Текст книги "Лингво. Языковой пейзаж Европы"
Автор книги: Гастон Доррен
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
44
Не смешно
Гагаузский
Признайтесь: слово гагаузский трудно воспринимать всерьез. То ли оно с гусями связано, то ли что-то про леди Гагу, в общем, можно придумать кучу всего, но в голову не придет, что это название языка. Может быть, тут вопрос в привычке? Слова финский и чешский тоже казались бы нам забавными, напоминая о бандитских ножиках и детской спортивной обуви, если бы мы не слышали их достаточно регулярно? И наоборот, мы быстро привыкли бы к языкам с названиями гагаузский, белуджский и мазандеранский, если бы регулярно бывали в Гагаузии, Белуджистане и Мазандеране?
Может, и так. Но самим гагаузам это название тоже не всегда нравилось. В прошлом они называли себя греками (хотя по-гречески не говорят) или болгарами-христианами (что довольно странно, потому что никак не выделяет их среди других болгар, – они же все христиане, да и по-болгарски гагаузы не говорят). Когда в XIX в. настоящие болгары назвали их гагаузами, они поначалу оскорбились. Но, добившись в 1994 г. собственной автономии в составе румыноговорящей Молдовы, назвали эту автономию Гагаузией – обидный оттенок, видно, уже пропал.
Выпуск марок поставлен в Гагаузии на промышленную основу. Пристрастия гагаузов разнообразны и могут показаться странноватыми.
На этой новообразованной территории (чуть больше Лондона с предместьями) преобладают гагаузы. Здесь около 150 000 человек говорит на гагаузском языке, который сильно напоминает турецкий. Сходство настолько сильное, что носители нормативного турецкого практически понимают гагаузскую речь, если не учитывать периодически мелькающие то там, то тут болгарские и русские заимствования. Но подобно тому, как немцам кажется смешным нидерландский, а нидерландцы, в свою очередь, хихикают над африкаанс, так и туркам иной раз трудно не смеяться над гагаузским.
Смех у них вызывают грамматические несуразицы, которые гагаузский позаимствовал у двух славянских языков – болгарского и русского. Прежде всего порядок слов: в гагаузском прямое дополнение стоит после глагола: ребенок ест (глагол) мороженое (прямое дополнение). Туркам это кажется безумно смешным, ведь ясно же, что всякий разумный человек скажет: ребенок мороженое ест. Другое забавное славянское заимствование – это гагаузская привычка различать мужчин и женщин. Почему король – это padişah, а королева – padişahka? Почему колдунью (büücuykä) называют одним словом, а колдуна (büücü) – другим? Курьезное извращение, по мнению турок. Одного слова за глаза хватает.
Нам-то как раз то, что веселит турок, кажется естественным. Для нас гагаузский не смешнее английского, если, конечно, отвлечься от названия. Ну и от марок, пожалуй.
Английский не заимствовал из гагаузского ни одного слова, и, по-моему, ничего не потерял.
45
Смерть языка
Далматинский
Языки редко погибают с грохотом (чаще – со стонами), но именно так и произошло 10 июня 1898 г., когда в ходе дорожных работ на адриатическом острове Крк взорвалась мина. Несчастный случай унес две жизни: погиб некий Туоне Удайна, а вместе с ним скончался и далматинский язык – больше на этом языке было некому говорить.
Если Удайну смерть настигла внезапно, то смерть далматинского ожидалась уже давно. Этот потомок латыни обитал в районе восточного побережья Адриатического моря и был маргинальным почти что с самого начала – ведь большую часть Балкан уже к VI в. захватили славяне. Далматинскому удалось удержаться на горстке островов возле Истрии и в нескольких городах южнее полуострова – самый крупный из них был Дубровник (или, по-далматински, Рагуза). Даже в период наивысшего расцвета языка на нем, скорее всего, говорило не более 50 000 человек. Тексты на нем едва ли сохранились, потому что вряд ли были написаны. В Дубровнике язык исчез в XVI в. А к XIX в. он обитал всего лишь на одном острове: Крк (по-хорватски) или Викла (по-далматински). И то как язык меньшинства.
Только связи с Венецией позволили романскому малышу так долго противостоять натиску окружавшего его славянского большинства. Венеция не одну сотню лет была столицей обширной морской империи, охватывавшей большую часть Восточной Адриатики, и постоянное общение с венецианцами, должно быть, сыграло свою роль в сохранении романского языка на Далматинском побережье. Рагуза вышла из-под власти Венеции в 1358 г., а связь Крка с Венецией продолжалась намного дольше – поэтому тут и уцелел далматинский. Однако 18 апреля 1797 г. Венеция перестала быть независимой республикой, и с этого момента дни далматинского были сочтены. И насчиталось их 36 942 штуки.
Лишь в 1897 г. кто-то наконец додумался, что этот практически незадокументированный язык стоит сохранить на память потомкам. В тот год итальянский лингвист Маттео Бартоли начал опрашивать Туоне Удайну. Оба они не очень-то подходили для такой работы. Для Удайны далматинский не был родным, да и в последние двадцать лет – после смерти родителей – у него совсем не было практики. К тому же его произношение оставляло желать лучшего: Удайне было далеко за шестьдесят и у него не осталось ни одного зуба. Что касается Бартоли, то он усердно занимался романскими языками, но и у него были свои недостатки. По словам гораздо более выдающегося лингвиста Джакомо Девото, «ему был чужд интерес к фонологии, синтаксису, стилистике, грамматике и общему описанию системы».
Не стоит, впрочем, думать, что, если бы более дотошный лингвист смог подольше пообщаться с далматиноговорящим обладателем полного комплекта зубов, у нас было бы полное и надежное описание далматинского. Когда на языке говорит всего один человек – язык уже мертв. Язык живет разговорами, поэтому в одиночку сохранить ему жизнь невозможно – одному человеку под силу разве что вспомнить все, что вспомнится.
Незадачливый Туоне Удайна, последний далматиноговорящий в мире
«Смерть последнего носителя» звучит очень драматично (выигрышная тема для СМИ!), но языки умирают постоянно. Подсчитано, что примерно у пятисот языков осталось меньше чем по сто носителей, а примерно пятьдесят языков знают по одному человеку. В 2013 г. в Латвии умер последний человек, для которого родным был ливский. В 2012-м в Шотландии скончался последний носитель кромартского языка. А вот чуть менее мрачная вариация на ту же тему: сообщается, что в 2011 г. два последних носителя языка ауапанеко в Мексике перестали разговаривать друг с другом. Тоже грустная история. Но в рассказе о далматинском драматизма больше.
46
Корнуолльские раскольники
Корнский
Жив ли корнский? В значительной степени это вопрос веры. До недавнего времени неверующие могли апеллировать к атласу языков ЮНЕСКО, где корнский числился покойным. И в этом не было ничего удивительного, если учесть, что женщина, которую принято считать Последним Истинным Носителем, – некая Долли Пентрит, торговка рыбой из Маусхоула, – умерла в 1777 г. Правда, скончавшийся в 1891 г. в возрасте 79 лет Джон Дэйви знал некоторые корнские слова и выражения, которые слышал в детстве от отца, но неясно, говорил ли он когда-нибудь на этом языке. Горстка людей с некоторыми познаниями в корнском даже пережила Джона Дэйви, но опять-таки они по-настоящему на этом языке не говорили. Похоже, что Долли Пентрит действительно была его последним носителем.
Однако истинные верующие не считают смерть концом всего, поэтому начиная с XIX в. предпринимались многочисленные попытки воскресить язык. В наше время благодаря Интернету воскресение стало, как никогда, реальным, даже если проповедовать приходится не на локальном, а на глобальном языке: практически все материалы портала www.magakernow.org.uk, который славит корнский как родной язык региона, написаны на английском.
На мели, но в ожидании прилива. Обратите внимание на корнуолльский флаг.
High Tide: David Merrett/flickr.
Хотя для жителей Корнуолла первым языком продолжает оставаться английский, родной язык чувствует себя сейчас намного лучше, чем прежде. С начала XX в. тысячи людей научились говорить на корнском, так что сейчас несколько сот жителей используют его в повседневной жизни. Воскресить удалось и некоторые другие языки, такие как мэнский (см. следующую главу), но у корнского есть одна особенность: его воскресители никак не могут договориться о том, что именно нужно воскрешать.
Если первый влиятельный возрожденец, Генри Дженнер, вполне логично положил в основу своего написанного в 1904 г. учебника тот язык, на котором говорили и писали в последнее столетие жизни корнского, то его ученик Роберт Мортон Нэнс занял более радикальную позицию. Поскольку лучшая пора литературного корнского пришлась на Средние века, убеждал он, давайте воскрешать язык того времени. При этом его версия отличалась от варианта Дженнера не только орфографией: Нэнс возродил множество старых слов, которые не поняла бы Долли Пентрит и ее современники. Создание Нэнса получило название Единый корнский (Kernewek Unys) и до 1980-х считалось стандартом.
В конце XX в. возникло еще несколько конфессий, славивших Общий корнский (Kernewek Kemmyn), Пересмотренный единый корнский (Kernowek Unys Amendys) и Современный или Возрожденный поздний корнский (Kernuack Nowedga или Kernuack Dewethas). Создатели каждого канона стремились упорядочить правописание, но шли при этом разными путями. Кроме того, сектанты не могли договориться, какую модель лучше брать за основу: должны ли словарь, грамматика и произношение корнского отражать Средние века, XVI или XVIII век?
Едины они были в одном: раскол неприемлем. Объединение всех деноминаций стало особенно важным в 2002 г., когда британское правительство в рамках Европейской хартии региональных языков и языков меньшинств официально признало корнский, без указания конфессии. Последователи разных вероучений начали переговоры об унификации и в 2008 г. объявили о достижении компромисса, названного Стандартной письменной формой. Официальный перевод этого названия на корнский – Furv Skrifys Savonek, но сторонники Пересмотренного единого корнского предпочитают иной вариант: Form Screfys Standard. Унификация не такой простой процесс.
Инакомыслие не было истреблено полностью, но отныне всякий, кто хочет выучить корнский, следует Стандартной письменной форме (СПФ). В области произношения СПФ занимает промежуточное положение между существующими стандартами. Это может быть разумно, но в результате произношение современного корнского отличается от всех существовавших ранее версий. Компромиссное решение было принято и в отношении лексики: в словаре СПФ есть много синонимов, часть из которых предложена «медиевистами», а часть – «модернистами» (теми, кто предпочитает корнский XVIII в.). Иногда синонимы возникают просто из-за сдвига в произношении, случившегося после Средних веков. Например, старое слово penn (голова, конец, верхушка) модернистами произносится как pedn. В других случаях разница более существенна: например, медиевисты называют университет pennskol, а модернисты говорят universita – именно так, как могла бы сказать Долли Пентрит. В отношении современных понятий тоже возникают разногласия: одни предлагают создавать новые термины на чистокровном корнском – например plasen arhansek (серебряный диск), а другие предпочитают заимствования, такие как cidi, или CD. Иногда жизнь побеждает теорию, и английский навязывает себя независимо от словарей: несмотря на наличие для обозначения картофеля фри двух корнских слов: asklos и более современного – skobmow, некоторые носители корнского не моргнув глазом закажут chips.
Помогла ли СПФ укреплению веры? Похоже, что да. ЮНЕСКО, например, уверовала в воскрешение корнского и исправила свой атлас: теперь корнский указан в нем как язык, который находится на грани исчезновения. А в марте 2014 г. основная организация по корнскому языку получила правительственную субсидию в размере 120 тысяч фунтов. Компромисс 2008 г. неплохо окупился.
47
Отшатнувшись от пропасти
Мэнский
Остров Мэн расположен посередине Ирландского моря в пределах видимости из Англии, Шотландии, Ирландии, а в хорошую погоду – и Уэльса. Поэтому неудивительно, что еще двести лет назад местные жители говорили на мэнском гэльском, кельтском языке, родственном ирландскому и шотландскому гэльскому. Мэнский умудрился уцелеть, когда в конце первого тысячелетия на острове обосновались викинги. А вот с британцами дело вышло хуже. В 1640-е войска графа Дерби (тогдашнего правителя острова Мэн) вступили в борьбу с ополчением Вильяма Кристиана (по-мэнски Illiam Dhone) – так начался затяжной конфликт между английским правящим классом и носителями мэнского. Затем на сцену вышел туризм. В XIX в. толпы британских отдыхающих смогли обеспечить обнищавшему острову долгожданный приток капиталов, но они же ускорили угасание мэнского: ведь привечать клиентов нужно было на английском.
Вскоре мэнский перестали считать настоящим языком (çhengey firrinagh), приемлемым для общения (cha nel eh feeu loayrt). Общий приговор был: на нем не заработаешь ни пенни – cha jean oo rieau cosney ping assjee. Три поколения назад школьников ставили в угол за разговоры на мэнском в классе. К началу 1950-х примерно из 70 000 жителей острова только двое были носителями мэнского и обоим было за семьдесят. Еще 58 знатоков мэнского выучили его уже взрослыми. В 1974-м после смерти Нэда Маддрелла (Ned Beg Hom Ruy) мэнский потерял своего последнего носителя, хотя и для Нэда мэнский был не совсем родным – он начал учить этот язык в три года.
Местный диалект английского, конечно, сохранял некоторые кельтские особенности, да и до сих пор сохраняет. Например, нельзя провести на острове и часа, чтобы не услышать слова yessir, которое обычно вставляют в конце предложения в качестве легкого подтверждения, типа: That’s a nice dog you’ve got there, yessir (у вас классная собака, ей-богу). Слово выглядит и звучит как yes, sir (да, сэр), но, скорее всего, это английская версия мэнского слова uss (эквивалента французского toi), означающего ты. Или еще тут говорят there is good English at François (Франсуа хорошо говорит по-французски) и, что они have fallen their keys to the ground (уронили ключи на землю), потому что так принято говорить по-мэнски. Похоже, однако, что ассимиляция мэнского языка завершилась в середине 1970-х.
Но теперь, благодаря усилиям отдельных лиц и организаций, язык отступил от края пропасти. В 2001 г. Bunscoill Ghaelgagh (гэльская начальная школа) открыла двери для всех семерых своих учеников. Сейчас в ней учится семьдесят, и она крепнет день ото дня. Школа объявлена зоной мэнского, и родителям, чтобы не отставать от детей, тоже приходится осваивать мэнский. Как жалуется одна из мам: «Сын не принимает меня всерьез, если я выговариваю ему по-английски».
Мэнский флаг – древний символ, используемый и на Сицилии
Некоторые родители боятся, что их дети «отстанут на старте», изучая нишевый язык, грамматика которого мало похожа на грамматики других европейских языков. Однако по свидетельству учителей, работающих с учениками как из гэльской, так и из обычных школ острова, ученики гэльской быстрее, чем их сверстники, осваивают французский. И не только французский – похоже, им и другие предметы даются легче.
Тем временем взрослые жители Мэна восстанавливают связь со своим культурным наследием на занятиях, где упор делается не на учебники и словари, а на освоение устной речи путем подражания – ведь взрослые могут упасть духом, увидев, что мэнский устроен совсем не так, как английский. Начинающему не осилить мэнское произношение, если он будет отталкиваться от написания слов – орфография мэнского так же непостижима, как и орфография родственных ему шотландского и ирландского гэльского, хотя и совершенно иная.
Еще больше пугает грамматика. И речь не только о сводящей с ума привычке кельтских языков без всякой видимой причины менять первую букву слова, которая совершенно обескураживает новичков. Англоязычным трудно привыкнуть и к гойдельскому порядку слов: глагол-субъект-объект. Их ставит в тупик и отсутствие глагола to have (иметь): в мэнском нельзя иметь вещи – они у вас просто есть. Не вы имеете машину, а она у вас есть; если вы хорошо говорите по-мэнски, то этот язык у вас есть. А если вам надо что-то сделать, то вы скажете ta orrym jannoo (у меня необходимость сделать).
А еще в мэнском нет ни да, ни нет. Ответ на вопрос должен включать соответствующий глагол в нужном времени. Вы продали свой дом? – Я продал и так далее. Если вам задали уж очень заковыристый вопрос, то можно вывернуться, ответив shen eh (так оно и есть), но если оно вовсе не так, то вы в тупике, потому что у shen eh нет нормального отрицания.
Благодаря гэльской школе и курсам для взрослых мэнский – всем смертям назло – неплохо себя чувствует с помощью системы поддержки жизнедеятельности. Хотя на мэнском языке бегло говорят не более двухсот местных жителей, на нем ежегодно печатается несколько новых книг – от детективов до переводов детской классики. Есть даже ежемесячные соревнования по игре в «Эрудит». Конечно, игрокам требуется куча букв y и h и прорва гласных. Иначе как бы они составляли слова типа treechoshagh (тренога), çhengoaylleeaght (лингвистика) или neuymmyd (злоупотребление)? И никого не волнует, если слово не уместилось на игральном поле, – можно использовать хоть весь стол. Scummey shen – не обращайте внимания.
Часть 8
Созидатели и энтузиасты
Лингвисты, оставившие след
Язык, как правило, – продукт коллективных усилий, если не считать искусственные языки, такие как эсперанто. Однако и некоторые естественные языки весьма обязаны отдельным людям, которые установили стандарт либо произношения (словацкий и германские языки), либо правописания (македонский и турецкий). А некоторые старые версии языков и диалектов были бы забыты, если бы не вмешательство увлеченных лингвистов (албанский).
48
Ĺudovít Štúr – герой-лингвист
Словацкий
Современные лингвисты редко высовываются за пределы академической науки. Их публичные выступления обычно сводятся к защите собственных теорий или фондов на научные исследования. Говорить о насущных проблемах своего времени они не стремятся. А если кто-то и заговаривает, то чаще всего оказывается Ноамом Хомским.
Но так было не всегда. Многие лингвисты XIX в. имели радикальные националистические взгляды и тягу к общественной деятельности, особенно в той полосе Европы, которая протянулась от Финляндии до Греции. И самым активным националистом такого рода был, безусловно, Ĺudovít Štúr.
Вам знакомо это имя? Конечно нет. За пределами своего региона он совершенно неизвестен. Да и перенасыщенное диакритикой имя только усугубляет дело, хотя произнести его вовсе не так трудно, как можно подумать: Людовит Штур – вот так примерно.
Неизвестного большинству европейцев Штура на его родине, в Словакии, знают все. Многие его соотечественники могут наизусть декламировать его стихи. (Общественные деятели прошлого зачастую писали стихи, не имея возможности выступить по телевидению, как это делают нынешние.) Дом, в котором он родился, теперь музей[7]7
У него общий музей с Александром Дубчеком – ведущим политиком «пражской весны». Оказалось, что оба они родились в доме постройки XVIII в. в местечке Угровец; один в 1815-м, другой – в 1921-м.
[Закрыть], как и тот дом, в котором он умер. По всей стране ему установлены памятники. В течение короткого периода, когда у Словакии была собственная валюта (в конце XX – начале XXI в.), на купюре в 500 крон был размещен его портрет. И его не просто наградили орденом – в его честь орден учредили.
Штуру наконец-то отдано должное – банкнотой в 500 крон.
Great Dictator: Wikipedia.
Но сам он, должно быть, считал, что его жизнь не удалась. В полном событий и надежд 1848 г. его страстная мечта – получение словаками автономии и утверждение словацкого государственным языком – была, как никогда, близка к осуществлению. Но вскоре надежды были вдребезги разбиты: Словакия осталась в составе Венгрии, а словацкий язык не получил официального признания. Упорная деятельность Штура в качестве члена парламента, политического деятеля и даже сторонника вооруженного сопротивления не привела к успеху.
Затем рок стал преследовать его семью. Сначала умер его брат Карол, оставив семерых детей, – Людовит взял их на свое попечение. После этого в течение двух лет умерли его отец, мать и ближайшая подруга. Следующим, через два с половиной года, в возрасте сорока лет умер сам Штур. В его смерти не было ничего героического: во время охоты он споткнулся и нечаянно выстрелил. Пуля попала в ногу, и через несколько недель, 12 января 1856 г., он умер.
В честь чего тогда все эти памятники, музеи и банкноты? Главным образом из-за его основного достижения – создания единого словацкого языка. Вернувшись из Германии, где он прошел курс лингвистики, Штур начал разработку нового словацкого стандарта, взяв за основу центрально-словацкие диалекты. До этого у словаков было два литературных языка: католический, основанный на западных диалектах, и протестантский – несколько «ословаченная» версия чешского. Новый стандарт явился результатом коллективных усилий целой группы писателей и лингвистов, но Штур еще со школьных времен неизменно становился лидером любой группы, к которой присоединялся. Поэтому Nauka reči Slovenskej (Наука словацкого языка) – прескриптивная грамматика и орфография словацкого языка – была опубликована в 1846 г. под его именем. А тем временем он и его соратники использовали новый язык в националистических поэмах, газетах и книгах. В дальнейшем орфография была модифицирована – не всегда в лучшую сторону – но тем не менее сегодняшний письменный словацкий в значительной степени следует «Науке». Вот почему словаки так восторженно относятся к Штуру: ведь это он создал словацкий язык, а словацкий язык создал Словакию, хотя последнее произошло намного позже.
