Текст книги "Черная роза Анастасии"

Автор книги: Галина Яхонтова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Настя ждала его на скале у безбрежного ультрамаринового моря, по цвету похожего на Средиземное вблизи Корсики, где она никогда не бывала, но о котором мечтала сокровенно и тайно.

Волны бились о сильно изрезанные скалистые берега, заползали в гроты, омывали рифы.

А она стояла, маленькая и незаметная, на гранитной громадине. Как памятник себе самой. Своей любви. И ждала не того, общежитского, а другого, воплощенного, как миф, отполированного, как камешек на берегу, – другого в образе Ростислава.

Но к ней прилетал только ветер – соленый, как слезы, морской бриз. И Настя насквозь каменела от этого ветра, пробирающего до костей, от печальных криков голодных чаек, от шершавой беспочвенной поверхности под ногами.

Даже во сне Настасья остро ощущала свое одиночество, гордое, как стихия…

А чего же она хотела, о чем грезила? Может быть, о том, что герой ее романа будет воплощением самых привлекательных черт Дон Жуана и Дон Кихота одновременно. Или она так и не смогла понять сердцем, а не умом, что поэт Ростислав Коробов слишком далек от какой-либо серьезной литературы. Даже просто от того, чтобы быть сравниваемым с ее великими персонажами…

Настя проснулась, смутно помня сновидение, бросила беглый взгляд на электронный будильник, служащий по совместительству ночником. На часах было около пяти. В борьбе с бессонницей выбор средств невелик: либо ходить по комнате, либо читать то, что попадется под руку. Третьего не дано, поскольку снотворные беременным противопоказаны.

И Настя раскрыла случайную книгу примерно на середине:

„В тусклом свете чадящего светильника их сплетенные тела отбрасывали фантастические тени на куски ветхой ткани и стены каморки. Мессалина задыхалась в сладостном изнеможении под натиском этого исполинского тела. Под ее руками скользили бугры чудовищных мышц того, кто пришел разделить с ней ложе. Ласки его были грубы, Мессалина стонала и вскрикивала от боли и страсти, когда он схватил огромными ладонями ее полные груди, вдавливая в нежную, как шелк, кожу золотые украшения. Она приходила в неистовство от шершавых поглаживаний этих мозолистых рук, испещренных шрамами. Последний сладострастный порыв этого могучего тела, казалось, лишил ее дыхания.

Оторвавшись наконец от насытившего его тела, незнакомец распростерся рядом. Теперь он с любопытством вглядывался в нагое тело и лицо той, что лежала рядом, жадно хватая ртом воздух. Только сейчас пришелец заметил, что украшения на ее обнаженной груди золотые. Словно не веря себе, он еще раз провел рукой по ее нежной холеной коже, уткнулся лицом с мозолистой переносицей в удивительный аромат ее золотисто-рыжих накладных волос.

– Кто ты?

– Лициска. Разве ты не прочитал имя на двери?

– Но такое тело и благовония я встречал только у богатых женщин…

– Я блудница. А ты – гладиатор? Желвак на переносице, наверное, от шлема?

– Да. – В голосе незнакомца прозвучала гордость. – И меня любили даже знатные матроны.

– Конечно, ты силен. Куда до тебя тем двум сопливым мальчишкам, что были здесь перед тобой, – не знали толком, как подойти к женщине. Но знавала я и мужчин, намного более искусных в любви.

Гладиатор помрачнел:

– Замолчи, продажная.

– Да, продажная! – Остывшей от любовного жара Мессалине захотелось уколоть этого горделивого любимца женщин. – Но и ты ведь пришел сюда с деньгами…“

Анастасия отложила в сторону эту всего лишь очередную историйку на сюжет „Дневной красавицы“. Конечно, Мессалина, жена императора Клавдия и она же проститутка Лициска, вряд ли страдала утонченными комплексами европейских дам двадцатого века. Но сам сюжет, как оказывается, неизбывен.

Евгений опаздывал. И это было так на него непохоже, что Настя пребывала в легком волнении, которое заставило ее спуститься вниз, к подъезду, и там ждать Пирожникова.

Сегодня она надела джинсовую куртку и просторный свитер, маскирующий пока еще небольшие изменения фигуры: наметив деловой разговор, она хотела бы избежать ненужных расспросов, способных перевести беседу в совсем иную плоскость.

В сумочке мирно покоилось ее оружие – маленький, как дамский пистолет, „Панасоник“. Она предусмотрительно „скормила“ ему новые батарейки. А Пирожникова все было… Наконец вдали она увидела красный автомобиль, сворачивающий в сторону ее дома.

„Слава Богу!“ – Вздох облегчения вырвался из ее груди.

„Вольво“ плавно затормозил и остановился в нескольких сантиметрах от лужи. Настя обошла это грязное весеннее море, а Пирожников уже выскочил из машины и открыл дверцу.

– Настя, извини, что заставил ждать. Понимаешь, тут одно дело возникло, садись, по дороге расскажу. – Все это он произнес деловой скороговоркой.

– Ты забыл у меня перчатки.

– Что? – не понял Евгений.

– Ты забыл перчатки в моей квартире. Помнишь, в тот день, когда помогал мне перевозить вещи… Ну, когда подарил мне подушку и одеяло. – Она вытащила мужские кожаные перчатки, и в сумочке сразу же стало свободнее.

– Спасибо, – улыбнулся он, как всегда, неотразимо. – И как тебе спится на этой подушке? Кошмары не снятся?

– К сожалению, снятся. – Она быстро перевела разговор на другую тему. – Итак, сколько у тебя времени?

– Это я и хотел бы выяснить. Понимаешь, мне прямо сейчас нужно ехать на презентацию. Друг открывает магазин… Я узнал об этом только час назад. Я в последние дни почти не бывал в офисе, и он не мог до меня дозвониться.

– Значит, интервью придется отложить?

– Нет, что ты. Давай начнем сейчас. Пока доедем – как раз и поговорим. Нам в сторону Крылатского.

Настя включила верный диктофон, радуясь, что шума мотора в салоне „вольво“ почти не слышно.

„Хорошо, что у него не какой-нибудь „жигуль“, – про себя меркантильно заметила Анастасия.

– Настя, я готов!

Он уже вырулил на главную улицу и теперь легко, без напряжения вел машину в сплошном потоке, движущемся на зеленой волне.

– Кажется, Рокфеллер сказал, что самое трудное – это заработать свой первый миллион. При этом он добавил, что чаще всего его приходится просто украсть.

– Я, к счастью, начинал несколько иначе. Хотя, – он снова улыбнулся, – если бы пришлось воровать, то постарался бы взять не меньше миллиона. Но у меня уже был капитал – целых пятьсот рублей! Огромная сумма по тем временам.

– И как ты распорядился этим первоначальным капиталом?

– Мы впятером, все инженеры-строители, примерно одного возраста, сбросились по пятьсот рублей, купили облицовочную плитку и облицевали плавательный бассейн в одном институте. Заработали десять тысяч. С этого деятельность нашего кооператива и началась.

– Ага, и ты, значит, начинал как кооператор?

– Знаешь, практически все начинали так.

– И потом капиталец стал накручиваться как снежный ком?

– Что-то вроде этого. И довольно скоро начали заниматься самыми разными делами – от строительства до книгоиздания.

– Даже так?!

– Представь себе. Но книгоиздатели потом отпочковались в отдельную фирму.

– И что же они издают?

– Ходовую литературу. В основном, прикладного характера. Ты знаешь, я как-то подсчитывал: от нашего кооператива отпочковалось где-то около тридцати фирм. Некоторые прогорели, другие процветают, но большинство просто вполне нормально существует, сводят концы с концами.

– Что вы строите?

– Все, что закажут. Поэтому в основном коттеджи. Но „Фениксу“ вполне по силам возводить классные здания по оригинальным проектам.

– Но ведь не возводите! – бросила упрек Настя.

– Так ведь не заказывают! – Пирожников вышел из себя и, кажется, начал превышать скорость. – Не нужны никому индивидуальные проекты! Представляешь, вкладывают такие деньги в чертежи, а сами, в большинстве своем, ничего не в состоянии даже представить, кроме огромной „избы с бассейном“, обложенной кирпичом или мрамором. Они, заказчики эти, когда к нам приходят, не могут даже толком объяснить, чего хотят. Но при этом бывают такими безапелляционными, что при всем желании наши архитекторы не в состоянии их хоть в чем-нибудь переубедить.

– Так как же вы строите?

– А вот так и строим. Трехэтажные шалаши. Захожу однажды в мастерскую, а там какая-то тетка архитектору объясняет, где кухню делать, куда окно отодвинуть. Я послушал-послушал, да и спрашиваю: „Вы архитектор?“ А она отвечает: „Нет, я закройщица“. – „Так что же вы профессионала учите?“ – „А потому, что меня сосед попросил. Очень ему мой домик понравился, он точно такой же хочет“.

– Забавно.

– Что ты! Смех сквозь слезы. Если бы они, эти заказчики, еще и чертить умели, то моя фирма точно б прогорела.

Анастасия заметила, что разговор уходит в несколько „необязательное“ для газеты русло.

– А благотворительной деятельностью вы занимаетесь? – попыталась она поправить дело.

– Еще как! Но все суммы – коммерческая тайна. Так что не спрашивай.

– Мне нужны не цифры, а данные. Расскажи хотя бы, как вы финансировали конкурс „Мисс Столица“, – попросила она.

– Нет! Никаких мисс! – Евгений внезапно впал в ярость, Настя не поняла почему.

Весь дальнейший путь ехали молча. Раза два „красный конь“ попадал в пробки, но Евгений умело выруливал какими-то окольными путями. И Настя про себя отметила, что он досконально знает город. Впрочем, президенту строительной фирмы этот навык просто необходим.

Евгений повернул направо. И вскоре остановил машину возле оригинального здания с башенкой. Огромные окна были наглухо занавешены алыми шторами, на фоне которых – между рамами – порхали гипсовые пухленькие крылатые мальчики, слепленные по образу и подобию героев любимого Настиного мультфильма Уолта Диснея „Фантазия“.

– Ну, что, идем? – спросил Евгений.

– Куда?

– На презентацию, конечно.

– Но меня не приглашали, – напомнила она.

– Я тебя приглашаю. Это здание проектировала и строила наша фирма. Так что я в некотором роде тоже именинник.

– Женя, может быть, мой туалет не соответствует? – чуть смущенно спросила Настасья.

– Чепуха! Ты прекрасно выглядишь. И мы классно смотримся вместе. Правда?

Он тоже был в джинсах и свитере, таком мягком на вид, что возникало неизъяснимое желание погладить его, как котенка.

– Правда, – ответила она.

Пирожников открыл дверцу и помог спутнице выйти из машины, взял ее под руку, и они направились к главному входу зашторенного здания.

– „Купидон“, – прочитала Настя.

„Ну очень интересно“. – Это она произнесла мысленно с интонацией героя телерекламы газеты „СПИД-инфо“.

У входа гостей встречал хозяин – приятель Евгения.

– Рад! Знаешь, едва тебя нашел.

– Знаю. Настя, разреши тебе представить моего компаньона в этом счастливо завершенном деле.

– Николай Поцелуев. – Компаньон, опережая Пирожникова, раскланялся.

– Очень приятно. Анастасия Кондратенко.

Поцелуев, не боясь тавтологии, поцеловал ей ручку. И она поймала его одобрительный взгляд, адресованный Пирожникову.

– Сюда, пожалуйста. – Николай указал рукой в направлении витрин, у которых с заинтересованным видом уже „паслись“ ранее пришедшие гости.

И только подойдя к витринам, Анастасия со всей очевидностью поняла, что за магазин открыл Поцелуев. Он решил поистине осчастливить соотечественников, долгие годы непрерывно строивших светлое будущее и провозглашавших при этом полное самоотречение.

Коммерсант Николай предложил изменить взгляды на мир на диаметрально противоположные. И потому обратить внимание на себя, а вернее, на некоторые части своего тела, требующие сугубо индивидуального, для культуры этой страны – нетрадиционного, отношения.

Уже первая витрина была настолько переполнена фаллическими символами, что поразила бы представление даже искуснейших в подобных культах первобытных людей.

Губные помады всех оттенков были выполнены в форме миниатюрных фаллосов. С ними конкурировали в разнообразии свечи для интимного ужина и сувенирные презервативы. Дизайн последних поражал самое причудливое воображение. Одни из них напоминали миниатюрные плавучие мины, другие – морских ежей; третьи – химерических зверьков с острыми мордочками. Перечисление можно было продолжать почти до бесконечности.

Анастасия, не останавливаясь у стойки с пошловатым бельем, прошла дальше, к следующему „аквариуму“. Первый попавшийся на глаза его обитатель назывался „Улыбка крокодила“. С ним соседствовали „Экстаз“, „Суперэкстаз“, „Бешеный палец“, „Обруч страсти“ и другие нужные вещи, названия которых казались похожими на прозвища индийских вождей.

Каждое из приспособлений снабжалось краткой инструкцией рекламного характера. Например, о китайских кольцах сообщалось, что „эти кольца с венчиками супершишечек щекочут и раздражают клитор, при этом женщина испытывает такое доселе неизведанное лихорадочное возбуждение, благодаря которому она переживает вместе с партнером супероргазм, подобный взрыву“. Настя насчитала не менее семи подобных массажных предметов.

В витрине, переполненной флакончиками и баночками с безобидными кремами и духами, ей бросился в глаза препарат „До и после“, очевидно созданный по просьбам зрителей одноименной телепередачи. Средство гарантировало защиту от вездесущих венерических заболеваний. При этом обещало быть надежным и удобным в применении.

За вход в главный торговый зал фирма Поцелуева собиралась взимать плату в размере одного доллара. И едва попав туда из „предбанника“, Настя поняла, что Николай умел строить правильные расчеты. Ее первой мыслью было: „Конечно, очень немногие бросятся приобретать эти чудодейственные товары, но вот посмотреть…“

Глазеть и вправду было на что. Настя, во всяком случае, до сих пор наблюдала в подобных упаковках разве что фены для укладки волос… Эти предметы были тоже с насадками. Например, „Постельный комбайн-3“. Нет, не тот о котором пелось в садистском куплете:

 
Двое влюбленных лежали во ржи.
Тихо комбайн стоял у межи.
Тихо завелся, тихо пошел.
Кто-то в буханке лифчик нашел.
 

Этот, в отличие от скромного труженика полей, был снабжен паспортом, сообщавшим, что прибор „укомплектован двумя вибраторами на батарейках: вибратором для клитора в верхнем положении и для мошонки – в нижнем, а также необычной формы влагалищным вибратором, от которого женщина испытывает доселе неизведанное лихорадочное возбуждение“. Аналогичным образом комплектовались и другие „фены“. Например „Эксцесс-1“ состоял „из шести предметов: „дикобраза“, „длинного пальца“ – для возбуждения вагины, взрывателя анусов, „дикого наездника“, анус-длинного пальца и вибратора с продольными желобками“. Все эти нужные бытовые приборы питались от двух батареек по полтора вольта – ну точь-в-точь, как Настасьин диктофон!

От комбайнов – в общем-то, роскоши, изобретений для забавы, – экспозиция переходила к предметам, в печальных случаях необходимым: к фаллопротезам. Эти приспособления почему-то были исполнены в двух цветах: черном и натуральном. Причем черный предмет на широком эластичном ремне, „рассчитанном на любую фигуру“, был очень похож на искусственную руку искалеченного полковника из фильма „Запах женщины“. Но, наверное, ко всему можно привыкнуть. И к искусственной руке – тоже.

„Идеальный заменитель мужской силы и новое наслаждение! Помощник в половом акте: держатель пениса, секс-стимулятор и имитатор эрекции – все в одном!“, – прочла Настя. И захотела добавить такую же бравую строчку: „Все хорошо, прекрасная маркиза!“

А вот вещь, о которой она слышала пару лет назад, когда секс-продукцию, если и можно было купить, то только на „черном“ рынке и по бешеным ценам. Парень из Калининграда, однокурсник-заочник, рассказывал, что его родной город потрясла забавная криминальная история. Некая дама приобрела у моряков загранплавания подобную штуку: „фаллопротез с плавками, в которых любой мужчина доставит себе и своей партнерше потрясающие ощущения“. Ощущения действительно оказывались потрясающими…

Возможно, той дамой овладели лесбийские наклонности, а может быть, просто банальная страсть к наживе, но, наглухо натянув на себя плавки с „истинным генератором чувственности“, мадам обольщала одиноких представительниц своего пола. Потом овладевала ими, доставляя „неизъяснимое наслаждение“ с помощью своего маленького друга, „очень мягкого, подобного бархатной перчатке“. Причем испытания обычно проводились в квартире жертвы. Когда осчастливленная возлюбленная засыпала, дама спокойно забирала все ценные вещи и исчезала навсегда. Может быть, она находила самооправдание в незыблемой истине, что все мужчины – подлецы? Так или иначе, но милиция, сбившись с ног, несколько месяцев подряд искала мошенника-мужчину. И, возможно, искала бы до сих пор, если бы фаллопротез однажды не подвел авантюристку, как подводит он, наверное, и бедных ослабевших представителей сильной половины рода человеческого. Нет, „друг“ не сломался и не износился. Мошенница просто впопыхах забыла это вещественное доказательство в совмещенном санузле одной из ограбленных квартир…

А вот и самое замечательное: куклы для взрослых. Они смотрели из коробок немигающими глазами, широко разинув скорей ненасытные, чем чувственные рты. Блондинки и брюнетки, куклы-подростки – „нимфетки“ по Набокову и даже „Большой Джон“. Но он оказался, к сожалению, тщательно замаскированным непрозрачной крышкой.

Светловолосая Треси с фигурой Барби, но гораздо более мощным бюстом, демонстрировала собственное „чудотехническое“ тело. Жаль, что не в действии. О ней было сказано: „Купите – и вы станете обладателем буйного секс-чуда: ведь все в Треси дрожит от сладострастия: вагина, грудь, все тело. Светловолосая Треси: в натуральный рост, блондинка, девичья фигура, милое лицо, легко надувается. Обладает глубоким мягким, тесным вибрирующим любовным гротом – восхитительно“. Настасье вспомнилось шуточное детское стихотвореньице: „Резиновую Зину купили в магазине. Резиновую Зину в корзине принесли…“ Треси предстала в Настином, возможно, слишком экзальтированном восприятии не более сексуальной, чем, скажем, резиновый шланг для поливки газонов. Но, как она сама понимала, раз есть предложение, то, значит, находится и спрос. Иначе эта „игрушка“ не тянула бы на сто пятьдесят баксов.

Кстати, о любовных гротах. Их тут собирались продавать и в розницу – отдельно от кукол. Каждый желающий мог положить в карман „Страстные уста“ или прозрачный, ибо мужчины любят глазами, колбообразный „Сладостный плен“, или совсем уж портативную „Боевую малышку“. Но в отличие от мифологизированных, самодостаточных в эстетическом отношении фаллосов, эти вырванные из „природной среды“ вагины производили удручающее впечатление. Анатомические муляжи – да и только! Впрочем, что женщина может понимать в игрушках для настоящих мужчин?..

Наконец все приглашенные собрались. И Николай Поцелуев произнес пламенную речь, то и дело прерываемую непродолжительными аплодисментами.

Кое-что из этого радостного спича Насте удалось запомнить.

Например, то, что этот магазин – не идеологическая диверсия зажравшегося Запада, а основательно назревшая необходимость отечественного потребителя. Или то, что, по всей видимости, наши неискушенные женщины, дорвавшись до „отдельно взятого“ полового члена, все же, будем надеяться, не разлюбят своих законных мужей, а те не предпочтут бесконечным семейным заботам безотказную „любовь“ надувных женщин.

„Секс-индустрия характеризует прежде всего культурный феномен цивилизованных стран, и, несмотря на четвертьвековой юбилей всемирной сексуальной революции, люди там не перестали посещать художественные выставки и ходить в церковь, – говорил Поцелуев, а Настя жалела, что не могла записать его аргументы на диктофон. – Бояться конкуренции со стороны резиновой игрушки может позволить себе только очень закомплексованный человек…“

„Например, Петропавлов, – продолжила про себя эту мысль Настя и тут же укорила себя: – Погоди смеяться над бедным Авдеем… Посмотрим, как ты сама запоешь, когда поживешь годик-два с малым ребенком в однокомнатной квартире“.

Когда-то в детстве она уже жила вдвоем с мамой. И радости в их бытии были такими же редкими, как и мужчины в мире. А мужчины появлялись и исчезали, были они большие и непонятные, пугали и будоражили одновременно, но именно вокруг них вращалось мироздание… „Неужели и мне с неизбежностью предстоит тот же путь?.. По гладкой тропинке среди поля, заросшего буйной дикой травой…“

Юные продавщицы, одетые в алую униформу: с глубокими декольте, в мини, пригласили гостей к шведскому столу. Девушки просто светились счастьем и были переполнены гордостью: еще бы, работать в таком магазине! И Насте казалось, что они, эти милые общительные нимфы, придавали обстановке больше „западности“, чем сам ассортимент. Во всяком случае, от универсамовских крикух они отличались разительно.

Элегантный вышибала, который уже завтра будет проверять билеты при входе в святая святых, сегодня разносил бокалы с шампанским. Анастасия взяла за длинную ножку один из хрустальных цветков и сделала несколько глотков.

Благодаря своей неистребимой наблюдательности она заметила, что супруга Поцелуева уже сподобилась употребить содержимое нескольких бокалов. Переполненная шипучим вином и эмоциями, она позволила себе заявить: „Это же замечательно, господин Поцелуев, что теперь я смогу наконец купить себе вибратор! И притом со скидкой – коль уж в твоем магазине!“ По выражению лица новоиспеченного хозяина всего этого великолепия Анастасия поняла, что были у него тайные причины, чтобы из всех видов предпринимательской деятельности выбрать именно секс-шоп…

Она отвела взгляд от бесстыжих глаз светловолосой Треси и вспомнила свою любимую куклу, нелепую самодельную уродицу, подаренную каким-то маминым приятелем, на досуге мастерившим табуретки, полочки и игрушки. Кукла была деревянная, с обтянутой раскрашенной тканью головой. Настя так и звала ее: „Кукла“, вглядываясь в вечно печальную улыбку, совсем как у Моны Лизы. Тело у Куклы было набито ватой, шов у нее на спине девочка не расправляла никогда и верила тому, что внутри спрятано маленькое теплое деревянное сердце и ночью его стук иногда можно услышать. Она засыпала, крепко прижав к себе Куклу, и утром иногда оказывалось, что голова Куклы оставила на ее щеке отпечаток переплетений грубых нитей.

„Смотри, я тоже Кукла!“ – говорила она тогда, важничая, маме. Сейчас Насте казалось, что устами младенца глаголила истина. „Все мы куклы, все мы прототипы универсальной Треси“, – думала печально Анастасия.

– Куда тебя отвезти?

Она заметила, что Евгений трезвый, как хрусталь.

– Мы еще не договорили. – Настя намекала на продолжение интервью.

– Настя, после этого магазина… Ну, мне как-то не хочется говорить о строительстве…

– Неужели эти игрушки произвели на тебя такое впечатление?

– Дело не во впечатлении. Просто мне не хочется вести деловой разговор.

Они уже подошли к автомобилю, припаркованному среди десятка себе подобных, и Евгений, отключив противоугонную сигнализацию, открыл дверцу.

Настя села и закурила длинную, тонкую сигарету. Она таяла, исходя ароматным дымом, ради которого и была призвана появиться на свет.

Пирожников закурил „Кэмел“.

Они курили в автомобиле с открытыми дверцами чудесным весенним вечером под сиреневатым небом, на котором уже зажглись первые звезды.

– Настя, – первым нарушил молчание Евгений.

– Да?

– Я в тебя влюбился, – произнес он медленно и чуть-чуть отрешенно, глядя сквозь ветровое стекло на опустевшую улицу.

Комочек пепла оторвался от его сигареты и, влекомый силой всемирного притяжения, упал на пол салона „вольво“…

Она молчала, поскольку вовсе не представляла себе, что следует из неожиданного признания Пирожникова.

– Я почти совсем ничего не знаю о тебе, – продолжал Евгений, – но то, как ты тогда, помнишь, плакала, у меня все время стоит в глазах. И то, как ты сегодня смотрела на всю эту шуточную гадость… Ты воспринимала все эти предметы так, словно они были доисторическими, экспонатами музея археологии… – Он ненадолго замолк, прикурив новую сигарету вместо почти совсем истлевшей. – Я не хочу врываться в твою жизнь, тем более что-то в ней разрушить… Но я хочу, чтобы ты знала о моих чувствах… И, может быть, согласилась стать моей женой.

Настя молчала, пораженная.

– Знаешь, почему я опоздал сегодня на встречу с тобой? – Он достал из кармана маленький футляр. – Хотел сделать тебе подарок… Правда, не думал, что решусь тебе все это сказать. Вот так, именно сегодня…

Она открыла футляр. На алой бархатной подушечке, словно орден, лежало тоненькое золотое колечко с тремя камешками. Как раз такое, о каком Анастасия мечтала когда-то у витрины ювелирного магазина.

– Я так обрадовался, что увижу тебя, и понял, только сегодня понял, что все время думал о тебе. Примерь. – Не дожидаясь, когда Настя выйдет из оцепенения, он взял колечко и надел ей на палец. – По-моему, впору.

Да, впору, и бриллиантики блестят, как звездочки в небе. А звезд становилось все больше и больше. Но в этот торжественный момент Настя оказалась способной только на одну фразу:

– Женя, я жду ребенка…

А он выхватил сигарету из ее застывших пальцев и вместе со своей, уже, кажется, третьей, выбросил в недалекую урну.

– Так что ж ты куришь? Не смей больше, по крайней мере, в моем присутствии!.. Ты… любишь другого?

– Кажется, уже нет. Мы расстались и, наверное, навсегда. Я уже не знаю, что такое любовь… И знать не желаю…

– Ты просто героическая женщина. Оставить ребенка в такое время! – Он говорил искренне, она это чувствовала.

– Сначала я думала, что ребенок что-нибудь изменит в моих отношениях с его отцом. А потом я уже полюбила этого малыша и не смогла убить. – Настя улыбнулась: – Тем более что у меня снова был дом… Благодаря тебе.

– Я задавал себе сегодня вопрос: а почему „Феникс“ отремонтировал твою квартиру? Как я теперь понимаю, не только из милосердия и христианского чувства сострадания. Я хотел помочь тебе, именно тебе.

– Спасибо. Спасибо за все, Женя. Но кольцо я принять не могу.

– Я прошу тебя, умоляю просто, ничего не решать вот так, впопыхах. Я понимаю, что выгляжу нелепо, что слова мои несвоевременны. Но, пожалуйста, подумай над моим предложением… Я уезжаю на месяц в Германию, а когда вернусь, надеюсь услышать твой ответ.

– Когда ты уезжаешь? – почему-то спросила она.

– Через три дня…

Звездочки сияли у нее на безымянном пальце. Словно сошли с небес, на которых совершаются браки.

И снова вечер, грустный и одинокий. Евгений так и уехал, не повидавшись с ней. Наверное, ничего не хотел добавлять к уже сказанному…

Мягко светила лампа на столе. И лист бумаги, такой белый, чистый и гладкий, казалось, заставлял поверить: все в этой жизни можно начать сначала.

И Настя начала писать, покушаясь на фантастику. Она писала, зачеркивала, надписывала сверху и писала дальше…

Нет, невозможно творить без черновика… Невозможно…

Но откуда у нее такие образы? Неужели прав был какой-то поэт, восклицавший, что „не бывает ненужных знаний!“? Настя улавливала у своих героинь сходство с ассортиментными единицами „того“ магазина.

„Биороботы выпускались двух серий – блондинки и брюнетки, – сочиняла она, – но в постели все они функционировали по одной и той же программе: одинаково прижимались, одинаково дрожали, одинаково стонали и вскрикивали. Как-то, заблудившись в коридоре борделя биороботов, Ник приоткрыл дверь не в ту комнату и увидел там, среди хирургической белизны и никелированного блеска, подобие операционного стола с полуразобранной брюнеткой на нем: что-то нестерпимо-яркое, мясного желто-красного цвета, как грубо раскрашенный стоматологический препарат, обожгло его взгляд. Одна нога брюнетки была неестественно вывернута, лоно разъято, как бездна, словно насильник вытащил из безголового тела внутренности или грабитель пытался найти драгоценного золотого скарабея, спрятанного в египетской мумии. Ник, как ошпаренный, выскочил в коридор и выблевал в ближайшую пластиковую мусорницу. Больше он не посещал этого заведения…“

Она перечитала написанное. „Довольно бездарно! – оценила она сама себя. – Что-то навеянное американскими боевиками с кибергами. У Джорджа Оруэлла в „1984“ все было проще и страшнее“. Вот так:

„Партия стремилась не просто помешать тому, чтобы между мужчинами и женщинами возникали узы, которые не всегда поддаются ее воздействию. Ее подлинной необъявленной целью было лишить половой акт удовольствия. Главным врагом была не столько любовь, сколько эротика – и в браке и вне его. Все браки между членами партии утверждал особый комитет, и – хотя этот принцип не провозглашали открыто, – если создавалось впечатление, что будущие супруги физически привлекательны друг для друга, им отказывали в разрешении. У брака признавали только одну цель: производить детей для службы государству. Половое сношение следовало рассматривать как маленькую противную процедуру, вроде клизмы“.

Анастасия отложила книжку и предалась воспоминаниям. Не так-то далеко было то общество, в котором она родилась, в котором жила ее мать, от антиутопичного „1984“!

Как-то в сердцах на отца мать поведала ей, что, когда он собрался оставить их, она, жена и член партии, обратилась в партком по месту его работы. И целое собрание коллег-соратников разбирало персональное дело. Но, несмотря на партвзыскание, он все равно ушел к той, другой… И, по слухам, жил с ней счастливо. Или, во всяком случае, долго.

Мудрый Оруэлл, откуда он все это знал, как он научился так точно экстраполировать?

„Все партийные женщины одинаковы. Целомудрие вколочено в них так же крепко, как преданность партии. Продуманной обработкой сызмала, играми и холодными купаниями, вздором, которым их пичкали в школе, в разведчиках, в Молодежном союзе, докладами, парадами, песнями, лозунгами, военной музыкой в них убили естественное чувство. Разум говорил ему, что должны быть исключения, но сердце отказывалось верить. Они все неприступны – партия добилась своего. И еще больше, чем быть любимым, ему хотелось – пусть только раз в жизни – пробить эту стену добродетели. Удачный половой акт – уже восстание. Страсть – мыслепреступление“.

Анастасия представила несчастную статую на станции метро „Бауманская“. Не о ней ли это сказано? И она ли виновата, что ее создали такой, намертво изваяв из бездушного металла?

А что касается эволюции эротических игрушек, то Настя читала и такие прогнозы:

„Все мыслимые варианты эволюции секса невозможно охарактеризовать всего в нескольких словах. Но об одном, до сих пор даже не упоминавшемся, сказать стоит. Можно представить, что под влиянием экономических факторов производство и рынок андроидов сильно сегментируются и дифференцируются по стоимости, как это сегодня происходит с производством и рынком автомобилей, где отчетливо выделились классы дешевых машин, машин среднего класса, спортивных, дорогих машин, роскошных лимузинов, выпускаемых мелкими сериями и т. п.