Текст книги "Фабрика офицеров"

Автор книги: Ганс Кирст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

Майор Фрей вдруг побледнел и сразу же сник, так как до него дошел смысл того, что здесь разыгрывалось, да и его утренний разговор с генералом красноречиво свидетельствовал об опасностях, которые из него вытекали. И он не на шутку начал опасаться за свое положение.

Однако еще далеко не закончив окончательный разгром, генерал своим деловым, холодным тоном, каким он обычно привык отдавать распоряжения, проговорил:

– Господин капитан Федерс и господин обер-лейтенант Крафт свободны от продолжающейся игры.

– Вы вполне могли бы и не ходить со мной, Крафт, – сказал капитан Федерс, обращаясь к обер-лейтенанту, когда оба офицера вышли в коридор. – То, что я намерен сделаться вполне могу сделать один. – А заметив, что Крафт покачал головой, мрачно добавил: – Только не пытайтесь помешать мне сделать намеченное!

Они сели в машину и поехали по заледенелым улочкам, особенно осторожничая на крутых поворотах. Фары машины были замаскированы, и их свет пробивался лишь в узкие щелочки. Было видно, что шел снег, а улицы были такими пустынными, будто городок этот представлял собой театр военных действий, только по ту сторону бойни, откуда к линии фронта беспрерывно шли эшелоны со смертоносными грузами.

Капитан Федерс вел машину, обер-лейтенант сидел рядом. Настоящего водителя машины Федерс оставил в казарме, как полноправный командир роты он имел на это право. Мотор натужно ревел, увлекая машину вперед по дороге.

– Бригадный генерал медицинской службы, которого мы сейчас увидим, – объяснял Федерс, – самая настоящая свинья, не имеющая ни малейшего представления об этике. Он намерен всех бедняг, которые сейчас находятся на той вилле, попросту говоря угробить.

– Дайте газ, Федерс!

– Большего из этой колымаги уже не выжмешь. Однако мы и так не опоздаем, и все благодаря вашей интервенции против генерала. Дело в том, что я зарезервировал местечко для бригадного генерала в одной гостинице, где он сможет поесть печенки, кровяной колбасы и отдохнуть. А я ему сейчас такой десерт преподнесу, что он у него в горле застрянет.

– А что, если он на самом деле окажется человеком с принципами и никого не собирается сживать со света, тогда что?

– Тогда, Крафт, я брошусь ему на грудь и выплачусь на ней.

Вскоре они свернули с главной улицы на боковую, приближаясь к вилле Розенхюгель. Запретная зона оказалась неоцепленной, ворота раскрыты настежь, шлагбаум поднят, ну а уж таблички с надписью «Скорость 10 км» для них и вовсе как бы не существовало. Они подъехали к главному входу, у которого уже стояла машина марки «мерседес», принадлежащая бригадному генералу медицинской службы, на переднем сиденье которой преспокойно спал водитель. Судя по его виду, нетрудно было догадаться, что и он, видимо, плотно поужинал, и притом с возлияниями.

Быстро выйдя из машины, Федерс и Крафт направились к парадному, где под фонарем уже стоял майор медицинской службы Крюгер. От скупого света фонаря, падавшего на его лицо, он казался старше и выше обычного.

– Добро пожаловать, господин обер-лейтенант Крафт, – поздоровался он, протягивая ему руку.

– Ну? – спросил Федерс.

– Девятнадцать, – ответил Крюгер.

– Ах эта свинья! – бросил Федерс, направляясь внутрь здания. Пройдя несколько шагов, он остановился и, обращаясь к майору Крюгеру, сказал: – Ты, Гейнц, выходишь из игры, иди к своим больным, которым ты нужен, а уж остальное предоставь нам. Крафт, пошли со мной.

Оставив Крюгера, который еще ниже опустил голову, на месте, они, миновав безлюдную ординаторскую, вошли в кабинет майора медицинской службы, в котором как раз и находился тот человек, которого они разыскивали, – бригадный генерал медицинской службы. Это был небольшой господин с розовым, круглым, кажущимся добродушным лицом и голубыми глазами. Руки он скрестил на груди, как это обычно любят делать задиры мальчишки. Сначала он с довольным видом осмотрел бумаги, лежавшие перед ним, а уж только после этого взглянул на вошедших.

– А-а, это опять вы, мой дорогой! – воскликнул генерал-медик, обращаясь к Федерсу. – А я уж думал, что вы уехали, даже не попрощавшись со мной, особенно после того, как мы с вами так великолепно поговорили. А ужин, который вы для меня заказали, за что я вам очень благодарен, был просто великолепен. Ну а уж вино, мой дорогой, тысяча девятьсот тридцать третьего года не вино, а настоящая поэма. Что с вами? Вы себя неважно чувствуете?

– Вы уже закончили свою работу здесь? – спросил Федерс, подходя к генералу ближе. Он забыл представить Крафта, и тот стоял, притворив за собой дверь и прислонившись к косяку, будто намереваясь никого не выпускать отсюда.

– Разумеется, – начал генерал-медик несколько расстроенным, но отнюдь не обеспокоенным тоном, – самую тяжелую и ответственную работу, которую не могу никому передоверить, я действительно закончил. И закончил с результатом, который можно было предвидеть заранее. Правда, далось мне это нелегко, но здесь речь шла о моем профессиональном долге. Вы, конечно, знаете – это требование часа, так сказать, требование нашего этического самосознания.

– Выходит, вы намерены лишить девятнадцать человек жизни, и только потому, что это якобы является вашей обязанностью?

– Позвольте! – произнес генерал голосом, в котором уже слышались нотки некоторого беспокойства. – Так просто этого не объяснишь. Здесь, господин капитан, действуют несколько факторов, которые мне вам, как дилетанту, будет очень трудно объяснить, так как вы все равно не поймете.

– Однако, несмотря на это, вы все же попытайтесь объяснить.

– Я не понимаю, какой в этом смысл, – проговорил генерал-медик, и его розовощекое лицо покрылось красными пятнами. – Как врач, я, разумеется, обязан заботиться о жизни и здоровье людей, это так. Но помимо этого я еще обязан избавлять людей от страданий. А бывают такие страдания, избавлением от которых может быть только смерть. Кроме всего прочего я еще и солдат…

– И, по-видимому, член нацистской партии.

– Я знаю, что такое смерть-избавление, – нервно продолжал генерал-медик. – В ней не отказывают даже лошади. А вы подумайте о требованиях нашего времени! И разве не добро избавить страдающих от мучений? Вы лучше подумайте о том, что госпитали наши переполнены, врачей у нас катастрофически не хватает, это в равной мере относится и к квалифицированному среднему медперсоналу. На одной койке сплошь и рядом лежат по трое тяжелобольных…

– Заткните глотку! – рявкнул Федерс.

– Что вы сказали? – недоуменно спросил генерал, уверенный в том, что ослышался.

– Вы должны заткнуть свою глотку, – спокойно повторил Федерс и тут же схватил бумагу, что лежала перед генералом, и пробежал ее глазами.

– Что вам, собственно, от меня нужно? – с трудом ворочая языком, спросил генерал.

– Совсем немногое, – ответил Федерс, разрывая бумагу, которую он только что прочел. – Вам придется еще раз написать свое заключение. И оно должно быть таким, чтобы ни один человек, я повторяю, ни один из этих несчастных не переселялся бы в потусторонний мир. Понятно?

– Но это же… это…

– Насилие! – подсказал генералу стоявший у двери обер-лейтенант Крафт. – И все же это гораздо лучше, чем смерть!

И тут Крафт медленно подошел к остолбеневшему генералу, расстегивая кобуру. Подойдя вплотную к столу, он вынул пистолет и со стуком опустил его на стол.

– Ну, быстро, – с угрозой сказал Крафт, – пишите новое заключение, и такое, какое от вас требуют.

– Хорошо, – буркнул генерал-медик, бледный как полотно, – я подчиняюсь насилию.

– Даем вам пятнадцать минут, – сказал Федерс, ставя на стол пишущую машинку. Вставив в машинку чистый лист бумаги, капитан подвинул ее генералу.

Генерал дрожащими пальцами начал печатать.

Федерс тем временем отвел Крафта к двери и там тихо шепнул ему:

– А сейчас вы, Крафт, окажите мне еще одну услугу, лично для меня и наших друзей, которые висят здесь в своих корзинках. Уберите прочь с моих глаз машину генерала вместе с его шофером. Езжайте вместе с ним в казарму первыми, а я несколько позднее привезу самого генерала. Можете вы оказать мне такую услугу?

– Согласен, Федерс. Только вы тут сработайте все чисто, так как в противном случае мы с вами оба окажемся в лапах гестапо, а я хочу еще немного пожить. У меня еще имеются кое-какие дела, которые я должен завершить.

Официально учебные занятия заканчивались по плану в девятнадцать часов, после чего обычно уже не давалось никаких служебных заданий, хотя они вполне могли быть. Отсутствие в плане определенных мероприятий отнюдь не означало, что в школе замирала любая деятельность.

Просто это означало, что сейчас появлялась возможность иметь кое-какие свободы. Так, например, ужин, который разносился по комнатам, можно было начать немного позднее и несколько затянуть его. Можно было сбегать в лавочку, в которой ничего из спиртного, кроме легкого пива, не было. Те же из фенрихов, кто испытывал жажду культурных запросов, могли, разумеется, посетить комнату-читальню, где на столах были разложены такие великолепные немецкие журналы, как «Рейх», «Сигнал» и «Унзере вермахт». А по радио в это время, как правило, передавали жизнерадостную музыку.

Всем этим можно было воспользоваться, если, разумеется, не жалеть времени, так как фенрих должен был еще успеть сделать целый ряд вещей, как то: привести в полный порядок свое обмундирование, вычистить оружие и приборы, которые за ним числились, завершить свои заметки, выполнить все письменные задания. Все это включало в себя подготовку к завтрашним занятиям.

Об увольнении в город среди недели обычно нельзя было и мечтать, так как для этого не оставалось свободного времени, да и само разрешение можно было получить только от офицера-воспитателя. Редкие увольнения из расположения школы после окончания занятий получал лишь тот из фенрихов, кому удавалось: а) убедить командира в том, что он привел все свои дела и вещи в безупречное состояние; б) доказать, что он полностью подготовлен к несению службы на следующий день; в) убедительно обосновать свою просьбу об увольнении.

Найти такие обоснования было можно в различных вариантах, но они обязательно должны были звучать серьезно. Самыми популярными причинами для увольнения были так называемые полуслужебные причины, например, желание купить писчебумажные принадлежности, фотографирование для документов, сдача предметов военного обмундирования в художественную штопку. Причины, носившие, так сказать, культурный характер, рассматривались как довольно подозрительные. К ним относились: желание посмотреть новый фильм, взять книги в библиотеке, посетить какое-нибудь предприятие. Все эти просьбы воспринимались с большим недоверием. Дело в том, что если фенрихи хотели получить увольнение в город для того, чтобы сходить к девочкам, поесть и выпить где-нибудь в кабачке, что было доподлинно известно офицеру-воспитателю, то и тогда они все равно должны были придумывать уважительную причину.

В тот же день офицеры-воспитатели были заняты, так как даже после восьми часов вечера все они сидели в зале казино, где генерал лично проводил с ними занятие. В отсутствие офицеров-воспитателей разрешение на увольнение в город имел полное право выдать командир учебного отделения. Так, по крайней мере, должно было быть по теории, однако на практике нередко случалось так, как это обычно делал фенрих Меслер.

Меслер подошел к Крамеру и просто сказал:

– Я еду в город, хочу посидеть в кафе.

– Это следует понимать так, что ты просишь разрешения отпустить тебя в увольнение, – поправил его Крамер, стараясь хоть таким образом поддержать свой авторитет.

– Только не петушись, – как ни в чем не бывало заметил Меслер. – Я ухожу, а уж твое дело внести меня в список увольняемых. Считаю, что по-дружески так и следует поступать.

– А какой причиной можно обосновать твою просьбу на увольнение?

– Это уж ты сам придумай со своей светлой головой.

– Так гладко это не пройдет! – выкрикнул Крамер, задетый за живое. – Нет уж, ты изволь изложить мне какую-нибудь причину.

– Ну ладно, – по-дружески согласился Меслер. – Иду к девкам!

– Однако, дружище, я не могу записать это!

– Тогда напиши иначе: для поддержания связей между вермахтом и гражданским населением.

С этими словами Меслер отошел от возмущенного Крамера, однако не сразу вышел из казармы, сначала он зашел к Веберу, с которым поговорил о чем-то, и они пришли к общему соглашению.

После этого Вебер подошел к Редницу и рассказал ему о своем разговоре с Меслером. Выслушав его, Редниц сказал:

– Делайте что хотите!

Эти слова Вебер воспринял как одобрение и пошел дальше.

На пути Веберу попался Хохбауэр, которого он тут же отвел в угол и начал:

– Я надеюсь, ты помнишь о пари, которое заключил.

– Разумеется, – неохотно буркнул Хохбауэр. – И я его выиграю.

– Однако у тебя остается мало времени, Хохбауэр.

– Ты за меня не беспокойся, Вебер.

– Надеюсь, ты не собираешься отталкивать от себя дружескую руку, которая хочет тебе помочь? – с горечью произнес Вебер, и, как всегда, при слове «дружеская» он уставился на собеседника. – К тому же сегодня для этого самые благоприятные условия.

– Этого ты мог бы мне и не говорить, Вебер, я об этом и сам подумал.

– Ну и великолепно. Просто отлично. Тогда мы все пойдем с тобой, как деликатные свидетели. Скажу тебе, Хохбауэр, по секрету, так сказать, с глазу на глаз: твой авторитет среди фенрихов отделения в настоящее время далеко не высок. Ты немедленно что-то должен сделать, чтобы поднять его, и для этого тебе предоставляется хорошая возможность. Докажи ты им наконец, что ты настоящий мужчина, Хохбауэр! Это необходимо сделать немедленно!

И сразу же к Крамеру повалила целая толпа фенрихов, которые пришли к нему просить увольнения в город. Вслед за Меслером появился Вебер, который в тот вечер взял на себя обязанности судьи. Вместе с ним пришел Бемке, который пока еще не догадывался, о чем именно идет речь, и которому, однако, была отведена роль эксперта. Вместе с Хохбауэром появился Амфортас, который, так сказать, намеревался ассистировать своему другу по духу. Вслед за ними к Крамеру повалили остальные фенрихи, а таковых набралось восемь человек.

Крамер сначала заколебался, но, поскольку он уже дал увольнение Меслеру, ему было неудобно отказывать другим. Сам же он, как и Редниц, намеревался выйти из игры.

Вначале все происходило довольно просто, как и обычно в таких случаях. Хохбауэр надеялся на собственный авторитет. Он наслаждался уважением коллег, которые окружали его.

Договорились, что, разбившись на небольшие группы, они будут дожидаться остальных перед зданием городского дома культуры, в котором проходил какой-то вечер. По мнению опытных «наблюдателей», вечер этот должен был закончиться где-то около половины девятого, а после вечера девушки толпой вываливались на улицу, и между ними должна была быть и жертва пари фенрихов – Мария Кельтер. Как только она появилась, согласно договоренности начал действовать Вебер, который сразу же пристал к малышке, что ему всегда обычно удавалось. Затем к ним подошел Хохбауэр, заговорил с Марией и взял ее под свою защиту.

– Благодарю вас, – сказала ему Мария Кельтер. – Вы были очень любезны.

– Это моя святая обязанность, – поспешил заверить ее Хохбауэр с самым серьезным видом. – Я должен извиниться за этого человека, который к тому же является моим другом. – Эта формулировка тоже подействовала убедительно. – Могу я вас проводить немного?

– Конечно, – произнесла Мария голосом, который свидетельствовал о том, что она покраснела, но улицы были не освещены, и этого нельзя было заметить.

Следующая остановка предусматривалась в кафе «Попп», которое попросту называли кафе «Пуфф». Войдя в кафе, Хохбауэр уселся вместе с Марией за столик в углу, который для них заранее зарезервировал Вебер. Они заговорили о различных приятных вещах, и в девушке росло чувство восхищения этим красивым, элегантным фенрихом, для которого в данный момент, кроме нее одной, никого и ничего не существовало на всем белом свете. В кафе сидело еще несколько фенрихов, которые вели себя степенно и тихо. А когда Хохбауэр заказал две чашки чая, ему в чайной чашке вместо чая принесли для подкрепления сил и смелости чистого рома (это была помощь Вебера, который числился в кафе «Пуфф» завсегдатаем и потому мог использовать свои связи).

– Я почти совсем не хожу в питейные заведения, – доверчиво произнесла Мария.

– Это украшает вас, – заверил ее Хохбауэр и с радостью отметил для себя, что фенрихи, сидевшие за спиной Марии Кельтер, взглядами подбадривали его.

– Я больше люблю природу, – разоткровенничалась девушка.

– Я тоже, – подтвердил Хохбауэр, решив использовать предоставившуюся ему возможность. – Что может быть лучше прогулки на свежем воздухе? Даже сейчас, зимою, вы не находите?

Мария Кельтер была согласна с ним. Девушка не заставила себя долго упрашивать и сразу же последовала за Хохбауэром, чтобы вместе с ним насладиться ночными прелестями природы. Она бросила радостный взгляд на своего высокого стройного провожатого, который к тому же вел себя на удивление по-рыцарски. Она с гордостью шла рядом с ним.

Еще одна остановка была сделана Хохбауэром в городском парке, где среди кустов уже спряталось несколько фенрихов. Вебер первым из них бесшумно пробрался поближе к памятнику жертвам минувшей войны, где уже находился Хохбауэр с Марией. Место это было хорошо известно фенрихам и по субботам использовалось ими для своих нужд, поскольку ступеньки и колонны могли служить удобными точками опоры.

– Пожалуйста, не надо! – неожиданно запротестовала Мария, а затем со смущением и удивлением добавила: – Вы не должны этого делать!

– Именно это-то он и должен сделать! – тихо шепнул Вебер Бемке, который находился рядом с ним, уставившись в ночную полутьму. Он услышал несколько обрывочных слов, хотя саму пару не видел.

А в этот самый момент Хохбауэр не без труда усадил девушку на каменную ступеньку, и они совсем скрылись из виду.

– Что там происходит? – взволнованно спросил Бемке.

– Отгадай, даю тебе три минуты, – прошептал Вебер.

– Он не должен этого делать! – Бемке был вне себя. – Девушка защищается, разве ты не слышишь?

– Чепуха все это! – спокойно проговорил Вебер. – Все они первый раз делают вид, что защищаются! Это уж так положено. И эта крошка нисколько не лучше других. При этом она вовсе не подозревает, что Хохбауэр с большим удовольствием заменил меня.

– Все вы свиньи! – возмущенно бросил Бемке, дрожа от негодования.

– Ах, брось, мы мужчины, и об этом не надо забывать, – заметил Вебер.

Они сидели друг возле друга на солдатской койке: Эльфрида Радемахер и Карл Крафт, сидели в барачной комнатушке обер-лейтенанта. Трудно было что-либо возразить против визита возлюбленной, и потому дверь в комнату была заперта на ключ.

– Карл, – осторожно и нежно заговорила Эльфрида, – иногда, особенно в последнее время, у меня появляются самые глупые желания.

– Забудь о них, – посоветовал ей Крафт. – Рождественская ночь, в которую, как говорят, исполняются желания, только через три месяца.

– Я хочу, Карл, – продолжала Эльфрида, – чтобы мы как можно больше были вместе. Ведь я тебя люблю и хочу с тобой жить, и долго-долго, насколько это возможно.

– Эльфрида, скажи, разве я тебе когда-либо давал какие-нибудь обещания? – спросил Крафт серьезно.

– Нет.

– Разве я тебя хоть раз пытался ввести в заблуждение?

– Нет, Карл.

– Хорошо, Эльфрида. Здесь все ясно. Мы любим друг друга, но мы с тобой договорились никогда не думать о том, как долго будет продолжаться наша любовь. Она может длиться очень долго, но она может и кончиться в любой день. Какой-нибудь приказ, который, быть может, подписывается в данный момент, может разлучить нас. Однажды утром ты проснешься, а меня уже больше нет здесь. И такое может случиться даже завтра! Так давай же свыкнемся с такой мыслью и не будем больше никогда об этом говорить.

– Карл, и тем не менее все, может быть, не так сложно. Это твой первый выпуск, а ведь должно быть еще два или три выпуска, следовательно, в нашем распоряжении еще несколько месяцев. А во время такой войны – это бесконечно долгий срок, и это будет для нас счастливое время, Карл. Я хочу верить в это.

– Не делай этого, Эльфрида.

– Ты должен выполнять здесь свою работу! – возбужденно воскликнула Эльфрида. – Одно это обеспечит нам целых полгода, когда мы будем вместе. А вместо этого ты пускаешься в какие-то авантюры, за которые ты не можешь не нести ответственности, ты связываешься с людьми, отношения с которыми грозят тебе опасностью.

– Думаю, сейчас уже поздно, – спокойно произнес Карл Крафт. – Очень поздно, и тебе пора идти.

Эльфрида встала растроганная и ничего не понимающим взглядом уставилась на Карла. Она увидела, что он улыбнулся. Это была улыбка, которой Крафт пытался скрыть свою боль.

– Эльфрида, – начал обер-лейтенант, положив руку ей на плечо, – не пытайся ослу объяснять, что у того выросли чересчур длинные уши, не пытайся объяснять быку, что красный цвет – это цвет дружбы. Скорее тебе удастся сделать то и другое, чем отговорить меня от того, что я задумал.

Крафт помог надеть Эльфриде пальто, надел шинель, открыл дверь и вывел возлюбленную в коридор. И остановился, освещенный матовым светом электролампочки: перед ним словно из-под земли появился фенрих Редниц. Он отдал офицеру честь.

– Могу я минутку поговорить с вами, господин обер-лейтенант?

– Вы меня здесь ожидали, Редниц?

– Да, господин обер-лейтенант, ожидал примерно с четверть часа, так как я не хотел вам мешать.

Обер-лейтенант понимающе кивнул. Следовательно, фенрих был осведомлен о его личной жизни, возможно даже, что он кое-что слышал о ней от других.

«Ну, если об этом известно пока только одному Редницу, то это еще терпимо», – подумал Крафт и, обратившись к Эльфриде, попросил:

– Пройди, пожалуйста, немного вперед, я тебя сейчас догоню. Или, быть может, вы, Редниц, собираетесь надолго меня задержать?

– На три минуты, господин обер-лейтенант, не больше.

Обер-лейтенант Крафт вместе с Редницем вернулся в комнату. Первый взгляд офицер невольно бросил на неубранную кровать, но Редниц, казалось, не замечал ее: он не сводил глаз со своего обер-лейтенанта.

– Господин обер-лейтенант, – откровенно начал фенрих, – могу я спросить вас, о чем вы сегодня разговаривали с Хохбауэром перед подрывом бункера?

Крафт, казалось, нисколько не был удивлен таким вопросом, а если даже и был удивлен, то по крайней мере не показывал этого. Он посмотрел на фенриха с той же откровенностью, с какой тот глядел на него.

– Вы это могли бы и не спрашивать, Редниц, так как и без меня все знаете.

– А каков результат, господин обер-лейтенант, могу я узнать это?

Крафт внимательнее присмотрелся к фенриху и заметил на его лице выражение не только откровенности и доверия, но и участия.

Немного помолчав, обер-лейтенант сказал:

– Я хочу спросить вас, Редниц, зачем вам понадобилось знать это. Дело в том, что многого я вам не могу сказать, но не скрою, что Хохбауэр признался в том, что он сделал.

– Ну что ж, – с удовлетворением отметил Редниц, – тогда все ясно.

– К сожалению, мой дорогой, ясно далеко не все, – проговорил обер-лейтенант и опустил голову. – Речь здесь идет не столько о признании, сколько об установлении факта, который совершился, так сказать, без свидетелей, и, следовательно, Хохбауэр может смело отказаться от тех слов, которые он сказал мне. А у меня, Редниц, нет никаких доказательств его вины, ни одного доказательства. Я знаю убийцу, но не могу призвать его к ответу, Редниц. Вот как все это выглядит. Вы это хотели узнать от меня?

– Если все действительно выглядит так, как вы сказали, господин обер-лейтенант, тогда, пожалуй, имеется другая возможность. Один обходный маневр, но он-то и приведет вас к цели. Или вы, быть может, намерены всю эту историю похерить?

– Говорите же, дружище! Говорите! Выкладывайте, что вы еще знаете!

И фенрих Редниц рассказал о трех любопытных вещах.

Во-первых, о наличии довольно подробного описания, в котором с указанием времени (вплоть до минут) были зафиксированы все частные визиты фенриха Хохбауэра к начальнику потока капитану Ратсхельму. Более того, в этой бумаге перечислялись все свидетели этих визитов и их высказывания по данному поводу.

Во-вторых, о красивом голубом батистовом платочке, слегка запачканном, с вышитой монограммой «ФФ», что расшифровывалось не иначе как Фелицита Фрей.

В-третьих, о некой Марии Кельтер, проживающей в Вильдлингене-на-Майне по улице Кранихгассе, четыре, с дополнительными данными о городском парке, памятнике жертвам минувшей войны и событиях, произошедших примерно в двадцать один час тридцать пять минут.

– Дружище, этого вполне достаточно, – с убеждением сказал обер-лейтенант Крафт.

В двадцать два ноль-ноль рабочий день в казарме официально заканчивался, так как в это время объявлялся отбой.

В это время хозяин военного ларька выпроваживал последних гостей и выключал свет. Часовые, стоявшие у ворот, запирали их и даже закрывали калитку, однако еще не запирали ее.

В это же время начинали действовать дежурные, ответственные за дисциплину и порядок в казарме: дежурный унтер-офицер по административно-хозяйственной роте; дежурные фенрихи по потокам; дежурные девушки из числа женского гражданского персонала. Все они выясняли количество присутствующих, количество отсутствующих, их фамилии, проверяя их по спискам уволенных в городской отпуск. В общем, в тот вечер все было в порядке.

В казино жизнь била ключом: офицеры только что управились со своим ужином, так как игра, затеянная генералом, заняла гораздо больше времени, чем предполагалось, казалось, ей конца не будет. Игра эта потребовала большое количество жертв, но главной жертвой оказался капитан Ратсхельм. После ужина каждому офицеру было разрешено выпить по полбутылки вина, и они стремились немедленно воспользоваться этим разрешением. После игры каждый из них знал, как он должен вести себя во время большого пожара.

После объявления отбоя многие фенрихи еще не спали, большинство из них работало, тихо переговариваясь между собой. В помещении учебного отделения «X» было оживленно: отмечалось успешное окончание операции «Памятник воинам прошлой войны», которой руководил Вебер, а Хохбауэр торжествовал победу. Участники этой операции несколько запоздали и вернулись в расположение части через забор.

И лишь один Бемке вернулся в расположение части без опоздания. Свое возмущение он высказал Редницу. В данный момент он искал утешения в любимом «Фаусте», подолгу обдумывая очередную строфу.

На узле телефонной связи для столь позднего времени царило необычное оживление. Обе дежурившие на коммутаторе телефонистки едва успевали работать, их то и дело отвлекали некоторые фенрихи, а им нужно было еще следить за летной обстановкой, так как ожидалось несколько воздушных налетов противника.

– Вот как! – произнес один из гостей. – Выходит, что здесь самолеты противника еще ни разу не появлялись. Готов спорить, что на их картах эта дыра вовсе и не значится.

– Устраивайся поудобнее, девочка, – предложил капитан Катер. – Чувствуй себя как дома. Или, быть может, тебе не нравится мое бунгало?

– О нет, – заверила капитана Ирена Яблонски, с любопытством оглядывая обстановку. – Мне здесь все очень нравится.

– Тогда садись, куда хочешь. Ну, например, на кровать.

– Спасибо, – охотно согласилась Ирена и села на указанное место.

Ей действительно нравилось все, что она видела. Помещение показалось ей слишком большим, в такой комнате смело могли расположиться пять или шесть девушек. На полу лежал большой ковер, на окнах висели цветные гардины из тяжелой материи. Кровать застлана пушистым покрывалом.

– Ты спокойно можешь снять туфли, – великодушно сказал Катер. – А то выйдешь на улицу и сразу же простудишься: погода-то вон какая скверная.

– На меня погода не влияет, – сказала Ирена.

– Все-таки лучше сними туфли, – посоветовал ей Катер. – А ноги можешь спрятать под одеяло: так будет и приятно и тепло.

Ирена Яблонски сделала так, как ей советовали. По характеру она была покладистой и чувствовала свое превосходство: остальные девицы лежали на жалких койках в своих клетушках, а она как-никак являлась гостьей своего шефа капитана Катера.

– Сейчас я открою бутылочку шампанского, – проговорил Катер, – чтобы отпраздновать сегодняшний день.

– О, чудо! – воскликнула Ирена.

Катер открыл окошко и достал из-за него бутылку шампанского, которую он выставил туда для охлаждения. Затем достал два фужера, взятых, судя по всему, из казино. Подсев к Ирене на кровать, он сказал:

– Ну а теперь выпьем!

Он наполнил фужеры до краев. Шампанское сильно пенилось, и несколько капель упали Ирене на платье. Катер попытался вытереть пятна. Причем делал он это так активно, что Ирена жеманно захихикала и заломалась.

– Ну, выпьем! – предложил еще раз Катер.

– О, чудо! – воскликнула Ирена еще раз, выпив шампанское, считая его похожим на зельтерскую воду. Игриво надув губки, она сказала: – За последнее время вы уделяли мне слишком мало времени, я уже начала думать, что вы меня забыли.

– Да, моя милая крошка! Человек далеко не всегда может поступать так, как он хотел бы. Служба есть служба, надеюсь, ты понимаешь, а на ней бывают всевозможные осложнения, бывали дни, когда я не имел ни одной свободной минутки.

К своему удовлетворению. Катер заметил, что Ирена понимающе кивнула ему. По крайней мере, она делала вид, что старается понять его.

«В ней есть какая-то наивность, – подумал про нее Катер, – а это уж имеет свои преимущества, в чем я убедился на собственном опыте».

Во всяком случае, представившаяся возможность казалась ему благоприятной. Федерс со своим другом Крафтом куда-то уехали на машине. Эльфрида сидит у фрау Федерс. В казарме все тихо и идет своим чередом, так что можно не опасаться, что им кто-то помешает.

– Однако пятно на твоем платье оставило след. Сними его: у меня есть превосходный пятновыводитель.

– Я, право, не знаю…

– В комнате довольно тепло, или?..

– Я, правда, могу…

– А почему бы и нет! – произнес Катер таким тоном, как будто речь шла о каком-то само собой разумеющемся пустяке. – Ведь мы с тобой здесь вдвоем. А пятнышко с платья нужно вывести. Жаль будет, если оно останется. Кроме того, если ты захочешь, я могу купить тебе новое платьице.

– Вы так добры ко мне, – произнесла Ирена.

– Иди ко мне, девочка, не стесняйся. Подвинься ко мне поближе, я помогу тебе снять его. Вот так, уже лучше. Еще поближе. Ну, вот видишь!

Ирена Яблонски позволила Катеру снять с нее через голову платье.

– Так же приятнее, не так ли? – проговорил капитан и поспешил снова наполнить фужеры вином. Делая это, он не спускал глаз с Ирены, мысленно отмечая, что она хотя и жеманна, но ноги, вернее, ляжки у нее развиты как у женщины, вполне приличная грудь и аппетитный полуоткрытый рот.