Текст книги "Право на рождение. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

– Я не хочу так выглядеть. Я ненавижу выживших, – он выплюнул последнее слово.

– Мой отец говорил: главное, что человек может сделать в жизни, – это выжить.

– О, поделись со мной жемчужинами преступной мудрости! Ты думаешь, мне хочется слушать, что говорил твой отец? Все время, пока мы были вместе, я слышал от тебя «папа то» и «папа се». Твой отец давным-давно умер. Пора вырасти, Аня.

– Я ухожу, – сказала я.

– Нет, подожди, не уходи, Анни! Я не привык к компании и прошу прощения, – сказал он тонким детским голосом. Думаю, мне стало жаль его.

– По правде говоря, ты все еще красив, – сказала я. И это было правдой. Его кожа заживет, он снова научится ходить и снова станет старым ужасным Гейблом; будем надеяться, что чуть более добрым и склонным к сочувствию, чем предыдущая версия.

– Ты так думаешь?

– Да, – уверила я его.

– Ты чертовая врунья! – расхохотался он. Он подкатил кресло к окну и тихо сказал: – Я думал о тебе каждый день, Анни. Я каждый день ждал, что ты придешь, но ты все не приходила. Я думал, что ты обязательно это сделаешь, учитывая то, что ты сыграла кое-какую роль в моей судьбе, но ты не пришла.

– Мне очень жаль, Гейбл, – сказала я. – У нас были не лучшие отношения, когда это случилось, но я действительно хотела приехать. Не знаю, слышал ли ты, но меня отправили в исправительную колонию «Свобода». И потом я сама была некоторое время больна. А после, думаю, я просто потеряла чувство времени. Мне надо было прийти.

– Надо было прийти. Собиралась прийти. Могла бы прийти. Не пришла.

– Мне очень, очень жаль.

Гейбл ничего не сказал и продолжал сидеть лицом к окну. Через несколько секунд молчания я услышала, как он хлюпает носом.

Я подошла к нему. По его обезображенному лицу текли слезы.

– Я так плохо обращался с тобой, – простонал он. – Я говорил о тебе ужасные вещи. И пытался тебя…

– Все забыто, – солгала я. Я никогда не забуду того, что Гейблу почти удалось сделать, но он и так был уже достаточно наказан.

– И ты меня любила! Как ты на меня смотрела. Никто больше на меня не будет так смотреть.

Я его не любила, но сейчас было бы жестоко и некстати об этом говорить.

– И ты была моим единственным другом. Никто больше для меня ничего не значил. Мне очень стыдно. Ты можешь меня простить, Аня?

Его было действительно жалко. Я решила, что в самом деле могу его простить, и так ему и сказала.

– Мне будут нужны друзья, когда я вернусь в Школу Святой. Троицы. Мы можем быть друзьями?

– Да, конечно.

Он протянул ко мне свою здоровую руку, и я пожала ее. Он потянул меня к себе, и это движение было настолько неожиданно, что я споткнулась и налетела на него. И тогда он поцеловал меня в губы.

– Гейбл, нет!

Я вскочила и оттолкнула его кресло с такой силой, что его задние ручки с грохотом ударились о подоконник.

– Что? Я думал, мы снова будем друзьями.

– Я не целуюсь с друзьями.

– Но ты сама наклонилась ко мне! – пробормотал он.

– Ты с ума сошел? Я упала!

Я повернулась, чтобы уйти, но он с удивительной силой и скоростью двинулся на меня на своей коляске, и я упала на кровать. И тут в комнату вбежал Вин и оттолкнул кресло Гейбла от меня.

– Отвали от нее! – закричал он и занес кулак.

– Нет! Не бей его! – сказала я.

Вин опустил руку.

– Кто это, черт возьми? – спросил Гейбл.

– Мой друг, – ответила я.

– Могу побиться об заклад, что это друг из таких, с которыми ты целуешься. Да, теперь мне все стало ясно. Как зовут твоего друга? Он кажется мне знакомым.

Мы с Вином переглянулись.

– Меня зовут Вин, но ты можешь думать обо мне как о друге Анни, который не любит, когда мужчины применяют силу к женщинам.

И мы ушли.

Я не говорила Вину ни слова, пока мы не дошли до поезда.

– Тебе не надо было врываться туда.

Он пожал плечами.

– У меня все было под контролем, – уверила я его.

– Я знаю это, милая. Ты самая смелая девчонка, что я когда-либо знал.

– Милая? Откуда это?

– Не знаю, просто захотелось тебя так назвать. Тебя смущает?

Я обдумала его вопрос.

– Ну, звучит по-девчачьи, но нет, думаю, нет. – Я положила голову ему на плечо. – Ты ждал у двери все время?

– Да.

– Гейбл узнает, кто ты, а когда узнает он, узнают и все вокруг.

– Может быть, все будет не так уж плохо? Я не боюсь, если все всё узнают. Кроме того, Гейбл может решить придержать информацию.

– С какой стати?

– Ну… шантажировать нас или что-то вроде того?

– Может быть.

Но я знала, что шантаж не в стиле Гейбла Арсли. Шантаж требовал планирования и терпения, а Гейбл был импульсивен до мозга костей.

Когда мы сошли с поезда в Нью-Йорке, нас немедленно окружили папарацци.

– Эй, детки! Посмотрите сюда! Улыбочку!

– Думаю, что Гейбл все рассчитал, – шепнул мне Вин.

– Аня, это твой парень?

– Он мой школьный друг! – закричала я. – Мы работаем в паре над лабораторными исследованиями.

– Ну да, конечно.

На следующее утро все газеты пестрели фотографиями. Они подловили, как мы целовались, сходя с поезда. Заголовки гласили: «Несчастные влюбленные? Принцесса мафии и сын помощника окружного прокурора встретили в городе свою любовь».

Вин позвонил мне после полудня.

– Ты звонишь, чтобы сообщить, что мы должны расстаться? – спросила я.

– Нет, – ответил он удивленно. – Папа хочет, чтобы ты приехала вечером к нам на ужин.

– Он злился?

– Он никогда не просил меня не встречаться с тобой. Он просил тебя, помнишь?

– Так, значит, ты считаешь, что он зол на меня? Думаю, мне не стоит приходить, спасибо.

– Ты испугалась? На тебя не похоже.

Я спросила его, во сколько мне надо быть.

– В семь. Я зайду за тобой, если ты не возражаешь против еще одной фотосессии, – пошутил он.

– Почему ты говоришь так, словно очень рад?

– Ну, я немного рад, что люди знают, что ты моя девушка.

– Что мне надеть? – угрюмо спросила я.

– Я неравнодушен к твоему красному платью.

Я надела свое верное красное платье и поехала на автобусе к дому Вина. Их квартира была гораздо лучше той, которую мог позволить себе помощник окружного прокурора (или сам окружной прокурор). Либо мать Вина заработала огромные деньги на сельском хозяйстве (вполне возможно), либо это были деньги семьи.

Я даже не успела позвонить, как Чарльз Делакруа открыл дверь. Видимо, он меня ждал. Казалось, в своей квартире он стал гораздо меньше ростом, чем был в тот день в «Свободе» и на борту парома, словно обладал способностью быть выше или ниже в зависимости от ситуации.

– Выглядишь хорошо, Аня, гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи.

– Да, я чувствую себя неплохо, – сказала я.

– Вин с моей женой добывают какой-то жизненно важный ингредиент для обеда. Почему бы нам не пройти в мой кабинет и не скоротать время за разговором?

Я прошла за ним в кабинет с бордовыми стенами, коврами и полками красного дерева, уставленными бумажными книгами.

– Вы собираете книги?

Он покачал головой:

– Отец моей жены собирал.

Все стало ясно. Мать Вина была из тех, что с деньгами. На экране компьютера у Делакруа находилась одна из статей о Вине и обо мне.

– По правде говоря, поиск ингредиента срежиссировал я, – признался Чарльз Делакруа. – Я хотел, чтобы мы встретились наедине, так что сразу перейду к делу. Вин сказал, что влюблен в тебя. Это правда?

Я кивнула.

– А ты его любишь? Или ты слишком практична, чтобы совершать такой неблагоразумный поступок?

– Мы не так долго друг друга знаем, – начала я, – но, думаю, это возможно.

Чарльз Делакруа потер шею своими тонкими пальцами без следов физической работы.

– Хорошо. Что есть, то есть. – И он вздохнул. Мне показалось, что он будет продолжать, но он замолчал и наполнил свой стакан из хрустального графина.

– И это все? – спросила я.

– Как невежливо с моей стороны. Не хочешь ли тоже выпить?

Я покачала головой:

– Я имею в виду, это все, что вы можете сказать по этому поводу?

– Послушай, Аня, я отговаривал тебя от свиданий с моим сыном, и для меня было бы гораздо проще, если бы ты пошла в другом направлении. Но я не чудовище. Если мой сын влюблен… – Он пожал плечами. – Все так, как есть. Ты мне нравишься, Аня. И я был бы худшим из лицемеров, если бы винил тебя в твоем происхождении. Никто из нас не может избежать обстоятельств нашего рождения. Ну а если ты решишь выйти замуж за Вина, это уже другая история. Мои советники говорят мне, что моя избирательная кампания – которая пока существует только в теории, и напомню тебе, ничто еще не решилось, – может пережить, если Вин будет встречаться с тобой, но насчет брака они уже не так уверены.

– Обещаю вам, мистер Делакруа, что я не собираюсь в ближайшее время выходить за кого-либо замуж.

– Отлично, – рассмеялся Чарльз, но потом лицо его стало печальным. – Вин когда-нибудь рассказывал тебе о своей старшей сестре, Алексе? Она умерла примерно в твоем возрасте. Я не хотел бы больше об этом говорить.

Я кивнула. Я понимала, почему люди не хотят говорить о таких вещах.

– Я имею в виду, что, несмотря на мои слова в тот день на пароме, я хочу, чтобы мой оставшийся в живых ребенок был счастлив. Но также я хочу, чтобы он был в безопасности. Единственное, о чем я прошу, – если ты хотя бы подумаешь, что мой мальчик может подвергнуться опасности из-за твоих семейных связей, пожалуйста, приходи ко мне. Мы поняли друг друга?

– Да, – сказала я.

– Отлично. И конечно, если ты когда-нибудь совершишь незаконный поступок, мне придется преследовать тебя изо всех сил. Меня не должны подозревать в фаворитизме.

Это было сказано в максимально возможной дружелюбной манере, в какой только можно говорить о таких вещах, так что я ответила, что да, я понимаю.

Потом домой пришел Вин с матерью.

– Чарли! – позвал женский голос.

– Мы в кабинете! – откликнулся тот.

Они вошли в комнату. У матери Вина были длинные, черные как смоль волосы и яркие зеленые глаза; она была приблизительно такого же роста и сложения, как и моя мать.

– Меня зовут Джейн, – сказала она, – а ты, должно быть, Аня. Ой, ты очень хорошенькая.

– Вы… – И тут мне пришлось остановиться, так как я почувствовала, что могу заплакать. – Вы напоминаете мне кое-кого, кого я знала раньше.

– О, спасибо. Полагаю, надо спросить тебя, был ли это тот, кто тебе нравился, или тот, кто не нравился, – рассмеялась она.

– Тот, кто мне нравился, тот, по кому я очень скучаю, – сказала я. Я знала, что это звучит неловко, но я не хотела говорить ей, что она напомнила мне мою маму.

После ужина Вин проводил меня домой. Папарацци уже разошлись по домам или, быть может, потеряли интерес к этой истории. Вин хотел узнать, не был ли его отец груб со мной. Я сказала ему, что нет.

– В основном он хотел удостовериться, что я не позволю тебя убить.

– А что ты ответила?

– А я сказала, что постараюсь, но не могу дать гарантий.

После чего мы зашли в мою комнату.

Мы не занимались сексом и даже не подходили близко к этой грани, но я бы соврала, если бы сказала, что такая мысль не приходила мне в голову. Я чувствовала, что раскрываюсь навстречу ему, словно роза в оранжерее.

Но я просто не могла. Я думала о моих родителях на небе или в аду, и я думала о Боге. Когда-то папа сказал, что если ты не знаешь, во что веришь, то будешь пропащей душой. И этой ночью я поняла кое-что очень важное. Легко было защищать свою девственность от Гейбла, потому что я никогда его не хотела; другими словами, не было искушения. Но в случае с Вином было гораздо сложнее придерживаться своих принципов.

Той ночью мы говорили о сексе, о моих религиозных воззрениях и так далее. И я сказала ему, что я не хочу заниматься сексом до тех пор, пока не выйду замуж, и он сразу же ответил:

– Так давай поженимся.

Я в шутку ударила его:

– Ты так сильно хочешь секса?

– Нет, он у меня уже был.

– Мне шестнадцать! И мы едва знаем друг друга.

Он взял мое лицо в ладони и посмотрел мне в глаза:

– Я знаю тебя, Аня.

Возможно, он был серьезен, но я решила пошутить:

– Ты женишься на мне, только чтобы позлить твоего отца.

Он ухмыльнулся.

– О да, это будет приятным дополнением.

– Почему ты его не любишь? Он кажется неплохим человеком.

– Если видишь его не больше пяти минут, – пробормотал он. – Думаю, ты заметила, что он ужасно честолюбив.

– Верно. И мой отец тоже был таким, правда, в другом направлении. Но я все же любила его.

– Он… – начал Вин, но остановился. – Я восхищаюсь отцом. Он вышел ниоткуда, вырос в сиротском приюте, его родителя погибли в автокатастрофе, но он выжил. Он думает, что я слишком слаб, но кто может тягаться с человеком с такой судьбой?

Он посмотрел на меня:

– Ты могла бы, верно? Моя бедная смелая девочка.

И он поцеловал меня в лоб.

Я сказала, что не хочу говорить о себе.

– Почему он считает тебя слишком слабым?

– Потому что давным-давно у меня были неприятности… глупая подростковая фигня. Я бы рассказал тебе, но мне стыдно.

– Теперь ты точно должен мне рассказать!

– Нет, мне стыдно, милая, и в любом случае это не слишком интересно. После смерти моей сестры я был полностью измучен, это было худшее время в моей жизни. Отец счел это слабостью, а мать меня оправдала.

– Как твои родители ладят друг с другом?

– Папа говорит, что единственный человек, который когда-либо любил его, это мама.

– Она кажется очень милой, – сказала я.

– Так и есть. Но отец высмеивает ее. Она не обращает внимания, но я так не могу. Я имею в виду, как я могу уважать такого человека?

И он спросил меня, смеялся ли мой отец над моей матерью.

Несмотря на многие недостатки моего отца, невозможно было и вообразить, чтобы он так себя вел. Я сказала Вину, что я точно не знаю, что я была слишком мала, но я сомневаюсь.

– Он верил в брак, – сказала я.

– Отец тоже верит, но это не удерживает его от такого поведения. Я никогда не буду обращаться так с тобой, Анни.

Я это и так знала. В таких вещах он был идеален.

Я могла бы говорить о Вине часами, но честно говоря, меня тошнило от болтовни. Папа всегда говорил, что если человек встретил свое счастье, лучший выбор – сохранить его только для себя. Вин, похоже, был самым счастливым событием за всю мою жизнь. (Пойдите в туалет и засуньте два пальца в рот, если хотите.) Но да, в то время я была счастлива. Я словно стала одной из тех девушек, которых всегда презирала, и поняла, что единственная причина, по которой я их ненавидела, – зависть. Клише? Да, несомненно, но все же это было правдой.

(В сторону: должно быть, вы спрашиваете, а что с работой Лео? Что там дальше с отравленным шоколадом? А что с татуировкой на лодыжке? А как здоровье бабули и кошмары Нетти? У Ани появился новый классный парень, но это не значит, что надо забыть обо всем и всех в этом мире!

По правде говоря, на заднем плане происходили совершенно определенные (и важные) вещи, но в то время я не обращала на них внимания. Даже когда я заново прокручивала в голове все, что случится в последующие месяцы, я бы не отказалась от этих глупых, счастливых, милых, одновременно бесконечных и конечных дней, когда моя голова была словно в тумане.

Поправка: один раз я подумала о татуировке на моей лодыжке. Мы были в моей комнате, Вин поцеловал ее, сказал, что она довольно милая, и спел мне песню про татуированную женщину.)

XIV

Меня заставляют подставить другую щеку

Яне разговаривала со Скарлет в течение всех зимних каникул. Пожалуй, за всю историю нашей дружбы это был самый долгий период, когда мы не разговаривали. Я не видела ее вплоть до урока фехтования в первый день семестра. Во время растяжки она не спрашивала о моих отношениях с Вином и почти не говорила со мной. Скарлет явно сердилась на меня, и мне надо было загладить свою вину.

– Итак, – пошутила я, когда мы разбились на пары, – может быть, ты уже слышала? Я завела себе парня.

– Да. Я не видела тебя целую вечность, но хотя бы узнала сейчас почему, – сказала Скарлет, делая выпад. – Конечно, я бы предпочла получать такие новости не из газет! Отличные фотографии, кстати.

Она снова сделала выпад в мою сторону, и движение было более жестким, чем обычно во время наших тренировок.

– Обоюдный укол! – прокричала я.

– И?

– И мы обе выиграли очко, – сказала я.

– Как ты узнала? – Скарлет задыхалась.

– Потому что занималась фехтованием два с половиной года.

Она рассмеялась.

– Право, когда-нибудь мне стоит узнать побольше о фехтовании.

Она опустила рапиру.

– А если серьезно, почему ты мне не сказала?

– Ты была занята пьесой и своим новым парнем.

– Все кончено. Это был рабочий роман – по крайней мере, так он сказал, когда разорвал отношения. Но такова театральная жизнь, я предполагаю.

Я сказала, что мне очень жаль.

– Тебе стоило мне позвонить.

– Я хотела, но потом я узнала про вас с Вином и ужасно разозлилась, так что решила, что не буду. Анни, я была не настолько занята, чтобы не захотеть слушать о вас с Вином. Мы обедали вместе каждый день, и каждый день видели друг друга на репетициях, и каждый день вместе ездили на автобусе домой, и мы…

– Я знаю, мне очень жаль. Я честно решила, что никому ничего не расскажу, думала, так будет проще.

– Но с моей точки зрения, ты врала мне каждый раз, когда видела меня. А в тот день, когда вы вышли из чулана? Я тебе всецело доверяла, а ты разыграла меня, как дурочку. А я бы никогда так с тобой не поступила, ведь ты моя лучшая подруга.

Она была права. Мне следовало сказать ей.

– Мне действительно очень стыдно.

Скарлет вздохнула:

– Извинения приняты.

Когда мы переодевались после фехтования, она повернулась ко мне и сказала:

– Можно сказать? Я знаю, что твоя жизнь очень трудная, гораздо труднее, чем когда-либо была моя, даже учитывая то, что у меня нет парня, который спасал бы мне жизнь. Но быть твоим лучшим другом – тоже не самая простая в мире вещь. И, думаю, я пережила вместе с тобой очень тяжелые времена, верно?

Я кивнула.

– Так что когда у тебя случается что-то хорошее, я бы тоже хотела об этом знать. Я бы хотела быть с тобой и в счастье тоже.

Слова Скарлет заставили меня покраснеть от стыда. Я действовала легкомысленно.

Когда мы пришли на обед, Вин уже сидел за нашим столом.

– Гейбл Арсли вернулся, – сказал он.

Мы со Скарлет повернулись, чтобы посмотреть на Гейбла; впрочем, на него смотрели не мы одни.

Он ждал в очереди, сидя в своем инвалидном кресле; его сумка висела на одной из ручек. На искалеченную руку была надета перчатка, а лицо (все еще с обожженной кожей) было скрыто козырьком низко надвинутой бейсболки. Я наблюдала, как Гейбл пытается положить еду на поднос. Это было нелегко, учитывая, что он действовал только одной рукой и не мог встать во весь рост.

– Почему ему никто не поможет? – спросил Вин.

– Потому что он засранец, – сказала я.

– Потому что он никогда ни о ком не говорил хорошо, – добавила Скарлет. – И он точно не джентльмен.

– Я бы помог ему, но не думаю, что он захочет меня видеть после нашей последней встречи, – сказал Вин.

– Почему? Он сдал нас всему миру.

– Мы не знаем наверняка, правда ли это.

– И он пытался изнасиловать меня.

Может быть, я видела слишком много тяжелого в жизни, но симпатия Вина к Гейблу меня раздражала.

– Он ужасный человек, Анни, но я не могу представить, как он будет вращать колеса кресла и держать поднос, – сказала Скарлет.

Гейбл начал отъезжать от очереди, держа на коленях поднос, который ненадежно балансировал. Еда соскользнула с подноса – так получилось, что это была такая же лазанья, как та, которую я вывалила ее ему на голову много месяцев назад, – и соус пролился на брюки и ботинки, в одном из которых был протез. Гейбл выругался, и я услышала смешки. Парень – в этот момент он был для меня просто парнем – выглядел так, словно совершенно не представлял, что ему делать дальше.

– Довольно, – сказала я. Было совсем не по-христиански оставить его сидеть посреди обеденного зала, и я не хотела, чтобы мои родители (где бы они ни находились) стыдились меня.

– Я иду туда.

– Мы с тобой, – сказали Вин и Скарлет.

Я встала из-за стола.

– Арсли, иди сюда, поешь с нами! – позвала я.

Он посмотрел на нас так, словно хотел сказать грубость, но потом кивнул и улыбнулся.

– Обещай, что не попытаешься меня отравить, Баланчина, – сказал он, словно на мгновение стал прежним.

Кое-кто рассмеялся его шутке.

– Я проверю для тебя еду! – прокричала Скарлет.

– Оставлю тебе эту должность, – ответил он.

Скарлет подошла к Гейблу и покатила его кресло к нашему столу, а Вин взял ему новый поднос с обедом. Я пошла в ванную и потратила все четвертаки, что были у меня со Скарлет, чтобы купить ему влажных полотенец для чистки одежды.

Когда мы снова уселись за стол, он сказал:

– Да уж, последнее место, где я хотел бы сидеть, так это с дочерью бандита, парнем в глупой шляпе и театральной девчонкой.

Я промолчала.

– Мы тоже вне себя от счастья, что ты сидишь с нами, – сказал Вин.

Гейбл пытался очистить ботинки и штаны при помощи бумажных полотенец. Я бы не смогла заставить себя помочь ему, но, к счастью, сделать это вызвалась Скарлет.

– Не надо, все в порядке, – сказал Гейбл.

– Рада это слышать, – сказала она, наклоняясь и вытирая ему ботинки.

Я слышала, как он прошептал:

– Очень… смущает быть таким.

– Это просто жизнь, – заметила она.

Я видела, как он вздрогнул, когда Скарлет вытирала пятно на ноге.

– Сильно болит? – спросила она.

– Порой. Но терпеть можно.

– Вот и все, – сказала она весело.

Он взял ее за руку. Я почувствовала, как волоски на моем затылке встали дыбом.

– Спасибо тебе большое, – поблагодарил он.

Скарлет отняла свою руку.

– Не за что.

– Эй, Арсли, – сказала я. – Я никогда не позволю Скарлет встречаться с тобой, слышишь?

– Ты не ее мать. И с тобой я вел себя не так уж плохо.

– Ну, ты вел себя хуже, чем все парни мира, но не будем углубляться в эту тему. – Я пыталась говорить легко и непринужденно. – Мы позволили тебе сесть с нами, потому что ты – калека и нам тебя жаль. Но если ты начнешь ухаживать за Скарлет, то можешь прямо сейчас катиться обратно на середину зала.

– Ты свинья, Аня, – сказал он.

– А ты социопат.

– Одно другого стоит.

Я закатила глаза.

– Аня, честно, я только благодарил ее.

Вин сказал:

– У меня есть идея. Давайте сойдемся на том, что не будем распускать руки за этим столом.

Я не видела Скарлет до поездки домой, хотя и беспокоилась за нее всю оставшуюся половину дня. Дело в том, что Скарлет нравились люди с трудной судьбой, побитые жизнью (может быть, поэтому-то она и была мне таким хорошим другом). Таких людей, как Скарлет, часто используют, особенно люди, подобные Гейблу Арсли.

– Ты ведь знаешь, что Гейбл не может быть твоим парнем, – сказала я, когда мы ехали через парк.

Нетти сидела с нами. Услышав это, она наморщила нос и спросила:

– А почему это Скарлет будет с ним встречаться?

Гейбл никогда не пользовался популярностью у моих родственников.

– Я не буду с ним встречаться. Я всего лишь пожалела его.

И она рассказала Нетти о том, что было сегодня за обедом.

– О, мне бы тоже стало его ужасно жалко, – согласилась Нетти.

– Это потому, что вы со Скарлет мягкосердечные. Ведь то, что он болен, еще не значит, что внутри он уже не тот ужасный Гейбл.

– Ты либо считаешь меня дурой, либо не доверяешь мне, – сказала Скарлет. – Я помню, что он тебе сделал. И я не настолько отчаялась, что готова плюнуть на все мои принципы ради твоего однорукого, одноногого, уродливого бывшего парня, – хихикнула она. – Ой, это ужасно. Мне не следовало смеяться. – И она прикрыла рот рукой.

Нетти и я тоже рассмеялись.

– Вы должны признать, что в том, что случилось с Гейблом, есть-таки что-то смешное, – добавила Скарлет.

– Так и есть, – ответила я. Вся моя жизнь была смешна.

– Но чисто теоретически, – продолжила Скарлет, когда автобус подъехал к ее остановке, – не думаете ли вы, что такая болезнь могла изменить человека?

– Нет! – дружно выкрикнули мы с Нетти.

– Я шучу, дорогие. – Она покачала головой. – Как ты можешь быть такой легковерной, Аня?

Она поцеловала меня в щеку.

– Увидимся завтра! – прокричала она, когда вышла из автобуса.

Как только мы с Нетти вошли в квартиру, Имоджин сообщила, что я нужна бабуле, так что я отправилась к ней. В последние пару недель бабуля выглядела лучше; по крайней мере, она не путала меня с моей мамой.

Я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. На подоконнике в бирюзовой вазе стояли желтые розы. У бабушки был посетитель.

– Очень милые, – прокомментировала я.

– Да, не самые плохие. Пасынок принес их сегодня. Забери их к себе в комнату, если хочешь. Не стоило их тратить на меня. Глядя на них, я думаю о своих похоронах, которые…

Я ждала, что она закончит, но она не стала этого делать.

– Имоджин сказала, что ты хочешь меня видеть, – проговорила я наконец.

– Да. Тебе надо кое-что для меня сделать. Сын Юрия, Микки, женится в следующем месяце. Тебе, Лео и Нетти надо будет сходить на свадьбу от моего имени.

Я не очень любила семейные свадьбы. И разве Микки женится? Конечно, мне могло просто почудиться, но я была абсолютно уверена, что во время последней встречи он со мной флиртовал.

– И где будет проходить свадьба?

– В поместье Баланчиных в Вестчестере.

Я ненавидела это место, хотя там было всего лишь несколько домов, стойла и большей частью осушенное озеро. Нетти и мне пришлось там жить несколько недель, когда папу убили, и с поместьем у меня были связаны плохие воспоминания.

– Мы точно должны пойти? – жалобно спросила я.

– Для тебя это так сложно? Я хотела бы пойти сама, но мои ноги не в силах меня туда отнести. Кроме того, ты можешь взять с собой своего парня, – ехидно сказала она.

– Как ты о нем узнала?

– У меня еще остались уши. Твоя сестра мне рассказала. Она думала, что ты выйдешь за него замуж, но я сказала, что моя Аня слишком молода и слишком разумна, чтобы выходить замуж. И не имеет значения, насколько она влюблена.

– Нетти молола чушь.

– Так ты пойдешь на свадьбу?

– Если надо.

– Отлично. Приведи своего парня и познакомь нас как-нибудь. Может быть, когда поедешь на свадьбу? Да, договорились.

Бабуля кивнула, потом потянулась за моей рукой.

– Я чувствую себя лучше в последние дни, – сказала она.

– Это очень хорошо.

– Но я не знаю, как долго продлится это состояние. И я хочу, чтобы этот дом был в порядке, – продолжала она. – Тебе ведь сейчас шестнадцать?

Я утвердительно кивнула.

– Это значит, что если я завтра умру, твой брат станет твоим опекуном.

– Но ты не умрешь, – напомнила я. – Машины будут поддерживать в тебе жизнь, пока я не вырасту.

– Машины могут не справиться, Аннушка. И порой…

Я прервала ее:

– Не хочу об этом говорить!

– Ты должна меня выслушать, Аня. Ты самая сильная в семье, и ты должна слушать. Я хочу быть уверена, что мы все обсудили. Хотя Лео юридически и будет опекуном, мы договорились с мистером Киплингом и новым поверенным – я забыла его имя, – что ты единственная получишь доступ к деньгам, так что Лео не сможет в одиночку принимать решения. Ты поняла это?

Я нетерпеливо мотнула головой.

– Да, конечно.

– Твой брат может очень разозлиться, когда об этом узнает, и мне очень жаль, что так может случиться. Он болен, но у него есть гордость. Но придется сделать так. Вся недвижимость будет помещена в трастовый фонд под условием, что она не может быть продана, пока тебе не исполнится восемнадцать. А когда тебе будет восемнадцать, опекунство над Нетти перейдет от Лео к тебе.

– Хорошо, но доктора говорили, что машины будут поддерживать в тебе жизнь, пока мне не исполнится восемнадцать, а может быть, и дольше. Я не понимаю, почему нам надо обсуждать это прямо сейчас.

– Потому что в жизни случаются неожиданности, Аня. Потому что в последнее время я все чаще и чаще переживаю периоды, когда я не в себе. Ты ведь не можешь сказать, что ты этого не замечала, верно?

Я согласилась с ней, что да, замечала.

– И мне очень стыдно за то, что я могла тебе сказать во время таких периодов. Я люблю тебя, Аня. Я люблю каждого из моих внуков, но тебя больше всех. Ты напоминаешь мне отца. Ты напоминаешь мне меня саму.

Я не знала, что сказать.

– Потеря тела – это одно, но потеря рассудка – это больше, чем можно вынести. Помни об этом, дорогая моя.

И потом она велела мне взять плитку шоколада, и как всегда, я так и сделала. Я зашла в шкаф, решив притвориться, что взяла плитку, хотя в шкафу бабушки уже много месяцев не было шоколада. Поэтому меня очень удивило, что в сейфе лежит одинокая плитка. Должно быть, дядя Юрий принес ее.

– Раздели ее со своим новым парнем! – громко сказала она, когда я закрывала дверь.

В спальне я задумчиво поглаживала плитку шоколада. Это был «Особый темный Баланчина», мой любимый сорт. Когда-то папа растапливал его, чтобы сделать для нас горячий шоколад. Он нагревал молоко на водяной бане, а потом рубил шоколад на мелкие кусочки, чтобы он легко растворился в горячем молоке. Я подумала о том, чтобы сделать горячий шоколад для себя, но решила отказаться от этой мысли. Даже несмотря на то, что вроде бы теперь поставки безопасны, я как-то потеряла вкус к шоколаду после ареста.

В дверь позвонили, и я вышла в коридор и посмотрела в глазок – это был Вин.

– Входи, – сказала я. Против обыкновения, я огляделась по сторонам, прежде чем поцеловать его.

– Что такое? – спросил он.

В руках я по-прежнему держала шоколадную плитку, так что пришлось рассказать, что бабушка дала ее мне и что она всегда говорила, чтобы я разделила этот шоколад с тем, кого я люблю.

– И? – спросил она.

– Нет, этого не произойдет.

Неужели он забыл о том, что случилось с предыдущим парнем, с которым я делилась шоколадом?

– Чудненько, – сказал он. – Кроме того, я однажды попробовал шоколад, и он мне не понравился.

Я уставилась на него.

– А какой сорт ты пробовал?

Он назвал марку, которая находилась в самом низу линейки. Папа обычно называл такое крысиным дерьмом (он был очень разборчив, когда дело касалось его шоколада).

– Это даже нельзя назвать шоколадом. В нем вряд ли есть даже какао.

– Так дай мне настоящего шоколада.

– Я бы дала, но я обещала твоему отцу, что не буду впутывать тебя в противозаконные дела.

Я положила плитку в карман кофты, взяла его за руку и отвела в гостиную.

– Мне надо тебя кое о чем попросить. – И я рассказала ему о свадьбе в Тарритауне.

– Нет, – сказал он, улыбнулся и скрестил руки на коленях.

– Нет?

– Да, я так сказал.

– Хорошо, но почему нет?

– Потому что я до сих пор помню, как ты отклонила мое приглашение на Осенний бал, а у меня хорошая память. Мне надо делать все, что ты хочешь, Аня? А если я так буду делать, не потеряешь ли ты ко мне уважение?

В его словах было разумное зерно.

– Кажется, ты принял решение.

– Да, верно. – И тут он рассмеялся. – Я разочарован! Неужели ты даже не попытаешься меня переубедить? Разве ты не хочешь сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?

– Там будет не очень весело, да я и сама не хочу идти.

– Значит, вот так ты уговариваешь?