Текст книги "Призрак оперы. Роковое кресло"
Автор книги: Гастон Леру
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)
И Рауль крикнул ей с детской ненавистью:
– Вы лжете! Вы не любите меня и никогда не любили! Только такой несчастный молодой человек, как я, мог позволить вам обманывать себя и смеяться над собой. Почему во время нашей встречи в Перросе вы дали мне повод для надежды своим отношением, радостью в глазах, даже вашим молчанием? Я имею в виду благородную надежду, потому что я благородный человек. Я думал, что и вы благородная женщина, хотя теперь понимаю – вашим единственным намерением было обмануть меня! Вы обманули всех! Вы даже бесстыдно воспользовались невинным сердцем вашей благодетельницы: она все еще верит в вашу искренность, когда вы идете на бал в Оперу с Красной смертью! Я презираю вас!
И он заплакал. Кристина позволяла ему оскорблять себя, думая только об одном: удержать его в ложе.
– Когда–нибудь, Рауль, вы попросите прощения за все эти гадкие слова, и я прощу. Он покачал головой:
– Нет, нет. Вы свели меня с ума. Ведь у меня была только одна цель в жизни: дать свое имя обыкновенной девушке из Оперы!
– Рауль! Остановитесь!
– Я умру от позора!
– Живите, мой друг, и прощайте, – печально сказала Кристина дрожащим голосом. – Прощайте навсегда, Рауль.
Он сделал еще один шаг к ней:
– Почему навсегда? Может быть, вы позволите мне приходить иногда и аплодировать вам?
– Я никогда не буду петь.
– Правда? – сказал молодой человек с сарказмом. – Так он позволит вам стать праздной дамой? Поздравляю! Но, думаю, мы еще увидимся в лесу в одну из этих ночей, не правда ли?
– Ни там, ни где–либо еще, Рауль. Вы меня никогда не увидите.
– Могу ли я, по крайней мере, узнать, в какую тень вы намерены вернуться? И в какой ад вы уходите, таинственная мадемуазель, или в какие небеса?
– Я пришла сюда, чтобы сказать вам это, но я не могу сказать вам ничего больше. Вы бы мне не поверили. Вы перестали верить мне, Рауль. Все кончено!
Кристина произнесла это «все кончено» с таким отчаянием, что Рауль вздрогнул, и угрызения совести за свою жестокость наполнили его душу.
– Но почему бы вам не сказать мне, что все это значит? – воскликнул он. – Вы свободны, не связаны по рукам и ногам. Вы ездите в экипаже, вы посещаете балы, надеваете домино. Почему вы не идете домой? Что вы делали последние две недели? Что это за история об Ангеле музыки, которую вы рассказали мадам Валериус? Может быть, кто–то обманул вас, воспользовавшись вашей доверчивостью. В Перросе я сам видел… Но теперь вы знаете, какова правда! Вы очень благоразумны, Кристина! Вы знаете, что вы делаете. И все же мадам Валериус ждет вас, призывая ваш «направляющий дух». Объяснитесь, Кристина, пожалуйста! Кто угодно мог быть введен в заблуждение, как я, например! В чем цель этого фарса?
Кристина сняла свою маску.
– Это трагедия, Рауль, – сказала она просто. Увидев ее лицо, он не смог удержаться от восклицания. Лицо Кристины потеряло всю свою свежесть – оно стало смертельно бледным. И это лицо, которое он знал таким нежным и очаровательным! Каким измученным оно теперь выглядело! Скорбь безжалостно изменила его, а прекрасные голубые глаза, когда–то ясные, как озера, глаза маленькой Лотты, теперь приобрели темную, загадочную и бездонную глубину и были окружены печальными тенями.
– О моя дорогая! – простонал он, протягивая к ней руки. – Вы обещали простить меня…
– Может быть. Может быть, когда–нибудь…Кристина вновь надела маску и вышла из ложи, показав жестом, что запрещает ему следовать за ней. Рауль все же попытался пойти следом, но она повернулась и повторила свой прощальный жест с такой повелительной силой, что он не посмел сделать больше ни шага.
Рауль смотрел, как она уходила. Потом сошел вниз в толпу, не зная точно, что делает. У него стучало в висках и щемило сердце. Пересекая бальный зал, он спрашивал у толпившихся здесь людей, не видели ли они Красную смерть. Когда его просили объяснить, кого он имеет в виду, он отвечал: «Это участник маскарада с головой мертвеца и большим красным плащом». Ему везде говорили, что такой человек только что прошел, волоча за собой свой королевский плащ, но Рауль так и не нашел его. В два часа ночи он направился в расположенный за сценой коридор, который вел в артистическую комнату Кристины.
Ноги привели Рауля к тому месту, где он начал страдать. Он постучал в дверь. Ответа не было. Он вошел, как, это сделал, когда искал повсюду «мужской голос». Комната была пуста. Бледно горел газовый свет. На маленьком столике лежали какие–то бумаги. Он подумал о том, чтобы написать Кристине, но в этот момент услышал шаги в коридоре. Молодому человеку едва хватило времени спрятаться в будуаре, который отделялся от артистической комнаты только занавесом. Дверь открылась. Это была Кристина!
Он задержал дыхание. Он хотел видеть! Он хотел знать! Что–то подсказывало ему, что он вот–вот станет свидетелем чего–то таинственного и, вероятно, поймет…
Кристина вошла, устало сняла маску и бросила ее на стол. Потом вздохнув села, склонив свою красивую голову и охватив ее руками. Что было у нее на уме? Думала ли она о нем, о Рауле? Нет, потому что он слышал, как она шептала: «Бедный Эрик!» Он, должно быть, неправильно понял. Он был убежден, что если кто–то и заслуживал сострадания, то это был он, Рауль. После того что произошло между ними, было бы совершенно естественным для нее сказать со вздохом: «Бедный Рауль!». Но она повторила, качая головой: «Бедный Эрик!» Что общего этот Эрик имеет с ее вздохами и почему ей так жалко Эрика, когда Рауль так несчастен?
Кристина начала писать что–то, не спеша, обдумывая каждое слово, что произвело неприятное впечатление на Рауля, которого все еще трясла дрожь из–за драматической сцены, разделившей их. «Что за холодная голова!» – подумал он. Кристина продолжала писать: две, три, четыре страницы». Вдруг она подняла голову и спрятала листы бумаги в корсаж. Она, казалось, прислушивалась. Рауль прислушался тоже. Откуда идет этот странный звук, этот отдаленный ритм? Приглушенное пение, казалось, исходило от стен. Да, создавалось впечатление, будто стены пели.
Пение становилось все более отчетливым, пока наконец не стали понятными слова. Рауль различал голос, очень красивый, мягкий, пленительный голос. При всей его мягкости голос отличался мужским тембром и наверняка не мог принадлежать женщине. Голос приближался, проник через стену, теперь он был в комнате, прямо перед Кристиной. Она встала и заговорила с этим голосом так, будто говорила с кем–то находившимся рядом.
– Я здесь, Эрик, – произнесла она. – Я готова. Это вы, мой друг, опоздали, Осторожно наблюдая из–за занавеса, Рауль не мог поверить своим глазам: он никого не видел.
Лицо Кристины осветилось. Ее бескровные губы тронула счастливая улыбка, такая улыбка, какая бывает у выздоравливающих, когда они начинают надеяться, что болезнь, поразившая их, не смертельна.
Бестелесный голос опять начал петь. Это был голос, который соединял все крайности сразу в одном потоке вдохновения. Рауль никогда не слышал такого обширного и героически мягкого, такого победно коварного, такого деликатного в силе, такого сильного в утонченности, такого непреодолимо триумфального голоса. У него была совершенная, мастерская фразировка. Это был безмятежный, чистый источник гармонии, из которого верующие могли пить безопасно и преданно, в полной уверенности, что они пьют музыкальное изящество. И их искусство, прикоснувшись к божественному, преобразится.
Рауль слушал этот голос с волнением, начиная понимать, как Кристине удалось удерживать в свой триумфальный вечер публику своим пением, которое было верхом экзальтации и совершенства. Она, должно быть, все еще находилась тогда под влиянием своего таинственного учителя! И Рауль осознал это превращение сейчас, слушая необыкновенный голос. Он не пел ничего необыкновенного: он делал драгоценные камни из грязи. Слова были обычными и мелодия легкая, почти вульгарная, но они, казалось, преобразовывались в красоту созидательной силой, которая приподнимала их и несла в небо на крыльях страсти. Ибо этот ангельский голос пел свадебную песню из «Ромео и Джульетты».
Рауль видел, что Кристина простерла руки навстречу голосу, как она делала это на кладбище в Перросе навстречу невидимой скрипке, игравшей «Воскрешение Лазаря».
Никакие слова не могут описать страсть, с которой пел голос:
Судьба навечно приковала вас ко мне!
Рауль чувствовал себя так, как будто ему нанесли удар в сердце. Борясь с чарами, которые, казалось, лишили его воли, энергии и остатков благоразумия, когда он больше всего нуждался в них, он отодвинул в сторону занавес, который скрывал его, и направился к Кристине. Она двигалась к задней стене комнаты, которая почти целиком была уставлена зеркалами. Она увидела свое отражение, но не Рауля, потому что он стоял как раз за ней.
Судьба навечно приковала вас ко мне!
Кристина и ее отражение в зеркале продолжали идти навстречу друг другу. Две Кристины – телесная и отражение – в конце концов коснулись и соединились воедино, и Рауль протянул руки, чтобы схватить их обеих.
Но благодаря какому–то ослепительному чуду, которое ошеломило его, он был внезапно отброшен назад, и ледяной ветер пронесся по его лицу. Он увидел не двух, а множество Кристин. Они кружились вокруг него, смеялись и удалялись от него так быстро, что он не мог прикоснуться ни к одной из них. Наконец опять стало тихо, и он увидел себя в зеркале. Но Кристина исчезла.
Юноша подбежал к зеркалу, но столкнулся со стеной. Никого! А тем временем далекий странный голос все еще звучал в комнате:
Судьба навечно приковала вас ко мне!
Рауль вытер пот со лба, почувствовал свое проснувшееся тело, нашел ощупью и повернул газовый свет на полную яркость. Он был уверен, что ему это не снится. Он находился в центре страшной игры, которую не понимал и которая, вероятно, должна была сокрушить его. Он чувствовал себя немного отважным принцем из сказки, который пошел дальше дозволенных границ и мог стать жертвой неких магических сил.
Как исчезла Кристина? Когда она вернется? И вернется ли? Увы, она сказала ему, что все кончено! А стены продолжали повторять:
Судьба навечно приковала вас ко мне!
Ко мне? К кому?
Истощенный, подавленный, весь в смятении, Рауль сел на то место, где недавно сидела Кристина. Как и она, он охватил голову руками, и, когда поднял ее, слезы потоком текли по его юному липу, настоящие, тяжелые слезы, подобные тем, которые проливают обиженные дети, слезы горя, которое было далеко не воображаемым, но таким обычным для всех влюбленных на земле. Он выразил его громко:
– Кто этот Эрик?
Глава 11. Вы должны забыть имя «мужского голоса»
На следующий день после того, как Кристина исчезла у него на глазах, в каком–то ослеплении, которое все еще заставляло его сомневаться в своем здравом уме, виконт Рауль де Шаньи отправился к мадам Валериус. Его глазам предстала очаровательная картина.
Старая дама сидела в постели и вязала. Рядом с ней Кристина плела кружева. Никогда более красивое лицо, более чистый лоб или более добрые глаза не склонялись над девичьим шитьем. Свежие краски вернулись к щечкам Кристины. Синеватые круги вокруг глаз исчезли. Куда девалось то трагическое лицо, которое Рауль видел накануне! Если бы вуаль меланхолии, прикрывавшая ее восхитительные черты, не казалась ему последним следом невероятной драмы, в которой молодая женщина вела борьбу, виконт, возможно, подумал бы, что не она была ее героиней.
Увидев приближающегося Рауля, Кристина встала без видимых эмоций и протянула ему руку. Но он был так поражен, что остановился и только молча смотрел на нее.
– Ну, мсье де Шаньи, вы что же, не узнаете нашу Кристину? – спросила мадам Валериус. – Ее направляющий дух принес ее обратно к нам.
– Мама! – воскликнула Кристина, покраснев. – Я думала, что вы не будете больше упоминать об этом. Вы прекрасно знаете, что Ангела музыки нет!
– И все же он давал тебе уроки три месяца, дитя мое!
– Мама, я обещала скоро объяснить все. Надеюсь, что я смогу… Но и вы обещали до тех пор не задавать мне никаких вопросов!
– Но почему ты не обещаешь никогда не покидать меня? Ведь ты же обещаешь мне это, Кристина?
– Мама, все это не интересует мсье де Шаньи.
– Это неправда, – сказал Рауль, пытаясь придать своему голосу твердость, но не смог сделать так, чтобы он не дрожал. – Все касающееся вас интересует меня в такой степени, что вы, возможно, скоро поймете. Я удивлен и восхищен одновременно, найдя вас здесь с вашей приемной матерью. То, что произошло вчера между нами, что вы сказали мне, что я смог предположить, – ничто не заставляло меня ожидать, что вы вернетесь так скоро. Я был бы вне себя от радости видеть вас опять, если бы вы не настаивали упрямо на сохранении в тайне всего, что, возможно, пагубно для вас. Я был вашим другом слишком долго, чтобы мог не беспокоиться, вместе с мадам Валериус, о чудовищном приключении, которое будет опасным до тех пор, пока мы не распутаем его. В конце концов вы можете оказаться его жертвой, Кристина.
При этих словах мадам Валериус сделала конвульсивное движение.
– Что вы имеете в виду? – вскричала она. – Кристина в опасности?
– Да, – продолжал Рауль, несмотря на знаки, которые делала ему Кристина.
– Боже мой! – воскликнула, задыхаясь, добрая наивная старая дама. – Ты должна рассказать мне обо всем, Кристина! Почему ты пытаешься успокоить меня? Какая опасность угрожает ей, мсье де Шаньи?
– Мошенник воспользовался ее верой!
– Ангел музыки – мошенник? Она же сама сказала, что Ангела музыки нет! Что же тогда не так, во имя неба? Скажите мне, прежде чем я умру от неизвестности!
– Что не так? Вокруг нас, вокруг вас, Кристина, есть какая–то земная тайна, которой надо бояться больше, чем всех привидений и духов, вместе взятых.
Мадам Валериус повернулась к Кристине с испуганным выражением. Кристина быстро подошла к ней и обняла ее.
– Не верьте ему, дорогая мама, не верьте! – Она пыталась утешить ее ласками, потому что старая дама с трудом дышала.
– Тогда скажи, что никогда не покинешь меня! – про – ; сила мадам Валериус.
Кристина молчала. Тогда заговорил Рауль:
– Вы должны обещать это, Кристина. Это единственное, что может успокоить вашу приемную мать и меня. Мы согласны не задавать ни одного вопроса о прошлом, если вы обещаете оставаться с нами с сегодняшнего дня.
– Я не прошу такого согласия и не дам вам такого обещания, – сказала Кристина высокомерно. – Я вольна делать все, что хочу, мсье Шаньи. Вы не имеете права следить за мной, и прошу вас прекратить это. Что касается того, что я делала прошедшие две недели, только один человек в мире имел бы право требовать, чтобы я рассказала ему об этом: мой муж. Но у меня нет мужа, и я никогда не выйду замуж.
Говоря это с особым ударением, Кристина протянула вперед руку, как будто хотела сделать эти слова еще более значимыми. Рауль побледнел не только от того, что услышал, но также потому, что увидел на ее пальце золотое кольцо.
– У вас нет мужа, и все же вы носите обручальное кольцо.
Он пытался задержать ее руку, но Кристина быстро отдернула ее.
– Это подарок, – сказала она, опять краснея и тщетно пытаясь скрыть свое смущение.
– Кристина! Поскольку у вас нет мужа, то это кольцо может быть подарено вам только мужчиной, который надеется стать вашим мужем. Почему вы обманываете нас? За что вы мучаете меня? Это кольцо – обещание, и это обещание принято.
– Я тоже сказала ей это! – воскликнула старая дама.
– И что она ответила?
– Я ответила то, что хотела! – произнесла Кристина с раздражением. – Не думаете ли вы, что этот допрос продолжается слишком долго? Что касается меня… Смущенный и напуганный тем, что Кристина вот–вот объявит о полном разрыве между ними, Рауль прервал ее:
– Прошу вас, простите меня. Вы хорошо знаете о благородном чувстве, заставляющем меня вмешиваться вдела, которых я, вероятно, не имею права касаться. Но позвольте мне рассказать вам о том, что я видел, – а я видел больше, чем вы думаете, – или, скорее, я думал, что видел, потому что каждый, переживший это, естественно, может и не поверить своим глазам.
– Что же вы видели или думаете, что видели?
– Я видел ваш восторг при звуке голоса, исходившего от стены или из соседней артистической комнаты. Да, ваш восторг! И это то, что заставляет меня опасаться за вас. Вы находитесь под влиянием опасных чар! И все же вы, кажется, сознаете обман, поскольку говорите теперь, что Ангела музыки нет. Но тогда почему вы опять последовали за ним? Почему вы встали с сияющим лицом, как будто действительно слышали ангела? Этот голос очень опасен, потому что я тоже впал в транс, слушая его, вы исчезли перед моими глазами, и я не знаю, как вам это удалось. Кристина! Кристина! Во имя неба, во имя вашего отца, который сейчас на небесах и который так любил вас и любил меня, скажите вашей благодетельнице и мне, кому принадлежит этот голос! Мы спасем вас от самой себя! Назовите это имя, Кристина. Назовите имя мужчины, который имел смелость надеть вам на палец золотое кольцо!
– Мсье де Шаньи, – сказала она холодно, – вы никогда не узнаете его имя.
Видя враждебность, с которой Кристина говорит с Раулем, мадам Валериус неожиданно приняла ее сторону.
– Если Кристина любит этого мужчину, виконт, – сказала она резко, – то вас это не касается.
– К сожалению, мадам, – ответил он покорно, не в силах сдержать слезы, – я думаю, она любит его. Кажется, все подтверждает это. Но это не единственная причина моего отчаяния. Я не уверен, что мужчина, которого она любит, достоин ее любви.
– Об этом судить мне одной, – резко сказала Кристина, глядя ему прямо в глаза.
– Когда мужчина, – продолжал молодой человек, чувствуя, что силы покидают его, – использует такие романтические средства, чтобы соблазнить девушку…
– Тогда или мужчина негодяй, или девушка дура? Вы это имеете в виду?
– Кристина!
– Почему вы осуждаете человека, которого никогда не видели, человека, которого никто не знает, о котором вы ничего не знаете?
– Это не совсем так, Кристина. По крайней мере, я знаю имя, которое вы думали скрыть от меня навсегда. Вашего Ангела музыки зовут Эрик.
Кристина выдала себя немедленно. Она стала белой как полотно и заикаясь спросила:
– Кто… кто сказал вам?
– Вы!
– Каким образом?
– Вы жалели его. Когда вы вошли в артистическую комнату, вы произнесли: «Бедный Эрик!» Хорошо, Кристина, что там был бедный Рауль, который все слышал.
– Уже второй раз вы подслушиваете за дверью! – Не за дверью. Я находился в вашей артистической, в будуаре, если быть более точным.
– О нет! – закричала Кристина, не скрывая своего страха. – Вы хотели, чтобы вас убили?
– Может быть.
Рауль произнес эти слова с такой любовью и отчаянием, что она не смогла сдержать рыдания. Взяв его за руки, Кристина посмотрела на него с такой нежностью, на которую только была способна, и под ее взглядом виконт почувствовал, что его печаль испаряется.
– Рауль, – сказала она, – вы должны забыть «мужской голос» и не вспоминать имя, которое узнали. И никогда не должны пытаться проникнуть в тайну этого голоса. Обещаете?
– Это действительно такая ужасная тайна?
– Более ужасной нет на земле! Молчание разделило двух молодых людей. Рауль был переполнен чувствами.
– Поклянитесь, что не предпримете попытки узнать, – настаивала она. – И поклянитесь, что никогда больше не придете в мою артистическую комнату, если только я не позову вас.
– А вы обещаете, что позовете меня когда–нибудь?
– Обещаю.
– Когда же.
– Завтра.
– Тогда я клянусь вам сделать так, как вы хотите. – Он поцеловал ее руки и ушел, проклиная Эрика и говоря себе, что должен быть терпеливым.
Глава 12. Над люками
На следующий день Рауль вновь увидел Кристину в Опере. Золотое кольцо по–прежнему было на ее пальце. Она была нежна с ним, говорила о его планах, будущем, о его карьере.
Рауль сказал ей, что отправление полярной экспедиции переносится и он покинет Францию недели через три или через месяц самое большое.
Она убеждала его, почти весело, что он должен с радостью ожидать это плавание как шаг к будущей славе. И когда Рауль ответил, что слава без любви не привлекает его, назвала его ребенком, чьи печали не будут продолжительными…
– Как можете вы так легко говорить о таких серьезных вещах? – воскликнул он. – А если мы никогда не увидим друг друга? Я ведь могу погибнуть во время этой экспедиции!
– Я тоже, – сказала тихо Кристина.
Она больше не улыбалась, не шутила. Казалось, она думала о чем–то таком, что случилось с ней впервые, о том, что заставило ее глаза запылать.
– О чем вы думаете, Кристина?
– Я думаю, что мы никогда больше не увидим друг друга.
– И это делает ваше лицо таким сияющим?
– И что через месяц мы должны будем сказать друг другу «прощай».
– Если до этого не будем помолвлены и не будем ждать друг друга…
Она закрыла ему рукой рот.
– Тише, Рауль! Вы же знаете, об этом не может быть речи. Мы никогда не поженимся. Это понятно!
Неожиданно она почувствовала радость, которую едва могла сдерживать. Она захлопала в ладоши с детским восторгом. Рауль обеспокоенно и недоуменно посмотрел на нее. Она протянула к нему руки или, скорее, дала их ему, как будто решив сделать ему подарок.
– Но хотя мы не можем пожениться, – продолжала она, – мы можем быть помолвлены! Никто, кроме нас, не будет знать об этом, Рауль! Бывали секретные браки, может быть и секретная помолвка. Мы помолвлены на месяц, мой дорогой. Вы через месяц уедете, и я буду вспоминать этот месяц до конца моей жизни.
Радость Кристины была безмерной. Затем она опять стала серьезной.
– Это счастье, – сказала она, – которое не причинит никому вреда.
Рауль понял. Он пришел в восторг от этой идеи и хотел сделать ее реальностью немедленно. Он поклонился любимой и произнес:
– Мадемуазель, я имею честь просить вашей руки.
– Но у вас уже обе мои руки, мой дорогой жених! О Рауль, мы будем так счастливы! Мы будем играть в будущего мужа и будущую жену!
Рауль подумал: «Через месяц я смогу заставить Кристину забыть «мужской голос“, прояснить эту тайну и покончить с ней. Через месяц она согласится стать моей женой. Пока же мы будем играть!» Это была самая прелестная игра в мире, и они наслаждались ею как малые дети, какими они, в сущности, и были. Влюбленные говорили друг другу изумительные вещи, обменивались вечными клятвами. Мысль, что в конце этого срока, возможно, в живых не будет никого, кто сдержал бы эти клятвы, приводила их в волнение. Они «играли в сердца», как другие играют в мяч; но поскольку это были их сердца, которые они перебрасывали туда–сюда, требовалось большое искусство, чтобы ловить их, не причиняя друг другу боли.
Однажды – это был восьмой день их помолвки – сердцу Рауля все же причинили сильную боль, и он прекратил игру такими глупыми словами: «Я не хочу на Северный полюс!» По своей простоте Кристина не подумала о такой возможности и, только сейчас вдруг осознав опасность игры, горько упрекала себя за это. Она ничего не ответила, и Рауль отправился домой.
Это произошло после полудня в артистической комнате Кристины, где всегда проходили их встречи и где они развлекались, устраивая себе «обеды» с букетом фиалок на столе, состоявшие из нескольких пирожных и двух бокалов портвейна.
В тот вечер Кристина не пела. И Рауль не получил от нее обычного письма, хотя они разрешили друг другу писать каждый день в течение месяца. На следующее утро он поспешил к мадам Валериус, которая сообщила ему, что Кристины нет дома. Она уехала накануне в пять часов вечера, сказав, что вернется через два дня. Рауль был словно громом поражен. Он ненавидел мадам Валериус за то, что та сообщала ему такие новости со столь удивительным хладнокровием. Рауль пытался получить от нее больше информации, но на все его возбужденные вопросы старая дама только отвечала: «Это секрет Кристины» – и поднимала палец, намереваясь, очевидно, воззвать к его благоразумию и успокоить в одно и то же время.
Оставив ее и сбегая по лестнице, Рауль подумал зло:
«Старуха хорошо оберегает девушку».
Где могла быть Кристина? Два дня… Два дня потеряны для счастья, и без того короткого! И в этом он сам виноват! Между ними был уговор, что он уедет в полярную экспедицию. Он изменил свое решение, но не должен был говорить ей об этом. Как глупо он все испортил и на сорок восемь часов стал самым несчастным человеком. Затем Кристина появилась вновь.
Она вернулась с триумфом. Она наконец повторила свой необычайный успех на гала–представлении. После несчастного случая с «жабой» Карлотта не смогла больше петь. Страх, что кваканье может повториться, заполнил сердце примадонны, сцена ее непостижимой катастрофы стала отвратительной для нее. Карлотта нашла способ расторгнуть контракт, и Кристину попросили временно заменить ее. Ее выступление в «Иудейке» было встречено с восторгом.
Рауль, конечно, присутствовал в Опере в тот вечер и был единственным, кто страдал, слыша бесчисленное эхо оваций, потому что видел, что Кристина все еще носит золотое кольцо. Внутренний голос шептал ему: «Она все еще носит золотое кольцо, и ты не тот человек, который дал ей его. Сегодня она опять отдала душу, но не тебе». Голос продолжал: «Если она не скажет тебе, что она делала в эти последние два дня или где она была, ты должен пойти и спросить Эрика».
Виконт поспешил за кулисы и стал ждать Кристину. Она сразу увидела его.
– Пойдемте, быстро! – проговорила она и повела его в артистическую комнату, не очень заботясь о том, что почитатели ее таланта, видя закрытую дверь, ворчали: «Это неприлично!» Едва оказавшись в артистической комнате, Рауль упал на колени. Он клялся, что уедет с полярной экспедицией, и просил ее не отнимать ни одного часа от идеального счастья, которое она обещала ему. Кристина не сдерживала своих слез. Они обнимались, как опечаленные брат и сестра, которые только что пережили общую потерю и пришли, чтобы оплакать ее.
Вдруг она освободилась из его нежного, робкого объятия и, казалось, прислушалась к чему–то, чего он не мог слышать. Затем быстро указала на дверь. Когда Рауль был уже на пороге, она сказала ему так тихо, что он скорее угадал, чем услышал ее слова:
– До завтра, мой дорогой жених. И будьте счастливы – я пела сегодня для вас.
***
Назавтра Рауль пришел опять, но, к сожалению, два дня ее отсутствия нарушили очарование их игры. В ее артистической комнате они смотрели друг на друга печальными глазами и не говорили ничего. Он удержался от того, чтобы не крикнуть: «Я ревную! Я ревную! Я ревную!» Но тем не менее она услышала его.
Наконец Кристина сказала:
– Пойдемте отсюда, Рауль. Свежий воздух пойдет нам на пользу.
Он думал, что они отправятся на прогулку за город, куда–нибудь подальше от этого здания, которое он ненавидел, словно это была тюрьма; он чувствовал, что тюремщик передвигается в этих стенах, тюремщик по имени Эрик… Но Кристина привела его на сцену, они сидели на деревянном кольце фонтана, в сомнительной свежести декораций, подготовленных для следующего представления.
В другой раз они бродили по безлюдным дорожкам сада, в котором вьющиеся растения были подстрижены умелыми руками бутафорного мастера, как будто настоящее небо, настоящие цветы и настоящая земля были навсегда запрещены ей и она была обречена не дышать другим воздухом, кроме как воздухом театра.
Ему стало ясно, что Кристина не может ответить на большинство его вопросов, и, чтобы не заставлять ее страдать понапрасну, Рауль старался не спрашивать ее вообще ни о чем. Время от времени появлялся пожарный, издалека наблюдая за их меланхоличной идиллией. Иногда она отчаянно пыталась обмануть его и себя поддельной красотой этих декораций, для того и сделанных, чтобы создавать иллюзии. Ее живое воображение наделяло их такими красками, которые, как она говорила, не соответствовали природным. Она все более оживлялась, в то время как он лихорадочно сжимал ее руку.
– Посмотрите, Рауль, – сказала она ему однажды, – на эти стены, леса, деревья, эти образы, написанные на полотне, – все они были свидетелями любовных сцен, более возвышенных, чем настоящие, потому что они созданы поэтами, возвышающимися высоко над обыкновенными людьми. Так скажите мне, Рауль, что наша любовь здесь, как дома, поскольку она тоже создана и тоже, как ни печально, иллюзия. – Неутешный, он не отвечал. – Наша любовь слишком печальна здесь, на земле, – продолжала она, – давайте возьмем ее в небо! Увидите, как легко это сделать!
И Кристина повела его выше облаков, в изумительный беспорядок верхних колосников, где наслаждалась тем, что вызывала у него головокружение, бегая по хрупким мосткам чердака, среди тысяч канатов, прикрепленных к блокам и лебедкам в центре воздушного леса мачт и рей. Если Рауль колебался, она говорила ему с милой, восхитительной гримасой: «Вы, моряк!» Затем они спустились на твердую землю, то есть в широкий коридор, который вел их к смеху, танцам и юности! «Поднимите юбки, девочки! Следите за шнурками!» Это был класс для девочек от семи до девяти лет, которые уже носили лифчики, легкие пачки, розовые чулки и работали, работали своими маленькими утомленными ножками в надежде стать балеринами или даже прима–балеринами и быть увенчанными бриллиантами. Пока же Кристина дала им конфет.
В еще один день она привела Рауля в громадную комнату своего дворца, полную ярких, пышных нарядов, рыцарских костюмов, пик, щитов и перьев, и внимательно рассматривала эти неподвижные, пыльные привидения воинов. Она говорила с ними доброжелательно, обещая, что они опять увидят блестяще иллюминированные вечера и парады с музыкой при ослепительных огнях рампы.
И так она водила его но всей империи, которая была искусственной, но необъятной, занимая семнадцать этажей от цокольного этажа до крыши, и населенной армией различных людей. Она ходила среди них, как любимая королева, поощряя работу, сидя в кладовых, давая добрые советы швеям, руки которых не решались резать богатые ткани, превращавшиеся в костюмы героев. Обитатели этой страны занимались всякими ремеслами. Среди них были и сапожники, и золотых дел мастера. Со временем эти люди полюбили ее, потому что она интересовалась их жизнью и прощала их маленькие причуды.
Кристина знала самые удаленные части здания, где тайно жили престарелые супружеские пары. Она стучала в их двери и представляла им Рауля как прекрасного принца, который попросил ее руки. Она и Рауль сидели на полуразвалившемся реквизите и слушали оперные легенды, так же как в детстве слушали театральные сказки. Эти старые люди не помнили ничего, кроме Оперы. Они прожили здесь многие годы. О них просто забыли. За пределами Оперы делалась французская история, но они не сознавали этого, и о них никто не вспоминал.
