Текст книги "Холодно"
Автор книги: Галина Войцеховская
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Рыжов уселся в машину, сильно и зло дернул ручник. Не обращая внимания на боль в плече, круто вывернул руль. От злости темнело в глазах: "За мальчика меня держит, думает, обманула. И врать-то толком не умеет, дура безмозглая...". Воронцова показалась Сергею барышней глуповатой, но безобидной. И это неуклюжее вранье почему-то взбесило его. Он летел по дороге, не объезжая колдобин, словно за ним черти гнались. На въезде в город – чего и следовало ожидать – нарвался на гаишника с радаром. Молча протянул полтинник в окошко. Лейтенантик только взглянул на его набыченную физиономию – тут же поспешил ретироваться, береженого Бог бережет. Рыжов отъехал от поста, встал на обочине, отдышался: "И чего я взвился, собственно говоря? Соврала? Все они врут, и эта не исключение! А то, что я там возомнил – вкусно накормила, покудахтала слегка – так уже и хорошая? Остынь, Рыжов – профура, такая же, как все. Амалия вон тоже кормит, как ни приди.... Только у Амалии денег на деликатесы хватает, а эта своими ручками готовить вынуждена.... В конце концов, мне до портфеля нет никакого дела. Баранникову надо – пусть сам и ищет. Мне бы с бандюками этими местными, Робин-Гудами Мухосранскими, разобраться...". Рыжову вспомнилось, как Ольга кинулась шнуровать ему ботинки. Даже застонал от злости: "Дура.... Боже, какая дура...". Он решил сейчас не ехать к Воронцовой – слишком был зол. И видеть ее было противно. В самом-то деле – сначала следовало разобраться с Голубенко.
В адресном столе уже знакомая дамочка просто расцвела, увидав на пороге выгодного клиента. Вчерашние десять долларов впечатлили ее необычайно – даже побледнела от алчного предвкушения очередной подачки. Низенькая круглая тетка чем-то неуловимо напоминала юркую крысу с дрожащими усиками. Суетливая холуйская угодливость аж гнула ее студенистый хребетик:
–А-а-ах, здравствуйте, здра-а-авствуйте, ну что, нашли Вашу девушку? Нашли? Еще кого-то желаете поискать? Поможем, помо-о-ожем! Ага, Голубенко Владимир... без отчества? Ну-у,... не волнуйтесь, не волнуйтесь, и без отчества найдем. Сейча-а-ас.... Вот!... В лучшем виде... – жирненькие пальчики мелькали над ящичками картотеки. – Пра-ашу-у, пра-ашу-у-у – сладко выпевала дамочка, пожирая глазами роскошного мужика – Вот и адресо-о-очек нашелся, во-от!
Листок с адресом лег на стол перед Рыжовым, и пухлая когтистая лапка, судорожно хапнув протянутую зеленую бумажку, юркнула под стол. Длинный носик покрылся бисеринками пота – дамочка аж взопрела от волнительности момента, едва переводила дух: "Вот огреблась, Ведь неделю,... неделю нужно горбатиться за такие деньжищи! А этому все нипочем.... Так отдал! У него и еще есть – не последние же отдал. Сволочь, прет его от денег...." – тяжко завидовала она, засовывая десятку в кошелек трясущимися пальцами и торопливо оглядываясь – не видел ли кто?
На улице в молочных сумерках густо кружили снежинки – зима примеривалась, не пора ли немного украсить этот неприглядный мир. Захлопнув за собой раздолбанную дверь, Сергей несколько раз глубоко и резко вздохнул, выгоняя из легких душную вонь присутственного места. Сгреб с капота горстку подтаявшего снега, растер ладонями, отряхнул. Длинно и зло выругался. Бегущий по своим делам дедок испуганно шарахнулся в сторону. Помчался, от греха подальше, оскальзываясь на колдобинах. Рыжов проводил его злобным взглядом. Отчего-то сейчас его все раздражало безмерно.... Впрочем, время поджимало, и нужно было ехать дальше. О превратностях настроения и самочувствия думать было некогда.
Даже мощный джип с трудом преодолевал жуткие колеи и колдобины раскисших от снежной каши улочек. Наконец, убогая хатенка предстала перед Рыжовым, демонстрируя миру амбарный замок и казенные печати на входной двери. Сергей огляделся, и через улицу заметил мужичка, любопытно высунувшего из-за калитки плешивую головенку. При виде гостя мужичок очень оживился, расцвел пьяненькой улыбочкой:
–А ты к Володьке-та? А Володьки-та уж нету! В морге Володька! И хоронить его, сердешного, некому.... Государство похоронит, да,... без поминочек. – Мужик картинно захлюпал носом – Так что надо выпить – на помин души убиенного раба Божия Володимира.... Выпить, да....
–Да ты уж выпил, старый черт, который день не просыхаешь! Кому там надо Володьку твоего вспоминать, шелупонь беспутную? – раздался с крыльца зычный голос. Мужичонка подпрыгнул от неожиданности:
–А ты, старуха, молчи! Покойника-то хаять большой грех! И не шелупонь ничего – в последний год он и на работу устроился, и вопче... поднялся.
–Подня-а-ался, как жа!... Тебя, дурака старого, поил на халяву раз несколько – так уж и поднялся!
–Ты, старуха, молчи! Не позорься перед сурьезным человеком.... Покойничка помянуть завсегда надобно, а ты орешь, заноза трухлявая.... Володька-та и вырос на моих глазах, так мы, вот, может, и помянем с хорошим человеком... Володьку-та, упокой, Господи, его душу.
Бабка колобком скатилась с крыльца. Налетела на своего благоверного, тыча щепотью в старческий загривок. Потащила к веранде:
–Откуда при твоем Володьке хорошие-то человеки? Как со шпанюками бегал, так хоть жив-то был, а как всякие крутожопые в машинах-то заездили – так вот и на тебе! И ты, старый бздун, туда же! Другие мужики вон хлопочут, чтобы добра какого в дом принести, хозяйство ладят, а у тебя одно на уме – выпить!
Обитая драным дерматином дверь захлопнулась за старухой, но ее громовые вопли долго еще сотрясали хлипкую веранду. Воинственная старушенция Сергея позабавила. «Значит, крутожопые на машинах, заездили последнее время, примерно с год. Ну, ну...» Злость немного отлегла от души, и он решил-таки навестить Воронцову.
Рыжов неторопливо зарулил в знакомый двор – мимо поломанных качелей и грандиозной помойки. Он отметил странную особенность этого городишки – на въезде в каждый двор здесь красовались добротные кирпичные загончики, уставленные переполненными мусорными контейнерами, и заваленные горами гниющих отбросов. Этакие вонючие триумфальные ворота ....
Рыжов долго топтался на лестничной площадке. Звонил.... От досады пару раз бухнул в притолоку кулаком. Тут же приоткрылась дверь напротив:
–Чего дрынчишь? Нету ее! И неча тут.... – Рыжов оглянулся, и щель проворно захлопнулась. "Ладно,... времени нет девку отлавливать. Никуда не денется. Соседка с перепугу, еще чего доброго, милицию вызовет. Совсем это мне без надобности. Есть и другие дела. Конькова этого поискать, что ли... Вернусь сюда попозже". Сергей постоял на крыльце, покосился на окна кухоньки со знакомыми клетчатыми занавесками. Почему-то вспомнились пельмени, и сразу засосало под ложечкой. Досадливо отогнав непрошеную мыслишку, Рыжов потопал к соседнему дому. Едва вошел в подъезд и поднялся на несколько ступеней, дверь напротив лестницы распахнулась, и оттуда выскочил пацан в дутой куртке. Не успев притормозить, с размаху влип в Рыжова. Тот, охнув, качнулся назад, и автоматически схватился рукой за перила, чтобы не слететь кубарем с лестницы. Плечо взорвалось такой адской болью, что Рыжов заорал и мгновенно сгреб обидчика за шиворот. Едва переведя дух, сморгнув невольно навернувшиеся слезы, Сергей обнаружил, что в его стиснутом кулаке висит, не доставая ботинками до пола, мальчишка лет двенадцати. Брыкается и сыплет таким отборным матом, что не от всякой базарной торговки услышишь. Рыжов слегка встряхнул это чудо природы, пытаясь утихомирить. Результат был просто ошеломительным – пацан извернулся, и изо всех сил заехал Рыжову кулаком в глаз.
–Ах, ты, засранец! – взвыл Рыжов, роняя мальчишку. Пацан шмякнулся на ступеньки, и, горохом ссыпавшись вниз, вылетел из подъезда. Только звонкое "САМ ЗАСРАНЕЦ!" заметалось эхом по этажам. Пушечный грохот захлопнувшейся двери завершил дурацкое происшествие. Ошеломленный Рыжов еще пару минут стоял, привалившись спиной к изломанным перилам. Корчась от боли и от смеха, держался одной рукой за пылающее плечо, другой – за слезящийся глаз.
Рыжов несколько раз позвонил в дверь. Но, видимо, сбежавший мальчишка был, на данный момент, единственным обитателем Коньковской квартиры. Выйдя из подъезда, Сергей обнаружил беглеца неподалеку. Тот стоял, и с независимым видом рассматривал джип. При виде Рыжова небрежно сплюнул, засунул руки в карманы, усиленно демонстрируя собственную крутость. Но все же отступил, словно невзначай, на более удобную для бегства позицию. Рыжов хмыкнул – уж очень потешно выглядел этот боевой цыпленок. Позвал:
–Эй, парень, где мне найти Конькова?
–Ну, я Коньков! – задиристо заявил пацан.
–Да нет,... Виктора.
–А-а-а... не знаю. Он сегодня и дома не ночевал. Может, где у друзей.... Или загулял у кого.... Или в пивнушке. Тут за углом есть одна... "Олимп". Может там... – в голосе мальца Рыжову послышались неуверенные и тоскливые нотки – А Витька тебе зачем? Ты его давно видел?
–Да так, поговорить только. Я его вообще не знаю – вот, хотел познакомиться....
Мальчишка тут же потерял к собеседнику всякий интерес, сгорбился, и поплелся прочь, шаркая по земле громадными "тракторами". Усевшись в машину, Рыжов осторожно потрогал веко пальцами – глаз болел и уже начал припухать. Хохотнул, покрутив головой: "Ну и пацан – вырвус настоящий! С таким не соскучишься.... Завтра фингал будет – сто процентов...". Пальцы пахли – сладко и едва ощутимо – чем-то знакомым. Рыжов понюхал, потер и понюхал еще... " Детский шампунь в пузырьке в виде розового утенка на полочке в ее ванной. У нее волосы – тонкие и шелковистые, и она моет их детским шампунем. Сегодня она не закрутила их в пучок, и они рассыпались по плечам льняной копной. А я запустил в ее волосы пальцы, и потрогал там, где ей было больно, и она дернулась и рассердилась. А теперь мои пальцы пахнут...карамельками, что ли?"
В "Олимпе" было душно и накурено. Грязные столики густо облеплены потрепанными личностями. Полупьяные олимпийцы на Рыжова косились подозрительно – не их поля ягода.
–Витьку Конькова не видали?
–Не... не было сегодня... – тут же отвернулись, равнодушные ко всему, кроме содержимого своих стаканов. "Ну что ж – с волками жить, по волчьи выть" – Рыжов купил бутылку «Синеокой» и потеснил компанию за столиком:
–Мужики, угощаю! – разлил в подставленные мутные посудины. Мужики выпили без промедления.
–Давайте по второй сразу.... За здоровье.... А где дружбана-то мне поискать, Витьку Конькова? Дома нету.... Брательник его говорил, что вроде тут он....
–Не-е-а, нету.... – отозвался один из пьянтосиков – Вчера, да, с Капустой на гаражи шел.... Два пузыря нес, я видел. Сюда, гад, не потащил – зажал пузыри.... Давай, доливай уж, чего на дне оставлять....
Рыжов разлил все до капли. Мужики жадно глотнули. Замерли, вперившись оловянными глазами в разверстые пасти стаканов. Перевели дух. Медленно, скудно закусывали. Молчали. Вслушивались в затопляющую мозг мутную пустоту, тягучее хмельное отупение. Не прощаясь, Рыжов выбрался из "Олимпа". Ловить здесь было нечего.... Да и противно.... Целый Шанхай убогих разномастных гаражей Рыжов еще вчера заметил на выезде с кольцевой – совсем неподалеку. "Поди только, отыщи там этого самого Капусту.... Ну да ладно, на месте видно будет."
В жарко натопленной, прокуренной будочке дедок-сторож поскреб засоренную плешь:
–Энто, какая еще капуста? А?... Капустин, что ли?.... Ну, вчера, конешне, видел я их с Коньковым... и еще этот с ними был, длинный та.... Как его?.... А-а-а, Леха Дырин, во! Да, вот с ими был.... Под вечер уж пришли, сильно затаренные.... И закусь у их была, и позвякивало, да! Не в пример, как обычно.... То все больше чернилко хлещут, рукавом занюхивают. А то – я ж говорю – и закусь, и две бутылочки белоголовой. Веселые вроде были.... А седни – нет, не видел. И как уходили – не видел! А то завсегда – здрасьте, до свидания,... когда и рюмочку поднесут – завсегда с уважением. А седни – не видел,... нет.
Рыжов уже садился в машину, когда сторож вышел из каптерки, и, заперев шлагбаум на выезде, вразвалочку направился вдоль гаражей – то ли бдительность решил проявить, то ли потребовать своей законной порции уважения.... И трех минут не прошло – дед выскочил из-за угла. Трусил старческой неровной рысью, взмахивая засаленной кепкой, охая и торопливо, на ходу, крестясь.
Рыжова обдало колкой волной – предчувствием налетающей опасности. Усталость и досада вмиг сменились отточенной настороженностью.
Старик трясущимися руками отпирал каптерку. Никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Кепку уронил – и сам же наступил на нее. Отпер. Метнулся к столу, торопливо схватил телефонную трубку. Что-то кричал, захлебываясь от дрожи.
Рыжов отъехал чуть дальше, к магазинчику, и поставил машину так, чтобы не терять из виду ворота. Минут через двадцать приехала милиция. Попозже – скорая. Мент дал отмашку, постоял у раскрытой дверцы, крутя башкой и размахивая руками. Дверца хлопнула. Белый рафик развернулся и отправился восвояси. Было ясно – спасать там некого. Вскоре по дороге запрыгала раздолбанная "Нива". За ней натужно штурмовала колдобины труповозка.
Рыжов поспешно выбрался на кольцевую, и – педаль до полика – помчался в Москву. Обида на мелочное бабское вранье начисто вылетела из его головы. Дела в Воскресенске закручивались аховые. С окружной дороги позвонил Красовскому – договорились сейчас же встретиться.
Базиль Чарковский задумчиво созерцал колечки дыма, плывущие из носика кальяна. Очень хорошо думается вот так – томно развалившись на широкой тахте, обтянутой дамасским пестрым шелком. А подумать было над чем. Право же, было. Он брезгливо покосился на пестревшую синими печатями стопку бумаг, небрежно рассыпанную на палисандровом журнальном столике между тахтой и креслом. Чарковский очень не любил чрезмерной определенности. Лежащие перед ним бумаги были слишком определенны. Слишком материальны. Это была вещь. Базилю Чарковскому вещи не нравились. Вещи могли быть доказательствами.... Хуже того, вещи могли быть уликами! Вещи побуждали к действию.... Имея на руках такую вещь, он чувствовал себя обязанным использовать ее – не откладывая, прямо сейчас. Базиль терпеть не мог обязательств. И даже простая пунктуальность казалась ему слишком обременительной. Жизнь Базиля Чарковского должна была плыть вольно, сообразуясь лишь с его собственными желаниями и капризами. Увы, подобный способ существования требовал денег – и не маленьких, ибо капризы Базиля всегда были довольно расточительны. Поэтому ему приходилось время от времени покидать безбрежный виртуальный мир, и вступать в пределы мира материального. Причем материализм этот был столь груб, что явно вторгался в область криминала. А если уж предельно конкретизировать – Базиль Чарковский был профессиональным шантажистом. Высокопрофессиональным! Великая Паутина была его основным полем деятельности. Каждый дурак, возомнивший себя серьезным бизнесменом, спешит подключиться к Интернету. Даже если его не интересует там ничего, кроме порнушки. И совсем не думают новоявленные покорители виртуального мира, что с этого момента они сами становятся чьей-то потенциальной добычей. Вот серьезный политик каждый день посещает сайты с детской порнографией. Вот романтический актер, кумир нежных дев, ночует в "голубых" чатах. А вот певица, тинейджерская звездюлька, пасется в "садо-мазо". Ох, не догадываются они, бедолаги, про Базиля Чарковского. Впрочем, это так, приятная остренькая приправа к основному блюду. Главная работа Базиля – взлом корпоративных и коммерческих сетей. Вот там иной раз можно круто поживиться! Коммерческие тайны дорогого стоят! И простор для маневра есть. Можно получить денежки за неразглашение, а можно продать секрет конкуренту. Можно слить компромат в газеты – тоже не за так. Риска практически никакого! Переговоры в чатах, денежки – безналом. А превратить их в зеленый нал, и хорошенько припрятать, поможет верный друг – Петьке Худякову Базиль доверяет. Во-первых, знают они друг друга давненько, учились в одном институте – правда, Базиля отчислили с четвертого курса, а Худяков доучился, да еще и аспирантуру закончил. А во-вторых, Базиль Худякову платит. Много и очень много. Худякову самому в жизни столько не заработать, несмотря на его великую образованность. Петька Худяков – жуткий сквалыга. Удавится за копейку. И пока Базиль платит – он может рассчитывать на Худякова, как на себя самого.
Петр Иванович Худяков задумчиво созерцал колечки дыма, плывущие из носика кальяна: "Вечно Васька выдумает какую-то ерунду! Вот и кальян этот – спрашивается, и на хрена Ваське кальян? Тучу же денег стоит!" – Худяков спрятал ехидную ухмылку – "Базиль Чарковский, Базиль Чарковский.... Пуп земли – Базиль Чарковский! А на самом деле – был и останется Васька Чирко, по прозвищу Чирей! Журналист, блин, звезда светской тусовки.... Если бы они все знали, чем эта звезда себе на жизнь зарабатывает, они бы его на порог не пустили. Да что там, на порог – половина этих людей обязана Чирью своими неприятностями. И если бы им сказать,... нет, только намекнуть, кто такой на самом деле Базиль Чарковский.... Ладно уж, пусть пока поживет. Пока что с него есть толк. А там посмотрим...".
Базиль потягивал душистый дым кальяна, и разглядывал сидящего в кресле Худякова: "Мягкое же кресло! Огромное, с пологой спинкой. Нет – Худяковсидит, как аршин проглотил! Наверное, только такие люди и могут работать бухгалтерами и аудиторами! Заточен на дело.... Вылитый Штирлиц!... Не расслабится ни на секунду. Кажется, одна цифирь в голове. А вот, поди ж ты – оказывается, наш Петенька Худяков – начинающий вор и авантюрист. Пожалуй, мне следует быть с ним поосторожнее...".
Базиль вынул из вазы алую герберу, принялся меланхолически обрывать лепестки:
–Любит,... не любит,... плюнет,... поцелует,... к сердцу прижмет,... к черту пошлет....
Худяков скрипнул зубами: "Ну, Васька, ну, козел!... Не может не придуриваться!... Ну, сделаю я тебе когда-нибудь – ни одна ромашка такого не нагадает...". Сидеть без толку в Васькиной гостиной, похожей на дворец свихнувшегося султана, Худякову надоело. Терпения ему было не занимать, но уж очень важным казалось задуманное.... А Васька молчит, и поторопить его нельзя – Чирей не любит понуканий, из одной вредности сорвет все дело.... Но и ждать уже нет сил. Конечно, с Чирьем они знакомы сто лет, и денег ему Чирей переплатил немеряно, но Худякова мучила и точила мысль, что у самого Чирья их остается гораздо больше. Чарковский пользовался его услугами для обналичивания зелени на прожитье, да еще для консультаций по разным экономическим вопросам – если нужно было разобраться в чьих-нибудь слишком уж хитроумных махинациях. Базиль за услуги платил, ничего не скажешь – щедро платил. Однако, не настолько щедро, чтобы Худякову не захотелось большего. Петру Ивановичу хотелось быть с Чирьем в доле, получать солидный процент от всех его дел. Но Базиля нечем, совершенно нечем было зацепить. Обналичивание обставлялось тщательно, Чарковский везде оказывался не при делах, даже имя его не упоминалось. Именно за это – за непричастность – Базиль Худякову и платил так много. А что еще можно поставить ему в вину? Сомнительные расследования? Сбор информации? Так Базиль Чарковский – журналист солидного издания, специализирующегося именно на расследованиях серьезных политических и экономических скандалов. Это их работа. Они себе на этом делают имя и деньги. То, что Чирей попутно сшибает неплохие бабульки в собственный карман – Худякову никак не доказать, не приплетя к делу себя самого. Нет – просто нет, не существует – вещественных доказательств. Нет улик. Виртуальную реальность к делу не подошьешь. Так было до сегодняшнего дня. А вот сейчас нежданная удача дала Худякову в руки шанс: "Лежащие на столе бумаги – большой соблазн, жирная наживка. Базиль должен, просто обязан ее проглотить! О чем он думает? Сидит, и не телится – курит кальян, ощипывает цветочки.... Такие деньги!..." Худяков чувствовал, как от нетерпения и злости желудок сжимается в болезненный ком. Показалось, что его сейчас вырвет – прямо на пушистый персидский ковер. Но тут Чарковский вздохнул, выронил из рук растерзанную герберу, отложил мундштук кальяна:
–Ладно, Худяков.... Расскажи-ка все еще раз.
–Ну что я тебе расскажу? Вот аналитика – смотри.... Я все моменты выделил. Отправитель выписал отгрузочную накладную – как положено, со всеми реквизитами, номером транспорта и росписью получателя – все, как надо. Смотри, как он с ней обошелся: первые два экземпляра – для получателя – остались у отправителя. Третий и четвертый – для отправителя – подколоты в отдельную папочку, и, видимо, пойдут по назначению. Пятый экземпляр – для проходной – отсутствует. Надо полагать, на проходной и остался. То есть – все правильно и законно, но машина пошла в путь без документов. А без документов она у нас доедет разве что до первого поста. Значит, документы там сделали – другие. Смотрим. Вот они. Накладная напечатана под тем же номером – компьютер учитывает номера, тут не нахимичишь, и накладные печатает неукоснительно по пять экземпляров. Первые два отсутствуют – с ними-то наша машинка и уехала. И печатали дубликат не просто так, для перевода бумаги – поменялись реквизиты отправителя и получателя, код и наименование товара. То есть – неведомо, кто сделал и неизвестно, кому отдал. Все шито-крыто.... Так.... Вот еще комплект накладных – это уже третий – под тем же номером, и первые две опять отсутствуют. Здесь поменялся и номер транспорта. А товарчик отгружался замечательный – в первой накладной указан растворитель на основе восьмидесяти процентного этилового спирта, бутилированный в тару по 0,5 литра, для розничной продажи, отгружен на базу "Стройбытремонт", в количестве брутто – значит, вместе с тарой – восемнадцати тонн. У отправителя все так и будет числиться – в лучшем виде. А фактически – исходя из двух накладных, отданных перевозчикам – отпущена водка "Голубой кристалл", тридцать шесть тысяч бутылок, на базу N6 "Горпищеторга". Думаю, на базу она не приедет, где-нибудь еще им документы поменяют, и впитается водочка в поля Нечерноземья. Вот так-то.... Налицо имеем крупного оптовика – производителя паленой водочки. Кстати, и экземпляр продукции при бумагах имелся. Я его в химзаводовскую лабораторию пристроил. Пойло, конечно. На техническом спирту, примеси кое-какие, но ничего жизнеопасного. И разлито – как положено. Этикетка, пробка, акцизная марка – все тип-топ. То есть – пойдет через магазины, по приличной цене.
–Ага.... Проще говоря, некто вместо одной машины растворителя сбацал две машины водки. Так?
–Ну, да... так.
–Ну и зачем ты это говнишко мне сюда притащил?
Худяков опешил. Меньше всего он ожидал подобного вопроса. Дело казалось ему ясным и чрезвычайно выгодным. Нужно просто обратиться к производителю, и предложить ему выкупить компрометирующие бумаги. Желательно подороже. И все. То есть с бумагами – все. Но Петр Иванович будет участвовать в этом дел от начала и до конца. У него останутся копии всех накладных. И он постарается сделать записи разговоров, и заснять на пленку встречи, и засветить причастность Чирья к полученным от этого дела деньгам. И потом можно уже будет доить самого Чирья. Худяков так неотвязно думал об этом целых три дня. Так распланировал все, что должно произойти. Даже прикинул, какие суммы он может получить от Чирья, и как он распорядится ими. Все распланировал Худяков, все предусмотрел. Но вот такого вопроса в его планах, ей Богу, не было....
–Чего это говнишко? Дело верное, да ты послушай....
–Нет, Петечка, это ты послушай! Как к тебе эти бумажки попали – я и не спрашиваю. В любом случае – не сами прилетели. Одно то, что они у тебя – уже опасно. Потом, я так понимаю, если посеявший их мужичок шел с отгрузки – при бумажках и денежки были. Ну, разница между стоимостью растворителя и водки. Что, Худяков, были? Да ты не бледней-то, не бледней – не заберу я у тебя эти денежки.... Денежки-то небольшие – тысяч двадцать, или около того, это если в баксах. А?
–Тридцать....– прошептал Худяков помертвевшими губами.
–Ну, хоть бы и тридцать.... Я тебе все тутошние проблемы объяснять не буду, но, Петя, от всей души советую – бумажки отнеси, и положь, где взял. И постарайся, чтобы тебя при этом никто не видел. Целее будешь
–Васька, ты что, деньги же!... Сами в руки идут, как можно пропустить?
–Это ты, Худяков, бабки косишь. А я их, как цветочки в букет, собираю. Какие рву, а какие оставляю, пусть дальше растут. А за некоторые даже руками не берусь – для здоровья вредно. Так что отстань, Худяков! И бумажки свои прибери, и никому не показывай. И сюда пока что не приходи – я сам позову, когда понадобишься.
Худяков медленно собрал бумаги, уложил их в дипломат. Злость и ненависть душили его: "Я отомщу Чирью за это! Отомщу – только еще не знаю, как...".
Едва за Худяковым закрылась дверь, Базылеву томность, как ветром сдуло. Конечно, память у него феноменальная. Короткого, вроде бы небрежного просмотра вполне хватило, чтобы засечь все реквизиты, номера, цифры и суммы. Но все же следовало побыстрее перенести это в компьютер. И проверить....
–Господи, Худяков, где ты ходишь? Где это можно бегать все воскресенье?.... Целый день тебе звоню.... Нужно срочно увидеться. Прямо сейчас!
–Что там может быть за срочность? А по телефону нельзя? – голос звучал недовольно.
–Никак нельзя. Я сейчас приеду к тебе.
–Прямо сейчас? И не по телефону? Только не говори мне, что ты беременна....
–Что? Беременна? Нет, Худяков, конечно, я не беременна.... Все гораздо хуже!
–Ничто не может быть хуже... – буркнул Худяков. – Ладно, приезжай. – Худяков зевнул прямо Оленьке в ухо. – Массажик мне сделаешь, устал до чертиков.... – телефон щелкнул, и замолчал.
Оленька еще пару секунд задумчиво слушала гудки. Потом медленно и осторожно положила телефонную трубку. Потом поплелась на кухню, сварила себе кофе. Лихорадочное нетерпение, с которым она весь вечер ждала Худякова, названивая ему каждые полчаса, разлетелось вмиг, как воздух из лопнувшего шарика: "Ничто не может быть хуже... ничто не может быть хуже Худякова. Сын бы ходил уже в школу. Или дочка...". Оленька представила – как представляла уже не один раз – того малыша, которого Худяков уговорил, умолил ее не рожать. Оленька училась тогда на втором курсе, и страстно была влюблена в Худякова, и отдавалась ему безоглядно, уверенная в его горячем взаимном чувстве. А Худяков – он был старше ее на пять лет, умен, и красив, как греческий бог – оканчивал аспирантуру, но кандидатскую писать не собирался. Ему был обещан жирненький пятилетний контракт – работа на строительстве химзавода в Египте. Или еще где-нибудь за границей. Худяков-старший – главный инженер Воскресенской «Химички» – имел должный вес и блат, чтобы пристроить сынка на хлебное место. При таких обстоятельствах Худякову-младшему жена была нужна – контракты охотнее заключали с семейными. А вот ребенок – ребенок совсем не нужен был, и более того – мог создать массу проблем, и поставить под угрозу все мероприятие. С грудным ребенком могли не выпустить за границу. Оленька могла не пожелать оставить малыша в России, а самим уехать. Мало ли что могло быть.... Короче, ребенок Худякову был не нужен. За помощью в решении этой деликатной проблемы он обратился не к кому-нибудь – прямиком к Оленькиной матери. И та целиком и полностью поддержала его. Оленька, кстати, всегда удивлялась – с ее матерью Худяков всегда ладил наилучшим образом. На все и всегда у них была одна точка зрения. В один не прекрасный день мать безапелляционным тоном заявила Ольге – для блага обожаемого Петеньки она должна сделать аборт. Оленька заплакала и заметалась, но все в один голос твердили ей одно.... А она так любила Худякова, и все, буквально все готова была сделать для его блага.... И Худяков так клялся ей в любви, так обещал вечно помнить и ценить ее жертву.... Они поженятся, как только будет получен контракт, и обязательно еще родят ребенка, да хоть троих, если она захочет. Оленька, конечно, знала, что она беременна, но как-то больше умом. Так сказать, теоретически. Она совсем этого не чувствовала, не ощущала. И ребенок пока что не казался Оленьке живым, реальным.... Только слова,... просто неприятная процедура. И Оленька сломалась.... Худяков встречал ее из больницы с цветами, и целовал на крыльце в немые губы. А она не могла поднять на Худякова глаз, потому что там, в больнице, до нее дошло.... Неизвестно, что послужило тому толчком, когда и как она поняла... может быть, в забытьи наркоза, который ей по блату сделали... в тумане боли – что вот, только что, у нее был ребенок. БЫЛ!!! А теперь его нет!!! Что это жуткое, нечеловеческое решение приняла она сама – не ее мать, не Худяков – она сама погасила крошечную, беззащитную, зависимую только от нее искру жизни.... Она сама убила своего ребенка! И с того самого дня, вот уже семь лет, по ночам она думает: "Сейчас у него уже резались бы зубки...". "Теперь бы он уже начал ходить...". "Он бы уже говорил мне «мама».... "Мы бы гуляли вдвоем, а на ночь я бы читала ему книжки". Порой она покупала, и украдкой прятала в своей тумбочке – то кружевную распашонку, то яркую погремушку, то книжку с веселым зайцем. А сейчас она одна сидела на кухне, пила кофе, и думала о том, что вот ее ребенок уже ходил бы в школу.... И что все ее муки, и загубленная жизнь не рожденного ребенка – все было напрасно. Все, все.... Худяков-старший попался на каких-то крупных махинациях с этиловым спиртом, и умер от инфаркта еще до суда, в камере предварительного заключения. Так что ни в какую заграницу Петенька не поехал. И на Ольге не женился. Они встречались – так часто, как только могли себе позволить. И им, наверное, хорошо было вместе. Но порой Оленьке казалось, что она бредет по пустой и серой равнине, сама вся серая, как придорожная пыль,... угрюмо и бесцельно бредет... по пути без конца.
Кофе Оленька допила, и к Худякову все же поехала.
–Петя, там был портфель....
–Где это "там"?
–На поле. После обстрела. Там был портфель.
–Какой портфель? Ты купила себе портфель?
–Петенька, послушай... – Ольга чувствовала, как закипает в ней смесь злости и отчаяния – когда я ехала в той машине...
–Дети малые знают, что нельзя садиться в чужую машину. А у тебя мозгов совсем нет, вот и влезла...
–Худяков, мы сейчас говорим не об этом. Выслушай меня, пожалуйста.
–Ладно, ладно, выкладывай, что там у тебя. Вечно ты вляпаешься в какую-нибудь дурацкую историю...
–Худяков!
–Что?
–Худяков, когда я села в ту машину, у пассажира на заднем сиденье был портфель. И мне пришлось взять его на колени...
