Он по милосердию Своему терпит очень многое, даже безумное безбожие и язычество, терпеливо ожидая обращения и покаяния. Чего Он не терпит, так это корыстной игры в веру, манипулирования высшими символами и смыслами.
Тому в истории есть много примеров. Бог терпел все преступления константинопольских царей, пока Византия была опорой Православия. Второй Рим пал, когда его властители из политических соображений стали торговать верой. Хочется посоветовать невежественным властителям: не переходите запретную черту, целЕй будете.
А людей, не находящихся у власти, но искренне болеющих за народ и борющихся, как им кажется, за его благо, хочется спросить: помимо экономических и политических программ есть ли у вас нематериальные символы и смыслы, которые вы можете предъявить Богу и народу? Эти смыслы и символы должны быть очень ценными, а ценность, как известно, определяется отнюдь не потребительскими качествами, а ценой, которую люди готовы заплатить.
Лев Игошев “ВСЯ ПРОРОЧЕСТВА СОВЕРШАЮТСЯ…” (Старообрядческий духовный стих)
Если мы рассмотрим с литературной точки зрения Россию XVIII – первой половины XIX веков, попытаемся установить, чем же жила Россия читающая в то время, от чего сходила с ума, чем восторгалась, над чем проливала слезы – ответ будет один: СТИХИ. Грамотная Россия в эту пору просто-таки обожала стихи. Культура стихотворства наконец-то пришла на Русь – в убогом, изуродованном виде, ориентированном не на русский, а на польский язык, с его постоянным ударением, а отсюда – женскими окончаниями, да еще и с худшими чертами провинциализма – но все же ПРИШЛА. И русские люди сразу почувствовали в стихах нечто свое. Византийские стихи – «стихиры» и прочие метризованные песнопения – не казались на Руси стихами, а разве что разделенной зачем-то на строчки прозой. Во-первых, византийские церковные песнопения были написаны на классическом греческом языке, а главное – по классическим стихотворным нормам – то есть основой их размеренности было чередование долгих и кратких слогов, а отнюдь не ударений. Но именно в то время, когда Русь принимала Христианство как государственную религию – в X–XI веках – сами византийцы отошли от своей прежней традиции. Забылись древние нормы произношения – и лишь немногие знатоки могли чисто теоретически сказать, почему это – стихотворение, а не рубленная на строчки проза. Естественно, что передать это очень абстрагированное знание русским людям, да еще и сообразуясь с особенностями русского языка, было для византийцев, мягко говоря, проблематично. В итоге – русские люди долгое время так и не понимали, что же такое стихотворение.
Не понимали – но творили. Народ пел свои песни, в которых, сквозь всевозможные «ох-да», «ну», «вот» и «ой» и прочее все же видна метрическая упорядоченность или хотя бы тяготение к ней. Сказывались былины с их обязательной трехударной концовкой. Пелись духовные стихи – тоже со стремлением к упорядоченности. Русский народ тянулся к поэзии, которой не могла его научить Византия. И когда поэзия наконец-то была обретена – увлечение ею немного походило на неистовство. И.С. Тургенев еще застал типы старых образованных людей из народа, людей со здравым, трезвым, практичным умом, которые все-таки питали огромное пристрастие к стихам – и могли к месту и не к месту вдруг щегольнуть стихом из скверного перевода Поупа:
Любезный Болингброк, гордыня в нас одна
Всех заблуждений сих неистовых вина.
Могли ли к этому увлечению, к этой мании не склониться и старообрядцы, высоко державшие знамя массовой грамотности?
Уже в начале XVIII века, на знаменитом Выге, начали складываться духовные стихи силлабического строя в честь своих «отцов и учителей». Некоторые из них были распеты, и их мелодии записаны крюками. Но для первых трех четвертей XVIII века записи стихов представляют все же нечастое явление. Уже с рубежа третьей-четвертой четверти, да, появляются сборники духовных стихов, подчас с крюковыми мелодиями. Что же эти стихи собой представляют?
К сожалению, собственно памятников старообрядческой поэзии среди них мало. Про выговские стихи мы уже говорили – но они не слишком часто встречаются в сборниках. Преобладают же всевозможные тексты кантов – внецерковных духовных песен Западной и Юго-Западной Руси. По большей части тексты кантов представляют собой переложения на силлабический стих канонических стихир со всевозможными риторическими украшениями в духе наиболее провинциальных польских иезуитских школ. Таков был репертуар кантов в России того времени – и он отразился в старообрядчестве. Иногда встречаются записи некоторых духовных стихотворений Ломоносова и его последователей; это только показывает увлеченность старообрядчества того времени стихами. Крайне редко но все же встречаются записи старых фольклорных духовных стихов, и мы должны быть благодарны старообрядцам, ибо никто, кроме них, не записывал эти фольклорные стихи. Но это – лишь то, что старообрядчество ХРАНИЛО, а отнюдь не выражение ЕГО духа.
Разумеется, старообрядцы не только переписывали более или менее некритично стихотворения на духовные темы, подчиняясь общему настроению русского общества – массовой любви к стихам. Есть и стихи, написанные ими. И хотя эти стихи нелегко бывает выкопать из-под кучи всяких украинских виршей на стихирные темы и на польско-иезуитский лад, сиречь кантов, но поиски вознаграждаются успехом. Уже в первой половине XVIII века появляется духовный стих «По грехом нашим» с подзаголовком «Об озлоблении на кафоликов» (то есть об озлоблении врага рода людского не на католиков, конечно, а на кафолическую Православную Церковь). Сначала читаешь эти вирши, как просто несколько неуклюжие стихи человека, не вполне умеющего ни строить строчку, ни распорядиться образами, и вдруг – сквозь не слишком хорошо построенные строчки прорвется искренняя боль человека, его горестное чувство крушения русского мира. А потом, словно на крыльях одушевления, польется такая искренность, такая поэзия, какую просто не чаял встретить в XVIII веке:
Окрились, душе, крилы твердости,
Растерзай, душе, мрежи прелести,
Ты пари, душе, в чащи темныя,
От мирьских сует удаленныя…
Это же какой-то идеальный синтез староцерковного, народного – и стиха, в котором чувствуется уже классическая выстроенность! И не чистый фольклор, и не чистая литургика, и не классика – но чудесный сплав и того, и другого, и третьего…
Этот стих (который мы приводим целиком под номером 1 по рукописи Российской государственной библиотеки начала XIX века, шифр М. 6420, л. 60 об. – 70 об.), пелся, был положен на крюки. Мелодия несколько уныла, но заслуживает внимания. Она представляет собой как бы попытку создать суровый и мрачный марш-шествие – но с использованием старинных знаменных мотивов.
Примечательно, что этот стих приняли, значительно его переделав, старообрядцы самого крайнего согласия – так называемые бегуны, не желавшие иметь никакого общения с государством, попавшим, по их мнению, под власть антихриста. Следы выстроенности стиха в этом случае исчезли в большей степени – но народная поэзия, с небывалой силой обрисовывающая всю картину отчаяния людей, ужаснувшихся жестокому натиску безжалостного западнобесия, порой становится здесь наивной для нас, а порой поднимается на новую высоту, рисуя потрясающие, космически-фантастические картины:
Из расселины горы каменны
Изыде на Русь седмоглавый змий.
То ли адский зверь десятирожный
Со множайшими с коркодилами.
Попали стадо овец мысленных,
Умертви овцы и со пастыри.
Возсмерде воздух от овечь плоти,
Обагрися земля от овечь крови,
Премени море сродство водное,
Премени лето теплоту свою,
Наступи зима, зима лютая…
Можно ли найти лучший сплав народного и церковнославянского, при котором соединялись бы виды выразительности как того, так и другого пластов? И где можно найти такую фантастически-жуткую картину, пред которой бледнеет фантазия Босха?
Следующий стих, более поздний (1838–1840 гг.), характерен тем же сплавом староцерковности, народности и попытки усвоить классическое стихосложение (хотя в данном случае последнее явно не удалось). Он написан на трагическую тему: во время жестокой борьбы со старообрядчеством Николаем I применялись садистски-издевательские методы. В частности, обитатели знаменитых Иргизских скитов высылались на Кавказ, в «неспокойные» места, в надежде, что предки басаевых и радуевых вырежут их. Это горькое чувство и видно в стихе «Боже, приидоша», взятом нами из фундаментального труда Т.С. Рождественского о старообрядческой поэзии, вышедшего в 1913 г. (с. 36–37).
Но значение этого стиха не ограничивается тем, что он является прекрасным и историческим, и художественно-поэтическим памятником. Его напев оказал неоценимую услугу русской культуре. Именно данный напев в числе других (среди них был и уставной напев стихиры седьмого гласа на Рожество «Удивляшеся Ирод», восходящий как минимум к XVI веку) попал в руки Мусоргского, писавшего тогда свою народную драму-оперу «Хованщина». И этот напев, напев не древней стихиры, а позднего стиха настолько пленил композитора, что он сделал его основой своих удивительных «раскольничьих хоров», поражавших тогда музыкантов небывало смелым использованием древних ладов. Композитор как бы пришел в обработке этого напева к тому, что потом, уже в наше время, назовут «новая простота» – не всяческие ехидные ухищрения в области гармонии (которыми он грешил в «среднем» периоде своего творчества), а именно, с одной стороны, вроде бы простые и фундаментальные сочетания гармоний, с другой же – не избитые, а наилучшим образом сочетающиеся со своеобразной ладовостью напева – и уходящие от классицистской гармонии, опирающейся на простейший мажоро-минор и игнорирующей древние лады. Такой «революционный консерватизм» проявлялся у Мусоргского не часто – да и вообще он не част, но ценен еще и этим. Сподвижник Мусоргского Римский-Корсаков в свое время отмечал, что их «новая русская школа» (она же «Могучая кучка»), может, и не имела особых достижений в области нахождения смелых гармонических сочетаний, но вот что касается обработки древних ладов – здесь «кучка» дала очень и очень многое по сравнению с западной музыкой. И один из блестящих примеров этого «революционного консерватизма» (потом проявившегося у Прокофьева и частично у Шостаковича) был связан именно со старообрядческой традицией. Напев этого стиха сложился в старообрядческой среде не только под влиянием русской народно-песенной традиции. Нет, фригийское наклонение, чувствующееся в нем, уводит нас к Средиземноморью. И как за иконописью мы угадываем и древнюю Грецию, и Восток, так и здесь слышится что-то древнее, глубинное, бывшее раньше крещения Руси. Надо сказать, что собственно в уставных напевах это есть – но оно не концентрировано, а скорее рассеяно (почему, видимо, композитор и прошел мимо подлинных древних напевов). А в стихах старообрядцы как бы сгустили эти древние, темные краски своего наследия. И их бесхитростное творение, в котором они наилучшим образом выявили наше давнее наследие, послужило композитору для нового, уникального явления мировой музыкальной культуры.
Стихотворческое наследие старообрядчества не было только текстами для пения. Полемика в стихах также была развита сильнейшим образом – в ней можно видеть иногда курьезные, но всегда добродушные и чистосердечные попытки увязать классическую традицию с простонародным языком. Так, например, один из видных деятелей старообрядчества Гавриил Андреянович Скачков в начале XIX века откликнулся полемическими стихами на создание так называемого единоверия – разрешения части старообрядцев, пришедших в единение с господствующей Церковью, служить по своим, старым обрядам. Это стихотворение мы приводим под № 3 по Рождественскому (с. 46–47). Замечательно, как здесь переплетается торжественный, напыщенный одический стиль XVIII века с просторечием: