Текст книги "Мы вернёмся на Землю"

Автор книги: Гавриил Левинзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Эпилог

Всем хорош наш город, вот только дожди часто. Но зато уж если выдастся хороший день, то у всех такое настроение, как будто наступил праздник. Солнце поблёскивает в стёклах окон, в фарах машин – то здесь полыхнёт, то там, и если где лежит хоть самый маленький осколок стекла, он не забудет тебе мигнуть и напомнить, какая славная выдалась погода.

В такой день часов в десять утра я вышел из дому и направился в парк. Была весна, месяц май, воскресенье, цвели яблони. Я свернул на улицу, обсаженную каштанами. А вон дом Хмурой Тучки. Может, Тучка будет на балконе, я взгляну на неё мельком и пойду дальше. Я посмотрел на балкон, но там стоял, вцепившись в перила, маленький Тучкин братишка. Жаль! Мне очень хотелось увидеть Тучку. Как печально у нас получилось!

В понедельник, после того как я отнёс Тучке письмо, где написал, что отказываюсь от неё, Тучка на всех переменах от меня отворачивалась. Она все пять уроков сердилась: когда её вызвали отвечать, она отвечала хмурясь, а когда писала на доске, то стучала мелком, нажимала, мелок крошился, а потом Тучка быстро шла на место, и, когда проходила мимо моей парты, её косички взлетали – так резко она отворачивалась. После уроков, когда я шёл заниматься к Сёме, я встретил Тучку возле булочной. В руке у неё была авоська, и в ней что-то завёрнутое в газету – наверно, хлеб. Я опустил глаза, но всё же заметил, как взлетели Тучкины косы, когда она отвернулась от меня. Она прошла мимо, но вдруг слышу:

– Ленька! Ты чего это вздумал отказываться от меня?

Я повернулся: Тучка стояла сердитая, авоська в её руке раскачивалась. Я забормотал, что иначе нельзя.

– Ты не имеешь права этого делать! – сказала она. – Если б я сказала, что люблю тебя, тогда другое дело. Как это можно ни с того ни с сего отказываться?

– Тучка, – спросил я, – так ты меня не любишь?

Она не ответила. Авоська в её руке уже не раскачивалась. Она водила носком туфли по тротуару.

– Лёня, – сказала Тучка, – уж если иначе нельзя и надо обязательно отказаться, так давай я от тебя откажусь. Если б ты знал, как плохо, когда от тебя отказываются!

– Но, Тучка, – сказал я, – я же от тебя отказываюсь не просто так, а во имя дружбы. Это же не обидно. А ты во имя чего хочешь от меня отказаться?

Я ей долго доказывал. Я говорил, что могу погибнуть где-нибудь там, на Юпитере или в созвездии Гончих Псов, и тогда она будет переживать, что так со мной обошлась.

– Ладно, – сказала она, – отказывайся от меня. Я вижу, что так надо. Только, пожалуйста, береги себя. Не выходи в космос без верёвки. – Шея у Тучки вытянулась, подбородок приподнялся.

Я сначала ничего не понял… Олух! Как я мог забыть, что мужчина должен поцеловать любимую женщину, когда расстаётся с ней навсегда. Я поцеловал её в холодную щёку, и она ушла с авоськой, в которой лежал хлеб, завёрнутый в газету.

Я вошёл в парк и пошёл по аллее, ещё влажной от недавних дождей. Я вспомнил осень – время, когда мы решили лететь в космос. Так у меня получается: уж если начну вспоминать, то вспоминаю целый день; и когда ложусь спать, то всё ещё продолжаю вспоминать, а на следующее утро всегда оказывается, что я не выспался. Так вот, я вспомнил всю эту историю с Милиным замужеством. Вспомнил, конечно, и наш разговор с учителем танцев в тот день, когда Мила должна была расписаться с коммерческим директором.

Я пробормотал учителю танцев, что хочу с ним поговорить, и замолчал.

– Что случилось? – спросил он. – Что с тобой?

Ещё б немного, и я бы убежал.

– Да что такое? – спросил учитель танцев. – Чего ты мнёшься?

– Я всё знаю, – сказал я.

– Что?

– Я знаю, – сказал я, – зачем вы к нам ходите. Я на лестнице разговор подслушал.

Учитель танцев нахмурился:

– Зачем ты мне это говоришь?

– Сегодня они собираются расписаться, – сказал я. – Я не хочу, чтоб он женился на Миле. Давайте что-нибудь сделаем.

– Но ведь это подло! – сказал учитель танцев. – Что ты несёшь?

Тогда я ему рассказал о коммерческом директоре.

– Мне не верят, – сказал я. – Они мне ни за что не поверят! Давайте что-нибудь сделаем. Я уже стащил у сестры паспорт.

– Ну-ка, идём посидим, – сказал учитель танцев.

Мы пошли в сквер и сели на скамейку. Моросил дождик. Пробежали две девчонки из шестого «В» под одним зонтиком. Мы посмотрели им вслед. Учитель танцев положил мне руку на колено.

– Сейчас ты пойдёшь домой и вернёшь паспорт, – сказал он.

Я вскочил. Я не ожидал, что он такое предложит.

– Так он же всех обманывает! – закричал я.

– Да ты пойми, – сказал учитель танцев, – они распишутся потом, вот и всё. Этим ты ничего не изменишь.

Мы сидели грустные. Мы оба были влюблены и оба несчастливы. Дождь пошёл сильнее. Учитель танцев поднял воротник плаща. Славно нам грустилось. Наконец учитель танцев встал и протянул мне руку.

– Давайте погрустим ещё немного, – сказал я.

Он засмеялся и сжал мне руку.

– Ты вымок, – сказал он. – Верни паспорт и садись у телефона – я позвоню…

Паспорт я швырнул на стол. Мама сказала: «Одумался, слава тебе господи!» Мила посмотрела на часы: «Валя, побежали!» А коммерческий директор… Знаете, что он сказал? «Я всегда был уверен, что Лёнька славный парень!»

Я пошёл в папин кабинет и стал ждать звонка учителя танцев. Зачем же я всё это делал? Столько вытерпел!

Когда учитель танцев позвонил, я плакал.

– Ты сделал? – спросил он.

– Сделал, – ответил я.

– А теперь вытри слёзы.

Я вытер.

– Ну-ну, – сказал учитель танцев. – Всё не так уж страшно, как тебе сейчас кажется. Прощай, рыцарь.

Я всхлипнул, но учитель танцев уже этого не слышал – в трубке раздались гудки.

Я подошёл к киоску, где договорился встретиться с Алёшкой и Сёмой. В парке было малолюдно, тихо, только две вороны подрались на дереве и так кричали, как будто обе правы. Прямо к аллее подступала горка, с кустами бузины, с молодыми клёнами подальше, а ещё выше росли три большущих бука; солнце просеивалось сквозь их листву, и верх косогора был усыпан подрагивающими бликами. Но одно место, там, где рядышком стояли три клёна, было совсем тенистым, там было сумрачно, и не знаю почему, меня туда потянуло. Я взбежал по косогору, упал лицом в прошлогоднюю прелую листву, и запах земли и листьев был такой сильный, что даже голова закружилась. И так я лежал и вспоминал.

Жаль, что в нашем доме ко мне несерьёзно относятся. Когда Мила через четыре месяца разошлась с коммерческим директором, мама только и сказала: «Лёня его с самого начала невзлюбил». Если б они меня послушали… Но что делать? Взрослые ни за что не хотят признать, что ты что-то понимаешь. Мама как-то сказала: «Он мне тоже не нравился. Мне стоит взглянуть на человека, и я сразу вижу, что он собой представляет». Вот этого я уже стерпеть не мог. Я крикнул: «Да ты же сама мне говорила, что он очень приличный молодой человек!» Мила заплакала. А папа сказал: «Не кричи на мать!»

Мила переменилась: стала меньше говорить, часто остаётся одна и ей нравится теперь ходить куда-нибудь со мной. Мила уже знает, зачем к нам приходил учитель танцев. Я проболтался об этом маме, а мама Миле рассказала. Мила об учителе танцев никогда не говорит, а мама часто вспоминает: «Такой милый, застенчивый… Вы подумайте, даже заговорить стеснялся!»

Совсем недавно мы с Милой встретили учителя танцев. Мы увидели его ещё издали. Я крикнул: «Здрасте! Давно не виделись». Я заметил: Милина голова начала наклоняться – сначала медленно, нерешительно, но под конец уже стало ясно, что она кивнула учителю танцев. Учитель танцев ответил быстрым кивком, улыбнулся мне, хотел пройти, но я к нему подошёл. Мы немного поболтали. Потом я догнал Милу, мы купили билеты в кино, но Мила неожиданно сказала: «Знаешь, мне расхотелось. Иди один. А я посижу в парке». По-моему, ей было грустно.

Когда я вернулся к киоску, Алёшка и Сёма набросились на меня:

– Где ты пропадаешь? Мы опаздываем на поезд!

Мы отправлялись навестить Толика. В марте у него начала болеть нога, и его послали в горный санаторий. Ему приходится лежать не вставая, и он очень боится, что больная нога помешает ему лететь с нами. Отец сделал для него такую доску, чтоб можно было писать лёжа, и Толик по-прежнему для интереса пишет на черновиках разными чернилами. Мы отсылаем ему задание и стараемся навещать его.

Мы в тот день успели к поезду. Мы смотрели в окно. Это было интересно, потому что то, что видишь из окна вагона, похоже на кино. А в кино всегда интересно, что будет дальше. А с нами? Что будет с нами дальше? Со мной, с Толиком, Сёмой, Алёшкой? Интересно себе это представить. Представить можно всё, что захочешь. Мне вот очень нравится представлять, как я, Мила и учитель танцев идём покупать ракетки для бадминтона. Вот если бы… Вагон мотнуло на повороте, и я стукнулся лбом, где-то пронзительно заскрипело, но потом опять начало выстукивать и подрагивать; я потёр лоб там, где ушибло…