Текст книги "Право на рождение. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Вдруг меня действительно затошнило. Я отпустила Нетти и побежала в ванную. Меня вырвало в унитаз, но не до конца, и продолжало рвать в течение минут десяти. Когда все закончилось, я почувствовала, что кто-то придерживает мне волосы. Мне казалось, что это была Нетти, но когда я обернулась, то увидела Вина. Я и забыла, что он пришел со мной из школы.

– Ох, тебе надо выйти, я выгляжу отвратительно, – сказала я, быстро потянувшись к спуску туалета.

– Я видел и худшее, – ответил он.

– А где Нетти?

(Разве не она одна должна была держать мои волосы?)

– Она звонит Имоджин.

Учитывая то, как закончилась наша беседа с Имоджин, я сомневалась, что она придет.

– Тебе пора идти, – сказала я ему. – Я не хочу, чтобы ты подхватил от меня что-нибудь ужасное.

– Я никогда не болею, у меня отличное здоровье.

– Молодец, – проворчала я, – ты не мог бы уже уйти? Я хочу, чтобы меня рвало наедине с собой, спасибо.

Я поднялась с пола ванной, меня немного шатало, но Вин взял меня под руку и довел до комнаты. Я свалилась на кровать и заснула.

Когда я проснулась, рядом с кроватью сидела Имоджин. Она положила мне на голову холодное влажное полотенце.

Мозг пульсировал в черепной коробке, глаза слезились, и от этого окружающее расплывалось. Казалось, что по всей комнате летают цветные пятнышки. В желудке словно плескалась кислота, а вся кожа ужасно зудела. Я чувствовала, словно вот-вот умру. «Я умираю?»

– У тебя ветрянка, Анни. Нетти прививали, но вы с Лео остались без прививок из-за закона о нормировании вакцины, который был в те годы.

(Вы беспокоитесь о том, не была ли я беременна? Что у меня был секс и я вам не сказала? Я бы никогда этого не сделала. В отличие от некоторых, я абсолютно честный рассказчик и горжусь этим.)

Она продолжала:

– Может быть, ты подхватила ее на свадьбе? Ты не видела, кто-нибудь там болел?

Я покачала головой, попыталась почесать лицо, но Имоджин надела на меня хлопковые перчатки.

– Я не могу позволить себе заболеть, мне надо кое-что решить, и после смерти бабули надо сделать так много… и школа… и Нетти, и Лео… И…

Я села в кровати, но Имоджин нежно, но твердо уложила меня обратно.

– Ну, по крайней мере до будущей недели ты не сможешь ничего из этого сделать.

– Почему вы здесь?

– Потому что Нетти мне позвонила.

Она вложила соломинку мне в губы:

– Пей.

Я повиновалась.

– Нет, я не об этом. Я имею в виду, почему вы здесь после того, как я сказала вам столько ужасных слов?

Она пожала плечами.

– Ну, у меня много свободного времени, и я только что потеряла стабильную зарплату.

Она снова повела плечами.

– Ты была не в себе. Пей больше, тебе нужна жидкость.

– Мне стыдно, – сказала я. – Мне очень стыдно, правда. Я многое обдумала.

– Ты хорошая девочка, и я принимаю твои извинения, – ответила она.

– Я так устала.

– Так поспи, детка.

Она пригладила мне волосы своей прохладной сухой рукой. Это было приятно и успокаивало. Может быть, последние минуты бабушки были другими, чем я рисовала себе, может быть, ее смерть не была так тяжела.

Я закрыла глаза, потом снова их открыла.

– Вы знали, что Нетти – одаренный ребенок?

– Подозревала.

Я хотела было почесаться, но вместо этого произнесла ужасные слова, которые тяготили меня с момента беседы с мистером Киплингом.

– Мне кажется, что мне пора расстаться с моим парнем.

Вот так.

– Почему? Он очень милый молодой человек.

– Он такой и есть, он самый лучший из всех, кого я когда-либо знала, – сказала я ей. – Но давным-давно его отец предупредил меня, что если я буду встречаться с Вином, он обратит пристальное внимание на мою семью. И сейчас, когда бабуля мертва, я беспокоюсь, что он может вмешаться. И вы, и я – мы обе знаем, что если Лео придется идти в суд, его никогда не признают нашим опекуном. – Я закашлялась. В горле было очень сухо, и Имоджин снова вложила соломинку мне в губы. – Единственную возможность обеспечить нам безопасность – это держаться вне видимости радара до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать.

– Хмм, – пробормотала она, затем снова дала мне соломинку: – Пей.

Я выпила.

– Но если у меня не будет отношений с его сыном, ему не понадобится беспокоить меня. Беспокоить нас.

– Понимаю, – сказала Имоджин. Она поставила стакан на тумбочку; похоже, количество выпитого мною ее удовлетворило.

Кожа снова начала ужасно зудеть, я потянулась почесаться, но Имоджин прижала мою руку.

– Вот от этого тебе станет лучше. – Она достала тюбик с мазью из тумбочки и начала наносить ее на волдыри, в большом количестве высыпавшие на коже. – Ты ведь не знаешь точно, что будет делать его отец, – продолжала она. – Большинство отцов больше всего на свете желают счастья для своих детей.

Я вспомнила Чарльза Делакруа в тот день, когда он забрал меня из «Свободы». Я знала по крайней мере одного отца, который сделал бы все для того, чтобы победить, невзирая на счастье своего сына.

Я покачала головой:

– Я не знаю точно, что сделает его отец, но мне кажется, то, что я с его сыном, подвергает нас опасности. Я (Я его люблю? В самом деле люблю? Да, думаю, это правда.) люблю Вина, но Нетти и Лео я люблю еще больше. Я не могу подвергнуть их опасности ради глупого школьного увлечения. Если бы бабуля была жива… но сейчас я не имею права рисковать.

Я знала, что мне надо делать. Это будет нелегко, но я смогу. Я попыталась снять перчатку, но Имоджин остановила меня, взяв мою руку в свои.

– Запомни, школьные увлечения не всегда бывают глупыми, Анни. И прямо сейчас ты вряд ли сможешь что-нибудь сделать. Твоя болезнь даст тебе возможность подумать несколько дней.

– Я так скучаю по бабуле, – сказала я. – Знаю, что большинство людей видели в ней просто старуху, лежащую в кровати, но я очень, очень скучаю по ней.

Кожа зудела, я чувствовала слабость, глаза наполнились слезами. Мне так хотелось обсудить с ней многое. Я тосковала по разговорам с ней. Казалось невообразимым, что я больше никогда не услышу ее голос.

– Я просто скучаю по ней, – сказала я.

– Попытайся помолчать. Я тоже по ней скучаю. Не хочешь ли, чтобы я тебе почитала? Это всегда помогало твоей бабушке заснуть. У меня с собой одна из любимых книг.

Она подняла книгу так, чтобы я смогла увидеть заголовок.

– Разве она не о сироте? – спросила я. Я ненавидела такие книги.

– Ты не можешь не сталкиваться с историями о сиротах. Каждая история – история о сироте. Жизнь – история о сироте. Мы все осиротеем рано или поздно.

– В моем случае это было скорее рано.

– Да, в твоем случае рано. Но ты сильная, и Бог никогда не дает нам больше, чем мы можем вынести.

Я не чувствовала себя сильной; мне хотелось укрыться с головой одеялом и никогда не вылезать. Я ужасно устала.

– Читайте, если хотите, – сказала я Имоджин.

– Глава первая, – прочитала она. – «В этот день нечего было и думать о прогулке. Правда, утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано) холодный зимний ветер нагнал угрюмые тучи и полил такой пронизывающий дождь, что и речи не могло быть ни о какой попытке выйти еще раз…»

[8]

В последующие несколько дней я не делала ровным счетом ничего, разве что пыталась не чесаться. В таком состоянии я даже не смогла пойти на поминки бабули; вместо меня с Нетти пошли Скарлет и Имоджин. Я сказала Скарлет, чтобы она приглядывала за Лео. (Ей повезло, она не подхватила ветрянку. Странно, единственным из всей школы, кто тоже заболел, был мистер Бири.)

Я не особо расстраивалась из-за того, что не смогла присутствовать на похоронах. Теоретически я понимаю, зачем нужны поминки, – это был знак уважения как к живым, так и к мертвым. Просто я не люблю проявлять эмоции на публике.

Например, на похоронах папы я чувствовала, что за мной наблюдают и на основании этого оценивают. Недостаточно просто быть печальным. На поминках приходится выглядеть печально для других людей. Мне было стыдно подвергать сестру и брата такому испытанию, но в то же время я была рада, что ветрянка дала мне возможность не идти. К моим шестнадцати годам мне уже пришлось побывать на множестве похорон.

Я помогла родственникам выбрать траурную одежду: старый папин черный галстук для Лео и мое старое черное платье для Нетти. Незадолго до полудня пришли Имоджин и Скарлет, чтобы проводить их, и наконец я осталась наедине с волдырями, которые изо всех сил старалась не чесать. Но мне было не слишком плохо, разве что кожа зудела и я чувствовала себя некрасивой. Чуть попозже прозвенел звонок. Это пришел Вин, которого я не видела с того момента, когда меня рвало на полу в ванной. И сейчас я тоже выглядела ужасно, что особенно раздражало на фоне того, что он-то выглядел прекрасно. На нем был удлиненный оливково-зеленый пиджак, который выглядел так, словно когда-то принадлежал солдату, служившему в арктическом климате, а волосы были чуть влажными (должно быть, он принял душ перед выходом), и часть из них замерзла маленькими остроконечными льдинками (представьте, как холодно было снаружи). И да, эти льдинки были неотразимы.

После того как я его впустила в квартиру, он сказал:

– Я принес тебе кое-что.

Он полез в свои глубокие карманы и извлек четыре апельсина:

– Твои любимые.

Я взяла один и поднесла к носу.

– Эксперименты моей матери на крыше начали приносить плоды, – пошутил он. – Этот называется «Кара-кара», у него розовая мякоть, и он очень сладкий.

Он сделал движение, чтобы поцеловать меня, но я отстранилась:

– Не боишься заразиться?

Он покачал головой:

– У меня уже была ветрянка.

– Все-таки иногда люди могут заразиться во второй раз, и…

– Я не дам ей второй шанс.

Я отошла еще подальше.

– Как ты можешь хотеть поцеловать меня? Я отвратительно выгляжу.

– Не совсем.

– Совсем. Я видела себя в зеркале и знаю это точно.

Он рассмеялся.

– Ладно, я тут не для того, чтобы приставать к тебе. Я подумал, что тебе нужна компания, в то время как все остальные на поминках. Послушай, я даже очищу для тебя апельсин.

Я сказала, что я вполне могу очистить апельсин сама.

– Не в этих штуках, – сказал он, указывая на хлопковые перчатки, которые я носила по настоянию Имоджин. Он взял меня за руку и сжал. Сердце заныло у меня в груди. Мне нужно было порвать отношения с Вином.

Мы прошли в гостиную. Он сел на большую кушетку, обитую коричневым бархатом. Я примостилась рядом, положив голову ему на грудь. Он запустил руку мне в волосы, что меня покоробило, но я промолчала (у меня очень сильно вьются волосы, так что обычно я предпочитаю, чтобы их никто не трогал). Я была рада испытать это чувство: в какой-то мере оно меня укрепляло. «Смотрите, – думала я, – он вовсе не идеален. Если я буду думать только о своем раздражении, может быть, я буду в силах порвать с ним».

Я выпрямилась на кушетке, потом встала и пересела в красное кресло.

– В чем дело? – спросил он.

Я знала, что лучше будет сказать ему, что у нас ничего не выйдет и что мы не сошлись характерами, – обычно этот способ прекрасно работает. К несчастью, я этого не сказала, а сказала следующее:

– Вин, ты не можешь сейчас быть моим парнем.

И выложила ему всю историю, которую вам уже рассказывала: мне он очень, очень нравится (для заметки: я предпочитала не употреблять слово «любовь»), но моя семья важнее, чем мои чувства, и сейчас, когда бабушка умерла, я не могу допустить риска, что его отец вмешается в наши дела, и так далее.

И потом он меня отговорил, ну или я допустила, чтобы он это сделал. Может быть, мне хотелось, чтобы меня отговорили. Он сказал, что он любит меня, а я его и что это самая важная вещь на свете. Он сказал, что я не сама дошла до этого решения. Он сказал, что его отец не будет меня беспокоить, и сказал, что может проконтролировать своего отца, если тот попытается вмешаться. (Даже тогда я знала, что это нелепая ложь, – я же встречалась с Чарльзом Делакруа.) Он сказал, что любовь – единственная важная вещь во всем мире. (Вторая ложь.)

Но я была слаба, а ложь из уст любимого может выглядеть очень убедительно для влюбленной девушки. По правде говоря, в то время я просто не смогла бы вынести потерю еще и Вина.

Мы слышали, как открылась входная дверь. Был только час дня, и я не ожидала, что кто-нибудь вернется домой по крайней мере еще в течение часа. Я вышла в прихожую; мимо меня пронесся Лео, влетел в свою комнату и с шумом захлопнул дверь. Остальные раздевались в коридоре.

– Что случилось? – спросила я, чувствуя себя виноватой, что не вытащила свою покрытую волдырями особу на похороны. – Почему вы вернулись так рано? Что с Лео?

Скарлет ответила:

– Мы не знаем. Сначала мы были все вместе, но потом Лео вышел куда-то с парнями из Бассейна. Я думала, что все будет в порядке, но в следующий момент услышала крики, и у Лео появился синяк…

– Подожди, у Лео синяк?

– Надо что-нибудь приложить к нему, – сказала Имоджин и пошла на кухню.

– Да, – продолжала Скарлет, – я не видела, что случилось, как и никто из нас, а он не говорит. А потом Юджи сказал, чтобы мы все садились в машину.

– Юджи? Юджи Оно? Он там был?

– Он тут, – сказала Нетти.

И тут я заметила Юджи: он стоял в черном пальто в дверном проеме.

– Я все еще нахожусь в Штатах, так что пришел отдать дань уважения, – сказал он.

– Я… Я надеюсь, что у тебя уже была ветрянка, – сказала я, плотнее запахивая халат и желая, чтобы на моем лице была вуаль.

– Да, меня предупредили.

Вин стоял сзади. В прихожей было слишком много людей. Вин протянул руку Юджи:

– Меня зовут Вин.

– Он парень Анни, – добавила Нетти.

Юджи кивнул:

– Я видел тебя на свадьбе в прошлые выходные. Рад познакомиться.

– Давайте все пройдем в гостиную, – предложила я.

– Нет, – сказал Юджи, слегка склонив голову. – Мне надо идти. Я хотел узнать, не уделишь ли ты мне минуту, чтобы поговорить наедине до моего отбытия. Я думал увидеть тебя на похоронах, но не знал о твоей болезни.

– Да, конечно. Я…

– Анни! – позвала меня Имоджин. – Можно поговорить с тобой?

– Прошу прощения, я сейчас буду.

Я понеслась к комнате Лео, у двери которой стояла Имоджин. В руках у нее был пакет с замороженным горошком.

– Твой брат заперся изнутри и не открывает дверь. Отопри, пожалуйста, замок.

Я постучала в дверь:

– Лео, это Анни. Пожалуйста, впусти меня!

Нет ответа.

Я вытащила из-за косяка тонкий гвоздь, который мы хранили там специально для таких целей, и начала работать над замком. Несмотря на напряженное обдумывание происходящего, замок занял у меня всего пятнадцать секунд. Мастерства я не утратила. Я взяла горошек у Имоджин и сказала, что войду одна.

Лео сидел на кровати и смотрел в окно. Он не плакал, и я посчитала это хорошим знаком.

– Лео, – ласково сказала я, – тебе надо приложить что-нибудь к глазу.

Он не ответил, и я присела рядом с ним и подняла руку с горошком, чтобы приложить ему к лицу. Он резко отпрянул:

– Анни, оставь меня в покое!

– Тебе не надо говорить со мной, просто, пожалуйста, приложи эту штуку к глазу. Учитывая твою историю болезни, я бы не хотела, чтобы твоя голова слишком распухала, это может привести к судорогам.

– Отлично! – Он схватил пакет с горошком и прижал к лицу.

– Спасибо. Ты очень важен для нашей семьи. И для меня, – добавила я. – И тебе надо хорошо о себе заботиться.

Он ничего на это не ответил.

– Жжется, – сказал он, отнял горошек от лица и положил пакет на колени. Наконец-то я смогла рассмотреть его глаз. Веко распухло и закрылось, а пурпурное пятно расползлось по скуле; кожа у виска немного кровоточила.

– Лео, кто это с тобой сделал?

Он снова прижал пакет к глазу:

– Я первым его ударил.

– Кого, кого ты ударил?

После аварии у Лео были трудности с контролем над собой, но такого не было уже многие годы.

– Анни, я не хочу об этом говорить.

– Мне нужно знать, кого ты ударил, чтобы принять меры. Вроде бы шума не должно быть, но может быть, нам придется извиниться или хотя бы поговорить с людьми и объяснить им твое состояние.

Он швырнул пакет в окно, и тот порвался. Горошины покатились по полу в разные стороны.

– Заткнись, Аня! Ты мне не начальница, и ты не знаешь всего.

– Хорошо, Лео, ты прав. Пожалуйста, просто скажи мне, кого ты ударил. Мне нужно знать.

– Кузена Микки, – ответил он.

Без сомнения, вы помните, что Микки – сын Юрия Баланчина и возможный преемник. Извинения приносить надо, и чем быстрее, тем лучше.

– Почему? Микки сделал тебе что-то нехорошее?

Лео уставился в верхний правый угол комнаты. Я проследила за его взглядом, но там ничего не было.

– Это он виноват в смерти бабули, – наконец сказал он.

– Еще раз?

– Если бы мы не поехали на эту глупую свадьбу, бабуля не умерла бы. Она была бы здесь, и я не… Почему мы вообще туда поехали?

– Потому что бабуля этого хотела, помнишь? Она решила, что для нас будет лучше, если мы выкажем уважение к семье.

Лео сжал руки.

– На меня давит, слишком давит, сильно давит.

– Что?

– Быть опекуном тебя и Нетти. Я скучаю по бабуле. Я хочу, чтобы она вернулась, она и папа.

– Ах, Лео, ты в любом случае не один. Я рядом.

– Ты же моя маленькая сестра, я должен тебя защищать.

Я улыбнулась: его мнение обо мне было так трогательно.

– Лео, я в самом деле могу позаботиться о себе; я ведь уже это делала.

Он промолчал.

– Ты можешь лечь в кровать, ради меня? Думаю, тебе не мешало бы отдохнуть.

Он кивнул. Я сняла с него галстук, запачканную кровью рубашку, и он лег в кровать.

– Как ты думаешь, на меня все будут сердиться? – спросил он.

– Не беспокойся, я все объясню. Все понимают, как тяжело на нас повлияла смерть бабули.

Я вышла из комнаты. Имоджин все еще стояла в коридоре, поэтому я спросила, не против ли она присмотреть за Лео.

– Я так и собиралась сделать, – ответила она.

Вин, Нетти и Скарлет уже прошли в гостиную, но Юджи остался стоять в прихожей.

Я потуже затянула пояс халата и искренне пожалела, что не оделась с утра поприличнее.

– Прости, что заставила ждать. Я знаю, что ты торопишься.

Он помахал рукой:

– Я собирался поговорить с тобой наедине. Нас тут могут услышать?

Я предложила выйти на балкон. Для этого надо было пройти через гостиную, мимо остальных. Вин вопросительно взглянул на меня, и я слегка улыбнулась, давая понять, что все в порядке.

– Почему тебя не было на поминках? – спросил Юджи, как только я закрыла за нами балконную дверь.

Я сказала, что болею и боюсь заразить других.

Он пристально изучил мое лицо, и от этого мне сделалось неловко. Так как я была в одном халате, я стала дрожать, и Юджи предложил мне свое пальто. Я начала отказываться, но он решительно снял его и накинул мне на плечи.

– Что же случилось такого, что Лео ударил Микки? – спросила я.

– Я не уверен, что знаю. Лео какое-то время говорил со своим другом, незаконным сыном Юрия от проститутки – я забыл имя этого молодого человека.

– Это Яков Пирожков.

– И потом Лео внезапно побежал через всю комнату и ударил Микки. Вот почему я хотел поговорить с тобой: меня беспокоит, что, похоже, Джекс оказывает нездоровое влияние на твоего брата.

– Это возможно, но не думаю, что Джекс подговорил Лео ударить Микки Баланчина, если ты так думаешь. Я боюсь, что слова одного из наших адвокатов были истолкованы Лео так, что если бы мы не поехали на свадьбу, Галина все еще была бы жива, – объяснила я.

Юджи потянулся, глубоко вздохнул и склонил голову. Думаю, он сомневался, стоит ли говорить все, что думает.

– Аня, я собираюсь сказать – я это говорю с величайшим уважением к тебе и твоей семье и по причине связей между нашими отцами, ныне усопшими, – он откашлялся, – пора тебе приводить дом в порядок.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты многому позволила выйти из-под контроля, но все еще не поздно исправить. Я уверен, что твой брат попал под влияние Якова Пирожкова. Но есть и другое. Я предпринял путешествие в Америку ради пользы пяти больших шоколадных семей. Ты знаешь, кто они?

Я кивнула:

– Баланчины тут, вы в Азии, Маркесы в Мексике и… – и тут я замолчала. Честно говоря, я не знала двух оставшихся семей.

– Да, я тоже когда-то был, как ты, – сказал Юджи. – Я провел всю свою жизнь в тени нашего бизнеса, на самом деле ничего не зная о нем: в каком климате растут бобы какао, как выглядит фабрика по производству шоколада, почему он был запрещен в некоторых странах, кто зарабатывает себе на жизнь, выращивая бобы какао и распространяя шоколад, где…

– Достаточно, – прервала я его. Эта речь разозлила меня. – С какой стати я должна знать все о шоколаде, если я не собираюсь работать в этой сфере?

– Да, я тоже когда-то так думал и тоже отрицал эту возможность. Но, Аня, у таких людей, как ты и я, нет выбора. Мы родились с этой судьбой. Ты будешь заниматься шоколадом, хочешь ты или нет. Ты старшая среди детей Леонида Баланчина, и…

– Я не старшая! Старший – Лео!

– Лео был старшим, – настаивал Юджи. – Ты умная девочка и понимаешь, что я имею в виду.

Я промолчала.

– Можешь ли ты честно сказать мне, что считаешь мудрым не связываться с семейным бизнесом? Почему ты была в тюрьме этой осенью? И почему твой бойфренд был отравлен и потерял ногу? Почему мертвы твой отец и твоя мать и так много других членов твоей семьи? Почему твой брат находится в таком состоянии? Аня, ты уже почти взрослая женщина, и теперь пришло время.

– Время для чего? – спросила я.

– Время принять свое право по рождению и извлечь из него лучшее, – сказал Юджи.

– А как же Юрий и его сын? Разве они не управляют Баланчиными?

– Не мудро и не хорошо. Другие семьи чувствуют эту слабину и беспорядок; они видят представляющиеся возможности. И твой дядя приобрел много врагов. Он не должен был становиться главой семьи Баланчиных, и все это знают. Когда твой отец был убит, все думали, что временной главой семьи Баланчиных станет твоя бабушка, Галина, но она выбрала заботу о тебе и твоих родственниках.

Я об этом не знала.

– Сейчас для тебя сложилась очень опасная ситуация. Многие умрут. Поверь мне. Отравление фретоксином – только начало.

– У меня есть обязанности. Лучше всего я могу защитить свою семью – я имею в виду Нетти и Лео, – если мы сможем держаться подальше от всего этого.

Юджи пристально посмотрел мне в глаза.

– Если я правильно понимаю, ветрянка заразна только до тех пор, пока не отпадут корочки. Ты могла бы быть на поминках Галины, но ты решила не идти. Мне кажется, что ты предпочла провести этот день, целуясь со своим парнем.

– Это неправда!

– Разве?

– Чего ты хочешь от меня?

– Я пришел, потому что я друг твоей семьи, и поэтому именно меня выбрали для того, чтобы составить доклад для других семей о положении дел у Баланчиных после катастрофы с отравлением.

– И что ты скажешь?

– Еще не знаю. По моему мнению, твоя семья находится на грани междоусобной войны. С одной стороны, позволить этому случиться – в интересах других семей, и когда все завершится, мы все устремимся и начнем делить долю рынка Баланчиных.

Я не была уверена в значении слова «междоусобный»; надо позже посмотреть.

– С другой стороны, я верю в то, что для шоколадных семей лучше иметь сильных партнеров. Твой отец был великим лидером. И я верю в то, что и ты можешь стать великим лидером.

– Твой разум так же изуродован, как и у остальных. Мой отец не был великим лидером; он был уголовником, вором и убийцей.

– Нет, Аня, ты не права. Он был простым бизнесменом, который пытался извлечь лучшее из плохой ситуации. Шоколад не всегда был вне закона, и он снова может стать легальным. Скоро о нем могут вообще забыть.

– Тогда о чем будут помнить?

– Боюсь, эта дискуссия затянется надолго. Может быть, на очереди детский труд. Но я верю, как и многие другие, что в центре внимания будет вода. Сейчас люди ощущают ее нехватку, и тот, кто контролирует водообеспечение, будет править миром.

– Но я не могу думать о таких вещах! Я всего лишь девочка, и мне надо заботиться о брате и сестре, закончить школу, может быть, даже поступить в колледж. То, что ты, похоже, требуешь от меня, невозможно!

– Я скажу тебе кое-что, что мой отец всегда мне говорил и что я теперь повторю тебе: «Юджи, ты можешь быть зрителем, который проживает свою жизнь, реагируя на решения других, или ты можешь стать тем, кто принимает эти решения». Возможно, эти слова немного потеряли в переводе с японского, но ты понимаешь, что я имею в виду. Ты сказала, что прежде всего ты должна защитить сестру и брата. И я спрошу тебя, Аня: из этих двоих людей, о которых говорил мой отец, кто, как ты думаешь, способен и может защитить свою семью? Тот, кто проводит жизнь, пытаясь избежать конфликтов? Или тот, кто знает, что конфликты будут, и оборачивает их себе на пользу? Ты знаешь, кем лучше всего быть на свете, по словам моего отца?

Я помотала головой. Юджи говорил ярко, но я не была уверена, что улавливаю его мысль.

– Катализатором. Катализатор провоцирует химическую реакцию, при этом оставаясь неизменным.

– Твой отец мертв, Юджи, – напомнила я. – Как и мой.

И тут на балкон зашел другой японец. Это был самый огромный человек, которого я видела в жизни. У него были ручищи, будто у борца сумо, и огромный живот, а одет он был в черный костюм. Его черные волосы были завязаны в хвост. Я не сомневалась, что это один из телохранителей Юджи (должно быть, он ждал под дверью все время). Телохранитель произнес несколько слов по-японски, Юджи ответил на том же языке и поклонился мне:

– Я должен идти, – сказал он в куда более официальной манере, – сегодня вечером я отправляюсь домой. Я продлил визит на максимально возможное время. Пожалуй, даже более, чем стоило бы. Мы еще не скоро увидим друг друга, но если тебе понадобится поговорить со мной, пожалуйста, не сомневайся и сразу же звони. До свидания, Анна Баланчина, и удачи тебе.

И он снова поклонился.

Я проводила его до двери, снова мимо Вина, Скарлет и Нетти, а потом зашла в ванную и немного побрызгала водой на лицо перед тем, как возвращаться назад. Краем глаза я уловила свое отражение в зеркале. Засохшие корочки от волдырей отпали, и хотя чувствовала я себя лучше, но выглядела в высшей степени плачевно. В глубине души я ощутила сожаление, что красивый двадцатитрехлетний Юджи Оно был вынужден встретиться со мной, когда я выглядела так уродливо. Я бы вообще никому в таком виде на глаза не показывалась, не говоря уж о первой любви.

Еще я осознала, что мое отсутствие на поминках бабушки было не просто ошибкой – это было эгоистично и греховно. Я должна была предугадать, что Лео отреагирует таким образом. Юджи был прав. Несмотря на то, что я говорила ранее, не страх заразить других людей и не состояние здоровья удержали меня от поминок, но тщеславие.

Это был хороший урок.

Я пошла в свою комнату, чтобы переодеться. Хотя я предпочла бы проваляться остаток дня в постели, надо было заниматься делами: увидеться с Юрием и Микки Баланчиными, чтобы объясниться насчет моего брата.

Прозвенел дверной звонок; я было подумала, что это Юджи Оно, который вернулся, чтобы сообщить мне о других вещах, в которых я ошибалась, но это был не он, а мистер Киплинг и Саймон Грин. На время поминок они сделали перерыв в работе и теперь пришли проверить, как мы.

– Да, достаточно хорошо, Лео спит, а я уже иду возмещать убытки Юрию и Микки, – доложила я. – Кто-нибудь из вас знает, что значит слово «междоусобный»?

– «Кровавый», – ответили они хором.

– Кровавый конфликт в группе, – продолжил Саймон.

– Тебе надо для доклада в школу? – спросил мистер Киплинг.

Я покачала головой.

– Выглядишь ужасно, – слова Саймона не прибавили мне бодрости.

– Спасибо.

– Нет, я имею в виду, стоит ли тебе выходить?

– Я бы предпочла не идти, но не думаю, что этот вопрос можно откладывать.

– Аня права, – сказал мистер Киплинг. – Если небольшие царапины оставить без лечения, они могут загноиться и перерасти в более серьезные. Мы проводим тебя, если хочешь.

– Нет, думаю, идти лучше в одиночку, так менее формально.

Мистер Киплинг согласился, что мои инстинкты, возможно, правы, но настоял на том, чтобы они с Саймоном все равно сопровождали меня на автобусе до Бассейна.

XVI

Я приношу извинения (неоднократно); передо мной извиняются (один раз)

Как я говорила, Бассейн находился в районе 90-х номеров домов по Вест Энд Авеню, не так далеко от Школы Святой Троицы. Хотя я избегала ходить туда, я не могла не признать, что он был по-своему красив. Стены были покрыты золотой, белой и бирюзовой мозаичной плиткой, и хотя тут уже много лет никто не плавал, в воздухе все еще чуть уловимо пахло хлоркой. Так как весь бассейн находился под землей, тут было тихо и прохладно, а звуки распространялись странным и непредсказуемым образом. Папа выбрал это место, так как его можно было легко охранять, стоило оно недорого и было явно более удобным, чем старые кабинеты в Вилльямсбурге. Полагаю, это место привлекало его и с эстетической точки зрения. Одной из главных причин, почему я не любила посещать Бассейн, было то, что он будил во мне воспоминания о папе.

Толстяк ждал в вестибюле вместе с Джексом.

– Я бы хотела поговорить с дядей Юрием и Микки. Они тут?

– Конечно, детка, – ответил Толстяк. – Они все еще в кабинете. Прости, но мне придется обыскать тебя перед входом.

Я подняла руки и сказала:

– Надеюсь, ты уже переболел ветрянкой.

– Мне сделали прививку в детстве, – сказал он, ощупывая мою одежду. – Готово. Как ты справлялась с зудом?

– Пыталась сосредоточить весь зуд в одной-двух точках. Думала, что если я расковыряю один волдырь, то не замечу остальных.

– Ну да. И как, сработало?

– Не так чтобы очень, – призналась я.

Я обратила внимание, что Джекс не сказал ни слова с тех пор, как я вошла. Молчаливость была не в его привычках, и я вспомнила, что сказал Юджи насчет нездорового влияния Джекса на моего брата.

– Привет, Джекс, – поздоровалась я.

– Рад тебя видеть, Анни.

– Так что там случилось сегодня с Лео? Я слышала, что ты был с ним все время.

Джекс запустил пальцы в волосы.

– Ты знаешь своего брата лучше, чем кто бы то ни было. Порой всякое выводит его из себя. Я думаю, что он переживал из-за смерти бабушки и выплеснул это на Микки.

– Но почему именно на Микки, а не, положим, на тебя? Разве ты не стоял ближе?

– Боже мой, Анни, я не знаю. Микки – засранец. Может, он посмеялся над Лео. Кто, черт побери, знает? Я не слежу за своим братом, как и за твоим. – Он повернулся к Толстяку: – Ничего, если я сейчас пойду? Умираю с голода.

Толстяк кивнул:

– Да, но мне нужно вернуться домой к восьми, так что не задерживайся.

– Прости, если был резок с тобой, Анни, у меня полно забот, – сказал Джекс и ушел.

– Не злись на него, должно быть, у него месячные, – заметил Толстяк и направил меня дальше, – тебе лучше идти, если хочешь поговорить с Юрием и Микки.

Кабинет Юрия был в центре раздевалки. Одну стену целиком занимало огромное окно. В сочетании с большим выпуклым зеркалом в верхней части стены оно позволяло легко увидеть, кто входит и выходит, вне зависимости от того, в какой части кабинета стоит наблюдатель. Поэтому я даже не успела постучать, как меня уже пригласили войти.