Текст книги "Я не брошу тебя (СИ)"

Автор книги: Гай Север

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Прибору все равно сколько, лишь бы хватило энергии для защиты, – Кламмат тронул насадку на макушке шлема. – Но он тугодум. Они, вообще-то, все тугодумы.

– То есть? – засмеялась Леро. – Не догадался, что опасно?

– Не принял такое решение. Это называется эн-ка-о – неполный критерий опасности. Похоже, решил, что масса – в векторе на тебя, при том, что сам в пассивном режиме.

– Ну объясняй уже.

– Активный режим обычно включают для локального боя. Когда контакт с противником визуальный. Все время его держать нельзя, очень энергоемкий. Локальный бой случается редко – его вообще крайне нежелательно допускать... Но режим может быть ни при чем. Он мог определить что-то другое.

– Вот тебе раз, – Леро хмыкнула, оглядев шлем, на котором угрюмо сверкала полоска стереомата. – Значит, себе он подумал, что все нормально. А ты, все-таки получается, ложись помирай? Ну, и на кого же тогда надеяться? – Леро посмотрела на зеленый огонь карабина. – Если никто за меня не стреляет?

– На себя. Ты знаешь, что значат статусы, вот и соображай – этого хватит. У них, – Кламмат посмотрел в коричневый сумрак, – два точно таких же. А от них, – он обернулся к Леро, – в конечном итоге защита только одна – своя голова.

– Да?.. А то мне понравилось... И целиться не надо. А что это было? И откуда оно вдруг взялось? Не было, не было, и вдруг – на тебе! Я даже не испугалась – не успела просто, – Леро еще раз оглянулась на черную груду.

– В общем, как работать в контакте, ты поняла, – Кламмат забрал карабин, подцепил к такелажу. – А что это было – мне неизвестно.

– Все объяснил, в общем... А воняет как, – Леро втянула носом горелый запах, отвернулась.

– И четвертое, – Кламмат сдвинул левый рукав. На запястье на черном материале перчатки замерцал браслет, на котором спокойно светился зеленый огонь. – Если я отключаюсь, он замигает желтым. Если через сутки я не очнусь, а ты не поставишь «пиявку», он загорится красным. Мои примут сигнал. Если «пиявка» будет стоять, он будет ждать еще трое суток. У нас это срок реабилитации, крайний. Но ты столько ждать не будешь. Если через сутки после «пиявки» по-прежнему мигает желтым, берешь мою правую руку, – Кламмат повертел ладонью в перчатке, – снимаешь перчатку, пальцы кладешь на браслет.

– И что? – прошептала Леро.

– Мои примут сигнал. Наши системы рассчитаны сначала на группу. Сначала предполагается, что я не один – обычно в тройке. А ставить себя в одиночный режим я сейчас не хочу, – Кламмат опустил рукав. – Это значит вводить для моих фактор дополнительного отвлечения. Там восемнадцать беглых, – он указал на юг, – против двенадцати наших. Теперь одиннадцати.

Он отвернулся и двинулся дальше.

* * *

Дорога шла в гору, ноги начинали болеть по-другому, вдобавок к порезам, которые снова невыносимо горели. Леро едва ковыляла, терпела из последних сил. Кламмат шел, удвоив внимание; Леро и боялась его беспокоить, и просто стеснялась попросить еще пены. Голова снова наливалась огнем, ужасно хотелось капсулы, но Леро решила, что будет терпеть до последнего, когда действительно станет падать, почувствует, что теряет сознание.

Чем выше они поднимались, тем становилось светлее и чище. Дышать становилось намного легче; Леро с наслаждением вдыхала все тот же протухший, но не такой тяжелый здесь воздух. Зато здесь появилась новая напасть – длинные извилистые лианы, темно-желтые, почти коричневые, спадавшие откуда-то с невидимой высоты и унизанные такими же зубьями, как ветви оставшихся позади кустарников. Беречься новой опасности сил уже не было; прочный материал платья (одежду Леро выбирала в первую очередь по практичности, предпочитая металлизированное волокно, из которого ничего навороченно-модного не сошьешь) каким-то образом защищал спину, грудь и живот – но плечи, руки и ноги разгорались свежими ранами. Леро шла, ничего уже не соображая; наконец ей показалось, что она теряет сознание. Она упала на четвереньки.

– Клам... Не беги так... Я тебя не вижу через три метра уже... Можно я отдохну... Пять минут...

Кламмат вернулся, присел, поднял стереомат, убрал у Леро с лица волосы, посмотрел в глаза.

– Я дойду... Мне только отдыхать иногда... Да еще колючки эти опять...

– Часа через полтора будет нормальное место, привалим.

– Дай таблетку.

– Аптечка под голубым клапаном. Справа, под мышкой.

Он повернулся спиной, Леро достала из-под клапана блистер, отделила капсулу, сунула в рот, проглотила. Кламмат вернул на нос стереомат, поднялся – и тут же рухнул на землю.

– Лежать!

Ствол над головой раскололся белым огнем. Дерево заскрипело и стало медленно падать. Кламмат схватил Леро за локоть и потащил в сторону; Леро, продрав на плече глубокую ссадину, закричала. Ствол обвалился, листья обрушились зелено-коричневым водопадом, затем рухнул огромный ком колючих лиан, все стихло. Сожженный ствол чуть потрескивал. Завоняло влажной тухлой гарью, как от костра на поляне.

– Больно... – Леро заплакала. Силы терпеть закончились. – Дай пены немножко... И давай отдохнем, пять минут... – она лежала ничком, уткнув лицо в глину и кровь на ладонях. Волосы рассыпались по земле, перемешались с горелой трухой. – Я таблетку случайно... – она всхлипнула. – Выпала...

Кламмат не отвечал. Он приподнялся и медленно огляделся. Затем сел на колени, взял Леро за плечи, привалил к упавшему дереву.

– Бьет из неактивной зоны. Причем на пределе, почти из-под внешнего радиуса. Скорее всего, ближе – левый ландшафт, и он пока тестит. Что нам и надо, – Кламмат достал баллончики, блистер с капсулами. – Каждый тест – тоже заряд.

– Клам... – Леро не открывала глаз. Она часто дышала и не могла надышаться. – Так что у тебя с ним за счеты... Еще кое-какие... Личные... Любой ценой... Бросил своих, разбил капсулу...

– Как у тебя платье снимается?

– Обычно... Через голову... Что, не знаешь... Не снимал, что ли, ни разу...

Кламмат раздел Леро, обработал плечи и грудь, бедра, колени, голени, ступни.

– Шрамы останутся... – Леро заплакала.

– Необязательно, – Кламмат спрятал баллончики. – Если успеем в борт-лазарет, обработаем – ничего не останется. Жуй.

Он достал еще одну капсулу. Леро открыла глаза, не в силах пошевелиться, улыбнулась.

– Открой рот. Ты себе язык прокусила, ты в курсе?

– Да?..

Кламмат сунул капсулу.

– Толком ни разу. Пять лет назад... Ты, наверно, не знаешь... В Три-три-один вводили военное положение. Три-три-один – наша зона, и нас, разумеется, всех до последнего... Познакомился там с одной девочкой. На тебя, кстати, похожа. Он тоже к ней.

– А он там зачем? Или тоже из ваших? Был?

– Тоже из наших. Был.

– Ну и ну... А она?

– Не подпустила на радиус, это понятно. А когда там стали стрелять – погибла.

– И что? – Леро открыла глаза, выпрямилась, поморщилась. – Как?

– Леро, ты взрослая девочка. И ты его видела.

Леро хлопнула ресницами.

– Так что ему повезло. Что он протоптал здесь, все эти годы. Но всему на свете приходит конец.

– Я его тоже убью... Давай вместе...

* * *

IV

– Ну что? – спросил Камбетэ, наблюдая за тем, как Хайдег копается с блоком связи. – Не зря хоть тащили?

– Все никак не успокоишься, – гоготнул Гуммо. – Гадкая девочка! Ну ничего, ничего. Ты ей смотри как понравился. Сама к тебе в ручки идет. То есть не в ручки, а... Ты понял куда... Да еще этого прихватила. Будет у тебя даже две дырки, правда разных.

– Гуммо, заткнись, – оборвал Хайдег. – Шутник из тебя плохой, я уже говорил. Будет и у тебя две дырки, не завидуй. Хотя ты по-другому... Кончишь.

– Хайде, может быть, все-таки через болота?

– Кам, подумай хоть раз не головкой. По-моему, даже такому идиоту как ты должно быть понятно. Двенадцать Особых против двадцати одного беглого. По-твоему, Кам, такое случается каждый день? И он бросает своих и уходит за мной, – Хайдег отвернулся к связи. – Тебя, вообще-то, за киль никто не тянул. То есть если ты здесь – слушайся взрослых и не греми яйцами... Все, ловить больше нечего, – он бросил блок, поднялся, сбросил на нос стереомат.

– Хайде, нас трое, – сказал Гуммо и хмыкнул. – А ты очкуешь, как...

– Во-первых, Гуммо, нас не трое, а я один. Потому что вас для него как бы не существует. Для него, Гуммо, полкогорты таких дегенератов, как вы... Чучела на отработке. Которые не понимают, что если я брошусь к базе не озираясь... Он отстрелит мне яйца уже завтра утром. Не хихикай, Кам, – обернулся Хайдег, – тебе уже сегодня вечером.

– Ну да, – гоготнул Гуммо, – промазать в такие яйца... Мутант, гы-гы-гы.

– Гуммо, – Хайдег упер карабин Гуммо в грудь. – Повторяю в последний раз. Не умеешь шутить – не шути. Мое единственное преимущество – схема. Она у меня локальная. Там, за этой скалой, – Хайдег указал на север, – есть несколько мест, где я его сделаю. А пока выход у меня только один. Держаться под зоной, в тесте. И как только везет с рельефом – в зону, и бить. И не трясись так, Кам, – Хайдег упер карабин Камбетэ в живот. – Я знаю, как он это обычно делает.

– Что же ты с ним так не поделил-то, все-таки, – хмыкнул Гуммо и отвернулся. – Если он бросает всех своих друганов и один за тобой.

– Гуммо, я уже предлагал. Идите через болота. За вами он туда не полезет. Как раз самое то, вдоль скал – перебираться не надо. Направо марш, восток, потом восток-юг-юг. Правда, у этой дороги есть существенный минус. Одни вы просто не дойдете. Даже со схемой, – Хайдег постучал Гуммо по стереомату согнутым пальцем.

– Нет уж, Хайде, спасибо, – отозвался Камбетэ. – После всех твоих баек... Я туда даже с тремя схемами не пойду. Лучше залезем на эти скалы и постреляем оттуда, втроем.

– По болотам нам все равно придется идти. Но недолго и с севера – там почти сухо. А до скал еще надо дойти... Поэтому быстро. Нам надо быть там засветло. Иначе там будем не мы. Как ты, Камбетэ, хорошо понимаешь.

Начался долгий отлогий подъем. Чем выше они поднимались, тем лес становился светлее. Лес редел все больше, кроны вверху становились все меньше, и вот, наконец, заросли растворились в пространстве под низким покровом туч – желто-грязных, с угрюмым свинцовым отливом. Впереди на многие километры простиралась равнина, испещренная бурыми валунами, между которых прятался невысокий кустарник. Короткие толстые ветви, матово-черные, тускло сверкали бесцветными алмазными каплями листьев; на концах ветви были унизаны мочалками сочно-багровых цветков. Здесь гулял ветер, ударяя по кустам и камням, и багровые точки цветков дрожали на фоне бурых боков камней.

Почва здесь была землистая, сухая и жесткая. Равнина кончалась цепью серо-фиолетовых скал, протянувшихся по горизонту. Лес огибал открытый простор огромной дугой справа и терялся в направлении скал. Слева километрах в пятнадцати начинались бурые, в тон разбросанным по плоскости валунам, горы – очень далеко можно было разглядеть вершины, мерцающие желтоватым снегом. Над почти невидными желтыми искрами горных вершин стелилось плотным ковром облаков тяжелое, мрачное, беспросветное небо.

Сзади на юг отлого стелилось бурое покрывало джунглей. Перспектива терялась в дымчатом мареве, как будто пелена туч опускалась до самой земли и размывала собой горизонт. Однообразную слабоволнистую поверхность джунглей нарушали мачты-стволы с нанизанными на них шаровидными сгустками крон – эти деревья, похожие на гирлянды мочалок, иногда были так высоки, что верхушки уходили в небо и растворялись в плотном массиве туч. В кронах-мочалках обитали какие-то птицы; их можно было различить в виде точек, которые долго кружили вокруг, прятались в листьях, снова вылетали под тучи, снова кружились, снова прятались.

Ветер порывами растолкал тяжелые запахи леса.

– Какой здесь воздух, – задышал Камбетэ.

– Горы вон, – махнул рукой Гуммо. – Жалко, что нам не туда.

– Гуммо, ты можешь пойти напрямик, – Хайдег указал на север на недалекие уже скалы. – Четыре часа – и ты там.

– Пойду, – усмехнулся Гуммо, – и через десять минут – без яиц. Да, Хайдег, из тебя-то шутник хороший. Пусть у меня яйца не такие мутантские, гы-гы-гы... Но они мне очень нужны. Поэтому я – в обход.

* * *

Они вернулись в лес и свернули налево. Идти здесь, на краю, было намного легче; дышалось не так тяжело, воняло не так сильно, заросли были не такие густые. По мере того как лес, огибая плато, забирал влево, характер растительности стал меняться. Стволы стали тоньше, деревья реже, коричневые лианы с острыми алмазными листьями почти исчезли. Вместо них между ветвей начали возникать странные бурые паутины с белыми бутонами на узлах. Они стелились по каменистой почве ниже колен и какое-то время идти не мешали; но их становилось все больше, и Камбетэ, который шел впереди, работая тесаком из комплекта Гуммо, наконец, остановился.

– Их надо жечь – так все без толку, – он повертел разрядником. – Хайде, все равно эта пукалка... Так – хоть какая-то польза.

– Это ствол, Кам. И там остался заряд. Ты в курсе, чем отличается тесак от ствола? Даже такого?

Камбетэ обернулся, двинулся дальше. Тридцать шагов он шел, работая тесаком, задирая ноги и топча толстые шнуры паутин, затем завяз и остановился снова.

– Хайде, ну ты посмотри! – он воткнул тесак в паутину. Тесак, прорезав толщу стеблей-шнуров, остался висеть. – Давай тогда свернем, что ли. Если вдоль леса, как-нибудь осторожно...

– Я тебя не держу, кажется?

– Они, Кам, давно уже там, – гоготнул Гуммо, – ждут не дождутся. Девчонка особенно, отстрелить тебе...

– Кретин, – отозвался Камбетэ, выдирая тесак. – Но здесь тоже идти... – он попытался шагнуть, и чуть не упал – ноги завязли в бурых шнурах. – Откуда они взялись? – он огляделся. – Внизу ведь...

– Хайде! – закричал Гуммо, оглядываясь. – Давай, что ли, правда отсюда валить! Они сами лезут, что ли? – он попытался выдернуть ноги из упругих стеблей. – Кам, дай тесак!

– Мне он самому нужен! – крикнул Камбетэ, остервенело рассекая вокруг колен бурые стебли. – Хайде, они сами лезут!

– Вижу, – Хайдег сорвал с такелажа нож, начал быстро сечь паутину вокруг колен. – Назад!

Он выдрался из паутины, кинул нож Гуммо, отбежал на двадцать шагов, обернулся. Гуммо яростно работал ножом, отбиваясь от стеблей, которые вздыбились и уже доползли до пояса. Наконец ему удалось освободиться; он, по пояс в жирных клоках паутины, затопал назад. Камбетэ в агонии бил тесаком вокруг, но он зашел дальше и ему было гораздо хуже; бурые стебли опутали его по грудь, и одного тесака уже не хватало.

– Хайде!.. – заорал наконец он, задыхаясь. – Это что за дьявол такой! Я такого еще не видел!

– Я видел, – отозвался Хайдег спокойно. – Бей! Ты что, стрелять разучился? Я же тебе показывал.

– Я не могу! – заорал Камбетэ как резаный. – Руки!.. Они мне все руки!.. Ты что, не видишь!..

Хайдег навел карабин, снял мощность, вдавил клавишу спуска. Тремя разрядами он выжег вокруг Камбетэ метровый круг. Камбетэ свалился на четвереньки, выронив тесак и разрядник, вскочил, бросился назад.

– Стоять! – Хайдег влепил разряд Камбетэ под ноги. Тот упал на колени, в месиво стеблей и пепла. – Ствол. Нож.

Камбетэ обернулся, вскочил.

– Они лезут! Смотри, они ведь лезут! Они что, живые?

– Ствол! Нож!

Камбетэ метнулся назад, вырвал из бурой каши тесак и разрядник, бросился к Хайдегу, упал рядом.

– Быстро назад, – бросил тот.

Они побежали назад, но там, где раньше ничего не было, теперь повсюду липла бурая паутина. Ее вдруг стало так много, что лес приобрел целиком бурый цвет. Белые точки бутонов качались вокруг и пестрели в глазах; они явным образом реагировали на приближающиеся тела – паутина поднималась снизу и раскрывалась навстречу. Наконец, ныряя в прорехах бурой, пятнисто-белой завесы, они добежали до края леса, вырвались из-под деревьев, рухнули на сухую, упругую после рыхлых пластов перегноя землю.

– Мы уже высоко... Ты в курсе, что значат зеленые циферки, Гуммо? Там, у тебя, слева внизу?.. Тысяча пятьсот пятьдесят пять, – сказал Хайдег, отдышавшись. – У нас этого не было, так что прощаю.

– Ну да, – скривился Гуммо. – Зато у нас было много другой дряни, – он поднялся, отошел от леса на три метра и рухнул. – Сука!

Хайдег пригнулся, присел. Камбетэ, отдираясь от остатков паутины, запаниковал, заметался.

– Тварь! – отодравшись, наконец, от липких нитей, он шмякнулся под дерево как мешок и пополз к Хайдегу.

– Не парься так, Кам, – усмехнулся Хайдег, когда все стихло, дым рассеялся, пыль и труха осели. – Он уже близко, можешь не ползать. Толку уже никакого.

– Ну, и какого черта? То «ложись», то «не парься»? Где логика?

– Логика, Гуммо, в том, что намного выгодней не засветиться, чем тратить заряд на защиту. Простая? Он так близко, что «ложись» уже без толку. Он уже в зоне. Пока еще в неактивной, но нас читает уже стопроцентно, без экстраполяции.

– Желтое и мигает – оно, что ли? – Гуммо уставился стереоматом в пространство.

– Оно, Гуммо. Когда красненькое желтеет и начинает мигать – готовь сухие штаны.

– Ну, и где он тогда?

– Камбетэ, а ты-то? Ты-то ведь это уже должен знать. Статусы – святая святых. Их проходят на самом первом семестре. Что значит «минус один» в контексте антуражного боя? Только не говори, что не знаешь... Он там, Камбетэ, где вышли мы.

– И что нам теперь?

– Лежать, никуда не соваться.

Хайдег приподнялся и осмотрелся.

– А ты ведь поднялся?

– Мне, Гуммо, можно. Лежать.

* * *

Лес заканчивался, сменяясь черным кустарником с огнями цветков на ветках. Бурые валуны были достаточно высоки, но рассыпа́лись по открытой местности слишком редко. Хайдег сбросил на нос стереомат и долго стоял, изучая данные и соображая, в каком направлении дорога была наиболее безопасна и каким образом ее следует проложить. Он стоял так долго, что Гуммо не выдержал, приподнялся за ним.

– Ну что? Что ты торчишь как диспоз? Что будем делать, куда? Ползти теперь, что ли? До скал?

– Да. Здесь у нас ноль, везде.

Хайдег отполз к лесу, скрылся за деревом. Камбетэ и Гуммо заторопились за ним.

– Если оттуда мы его не замочим, – Гуммо выглянул из-за ствола и посмотрел вдаль на север, на цепь серо-фиолетовых скал, – то нам что теперь – до конца? Ползти?

Хайдег поднялся, углубился в лес, остановился, оглядываясь. Он стоял на краю царства бурых шнуров-паутин и алчных белеющих глаз. Паутина начиналась малозаметной между стволов сетью и уходила в глубь леса, растворяясь во мраке миллионами белесых точек.

– Между прочим на третьей шахте такого не было, – сказал Гуммо. – Она тоже тут рядом.

– Когда ты там был? – отозвался Камбетэ. – А сейчас через две недели дожди. Вот она выросла и ловит мигрантов.

– Кам прав, – кивнул Хайдег. – Она ловит всякую сволочь типа тех мелких ящериц. Которые падают с неба как... Кам должен хорошо помнить. И им здесь дорога одна – на север. Через эти вот дебри и дальше через хребет, – он указал стволом карабина на цепь северных скал.

– Интересно, чем она жрет? – Гуммо хмыкнул и потряс головой. – Да, не видел я здесь такого.

– Жрет вот этими белыми. Я видел что-то такое, в Три-три-один. Оно однолетнее. Нажирается, до кислоты, у него созревают споры. Дожди все вычищают. После них ничего нет, месяца полтора. Эти споры успевают закрепиться – что им там надо. Идем здесь, пока можно, – Хайдег оглядел живую полосу леса между краем и паутиной. – Держаться посередине, глазеть в оба.

– В Три-три-один, – отозвался Камбетэ. – Ты не рассказывал, что был в Три-три-один.

– Ну, я не обязан тебе обо всем рассказывать.

– И что ты там делал, хотя бы?

– Когорта сопровождения.

– А это еще что такое?

– Это, Кам, когда бежит не двадцать человек, а две тысячи.

– То есть?

– Понимаешь, Кам, Особых как бы не очень много. Их и так всегда было мало, а сейчас особенно. Чтобы передушить две тысячи таких кретинов как ты... Их не хватит со всей Галактики. Даже если они бросят всех остальных, ради тебя...

– Понимаю, хи-хи-хи... Помогал Особым душить кретинов. Которые тоже беглые с рудников, да? Ну и как? Много надушил?

– Не помню, Камбетэ, прости. Как-то было не до учета. Вперед. Через четыре часа начнет темнеть.

Они вернулись под навес леса и пошли, стараясь держаться как можно дальше от открытого слева пространства, пробираясь в опасной близости от ковра паутин справа. Вскоре паутина закончилась, подобравшись в глубину леса и рассыпавшись в полупрозрачном сумраке россыпью своих белых глаз. Впереди в просветах между гладкими полированными стволами забрезжило желтое небо.

Хайдег прошел на свет. Лес прерывался; местность впереди была промята впадиной, по отлогим откосам которой рассы́пались острые серые камни и багровые мочалки кустарника. Спустя километр деревья начинались снова и медленно поднимались наверх, к подножию фиолетово-серой скальной стены. По сторонам впадина продолжалась до самого горизонта – слева пересекая открытый простор и теряясь у далеких унизанных желтеющим снегом вершин, справа растворяясь в низких желтовато-свинцовых тучах, нависших над бесконечным лесом.

Кряж, который возвышался над северной гранью леса, протянулся на весь горизонт – спускаясь с северо-запада на юго-восток, он терял мощность, становился ниже и площе, зубья вершин округлялись и уплощались; склон терял крутизну, но везде, докуда хватало глаз, казался неодолим. На всем протяжении имелось только несколько мест, в каких его можно было как-то преодолеть – несколько клинообразных разломов, рассекающих бесконечную цепь на треть, на половину и кое-где больше; очевидно, именно эти прорехи в скальной стене дважды в год использовались мигрантами. Северный лес заползал на отлогое подножье этой бесконечной стены и растворялся под серо-фиолетовым камнем.

Хайдег обернулся, взмахом приказал подойти.

– Смотрите, – он указал стволом. – Триста метров – и мы у расселины. Вон внизу. Задача – перебраться через эту расселину и – вдоль кромки... Видите? Камни там прикрывают отлично. Вдоль кромки обогнуть этот угол, – Хайдег, следуя маршруту, очертил стволом кривую. – Что там дальше – отсюда не видно. Но вон за тем камнем, если не зевать и не трясти громко яйцами, – он усмехнулся в сторону Камбетэ, – можно добраться до леса живым. Как понял?

– Норма, – отозвался Гуммо, изучая стереоматом маршрут. – Только... – он посмотрел налево, на угрюмую плоскость равнины под низким гнетущим небом.

– Мы выше пусть метров на тридцать, – кивнул Хайдег, – но этого хватит. Он до сих пор не в зоне, – Хайдег обернулся к Гуммо и тронул стереомат.

– Вижу, – хмыкнул Гуммо. – Вот оно, желтое... А что будет, когда он будет в зоне?..

– Твое желтое замигает – противник в зоне, готов к бою, если не знаешь, – хихикнул Камбетэ. – И когда он будет в зоне, тебе уже ни до чего не будет.

– Кам прав. Как всегда. Ноги в руки и быстро, – Хайдег шагнул от леса, перебежал к ближайшему валуну, обернулся, махнул рукой: – Ну!

Гуммо, помешкав и посверкав вправо-влево стереоматом, перебежал к Хайдегу. Камбетэ, также помешкав, помчался за ним. Хайдег вышел за камень, осмотрел пологий спуск к расселине.

– Пока желтый стоит, быстро!

* * *

Передвигаясь таким образом, они добрались до крайнего над расселиной камня. Здесь Хайдег поднял руку, сигнализируя остановиться, обошел камень, почти покинув прикрытие, всмотрелся в трещину – она рассекала впадину по всей длине. Затем добежал до обрыва, обернулся, махнул рукой, пробежал дальше вниз и скрылся за краем. Через минуту Камбетэ и Гуммо были на месте – на каменном балкончике, под прикрытием невысокой стены, над глубокой расселиной, на дне которой в черно-зеленом кустарнике пенился мутный поток.

– Какое здесь все грязное, – Гуммо заглянул с обрыва.

– Какие рожи на точке, такая и точка, – усмехнулся Хайдег. – Каторгу, как ты понимаешь, устраивают не где попало.

– В Ноль-восемь-восемь, например, их нет и быть не может. Хи-хи-хи.

– А ты, Кам, был в Ноль-восемь-восемь?

– В детстве, – Камбетэ подошел к краю и тоже заглянул вниз. – С мамочкой и папочкой.

– Ну, и как там?

– Красивенько, Гуммо, красивенько. Цветочки, ручейки, бабочки, облачка. Кислотных дождиков нет.

– А сколько тебе лет, Кам? – обернулся Хайдег. – Ноль-восемь-восемь открыли двенадцать лет назад.

– И что?

– А то, что тебе на вид лет уже сто пятьсот.

– А тебе думаешь – сколько? – Камбетэ вернулся. – Ты тоже не с этикетки. Скажи спасибо – хоть как-то узнать можно.

Хайдег отцепил от ранца черный цилиндр, подошел к обрыву.

– Не разворовали, – гоготнул Гуммо. – Все по списку.

– А ты, Гуммо, так хорошо знаешь список? Стандарт-комплекта? Нет, Гуммо, здесь у своих не воруют. Поэтому все на месте, – Хайдег кивнул на ранец. – Отойди.

Он повернул кольцо. Из трубки вылетела толстая спица и вонзилась в бурый камень стены за спиной Хайдега. Он тронул второе – вторая спица улетела через расселину и воткнулась в камень с другой стороны. Трос подтянулся, над пропастью застыла стальная струна, как вдруг Гуммо отскочил от обрыва, влип в стену и завопил:

– Сука, мигает! Квадратик этот поганенький!

– Вижу! – крикнул Хайдег. – Быстро! Он еще далеко, успеем! Кам, первый! Ну!

Белый Камбетэ дернул кольцо, вцепился в темляк, дернул другое, заскользил по блестящей струне. Через двадцать секунд он соскочил на камень и бросился вправо, под прикрытие груды камней. Хайдег дождался, пока черная трубка вернется, подтолкнул Гуммо. Гуммо воткнул руки в темляк, судорожно дернул кольцо; наконец сорвался с троса на другой стороне и бросился за камни к Камбетэ.

Хайдег разбежался сам, прыгнул в пропасть. Разряд пришел когда Хайдегу оставалось преодолеть восемь метров. Куда точно пришелся удар, было неясно, но трос лопнул где-то у Хайдега за спиной; Хайдег рухнул вниз, ударился в стену обрыва. Посыпались камни, стуча и подскакивая; булькая, попадали в воду; все стихло.

– Гуммо! Кам! Никуда не сова...

Раздался второй удар. Гуммо завопил наверху.

– Я сказал, – заорал Хайдег, – никуда не соваться! Сиди где сидишь, идиот! Там тебя не достанет, что за дурак!

Хайдег повернул кольцо, трубка поехала вверх по тросу, но добраться до края Хайдегу не удалось. Когда до верха осталось четыре метра, прогретый разрядом трос – там, где он перегнулся через каменный край, – лопнул. Хайдег, цепляясь за выступы руками и ногами, покатился по крутому обрыву. Он упал в черно-зеленые листья, скатился к вонючей воде, вскочил, заорал вверх:

– Что за дьявол! Почему в комплекте левый трос?.. Поганые крысы! Везде одни крысы! Гуммо!

– Ты где? – отозвался Гуммо через десять секунд. – Что нам делать?

– Живы? Сидеть на месте, пока. Никуда не соваться.

Хайдег выдрался из кустов, присел на мокрые камни, втянул носом зловонную гниль потока, поморщился.

– Гуммо! – он посмотрел вверх. – Бросаешь сюда свой мост. И без нервов, без лишних перемещений! Иначе он тут все разнесет! Бросаешь, и пробираетесь к тому камню, сразу.

– Он нас поджарит!

– Кам, можешь остаться. Минут через двадцать он тебя поджарит точно. И все скалы вокруг.

– А ты?

– Повторяю, бросаете мост и ждете за той скалой. Ну!

– Сейчас... – донесся отчаянный возглас Гуммо. – Сейчас... Вот он... Бросаю!

– Ну?

– Вот это ты кретин, Гуммо! – ликующе заорал Камбетэ через десять секунд. – Вот это кретин!

– Где мост? – заорал Хайдег в небо. – Ты что, его просто бросил? А фиксатор в скалу? Я не понял!

– Он... Я...

– Он просто так бросил! И не добросил еще! Хи-хи-хи! Устал, маленький, сил не хватило! Еще бы, столько дырок зараз! Хи-хи-хи!

– Кам, засунь свой хрен себе в рот! Хоть тогда, может, заткнешься! – заорал Хайдег, вскочив. – Гуммо!

– Я сейчас...

– Не дергайся, идиот! – крикнул Хайдег. – Кам, схвати его там, за что-нибудь... Он нам еще пригодится.

– Что делать?

– Гуммо, он где?

– Да близко совсем! Метра полтора! Не докатился... До края...

– Я же говорил, Гуммо! Кретин!

– Возьми камень и сбей.

– Тут нет камней... Рядом...

– Бери карабин, ставь ноль-два, бей в угол скалы.

– Сейчас...

– Да не так, кретин!

– А ты, Кам, придурок, знаешь как? Ну-ка бери!

– Ты насрал – ты убирай!

– Заткнуться, оба! – заорал Хайдег. – Нет, что за кретины!.. Знал бы – пошел бы сам! Даже по этим горам и джунглям... А с той стороны, за рекой, будет хуже. За рекой будет болото. Там-то яйца вам точно на киль намотают... Ну!

Через десять секунд наверху раздался глухой удар и вопль Гуммо.

– Что? – закричал Хайдег в стену.

– Гуммо... Кретин... Хайде, он вырубился...

– Камень отбили?

– Нет... Все сгорело...

– Я же сказал – ноль-два! – Хайдег ударил кулаком в стену, вернулся на камни. – Знал бы – пошел бы сам!

Сверху просыпался металлический звон. Черная трубка заскользила по бурому камню, упала к подножью обрыва. Хайдег, ругаясь сквозь зубы, подхватил цилиндр, отбежал к воде, чуть не поскользнувшись на камнях.

– И что мне теперь здесь с ним делать? – заорал он в небо. – Обратно кидать? Как я его зафиксирую, под таким углом? Да и во что здесь его тыкать? Что мне с ним делать? Гуммо, если бы я знал, что ты такой полный дегенерат...

– Гуммо, кажется, все... Того...

– В смысле?

– От камня... Сгорел...

– Кам! Уходишь к тому сучьему камню, за поворотом. Я снизу. Быстрее! Здесь я и так уже...

– А Гуммо? Гуммо!.. Очнулся!.. – донесся вопль. – Кретин! Встал, быстро, бегом!

Хайдег, скользя по камням и рискуя упасть в зловонную воду, побежал вдоль потока. Через полсотни метров расселина расширялась, образуя своего рода бухту. Хайдег свернул за угол влево, перевел дух.

– Кам?

– Мы здесь. Вот камни.

Хайдег, не покидая защищенной зоны, отошел от обрыва. Над краем возникли две головы. Хайдег размахнулся и бросил вверх мост. Камбетэ попытался поймать, промахнулся, отскочил. Трубка упала на край; Гуммо наступил на нее ногой, с опаской, словно на полуживую змею, подхватил, обернулся назад. Донесся глухой щелчок. Гуммо бросил устройство с обрыва; трубка, выпуская трос, заскользила вниз. Хайдег просунул руки в темляк и через двадцать секунд был наверху.

– Гуммо, – он поднял стереомат и усмехнулся, оглядев обожженное лицо Гуммо. – Ты все-таки дегенерат. Полный.

– Когда в тебя бьют...

– Хотя тебе-то это можно простить, – Хайдег собрал трос, подцепил мост к своему ранцу. – В некоторой степени – ты даже не двоечник, как Камбетэ. Ты вообще необразованный идиот, по жизни. Ты знаешь, что стереомат нужен не только для того, чтобы в него смотреть? Кам, скажи ему. Ты уже должен знать.

– Сначала цепляешь стекло, – хихикнул Камбетэ, – а только потом давишь пимпу. Неважно где, что вокруг. Ты, Гуммо, на самом деле идиот. Мог бы и сам догадаться.

– Кам, я тебя...

– Отставить, – перебил Хайдег. – В общем, если ты сегодня дойдешь до скал, – он вытянул руку на север, где лес венчала угрюмая каменная полоса, – значит, ты не тот, кем сейчас придуряешься, – он опустил стереомат, огляделся, замер. – Он снова ниже. Быстро!