Текст книги "Призрак оперы. Роковое кресло"
Автор книги: Гастон Леру
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
Глава 14. Ловкий ход любителя люков
Рауль и Кристина бежали прочь от крыши, от этих светящихся глаз, которые видны были в темноте, бежали не останавливаясь, пока не достигли наконец восьмого этажа. В тот вечер спектакля не было, и коридоры были пустынны. Неожиданно перед ними появилась странная фигура, загораживая проход.
– Нет, не сюда! – И она указала на коридор, который вел к боковому крылу здания.
Рауль хотел остановиться и потребовать объяснения.
– Идите! Торопитесь! – услышали они голос из–под остроконечной шляпы.
Кристина тянула Рауля за собой, заставляя его бежать.
– Кто это? – спросил Рауль. – Кто этот человек? – Перс.
– Что он здесь делает?
– Никто не знает. Он всегда в Опере.
– Вы заставляете меня быть трусом, Кристина, – сказал Рауль с дрожью в голосе. – Заставляете меня убегать, впервые в моей жизни.
– Я думаю, мы убегали от тени, созданной нашим воображением, – ответила Кристина, немного успокаиваясь.
– Если мы действительно видели Эрика, я должен был пригвоздить его к лире Аполлона, как прибивают сов к стенам ферм в Бретани, и тогда мы покончили бы с ним.
– Сначала вам нужно было взобраться на лиру Аполлона, а это нелегко.
– Но я видел светящиеся глаза.
– Вы становитесь похожим на меня: готовы видеть его повсюду! Позже, вспоминая это, вы, может быть, скажете самому себе: «То, что я посчитал светящимися глазами, было, вероятно, золотыми точками двух звезд, смотревших вниз на город через струны лиры».
Кристина спустилась вниз еще на один этаж, Рауль следовал за ней.
– Раз уж вы приняли решение бежать, – сказал он, – лучше сделать это сейчас, поверьте мне. Зачем ждать до завтра? Эрик, возможно, слышал наш разговор.
– Нет, не слышал. Я уже сказала вам, что сейчас он работает над «Торжествующим Дон Жуаном». Он не–инте–ресуется нами.
– Если бы вы были так уверены в этом, то не оглядывались бы постоянно назад.
– Пойдемте в мою артистическую комнату.
– Давайте встретимся где–нибудь вне здания Оперы.
– Нет, до тех пор, пока мы действительно не уедем. Если я не сдержу своего слова, это не принесет нам счастья. Ведь я обещала, что буду видеться с вами только здесь.
– Я рад, что он разрешил вам хотя бы это. Теперь я понимаю, – с горечью сказал Рауль, – что с вашей стороны было опрометчивостью позволить нам играть в помолвку.
– Но Эрик знает об этом, Рауль. Он сказал мне: «Я доверяю вам. Виконт Рауль де Шаньи влюблен в вас, и он скоро покинет страну. Но, прежде чем он уедет, я хочу, чтобы он стал таким же несчастным, как я».
– Объясните мне, пожалуйста, что это означает?
– Это вы должны объяснить мне. Разве люди несчастны, когда любят?
– Да, когда они любят и не уверены в том, что любимы.
– Вы имеете в виду Эрика?
– И Эрика, и самого себя, – ответил Рауль грустно. Они пришли наконец в артистическую комнату Кристины.
– Почему вы думаете, что здесь вы в большей безопасности, чем где–либо в этом здании? – спросил Рауль. – Если вы слышите голос Эрика через стены, он тоже может слышать нас.
– Нет, он дал мне слово, что не появится здесь больше, и я верю ему. Моя артистическая и моя спальня в доме у озера принадлежат исключительно мне, и он уважает мое уединение, когда я нахожусь там.
– Как вы покинули эту комнату и оказались в темном коридоре? Давайте восстановим, как это могло произойти.
– Это опасно, зеркало может опять захватить меня. И тогда, вместо того чтобы бежать с вами, я должна буду идти в конец потайного хода, ведущего к озеру, и позвать Эрика.
– И он услышит вас?
– Он услышит меня отовсюду. Он сам сказал мне это. Он гений. Не думайте, что он просто человек, находящий удовольствие в том, чтобы жить под землей. Он делает то, чего не может сделать другой, и знает вещи, которые неизвестны миру живущих.
– Будьте осторожны, или превратите его опять в призрак.
– Нет, он не призрак. Он человек неба и земли.
– Человек неба и земли! Как вы говорите о нем! Вы все еще не изменили своего решения уехать со мной?
– Нет, мы уедем завтра.
– Сказать вам, почему я хотел бы, чтобы мы уехали сегодня ночью?
– Скажите, Рауль.
– Потому что завтра вы не решитесь на этот шаг!
– Тогда вы должны будете заставить меня, вопреки моему желанию! Согласны?
– Да! Я буду здесь, в вашей артистической, завтра ночью, в полночь, – сказал Рауль, и его лицо помрачнело. – Что бы ни случилось, я сдержу свое обещание. Вы говорили, что после спектакля он должен уйти и ждать вас в своем доме?
– Да, он сказал, что мы встретимся там.
– И как же вы предполагаете попасть туда, если не знаете, как покинуть вашу артистическую комнату через зеркало?
– Я пойду прямо к озеру.
– Через все подвалы? Вниз по лестницам и по коридорам, где ходят рабочие? Как вы попадете туда незаметно? Каждый сможет проследить за Кристиной Доэ, и она придет к озеру с толпой людей.
Кристина достала из ящика большой ключ и показала его Раулю.
– Это ключ к подземному ходу на улицу Скриба.
– Понимаю. Ход ведет прямо к озеру. Дайте мне этот ключ.
– Никогда, – ответила она твердо. – Это будет предательством!
И вдруг Рауль увидел, как она изменилась. Смертельная бледность разлилась по ее лицу.
– Боже мой! – воскликнула она. – Эрик! Эрик! Пощадите меня!
– Тише! – приказал Рауль. – Вы же сами сказали, что он может услышать.
Но поведение Кристины становилось все более необъяснимым. Она сложила руки вместе и повторяла с безумным выражением: «О Боже мой! Боже мой!» – Что случилось? Прошу вас, скажите мне, – умолял виконт.
– Кольцо.
– Что вы имеете в виду? Возьмите себя в руки, Кристина!
– Золотое кольцо, которое он дал мне…
– А, так это Эрик дал вам это золотое кольцо!
– Вы знали это, Рауль! Но вы не знали, что, давая его мне, Эрик сказал: «Я освобождаю вас, но при условии, что это кольцо будет всегда на вашем пальце. Пока вы носите его, вы будете защищены от всех опасностей и Эрик будет вашим другом. Но если вы расстанетесь с ним, то пожалеете об этом, потому что Эрик возьмет реванш». О Рауль, кольцо исчезло. Это ужасно для нас обоих.
Они искали кольцо повсюду, но тщетно.
– Это, должно быть, случилось, когда я поцеловала вас на крыше под лирой Аполлона, – не могла успокоиться Кристина. – Кольцо, наверное, соскользнуло с пальца и упало на улицу. Как мы можем найти его теперь? С нами случится что–то ужасное! О, если бы мы только могли спастись!
– Давайте убежим сейчас же, – снова стал настаивать Рауль.
Кристина колебалась. Ему уже показалось, что она согласится. Но затем, видимо, страх пересилил и она сказала:
– Нет! Завтра!
Она в отчаянии поспешно вышла из комнаты, все еще потирая пальцы в надежде, что это поможет вернуть кольцо. Что же касается Рауля, то он отправился домой, озабоченный всем, что услышал.
– Если я не спасу ее от этого обмана, – сказал он громко в своей спальне, ложась в постель, – она погибла. Но я спасу ее!
Рауль погасил лампу и, лежа в темноте, почувствовал необходимость оскорблять Эрика. Он прокричал три раза:
«Обман! Обман! Обман!» Он приподнялся на одном локте, и холодный пот потек по его вискам. Два глаза, светящиеся, как горящие угли, появились в ногах кровати. Они угрожающе мерцали в темноте. Хотя Рауль не был пуглив, он задрожал. Протянув руку к столику у кровати, он нашел коробку спичек и зажег лампу. Глаза исчезли.
«Кристина сказала мне, – подумал Рауль в тревоге, – что его глаза видны только в темноте. Глаза исчезли, когда я зажег свет, но сам он, возможно, все еще здесь».
Молодой человек встал и тщательно обыскал комнату. Он, как ребенок, посмотрел даже под кровать. Затем, почувствовав себя смешным, громко сказал:
– Чему я должен верить? Где кончается реальность и начинается фантастика? Что она видела? Что она думала, что видела? И что видел я? Действительно ли я видел два светящихся глаза? Или они светились только в моем воображении? Теперь я не уверен ни в чем! Я бы не мог поклясться, что видел эти глаза.
Рауль лег опять в постель и погасил лампу.
И тут глаза появились вновь.
– Ox! – Рауль с трудом дышал. Он сел на кровати, неотрывно глядя на светящиеся точки. Потом, собрав все свое мужество, закричал:
– Это вы, Эрик? Человек, дух или призрак, это вы? – И подумал: «Если это Эрик, то он на балконе».
В ночной рубашке виконт подбежал к маленькому комоду и в темноте нащупал там пистолет, С пистолетом в руке он открыл застекленную дверь на балкон. Ночь была прохладной. Взглянув на пустой балкон, Рауль вернулся в комнату и закрыл дверь. Потом, дрожа, опять лег в постель и положил пистолет на столик в пределах досягаемости руки.
Глаза по–прежнему были здесь, в ногах кровати. А может быть, между кроватью и дверным стеклом или на балконе? Рауль хотел знать. Он хотел также знать, принадлежали ли эти глаза человеческому существу. Он хотел знать все…
Терпеливо, хладнокровно, не нарушая тишины ночи, он взял пистолет и направил его на две золотые звезды, которые все еще смотрели на него со странным, неподвижным сиянием. Он целился долго. Если эти звезды были глазами, и если над ними был лоб, и если он не будет таким неловким… Выстрел нарушил покой спящего дома. И пока люди спешили по коридорам, Рауль сидел в темноте, держа в руке пистолет, готовый выстрелить еще раз. Но две звезды исчезли.
Свет, люди, ужасно встревоженный граф Филипп.
– Что случилось, Рауль?
– Вероятно, мне это приснилось. Я выстрелил в две звезды, которые мешали мне спать.
– Ты в бреду! Ты болен! Пожалуйста, скажи мне, что произошло? – И Филипп взял пистолет.
– Нет, я не в бреду, – возразил Рауль. – И мы скоро узнаем…
Он встал, надел халат и башмаки, взял у слуги свечу, открыл застекленную дверь и вышел на балкон.
Филипп видел, что пуля прошла через стекло на высоте головы человека. Рауль со свечой склонился над полом балкона.
– О! – воскликнул он. – Кровь! Кровь-, здесь.., там. Еще кровь. Хорошо! Призрак, который истекает кровью, менее опасен! – добавил он с мрачной усмешкой.
– Рауль! Рауль! – Филипп встряхнул его, как будто пытался разбудить лунатика от его опасного сна.
– Я не сплю, мой дорогой брат, – запротестовал Рауль нетерпеливо. – Ты же видишь кровь, каждый может видеть это. Я думал, мне это снится, и выстрелил в две звезды. Это были глаза Эрика, и это его кровь! – сказал он с внезапной тревогой. – Но, может быть, я поступил неправильно, стреляя, и Кристина не простит мне этого. Этого могло не произойти, если бы я принял меры предосторожности и закрыл шторы балкона, прежде чем лег в постель.
– Рауль! Ты потерял рассудок? Проснись!
– Опять! Ты лучше бы помог мне разыскать Эрика. В конце концов, возможно же найти истекающее кровью привидение.
– Это правда, мсье, – сказал слуга Филиппа, – на балконе кровь.
Слуга принес лампу, и они смогли рассмотреть все при свете. След крови остался на перилах балкона, затем тянулся к водосточной трубе.
– Ты стрелял в кошку, мой мальчик, – улыбнулся Филипп.
– К сожалению, – сказал Рауль со смехом, – это вполне возможно. С Эриком никогда не знаешь наверняка. Был ли это Эрик? Была ли это кошка? Или привидение? Живая плоть или тень? Нет, нет, с Эриком никогда не знаешь!
Рауль продолжал в таком же духе, делая странные замечания, которые имели отношение к странным вещам, кажущимся и реальными, и сверхъестественными, о которых Кристина говорила ему; и эти замечания дали повод многим людям считать, что его рассудок расстроен. Даже Филипп был поколеблен, и позже мировой судья не испытал затруднений в вынесении заключения на основе доклада полицейского комиссара.
– Кто этот Эрик? – спросил Филипп, сжимая руку Рауля.
– Мой соперник! И если он еще не умер, я хотел бы, чтобы это произошло.
Рауль сделал жест, чтобы слуги удалились. Дверь спальни закрылась, оставив двух братьев наедине. Но, уходя, камердинер Филиппа услышал, как Рауль четко произнес: «Завтра ночью я намерен бежать с Кристиной Доэ».
Эти слова позже он повторил мсье Фору, мировому судье, но что сказали друг другу братья в ту ночь, так и осталось неизвестным. Слуги говорили, что это была не первая их ссора. Они слышали крики, и часто звучало имя певицы Кристины Доэ.
На следующее утро перед завтраком, который Филипп всегда съедал в кабинете, он пригласил брата присоединиться к нему. Рауль пришел мрачный и молчаливый. Сцена была короткой.
Филипп: Прочитай это.
Протянув Раулю газету «Эпок», он указал на сообщение в колонке слухов. Рауль, читая громко, в напыщенной манере: «Большая новость в аристократических кругах – помолвка мадемуазель Кристины Доэ, оперной певицы, с виконтом Раулем де Шаньи. Если верить закулисным слухам, граф Филипп де Шаньи поклялся, что впервые член его семьи не сдержит своего обещания. Поскольку любовь, особенно в Опере, всемогуща, можно только гадать, какие средства граф Филипп может употребить, чтобы помешать своему брату повести «новую Маргариту“ к алтарю. Оба брата, говорят, обожают друг друга, но граф сильно ошибается, если ожидает, что братская любовь победит любовь романтическую».
Филипп (печально): Видишь, Рауль, ты делаешь из нас посмешище. Эта девица полностью заморочила тебе голову своими сказками о привидениях.
(Это говорит о том, что Рауль пересказал историю Кристины своему брату.) Рауль: Прощай, Филипп.
Филипп: Ты принял решение? Ты уезжаешь сегодня ночью? – Никакого ответа. – Ты уезжаешь.., с ней? Но ты не сделаешь какой–нибудь глупости, не правда ли? – Опять никакого ответа. – Нет, не сделаешь! Я остановлю тебя.
Рауль: Прощай, Филипп.
Он уходит.
Эта сцена была описана мировому судье самим Филиппом, который больше не видел Рауля до того вечера в Онере, когда исчезла Кристина.
Рауль провел весь день в приготовлениях к бегству. Лошади, экипаж, кучер, провизия, багаж, необходимые деньги, маршрут (чтобы сбить призрак со следа, они не поедут поездом) – все это заняло его до девяти часов вечера.
В девять часов дорожная карета с занавесками, задернутыми на плотно закрытых окнах, присоединилась к очереди экипажей на стороне ротонды. Карета была запряжена двумя сильными лошадьми, управлял ею кучер, большая часть лица которого была скрыта длинным шарфом. Перед этой каретой было три других экипажа: двухместная карета, принадлежавшая, как было позже установлено, Карлотте, которая внезапно вернулась в Париж; карета Ла Сорелли и во главе очереди стоял экипаж графа Филиппа де Шаньи. Никто из кареты не вышел. Кучер оставался на своем месте, как, впрочем, и три других кучера.
Фигура в широком черном плаще и черной фетровой шляпе прошла по тротуару между ротондой и экипажами. Казалось, дорожная карета привлекла особое внимание этой странной личности. Человек приблизился к лошадям, затем к кучеру и удалился, не сказав ни слова.
Расследование установило, что этим человеком был виконт Рауль де Шаньи. Я, однако, не верю этому, поскольку Рауль в тот вечер был в цилиндре, как и в другие вечера, и этот цилиндр позже нашли. Думаю, что скорее всего это был призрак Оперы, который, как вскоре станет очевидным, знал обо всем.
В этот вечер давали «Фауста». Публика была чрезвычайно изысканной, аристократической. В те дни подписчики не одалживали и не сдавали в аренду свои ложи и не делили их с финансистами, бизнесменами или иностранцами. Это сейчас в ложе маркиза такого–то, которая до сих пор называется так, потому что у маркиза был контракт, отдававший ему ложу во владение, мы можем видеть торговца свининой, непринужденно сидящего там со своей семьей. И он имеет на это полное право, поскольку заплатил за ложу маркиза. В прошлом же такая практика была невозможна. Ложи в Опере были своего рода гостиными, где можно было встретить или увидеть членов высшего общества, которые любили музыку.
Эти люди, хотя и не обязательно часто общались, но знали каждого по имени и в лицо, и лицо графа де Шаньи было им всем знакомо.
Сообщение, опубликованное утром в колонке слухов «Эпок», очевидно, произвело должный эффект, потому что все глаза были устремлены к ложе, где граф Филипп сидел один, судя по всему, беззаботный и спокойный. Женщины в этом блестящем собрании были, кажется, сильно заинтригованы, и отсутствие брата графа вызывало бесконечный шепот за веерами.
Когда Кристина появилась на сцене, ей оказали довольно прохладный прием. Высший свет, видимо, не мог простить певице того, что она хотела выйти замуж за человека, стоящего на социальной лестнице намного выше ее самой. Кристина почувствовала эту враждебность и расстроилась.
Завсегдатаи Оперы, которые утверждали, что знают о любовной связи виконта, открыто улыбались при некоторых пассажах в партии Маргариты. И они, не скрываясь, повернулись к ложе Филиппа де Шаньи, когда Кристина запела:
Я хотела бы знать,
Кто он, обратившийся ко мне?
Благороден ли, он
Или хотя бы как его зовут?
Подперев подбородок рукой, Филипп, казалось, не замечал внимания, оказываемого ему залом. Его глаза были устремлены на сцену. Но смотрел ли он на нее? Его мысли витали где–то далеко.
Кристина быстро теряла уверенность, дрожала. Она шла навстречу катастрофе… Каролас Фонта думал, не больна ли она и сможет ли продержаться до конца акта. Публика помнила, что произошло на последнем представлении с Карлоттой: историческое кваканье, которое на время приостановило ее карьеру в Париже.
И как раз в это время в одну из лож вошла Карлотта. Это было сенсационное появление. Бедная Кристина посмотрела вверх на новую причину движения в зале и узнала свою соперницу. Ей показалось, что Карлотта насмешливо улыбается. Именно это спасло Кристину. Она забыла обо всем, думая только об одном: добиться нового триумфа.
С этого момента все изменилось. Кристина пыталась превзойти все, что сделала до этого, и преуспела. В последнем акте, когда она начала призывать ангелов подняться в небо, ее пение увлекло за собой трепещущую публику, казалось, ощутившую, что и у нее есть крылья.
При этом сверхчеловеческом зове в центре амфитеатра встал мужчина с лицом, обращенным к Кристине, как будто он покидал землю вместе с ней. Это был Рауль.
Ангел, благословенный небом…
И с простертыми руками, поднятой грудью, окутанная волосами, свободно падающими на ее оголенные плечи, Кристина издала божественный возглас:
Мой дух стремится к тебе на покой!
И в этот момент сцена неожиданно погрузилась в темноту. Это длилось одно мгновение, у зрителей едва хватило времени воскликнуть в удивлении. Но когда сцена опять осветилась, Кристины там не оказалось. Что стало с ней? Какое чудо произошло? Зрители обменивались недоуменными взглядами. Волнение быстро достигло своего пика как на сцене, так и в зале. Люди спешили из–за кулис к тому месту, где несколько секунд назад стояла певица.
Куда исчезла Кристина? Какое колдовство вырвало ее из рук Кароласа Фонты на глазах у восторженных зрителей? Оставалось только предположить, что ангел ответил на ее пылкую мольбу, забрав ее тело и душу на небо.
Рауль, все еще стоя в амфитеатре, горько рыдал. Граф Филипп поднялся с места в своей ложе. Люди смотрели на сцену, на графа и его брата, гадая, имеет ли это странное происшествие какую–то связь со слухами, о которых сообщила утренняя газета.
Рауль быстро оставил свое место, Филипп исчез из ложи, и пока занавес закрывали, публика поспешила к входу за кулисы. Зрители ждали объявления. Шум стоял неописуемый. Все говорили сразу, и у каждого было свое объяснение случившегося.
– Она упала в люк.
– Ее подняли на канатах на чердак. Бедная девушка стала, возможно, жертвой какого–то сценического эффекта, который новая администрация испытала впервые.
– Это было заранее запланированное похищение. Это подтверждает тот факт, что на сцене стало темно, когда она исчезла.
Наконец занавес медленно поднялся. Каролас Фонта взошел на подиум дирижера оркестра и печально объявил:
– Дамы и господа, случилось что–то невероятное и глубоко тревожное. Наша несравненная Кристина Доз исчезла, и никто не знает, каким образом!
Глава 15. Странное поведение английской булавки
Возбужденная толпа вторглась на сцену. Певцы, рабочие сцены, танцовщики, статисты, хористы, завсегдатаи – все они что–то спрашивали, кричали, толкались.
– Что случилось?
– Ее похитили!
– Это сделал виконт де Шаньи!
– Нет, это его брат!
– Ах, вот и Карлотта. Это ее козни.
– Нет, это был призрак!
Некоторые смеялись, особенно после того, как осмотр пола и люков исключил возможность несчастного случая.
В этой пестрой толпе трое мужчин о чем–то спорили низкими голосами, отчаянно жестикулируя: Габриэль, хормейстер, Мерсье, администратор, и Реми, секретарь. Они уединились в углу прохода между сценой и широким коридором, ведущим в комнату отдыха балерин, за скоплением какой–то бутафории.
– Я постучал, но они не ответили. Может быть, их нет в кабинете. Но этого никак нельзя узнать, потому что они взяли ключи.
Так говорил Реми и, несомненно, имел в виду двух директоров Оперы. Во время последнего антракта они приказали, чтобы их не беспокоили ни по какому поводу.
– Но исчезновение певицы со сцены случается не каждый день! – горячился Габриэль.
– Вы сообщили им об этом хотя бы через дверь? – спросил Мерсье секретаря.
– Я сейчас же пойду туда, – сказал Реми и убежал. Затем пришел режиссер.
– Месье Мерсье, пойдемте! Что вы оба делаете здесь? Вы нужны внизу, мсье.
– Я не собираюсь ничего слышать и тем более делать, пока не придет комиссар Мифруа! – заявил Мерсье. – Я послал за ним. Когда он будет здесь, мы посмотрим. – А я говорю, что вы немедленно должны пойти вниз к трубе органа.
– Нет, пока здесь не появится Мифруа.
– Сам я уже был там.
– Ну и что же вы видели?
– Я никого не видел. Понимаете? Никого!
– Но я ничего не могу поделать с этим, не правда ли?
– Конечно нет, – ответил режиссер, бешено ероша свои буйные волосы. – Но если кто–то в тот момент был у трубы органа, он, вероятно, сможет рассказать нам, каким образом вся сцена сразу погрузилась в темноту. Но мы нигде не можем найти Моклера, понимаете?
Моклер был шефом группы осветителей, который менял день и ночь на сцене Оперы.
– Не можете нигде найти Моклера? – повторил потрясенный Мерсье. – А его помощники?
– Ни Моклера, ни его помощников! Никого из группы осветителей, я вам говорю, – закричал режиссер. – Вы же понимаете: эта девушка не могла исчезнуть сама по себе! Все было кем–то спланировано, организовано, и мы должны узнать, кем. А администраторов нет… Я приказал, чтобы никто не ходил вниз, к контрольным щитам освещения, и поставил пожарного у трубы органа. Разве я сделал что–то неправильно?
– Нет–нет, вы совершенно правы. А теперь давайте подождем комиссара.
Режиссер ушел, недовольно пожимая плечами и что–то бормоча относительно «молокососов», которые спокойно слоняются по коридорам в то время как вся Опера «перевернута вверх дном».
Габриэля и Мерсье вряд ли можно было обвинить в спокойствии. Но они получили приказ, который парализовал их: директоров нельзя было беспокоить ни под каким предлогом. Реми пытался нарушить этот приказ, но безуспешно. И сейчас он вернулся после очередной попытки. На его лице было написано замешательство.
– Ну, вы говорили с ними? – спросил Мерсье.
– Мушармен в конце концов открыл дверь, – ответил Реми. – Когда он увидел меня, его глаза чуть не вылезли из орбит. Я думал, он меня ударит. Я не смог промолвить ни слова, и знаете, что он заорал: «У вас есть английская булавка?» – «Нет», – ответил я. «Тогда оставьте меня в покое!» – опять закричал он. Я пытался ему объяснить, что случилось на сцене, но он только повторял: «Английскую булавку! Достаньте мне английскую булавку, сейчас же!» Рассыльный, который услышал это, – он смеялся во всю мощь своих легких, – прибежал с английской булавкой, и, получив ее, Мушармен захлопнул дверь перед моим носом. Вот и все!
– Почему вы не сказали ему о Кристине Доэ…
– Хотел бы я видеть, как вы бы это сделали! У него шла пена изо рта. Он ни о чем не думал, кроме как о булавке. Было такое впечатление, что если бы ему не дали ее сразу, он умер бы от апоплексического удара. Все это противоестественно. Наши директора сошли с ума. – И Реми, недовольный, добавил: – Так продолжаться дальше не может! Я не привык, чтобы со мной обращались подобным образом.
Вдруг Габриэль прошептал:
– Это еще один трюк призрака Оперы! Реми пренебрежительно засмеялся.
Мерсье вздохнул и, казалось, хотел что–то сказать, но, увидев, что Габриэль подает ему знаки, чтобы он молчал, промолчал. Он чувствовал, что вся ответственность ложится на него, пока Ришар и Мушармен все еще не появились. В конце концов Мерсье не смог больше сдерживать себя.
– Я сам пойду за ними, – решил он.
Габриэль, ставший вдруг серьезным, остановил его:
– Подумайте, что вы делаете, Мерсье! Может быть, они остаются в кабинете, потому что это необходимо! Неизвестно, что на уме у призрака!
Но Мерсье покачал головой:
– Я все равно пойду. Если бы меня послушали, полиции давно уже было бы все известно. – И он ушел.
– Что он имеет в виду? – удивленно спросил Реми. – О чем это нужно было рассказать полиции? Вы не отвечаете, Габриэль, значит, вы тоже с ним заодно. Вам лучше рассказать мне обо всем, если не хотите, чтобы я объявил, что вы все посходили с ума! Да, с ума!
Габриэль недоуменно взглянул на Реми, притворившись, что озадачен его непристойным возмущением.
– Сказать о чем? Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Во время антракта сегодня, здесь, – продолжал Реми раздраженно, – Ришар и Мушармен вели себя как помешанные!
– Я не заметил, – с досадой отозвался Габриэль.
– Тогда вы единственный, кто не заметил этого? Вы думаете, я их не видел? И что мсье Парабис, управляющий «Кредит Сентраль», ничего не видел? И что у посла де ла Бордери глаза были закрыты?
– А что случилось с нашими директорами? – просто г душно спросил Габриэль.
– Что случилось с ними? Вы лучше чем кто–либо другой знаете, что они сделали! Вы и Мерсье присутствовали там! Вы были единственными, кто не смеялся!
– Я не понимаю. – С бесстрастным лицом Габриэль поднял руки и опустил их – жест, который, очевидно, должен был дать понять, что он не заинтересован в этом деле.
Реми продолжал:
– Что это за новая мания у них? Теперь они не позволяют, чтобы кто–нибудь близко подходил к ним, – Что? Они не позволяют приближаться к ним?
– Да, они не позволяют никому ни приближаться, ни прикасаться к ним.
– В самом деле? Вы заметили, что они не позволяют никому прикасаться к ним? Это, несомненно, странно!
– Я рад, что вы признаете это. Пора бы. Они ходят задом!
– Задом? Вы заметили, что наши импресарио ходят задом наперед? Я думал, только раки передвигаются таким образом.
– Не шутите, Габриэль!
– Я не шучу, – запротестовал Габриэль, глядя серьезно, как судья.
– Вы их близкий друг, Габриэль, может быть, вы сможете объяснить это мне: во время антракта после сцены в саду, когда я подошел к Ришару, чтобы пожать ему руку, Мушармен быстро прошептал мне: «Уходите! Уходите! Что бы то ни было, не прикасайтесь к нему!» Они, что же, думают, у меня чума?
– Невероятно!
– И немного позже, когда посол де ла Бордери тоже подошел к Ришару, вы, вероятно, видели, как Мушармен встал между ними и громко сказал: «Пожалуйста, мсье, не прикасайтесь к мсье Ришару!» – Поразительно! И что же сделал Ришар?
– Что он сделал? Вы же сами видели! Он обернулся, поклонился, хотя перед ним никого не было, и пошел задом наперед!
– Задом наперед?
– И Мушармен тоже обернулся и тоже пошел задом! И они оба попятились к лестнице таким образом. Если они не сумасшедшие, то скажите мне тогда, что все это значит?
– Может быть, они репетируют балетное па, предположил Габриэль без особой убежденности.
Реми, возмущенный столь глупой шуткой в такой серьезный момент, нахмурился, сжал губы и склонился к уху Габриэля:
– Не пытайтесь острить, Габриэль. Здесь происходят вещи, за которые вы и Мерсье тоже несете ответственность.
– Какие вещи?
– Кристина Доэ не единственная, кто исчез сегодня вечером.
– В самом деле?
– Да, это так. Можете вы сказать мне, почему, когда мадам Жири зашла в комнату отдыха некоторое время назад, Мерсье взял ее под руку и поспешно увел?
– Я этого не заметил, – сказал Габриэль.
– Вы заметили это так хорошо, что последовали за Мерсье и мадам Жири в кабинет Мерсье. И в»тех пор никто не видел мадам Жири.
– Вы думаете, мы ее съели?
– Нет, но вы заперли ее в кабинете. И знаете, что слышат люди, проходя мимо его дверей. Они слышат крики:
«Негодяи! Негодяи!» В этот момент к ним подошел запыхавшийся Мерсье.
– Теперь все еще хуже, чем когда бы то ни было, – произнес он угрюмо. – Я стал кричать им: «Это очень серьезно! Откройте дверь! Это я, Мерсье!» Я услышал шаги, потом дверь открылась, и я увидел Мушармена. Он был очень бледен. «Чего вы хотите?» – спросил он. Я сказал:
«Кристина Доэ похищена!» И знаете, что он ответил мне:
«Тем лучше для нее!» Затем он положил мне в руку вот это и закрыл дверь.
Мерсье разжал ладонь. Реми и Габриэль посмотрели на то, что он держал.
– Английская булавка! – вскричал Реми.
– Странно! Странно! – пробормотал Габриэль, который не мог сдержать дрожь.
Вдруг голос заставил всех троих повернуть головы.
– Извините меня, мсье, может быть, вы скажете мне, где Кристина Доэ?
Несмотря на серьезность ситуации, этот вопрос, вероятно, заставил бы их засмеяться, если бы они не увидели молодого человека со скорбным лицом, способным вызвать только жалость. Это был виконт Рауль де Шаньи.
