Текст книги "Холодно"

Автор книги: Галина Войцеховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

–В Вашем портфеле были деньги или важные бумаги? Настолько важные, чтобы Вас захотели убить из-за них?

–Нет! Конечно, нет! – ужаснулся господин Баранников. – Какие там могли быть бумаги? Только документы на отгрузку. Ничего особенного.... И денег там тоже не было. Разве что небольшая сумма, на непредвиденные расходы, так сказать.... Но, видите ли, портфель... м-м-м... он был подарен мне. Э-э-э, дорогая память, м-м-м... натуральная кожа, опять же! Э-э-э.... Так вот, я хотел бы побеседовать с девушкой – в целях воспитания, знаете ли.... Исключительно в целях воспитания! Эта девица явно выросла в дурном обществе. Её следует отучить пинаться – для её же пользы! – Баранников осторожно пощупал повязку на глазу. Сергею показалось – только для того, чтобы заслонить рукой проступившую на лице гримасу жгучей досады и злобы. – Поэтому, молодой человек, если Вы вдруг встретите эту девушку, не сочтите за труд уведомить меня. Конечно, это не останется без вознаграждения! Я привык ценить свои капризы. Вы будете довольны.... Весьма довольны! – Баранников поднялся, давая знать, что аудиенция закончена. Его слащавая физиономия просто-таки сочилась праведной добротой, губы растянулись в улыбке, но водянистый глаз смотрел холодно и цепко. – Так что постарайтесь встретить девушку, право же, постарайтесь. Вы не пожалеете! А теперь прошу прощения – дела.... – Баранников покровительственно похлопал Сергея по плечу, и величественно удалился, донельзя довольный собой. А Рыжов остался, стиснув зубы, корчиться от боли – он едва не заорал, когда эта мразь хлопала его по простреленному плечу. Ему страшно хотелось избить Баранникова. Ввалить и в хвост, и в гриву – как следует, по настоящему. Чтоб уж и не знал, какое место платочком подвязывать! Странное желание для профессионального телохранителя – но не лишенное определенной притягательности. Отдышавшись и обтерев ладонью взмокшее лицо, Рыжов отправился восвояси. Что ж, встреча не была безрезультатной: «Во первых – почему Баранников так уж уверен, что портфель у девушки? Во-вторых, он очень хочет найти её, и не только из-за портфеля. Пинок он ей тоже припомнит.... В третьих – господин Баранников не услышал фамилию попутчицы. Ему, бедолаге, было не до того – он слишком испугался, и только что получил в глаз. Значит, у него нет ни одной зацепки, и девчонку ему, скорее всего, не найти. И последнее – портфель. Баранникову нужен портфель. Видимо, в нем-то все и дело».

Хозяин не счел нужным проводить гостя. Зато, зайдя за угол дома, Сергей столкнулся с длинноногой Риточкой. Та явно поджидала его, и старательно потупила глазки:

–Ах, Дмитрий Андреевич столько о Вас рассказывал! Вы ему жизнь спасли! Я Вам так признательна! Я стольким обязана Дмитрию Андреевичу. Вы всегда можете рассчитывать на мою горячую благодарность! – Риточка кокетливо поигрывала бровками, бросала на Рыжова многообещающие взгляды. – Дмитрий Андреевич говорил, что Вы были ранены. Хотите, я поухаживаю за Вами? Я с удовольствием займусь этим! Вы позабудете обо всем – клянусь.... Такой интересный мужчина, настоящий герой! – Риточка шагнула поближе, томно оттопырила губки.

Рыжов слегка отстранился, защищая больное плечо:

–Ну что Вы.... Не смею отнимать у Дмитрия Андреевича Ваше драгоценное внимание. Он так страдает....

–А-а-а, – Риточка беспечно махнула наманикюренными пальчиками. – Подумаешь, обыкновенный синяк! Ну, глаз заплыл. Всего лишь! – она придвинулась поближе, старательно изображая заботу и сочувствие. Выгнула упругую спинку.

Рыжов еще в зеленой молодости усвоил, чем отличается проститутка от бляди. Настоящая блядь вертит хвостом для собственного удовольствия – азартно и со вкусом. Подлинное блядство – вещь редкая и ценная, как подлинное золото. Рассчетливый энтузиазм проститутки не идет с этим ни в какое сравнение. Вот и Риточка сейчас просто отбывала номер. Работала. Старалась. За работу проститутке обязательно кто-то заплатит. Кто? Надо полагать, Баранников. Рыжов тихонько подивился: «Господи, что ж там такое в этом портфеле, что Баранников готов и бабу из-под себя отдать, лишь бы заполучить его?».

Что ж – если ей так хочется.... Баранников что-то мудрит, подсовывает ему Риточку – для начала следует подыграть. Рыжов приобнял её пониже талии, игриво ущипнул за тугой окорочок:

–Господин Баранников – солидный бизнесмен. Встречается с серьезными людьми, ходит на презентации. А тут – вульгарный синяк, глаз заплыл. Вы не внимательны к своему патрону, Риточка!

–А что же тут сделаешь? Конечно, если бы повязку с троксевазином сразу после травмы.... А так, если уже полдня прошло, уже и отек, и гематома – что же тут сделаешь? Ну, разве что, примочки – больше для очистки совести.... – Риточка, будто невзначай, прижалась пышным бюстом – Все равно, как там ни лечи, на пару недель все презентации отменяются. У меня будут свободные вечера....

–О-о-о, я был бы счастлив.... Но, боюсь, Дмитрий Андреевич не обрадуется.

–Он ничего не узнает.... – прошептала Риточка, нежно улыбаясь, и упорхнула в дом, подарив на прощание еще один зазывный взгляд.

Сергей с минуту постоял, хмуро глядя ей вслед: "Что-то сказала она такое... что-то...". Ускользающая мысль не давалась. Рыжов уже вышел за ворота, кивком попрощался с мужичком, подметавшим подъездную дорогу. И вдруг остановился: «Ага! Кажется.... Ну-ка, ну-ка....» Он похлопал себя по карманам, вынул пачку сигарет, вернулся вразвалочку:

–Прикурить не найдется?

Мужичок с готовностью кинул метлу:

–Отчего же....

Сергей сам закурил и угостил мужичка. Тот аккуратно притушил свою "Приму", заложил бычок за ухо. Вожделенно затянулся дорогим пахучим куревом. Даже приосанился – вот и он, дескать, курит "Мальборо", среди прочих крутых мужиков. Рыжов кивнул в сторону дома, посочувствовал по-свойски:

–Хозяин-то, а?... Как его!... Крепко звезданули. Ходит теперь, бедняга, весь подвязанный. Небось, только-только поднялся?

–Да ну-у... он мужик крепкий. Так, придуряется только. Он утром вчера приехал, с хлопцем каким-то. Ну, глаз вроде красный, подпухший был, но особо не видно.... С полчаса побыл – и умчался куда-то....

–Сам?

–Ну! Сам, на Риткином "Жопеле"! Это я так ейный "Опель" зову, круглой жопой заработанный. – Мужик расхохотался. Закрутил головой, радуясь любимой шутке. – Ну а потом он уже к обеду приехал. Гляжу – фонарь, е-мое,... аж переливается. Я аж опешил! Ну и вечерком он по-нашенски полечился – надрался вусмерть! Наблевал, Ритке ночью еще подтирать за ним пришлось. – Мужик меленько захихикал, прикрываясь заскорузлой ладонью. – Ну не все ж ей сладеньким промышлять, надо кой-когда и....

–Авдеи-и-ич!!! Где тебя черти носят?... Авдеич! – раздался за воротами Риточкин пронзительный вопль. Авдеич подхватил метлу, и трусцой помчался на трубный зов.

Рыжов поспешил отойти подальше от ворот – он вовсе не хотел, чтобы Риточка застала его рядом с разговорчивым Авдеичем. "Баранников перемудрил, подсылая ко мне глуповатую Риточку. Красотка проболталась – совсем невзначай – что хозяин, так ценящий свое здоровье и несравненную красоту, полдня где-то бегал, не обращая внимания на зреющую сливу у себя под глазом. Авдеич уточнил детали: оказывается, Баранников, едва отмывшись от последствий медвежьей болезни, куда-то умчался, презрев опасность нового покушения, и свое драгоценное здоровье. А, вернувшись, не спрятался, не нанял охранников – рассиживался в шелковом халате, неумеренно пил, и предавался заботам сексапильной Риточки. Вчера его едва не застрелили, а сегодня он преспокойно гулял в саду, и сетовал по поводу синяка под глазом! Похоже было, что сочный фингал беспокоил его куда больше, чем неудавшееся покушение."

Обратная дорога показалась Рыжову бесконечной. Он был слишком измучен, чтобы о чем-то думать, а тем более – делать какие-то выводы. Ему все мешало – дубленка казалась слишком тяжелой, ноги замерзли, повязка сбилась – дергала и натирала воспаленный шов. Разболевшееся плечо мучительно отзывалось на каждую колдобину добитой дороги. Гудела голова, и глаза резало, словно в них насыпали песка. Город медленно погружался во мрак ранних сумерек, и фонари расплылись тусклыми радугами в мелкой мороси дождя. Сил не осталось даже на то, чтобы как следует выругаться....

Дверной звонок рыкнул коротко и зло. Пустая миска выскользнула из Оленькиных дрогнувших пальцев и загрохотала по полу: "Вот, началось.... Так звонить могут только неприятности. Хорошие известия разливаются долгими звонкими трелями.... Началось!"

Оленька, конечно, понимала, что ее будут искать. Воскресенск – маленький город. Все друг друга знают. С детства гуляли в одном и том же парке. Бегали на танцы в ДК "Химик". Работали на одном заводе. Все на виду.... Ни от кого не спрячешься.... Была уверена, что ее найдут – и все равно от одного только дверного звонка сердечко ее оборвалось, ухнуло куда-то вниз и замерло. И Оленька замерла, стиснув кулачки, не дыша, торопливо молясь: "Господи, это не ко мне..., Господи, помоги.... Ошиблись адресом... не ко мне.... Быстро-то как нашли.... Всего на третий день.... Не ко мне!!!" – но звонок снова зарычал. "Что ж, надо открывать. Дверь хлипкая, не выдержит даже одного хорошего пинка" – девушка перевела дух, отряхнула обсыпанные мукою руки. Открыла....

Чернильная тьма коридора зашевелилась, и бесшумно двинулась вперед. Вытолкнула на порог глыбищу.

–Господи.... – испуганно ахнула Оленька. Попятилась. Но в прихожей – метр на полтора – далеко не упятишься. Оленька ударилась спиной об угол и потрясенно выдохнула:

–Глубокоуважаемый шкаф....

–Что? – удивился пришелец.

Оленька открыла, было, рот, но голос почему-то сел, и раздалось лишь сиплое петушиное соло. Замолчала. Покашляла. Поморгала. Отвела, наконец, завороженный взор от массивной фигуры, заполнившей собою весь дверной проем. Пискнула:

–Здравствуйте...

Гость ее ответом не удостоил. Отлепился от притолоки. Неловко, боком шагнул через порог, и захлопнул за собой дверь. В прихожей сразу стало до невозможности тесно. Оленька торопливо отошла назад, в кухню. Гость двинулся следом. Уютная кухонька сразу превратилась в какую-то кроличью клетушку. Оленька пятилась, мелко дрожала и натыкалась на табуретки. И чувствовала – если этот жуткий тип еще хоть минуту поторчит над ее головой этакой каменной скалой, она взвоет от приступа клаустрофобии. Пространство и воздух просто исчезли. Позади – газовая плита, стена, окно. А впереди – угрюмый взгляд покрасневших, мутных глаз. Оленька заметалась в поисках спасения. Как за последнюю соломинку, ухватилась за разделочную доску с ровными рядами только что слепленных пельменей:

–Пельменей хотите?

–Что?

–Вот, пельменей – Оленька сунула ему под нос доску – Будете кушать? Я сейчас сварю....

–Что? – гость тупо пялился на Оленьку, морщил лоб.

–Пельмени, понимаете – вот... тесто, мясо! – тыкала пальчиком в ровненькие, пухлые пельмешки: «Слонопотам, тупица... а-а-а... Господи, кажется, я сейчас заору,... дурак несчастный, и чего только приперся... жуткий-то какой....» Оленька торопливо отвернулась к плите – только бы не видеть этих свинцовых, неподвижных глаз. Схватилась за горячую крышку кастрюли. Вскрикнув, уронила ее. Дула на обожженные пальцы. По щекам потекли непрошеные слезы: «Этого еще только не хватало!». Украдкой вытерла лицо. Ссыпала в кипяток половину недельного запаса пельменей. Залепетала:

–С чем вы любите? С уксусом, или со сметаной? Я с чесночным соусом люблю. Попробуйте, очень вкусно! Нужно взять сметану, и добавить туда растертый чеснок, соль, перец, и еще обязательно немножко сахара, и по щепотке молотого кориандра и сельдерея. Или "хмели-сунели"... Пальчики оближешь!... Вот, пельмени уже закипают – скоро будем кушать.... Да Вы не стесняйтесь – раздевайтесь, присаживайтесь,... мойте руки.... – под конец сумбурной речи Оленька совсем завяла и съежилась, голос затих до шепота.

–Какие еще пельмени?... – Рыжов совсем обалдел от ее безудержной болтовни: "Дура! Трясется от страха.... А чего бы ей, кажется, бояться? Что я, зверь какой? Накинусь на нее? Так было бы на что!... Правду сказал Марчук покойный – и укусить не за что.... Глиста тощая.... На голове пучок старушечий.... А одета?.... Все линялое, обвислое, как с чужого плеча.... Мукой обсыпалась.... Чучело огородное! Боится она.... Да ее саму можно испугаться! А еще говорят, женщин некрасивых не бывает! Черта с два! На эту и ведра водки будет мало!". Оленька, обернувшись с полной тарелкой горячих пельменей, наткнулась на равнодушно-презрительный взгляд, брезгливо сморщенные губы.

"Да как он смеет! Приперся без приглашения, на ночь глядя!... Как он смеет ТАК смотреть на меня! На себя бы посмотрел!... Здравствуй, дерево... баобаб несчастный!" – злость начисто выбила из Оленьки недавний страх. Плечи упрямо расправились. Подбородок дернулся вверх. «Я ему не понравилась, ах ты, Боже мой!... Да кто его вообще сюда звал? Не нравится – катись.... Зря только пельмени на него перевела.... Ладно уж... сварила – пусть ест, чтобы не выбрасывать. Кушай – не обляпайся.... Но бояться мне нечего! Какого черта? Я ничего плохого не сделала, ни в чем не виновата.... Пусть ест, говорит, зачем пришел, и выметается поскорее....» Оленька сверкнула сердитым взором:

–Господи, ну что Вы встали соляным столбом? Дайте пройти – тарелка горячая! Вон ванная – идите мойте руки....

Рыжов с минуту разглядывал хозяйку, обескураженный столь резкой сменой настроения: "Должно быть, с перепугу по фазе сдвинулась...явно! То от страха тряслась – и вот на тебе.... Пельмени эти еще зачем-то... дура по жизни!". Сергей вдруг почувствовал, как он голоден. От умопомрачительного аромата мяса, чеснока и приправ мучительно засосало под ложечкой: «Устал, как собака, и замерз, и плечо болит просто невыносимо – целый день за рулем.... С утра мотался по всему Воскресенску. Дамочка в паспортном столе за десять баксов выложила адреса всех местных Воронцовых. Эта, по закону подлости – оказалась предпоследняя. Отрадно, что долгий поиск увенчался успехом, и даже пельменями меня здесь накормят. Что-то мне до сего дня не доводилось есть домашние пельмени. Пахнут обалденно.... Не то, что магазинные – те воняют ливером, кислым тестом и гнилым луком – гадость редкостная. В конце концов, я к ней на пельмени не набивался – сама позвала. Не пропадать же добру». Рыжов покосился на исходящую аппетитным паром миску с пельменями, молча развернулся, и потопал в прихожую – раздеваться. Едва выбравшись из тесной кухоньки, Сергей задел больным плечом дверь ванной в слишком узком коридорчике. Резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Разозлился: "Живет в такой конуре – не пройти... курица ощипанная, дура с пельменями...".

Оленька услышала глухой удар, шипение, а потом – тихий стон. Замерла: "Господи, он же, кажется, ранен.... Я же видела, как он закричал и упал головой на панель там, в машине... ссадина на лбу .... Ворочается, как медведь...". Оленька опасливо заглянула в прихожую:

–Ну что Вы там.... Давайте, помогу....

Верзила ожег сердитым взглядом непрошеную помощницу. Секунду поколебавшись, все же повернулся к ней боком. Сочтя это разрешением, Оленька стянула тяжелую дубленку с его плеча. Парень скрипнул зубами.

"Да, точно, он ранен – никакой парфюм не может перебить острый больничный запах – Оленька преисполнилась сочувствия – Во всяком случае, он ведь еще не сделал ничего плохого лично мне! Видок у него, конечно, еще тот.... Но, может, он просто уродился с такой зверской рожей? Может, он на самом деле белый и пушистый?". Гость разулся, и Оленька с сомнением покосилась на его ноги: «Пол в квартире холодный, а где я ему найду такие тапочки – сорок-последнего размера.... Ладно, на кухне коврик, еще бабушка покойная вязала, сейчас обогреватель включу,... авось не замерзнет, он уже большой дядя» – Оленька задрала голову, и вздохнула – «Ужасно большой, приходится признать».

Пока ужинали – за столом царило каменное молчание. Оленька боялась рассердить угрюмого мужика. Да и говорить с ним было не о чем. А Рыжов не хотел портить себе удовольствие от вкуснейших пельменей. От чая с домашним печеньем. От расслабляющего тепла. От мягкого света висящей низко над столом зеленой лампы.... Но всему когда-нибудь приходит конец, кончился и этот ужин. Оленька предприняла последнюю трусливую и жалкую попытку оттянуть разговор:

–Проходите в комнату. Я сейчас приберу со стола.... Кофе Вам сварить?

–Ладно, свари.... – парень устало потер глаза, встал. Потащился из кухни, едва переставляя ноги. Оленька нахмурилась, услышав отчаянный скрип диванных пружин: "Вот носорог, еще диван мне сломает.... И за что такое наказание?...И зачем, кстати говоря, он вообще явился? Ладно бы, Голубенковские дружки – если Голубенко не сразу умер, он мог сказать, что я его узнала.... Они могли бы пожелать избавиться от случайного свидетеля. Хотя – опять же, зачем? Голубенко-то уже никого не сдаст. А этому-то, для чего меня искать? Вот разве – чтобы я подтвердила, что он действовал в пределах необходимой обороны.... Другое ничего в голову не приходит". Тем временем, пошарив по шкафам, Оленька отыскала початую бутылку коньяка, сварила кофе и отнесла все на журнальный столик: «Коньяк неизвестно какого года выпуска – еще от матери остался. Ну да ладно, коньяку выдержка не вредит,... утешимся этим сомнительным доводом. Будем надеяться, что вышеозначенный субъект не является тонким знатоком и ценителем коньяков». Субъект развалился на диване, вытянув до середины комнаты длиннющие ноги. Вид у него был совсем осоловевший. Когда, перемыв посуду, Оленька вернулась в комнату, ее глазам представилась невозможная картина – гость мирно спал, свернувшись калачиком на коротковатом для него диване, и положив под щеку пудовый кулак.

Рыжов проснулся от шума наливаемой в чайник воды, и осторожного звона посуды. Сквозь шторы брезжил серенький зимний рассвет. Недоуменно огляделся: "Господи, где это я? Прямо в одежде, на каком-то продавленном диване... облезлый клетчатый плед, вышитая подушечка.... А-а-а, Воронцова... дура с пельменями. Надо же, заснул прямо здесь...Времени... Полдевятого! Блин!!!" Резко сел, и, охнув, схватился за плечо:

–Черт!

В дверях возникла перепуганная физиономия этой самой Воронцовой. Натолкнувшись на злобный взгляд, тут же исчезла. Рыжев перевел дух, вытер со лба испарину. Осторожно потер больное плечо. Встал, умылся, и отправился на кухню.

–Доброе утро! – улыбнулась Оленька. Рыжов на улыбочки не разменивался, мрачно буркнул:

–Чего не разбудила?

Оленька, не поворачиваясь от плиты, пожала плечами:

–Очень уж ты был замученным – какие там разговоры. Да и спал крепко.... Подушку подсовывала – даже не пошевелился. Ладно – с моего дивана не убыло....

Рыжов прислонился к косяку, смущенно потер заросшую щетиной щеку:

–А сама-то ты, где спала? В кухне на табуретке?

–Зачем же? В соседней квартире. Соседка уехала к дочке, а мне оставила ключ, чтобы я утром и вечером выгуливала ее собаку.... А днем с ней другая соседка гуляет, подъезд у нас дружный.... Что ты застрял в дверях – садись за стол.

Верзила отлип от косяка, в два шага пересек кухоньку, и втиснулся в уже обжитый угол. Сегодня он чувствовал себя свободнее – прислонился в стене, поерзал, вытянул длинные ноги.

Оленька поставила на стол картошечку, отваренную с укропом и лавровым листом, аппетитно скворчащую яичницу с золотистыми ломтиками сала, соленые огурчики и квашеную капусту с алыми бусинками клюквы и колечками лука. Рядом исходили умопомрачительными ароматами большой кофейник и целое блюдо горячих булочек.

–А это-то, откуда? – удивился Рыжов – ты что, всю ночь тесто месила?

–Нет.... У нас тут пекарня за углом частная. Там с семи утра свежую выпечку продают. Всегда по выходным покупаю – прямо из печки.

За завтраком снова молчали. «Наверное, у парня не хватает мозгов делать два дела сразу. Или ест, или говорит.... Впрочем, ест он даже красиво... грациозный слоник....» – Оленька украдкой, из-под ресниц разглядывала сидящего напротив мужчину. Вкусный ужин и долгий сон пошли ему на пользу. Серая безжизненная бледность сошла с лица. Из глаз исчезли краснота и муть. Густая светлая щетинка смягчила очертания тяжелого подбородка. "Красавцем, конечно, не назовешь, но созерцать его стало, определенно, лег...- Оленька наткнулась на пристальный, холодный ответный взгляд – ой, мамоньки... нет, не легче.... Созерцать его ничуть не легче! Как был динозавр, так и остался! Только теперь это динозавр отдохнувший, готовый со свежими силами вцепиться в меня, Оленьку Воронцову. И мои легкомысленные симпатии тут вовсе не уместны.... Того и гляди, мне же вылезут боком. Кто его знает, что он там задумал.... По нему не видно.... Баобаб! Шкаф ходячий... и в голове полторы извилины. Вчера за весь вечер сказал четыре слова, а сегодня с утра целых восемь.... И ни разу не поздоровался.... И даже представиться не соизволил".

–Кстати, как тебя зовут?

Верзила перестал жевать:

–Сергей,... а тебя – Ольга.

Оленька кивнула:

–Очень приятно. – "Хотя на самом деле приятно не очень. Скорее даже – очень неприятно. Век бы мне не видать этого Сергея – и не запечалилась бы".

Язык у гостя, наконец, развязался:

–Откуда ты знаешь того парня, автоматчика?

–Бывший одноклассник, Володька Голубенко. Вечно лупил меня портфелем.... – Оленька сглотнула застрявший в горле комок. – Володьку вчера в собственном доме нашли, с простреленной башкой. Вроде бы даже соседи слышали выстрел.... Как так?

–Ну, значит, ребятки его притащили с поля.... В поле – это уже бандитизм, групповуха, в этом деле и разборки другие... и Марчук покойный выплывет. Все пойдут за соучастие....

–Так хлопца этого, водилу вашего – насмерть?...– испуганно выдавила Оленька.

–Ну да... сразу – наповал.... Дружок твой, еще б секунду – он и тебя бы пристрелил.

–И ничего не дружок.... И водилу – это не он. Стреляли с другой стороны дороги, с опушки.

–Ты видела?

–Видела четко... Мы как раз на спуск пошли, с моста. А он трассирующими стрелял.

–Один стрелял?

–Один.

–А Голубенко твой не стрелял бы?

–И ничего не мой.... И что за смысл был ему переться под пулю – не знаю.... Можно же было и снаружи всех перестрелять – если уж ему это было надо. И потом – какой дурак на такое дело берет трассирующие пули? А толстого убить удобнее было прямо на проходной, под фонарями. Или они... они, может, тебя... хотели?....

–Меня, вроде, не за что. Я просто охранник... и с этим клиентом поехал случайно, просто дежурил в тот день.

–Ну, тогда не знаю.... Нелепо все это выглядит.... Как будто нарочно все...

–Нарочно?

–Ну, понарошку... как спектакль.... Вроде как просто попугать хотели.... А вышло вправду....

–Может, боялись, что с проходной сразу милицию вызовут? Как у вас тут милиция – легка на подъем?

–Не легче чем везде, я думаю.... И потом – лесок здесь узкий, метров двести всего, а за ним технологическая дорога, и с нее есть выезд на кольцевую.... По-любому бы ушли....

–И откуда ж ты так все знаешь?

Оленька пожала плечиками:

–Я здесь выросла.... Что тут того Воскресенска.... Мы каждый куст облазили.... Мама на этом заводе бухгалтером работала, я к ней на работу вечно бегала.... А не положено, в советское время строго было, предприятие режимное.... Все дырки знала, чтоб на территорию мимо охраны пролезть. А после института я тут по распределению работала, пока сокращения не начались.

–Т-а-ак... значит, говоришь, нападение игрушечное,... а два трупика имеем. Честно говоря, и у меня впечатление похожее. Давай теперь про этого Голубенко – вытряхивай все, что знаешь.

–Ну, знаю не много.... Жил один. Мать умерла – с год тому назад. Попивал, конечно.... Работу здесь найти трудно. Так – болтался... лоточников пас, вроде бы. Кто-то из девчонок мне говорил, сама я его видела редко.... Хатка у него в Тюхиничах – деревня тут, сразу за химзаводом. Адрес не знаю. В школе он дружил с Витькой Коньковым, и сейчас вроде бы они вместе ошиваются.... Тот постарше был, чуть не в каждом классе по два года сидел. Школу Конек не кончил – сел в тюрьму по малолетке. Пырнул ножом парня на дискотеке. Но порезал не сильно, и, по первому разу, года три ему, кажется, дали.... А потом вышел, и почти сразу опять сел – уж не знаю, за что. А теперь ходит в местных крутых. Конек живет вон – в соседнем доме, слева от моего. Второй подъезд, первый этаж. Квартира – напротив лестницы. Дом еще где-то строит в пригороде.... Пожалуй, все... ничего больше не знаю.

–Ладно... – Рыжов одним глотком допил остывший кофе, поставил чашку на стол – Ладно, пока хватит и этого.... А ты как исчезла из машины?

–Дверца же открыта была... ты прямо над ухом грохнул, я и выскочила с перепугу. На Володьку наступила, он еще дергался – Оленька вздрогнула, кофе выплеснулся на клетчатую скатерть. Охнула, торопливо поставила чашку. Сунула под стол трясущиеся руки – Потом, конечно, побежала. Потом в канаву свалилась,... больше ничего не помню.

–Побилась?

–Да нет, не очень. Коленки ободрала... руки до локтей в синяках. Головой вот сильно ударилась – об камень, что ли....– Оленька осторожно потрогала больное место.

Сергей вдруг наклонился через стол, и запустил пальцы ей в волосы. Оленька и пискнуть не успела. Бесцеремонно ощупал шишку и ссадину, кивнул:

–Не врешь.

Поднялся, налил себе еще кофе, нагло игнорируя Оленькин разъяренный взгляд и стиснутые кулачки. Снова уселся:

–Ну а портфель-то куда делся?

–Он у меня на коленях стоял. Места на сиденье не было, этот толстый так развалился.... Ну, я держала портфель, плащ, и мой пакет... еще зонтик в руке был. А потом... хм... не знаю – испугалась очень....

–Мужик, что рядом с тобой сидел – со страху в штаны наложил. Так что не плакай – не ты больше всех испугалась. Кстати, клиент на тебя жаловался. Так уж жаловался.... Хочется ему ножки тебе повыдергивать, чтобы не пиналась.

Девушка мгновенно вспыхнула:

–Нечего было за ножки-то лапать! Потными руками... – Оленьку передернуло – Пусть спасибо скажет, что по лысине зонтом не огрела! Не успела, честно сказать....

Сергей хмыкнул:

–Вот жаль.... – Рыжов поднялся, Оленька съежилась, втянула голову в плечи – Спасибо, вкусно готовишь. – И выскользнул из кухни, оставив растерявшуюся от такого комплимента хозяйку хлопать глазами в одиночестве.

Оленька слышала, как он шипит сквозь зубы, рычит и ругается, пытаясь зашнуровать высокие ботинки на блочках. Видимо, это упражнение мало подходило для его простреленного плеча. Неожиданная мысль заставила ее подпрыгнуть и броситься в прихожую:

–Я помогу.... – присев перед опешившим гостем на корточки, она быстро зашнуровала ботинки. Выхватила из шкафа дубленку, помогла одеть и даже застегнула пуговицы. Распахнула дверь.... Рыжов смотрел на девушку сузившимися, холодными глазами: "Чего подскочила? Невтерпеж спровадить? С чего бы? Хорошо сидели, я ее, кажется, не коцал...". Злая гримаса скривила губы:

–Н-ну, ладно... – помешкав, он все же выбрался за порог.

Оленька захлопнула дверь, и, облегченно вздохнув, прислонилась к ней спиной. Немного успокоившись, открыла шкаф. Прямо напротив дверцы, не прикрытый ничем, висел на крючке ее зонтик....

Рыжов задумчиво обозревал пейзаж. С невысокого мостика все было видно, как на ладони: "Вот россыпь мелкого стекла в самом начале спуска с моста. Именно здесь убили Марчука. Вот заплывшая водой колея там, где джип вылетел на поле. Взрытый бампером откос мелкого придорожного кювета – здесь мы встали, Голубенко подошел и распахнул дверцу. Вот бурое размытое пятно на откосе – здесь он упал. Четыре ямины от пробуксовки колес и плавная дуга по касательной к кювету – это уже я за рулем. Вот широкая истоптанная полоса – это, видимо, его уносили с поля.... А вот прямая, как стрела, цепочка мелких следов – это летела ополоумевшая Воронцова. И остановилась она вон там – в канаве с тощим ручейком на дне. Канава огибает поле и выходит вот сюда, к мостку. Красовский лазить по полю не стал – был дождь, и грязища,... а сейчас подморозило. Пожалуй, можно проявить любопытство...". Рыжов поставил джип на россыпь битого стекла: "Ну вот, как раз здесь мы и были на тот момент", и потопал вниз по дороге. Старый сосняк – просторный и прозрачный – глухо гудел под напором ветра. Усыпанная иглами земля пружинила под ногами.... Рыжов несколько раз жадно вдохнул смолистый воздух. Прислушался к рокоту сосен. Огляделся: "М-м-да... здесь не спрячешься. Сосняк весь – как на ладони". Слева виднелась густая купина орешника, и Рыжов повернул туда – Воронцова говорила, что стреляли с той стороны. В плотном переплетении упругих ветвей, кажется, не было ни одной щели.... "Впрочем, нет – вот канавка, оплывшая, заросшая по дну травой и ползучими стеблями ежевики." По ней Сергей и пробрался в самую гущу кустов. На крошечную полянку, усыпанную свеженькими, блестящими стреляными гильзами. Здесь же валялись две порожние водочные бутылки. И одна – недопитая, аккуратно закрытая пробочкой. По хозяйски пристроена в расселине корней. И кое-какая закусь – размокший хлеб на газетке, разобранная на лепестки луковица, объедки сала. "Ребятки заждались... мы должны были ехать часа в три-четыре, а приехали почти в шесть.... А сюда-то они забрались и того раньше – может быть, еще с вечера.... Ночью здесь, должно быть, темно – хоть глаз выколи. И холодно.... Костер не разведешь.... Вот они и грелись.... Базарили, пили, ... ждали нас..." Рыжов посмотрел на дорогу, ища глазами свой автомобиль. Сквозь вязь ветвей лишь смутно проглядывало серое пятно. Рыжов подумал, хмыкнул, прилег у края поляны, возле кучки гильз.... Здесь тонкие стволики обзора не закрывали: "Вот так штука. Машина высоко, на мосту. Отсюда виден только передок джипа. Уклон, и точка обстрела у самой земли. Радиатор бы раздолбали, защитку.... Кабина за капотом почти не просматривается.... Марчука отсюда было не достать.... А между тем – машина цела, а Марчука убили. Интере-е-есно.... Кто ж это наворотил таких игрушек?". Рыжов еще несколько минут потоптался по полянке. Собрал несколько гильз. Осторожно, всунув в горлышки пальцы, поднял бутылки с сальными отпечатками на этикетках. Отнес «добычу» в машину. Хмуро оглядел опушку: "Лес весь в низине. Точка обстрела должна быть повыше. На дерево залезли, что ли?... Так на сосну поди, залезь, стволы гладкие. Вот разве что вон та, на опушке.... Толстая и корявая, там на развилке можно устроиться". Рыжов вернулся в лес. Предположение оказалось верным. На бронзовой сосновой коре светлели свежие ссадины. Тщательно, шаг за шагом, он прочесал каждую травинку, каждую сухую веточку вокруг дерева. Но – больше ничего. Ни следочка. "Этот мужичок оказался поопытнее, следов не оставил. И даже гильзы подобрал. Там, в орешнике, гильзы насыпаны автоматные. А из моего плеча достали пульку калибра 7,62, скорее всего, от снайперской винтовки. Значит, этот верхолаз Марчука и убил.... И меня ранил. Парень зря не тратился - в стекле только две дырки. Пуля Марчуку, пуля мне. А если б я к Марчуку не дернулся – пулька была бы в башке, а не в плече. Должно быть, пользовался системой ночного видения. На машине дырок не было. Аккуратист, блин.... Так.... Серьезный парень стрелял с сосны, а пьяный придурок – из орешника. Лупил из автомата трассирующими, и все – поверх головы, в белый свет – как в копеечку. Хм...дельце проясняется, но понятнее от этого не становится.... Посмотрим теперь, куда они потащили покойного Голубенко. Вот беспорядочные дорожки следов, напрямик, через ручей, от леса. Бежали на выстрел... Потом топтались – искали, наверное. И потащили не в лес, а к обочине. Не по земле волочили, а именно несли.... Двое шли по сторонам – держали за руки. И еще ряд следов посередине – этот нес ноги, и кое-где заступал на кровавую дорожку.... Значит, несли головой вперед – да он уже мертвый был, зря церемонились. Тащили к дороге, значит, где-то недалеко была у них тачка припрятана. Киллеры, блин.... На дело пришли вчетвером. И всю ночь водку пьянствовали...." Больше здесь делать было нечего, и Сергей решил уезжать. Уже подойдя к машине, передумал: "Хм... еще один был занятный персонаж.... Посмотрим, что там было с этой Воронцовой.... Вот тут она от машины неслась, спотыкалась в темноте,... тут ухнула в канаву, шла юзом-кубарем. Прямо в ручей. Представляю, какая она оттуда выползла.... А это что?". На краю канавы, именно там, где в грязи отпечатались узкие девичьи ладони, белела россыпь фисташек. "Это ж надо! До чего процвела российская агрономия – засеяли поля солеными фисташками..." – хмыкнул Рыжов – "Итого – по крайней мере, до ручья она баранниковские шмотки доперла...это ж он вечно жрет, как не в себя. Вечно что-нибудь точит – крекеры, семечки, фисташки вот... Марчук покойный еще бурчал по дороге, что опять всю машину скорлупками засрет – а потом убирай за ним.... Не пришлось Марчуку убирать.... Фисташки были в кармане плаща. Должно быть, Воронцова как схватила все в охапку, так и неслась – глаза в кучку, не думая ни о чем.... А вот здесь упала. То-то у нее руки в синяках – плашмя плюхнулась, с откоса вниз головой. И по идее, вещи должна была выронить – прямо здесь. Куча же шмотья у нее была. Никак этого всего было в руках не удержать – плащ, портфель, пакет, зонтик. Зонтик...." Рыжов вздрогнул и замер, пораженный догадкой: "Зонтик!!! Ах, сволочь.... А говорила – не помнит.... Поскользнулась, упала, очнулась – гипс! Ну, гипс мы ей можем и устроить – для освежения памяти. Не помнит.... Небось, вспомнит!...". Огляделся. На поле девичьих следов больше не было – значит, она ушла вдоль ручья. Но травянистый откос канавки следов не сохранил. Если не считать следами общую помятость – было такое впечатление, что здесь пробежала целая толпа: "Все покоцано... траву потоптали, чертополох поломали. Вот кто-то поскользнулся – вывернул дернину. Ничего себе такой размерчик – не девичий сапожок.... Грязи натащили.... Явно, не один раз прошлись.... Кто-то здесь лазил, кроме этой дуры. А кто? Ну, Воронцова, конечно, знает.... Или, по крайней мере, догадывается. То-то кинулась помогать одеваться, жалостливая какая – боялась, что зонтик ее в шкафу увижу. А зонтик-то я видел, еще когда дубленку вечером в шкаф вешал! Только сразу не сообразил. И зонтик тот самый, его не спутаешь. Советский – тяжелый и страшненький. На остановке она стояла именно с ним. Марчук покойный ругался, сложить не мог.... Ну, сейчас поеду, и спрошу суровенько... хитрить вздумала, бледная немочь. Со страха писает, а туда же... ".