Текст книги "Право на рождение. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

– Моя семья – скопище хулиганов, – продолжала я. – Один из моих двоюродных братьев, скорее всего, напьется и под конец будет пытаться потрогать меня за грудь. Надеюсь, никто не захочет лапать Нетти, иначе мне придется кое-кого побить.

– Я пойду, – сказал он. – Но сначала я хочу попробовать твой шоколад.

– Это условие?

– Это ведь фамильный бизнес твоей семьи, верно? Я не могу пойти на свадьбу, не получив всей информации.

– Отлично разыграно, Вин. – Я встала. – Следуй за мной.

Я налила рисового молока в кастрюлю на водяной бане, вынула из кармана шоколад (и проверила дату, чтобы убедиться, что плитка была не из той поставки), развернула серебристую обертку и понюхала (а фретоксин пахнет?). Когда молоко начало кипеть, я снизила температуру нагревателя, потом добавила немного ванили и сахара, помешивая молоко, пока сахар не растворился, порезала шоколад на мелкие кусочки и высыпала его в горячее молоко. В конце концов я разлила получившуюся смесь в две чашки и посыпала сверху корицей. У папы все это получалось так легко.

Я поставила одну чашку перед Вином. Он протянул руку, но я отодвинула от него чашку.

– Последний шанс передумать.

Он покачал головой.

– Тебя не беспокоит, что ты можешь окончить, как Гейбл Арсли?

– Нет.

Он выпил чашку одним долгим глотком, поставил ее на стол и не сказал ни слова.

– Ну и? – спросила я.

– Ты права. Это определенно не похоже на то, что я пробовал раньше.

– Но тебе понравилось?

– Не уверен. Давай я выпью твою чашку.

Я подтолкнула ему свою чашку. Он пил уже медленнее, даже задумчивее (если можно пить задумчиво).

– Это не то, чего я ожидал. Он не сладкий. Слишком сильный, чтобы быть сладким. Не уверен, что это понравится каждому без исключения, но чем больше я пью, тем больше прихожу в восторг. Могу понять, почему шоколад запретили. Он… опьяняет.

Я подошла к нему, села на колени и поцеловала его, прошлась языком по его губам и ощутила вкус корицы.

– Не думал ли ты, что единственная причина, почему я тебе нравлюсь, – это то, что это раздражает твоего отца? – спросила я.

– Нет. Нет, ты не единственная задаешь этот вопрос. Ты мне нравишься, потому что ты храбрая и слишком сильная, чтобы быть сладкой.

Смешно говорить об этом, но тем не менее я ощутила, как внутри меня разливается тепло; похоже, я покраснела. Я хотела снять с себя свитер. Хотела снять всю остальную одежду. Хотела снять одежду с него.

Я хотела его.

Хотела, но не могла.

Я слезла с его коленей. Хотя на кухне было очень жарко, я потуже затянула пояс своей шерстяной кофты, закатала рукава и пошла к раковине, чтобы вымыть кастрюльку, в которой грела молоко. Должно быть, я в три раза превысила количество воды, которая была нужна для этой работы, но мне надо было прийти в себя.

Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Я все еще так нервничала, что даже подпрыгнула.

– Анни, что случилось? – спросил он.

– Я не хочу попасть в ад.

– Я тоже. И я тоже не хочу, чтобы ты попала туда.

– Но в последнее время, что я с тобой… я начинаю давать слабину. А ведь мы даже не так давно познакомились, Вин.

Он кивнул, взял полотенце, которое висело на ручке духовки, и сказал:

– Вот, я вытру.

Я вручила ему кастрюльку. Без нее я чувствовала себя более уязвимой, мне было жаль лишиться оружия.

– Аня, я не обманываю тебя. Я бы очень хотел заняться с тобой любовью, я думал об этом – в смысле, об этой возможности. Я думаю об этой возможности часто и с большим удовольствием. Но я не хочу тебя ни к чему принуждать.

– Да я не о тебе беспокоюсь, а о себе!

Ужасно смущало, что я говорю о том, как я боюсь потерять над собой контроль рядом с ним. Я чувствовала себя дикой, нецивилизованной, даже неистовой, словно я перестала быть собой. Это меня тревожило и заставляло стыдиться себя (я уже много месяцев не ходила на исповедь).

– Я не девственник, Аня. Как ты думаешь, значит ли это, что я попаду в ад?

– Нет, все гораздо сложнее.

– Тогда объясни мне.

– Ты решишь, что я дурочка, суеверная простушка.

– Я никогда бы так не подумал. Я тебя люблю, Анни.

Я внимательно посмотрела на него и подумала, знает ли он на самом деле, что такое любовь, – да и как он может это знать? У него ведь была такая легкая жизнь – но я решила, что доверяю ему.

– Когда мой отец умер, я заключила сделку с Богом. Если он сохранит нас всех в безопасности, я буду хорошей. Я буду более чем хорошей, я буду благочестивой. Я буду чтить Его. Я буду контролировать себя и все такое.

– Ты хорошая, Анни. Никто не скажет, что ты плохая. Ты почти совершенство.

– Нет, я не совершенна. Я постоянно выхожу из себя. Я думаю дурно практически обо всех, кого я знаю. Но я стараюсь изо всех сил. И я уже не смогу так сказать о себе, если…

Он кивнул:

– Я понимаю.

Он все еще держал в руках вытертую кастрюльку, так что вручил ее мне и криво улыбнулся.

– Я не заставлю тебя пойти со мной в постель, даже если ты будешь меня умолять об этом, – пошутил он.

– Теперь ты надо мной смеешься.

– Нет, я бы никогда не стал так делать. Я воспринимаю тебя и все, связанное с тобой, очень, очень серьезно.

– Сейчас ты говоришь несерьезно.

– Я уверяю тебя, что я чертовски серьезен. Давай попробуй заставить меня заняться с тобой любовью. Попробуй. Даже если ты снимешь с себя всю одежду, я оттолкну тебя, словно огонь. – Однако в голосе его была нотка веселья. – С этого момента мы словно герои из старых книг. Ты можешь поцеловать меня, но это все.

– Не думаю, что горю желанием это сделать.

– Отлично, мой план сработал.

Вину нужно было идти домой, так что я проводила его до двери. Я попыталась было поцеловать его, но он отпрянул и протянул мне руку.

– Отныне только в руку.

– Ты начинаешь меня злить.

Я поцеловала его в ладонь, и он поцеловал мою, затем притянул меня так близко, что прошептал мне прямо в ухо:

– Ты ведь знаешь, как мы могли бы решить эту проблему? Мы могли бы пожениться.

– Не говори так! Ты говоришь глупости, и я не уверена, что ты думаешь то, что говоришь. Кроме того, я никогда за тебя не выйду. Мне шестнадцать лет, а ты развращенный человек и постоянно говоришь ерунду!

– Верно, – согласился он, поцеловал меня в губы, и я закрыла за ним дверь.

Я договорилась, что Имоджин останется с бабулей, пока мы все будем на свадьбе.

Вин зашел к нам домой, так что мы смогли поехать на поезде все вместе. Я спросила его, не возражает ли он против встречи с моей бабушкой. Даже если в тот момент я и была без ума от любви к Вину, мне было неловко приводить к ней людей. Ее поведение было очень непредсказуемым, если не сказать больше, и хотя моя семья привыкла к ее внешности, ее вид (прикована к постели, почти полностью лысая, глаза в красных точках, изжелта-зеленая кожа, запах гнили) мог испугать тех, кто ее не знал. Я не стыдилась ее, но мне хотелось ее защитить. Я не хотела, чтобы ее видели незнакомцы. Я предупредила Вина о том, чего следует ожидать, перед тем, как мы вошли.

Я постучала в дверь.

– Входи, Аня, – прошептала Имоджин. – Она велела мне разбудить ее перед тем, как ты уедешь. Проснитесь, Галина. Это Анни.

Бабушка проснулась. Она прокашлялась, и Имоджин вставила ей соломинку в губы. Я посмотрела на Вина – не испытывает ли он отвращения к бедной бабуле, – но его глаза ничего не выдали. Они, как обычно, были добрыми и слегка сосредоточенными.

– Привет, бабушка. Мы уезжаем на свадьбу.

Бабушка кивнула.

– Это мой друг, Вин. Ты говорила, что хочешь познакомиться с ним.

– Ах да. – Бабуля осмотрела его с ног до головы. – Я одобряю твой выбор, – сказала она наконец. – В смысле внешности. И надеюсь, что в тебе есть больше, чем просто симпатичное личико. Она, – бабуля кивнула в мою сторону, – хорошая девочка, и заслуживает большего.

– Я согласен с вами и рад познакомиться, – сказал Вин.

– Ты собираешься надеть это на свадьбу? – спросила меня бабушка.

Я кивнула. На мне был темно-серый костюм, который когда-то принадлежал моей матери. Вин принес мне белую орхидею, и я приколола ее к лацкану.

– Немного сурово, но покрой выгодно показывает твою фигуру. Выглядишь очень мило, Аннушка. Мне нравится цветок.

– Его подарил Вин.

– Хмм, – сказала она. – Омг, у юноши есть вкус. – Она обратила взор на Вина: – Ты знаешь, что значит «омг», молодой человек?

Вин покачал головой. Бабуля посмотрела на меня:

– А ты?

Это слово входило в лексикон Скарлет.

– Потрясающе или что-то вроде, – ответила я. – Всегда хотела спросить тебя об этом.

– «О боже мой», – сказала бабуля. – Когда я была молода, жизнь шла так быстро, что нам приходилось сокращать слова, чтобы не отставать.

– Омг, – сказал Вин.

– Ты можешь поверить, что когда-то я выглядела, как Аня?

– Да, могу. Я вижу это.

– Она была красивее меня, – сказала я.

Бабуля велела ему подойти поближе, Вин повиновался. Она что-то прошептала ему в ухо, и он кивнул.

– Да, конечно, – сказал он.

– Повеселись на свадьбе, Аннушка. Потанцуй со своим симпатичным парнем ради меня и передай всем мои наилучшие пожелания.

Я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. Она схватила меня за руку и произнесла:

– Ты всегда была чудесной внучкой и гордостью своих родителей. Бог видит все, моя дорогая, даже – и, может быть, особенно – если весь мир этого не замечает. Я хотела бы быть тебе большей опорой. Всегда помни, что ты бесконечно сильна, и твоя сила – твое право по рождению, твое главное наследство. Ты пони маешь? Я должна знать, что ты поняла меня!

Ее глаза были полны слез, так что я сказала ей, что все понимаю, хотя на самом деле я ничего не поняла. Ее речь была отрывистой и бессвязной, так что я решила, что начинается один из ее плохих дней. Не хотелось, чтобы она ударила меня на глазах Вина и Имоджин.

– Я люблю тебя, бабуля, – сказала я.

– Я тоже тебя люблю, – сказала она и начала кашлять.

Кашель казался более сильным, чем обычно, словно у нее начался приступ удушья.

– Идите! – смогла выкрикнуть она.

Имоджин начала массировать ей грудную клетку, и кашель немного уменьшился.

Я спросила Имоджин, не нужна ли ей моя помощь.

– Все в порядке, Аня. После простуды у нее начались проблемы с легкими. Это обычное дело для того состояния, в котором находится твоя бабушка, – ответила она, продолжая массировать бабулину грудь.

– Пошли вон отсюда! – выкрикнула бабуля между приступами кашля.

Я схватила Вина за руку, и мы вышли.

– Мне очень жаль, порой она начинает путаться, – прошептала я.

Вин сказал, что все понимает и что не надо извиняться:

– Она очень стара.

– Сложно представить себе, что кто-то может дожить до таких лет, – согласилась я.

Вин спросил, когда она родилась, и я ответила, что в 1995 году, так что весной ей исполнится 88 лет.

– До начала нового века. Не так много осталось таких людей, – сказал Вин.

Я подумала, что когда-то бабушка была маленькой девочкой, девушкой, молодой женщиной. Мне хотелось бы знать, какую одежду она носила, какие книги читала, какие парни ей нравились. Сомневаюсь, что она когда-либо думала, что переживет своего единственного родного сына и превратится в старую женщину в постели – нелепую, бессильную, с помраченным сознанием.

– Не хочу быть настолько старой, – сказала я.

– Да, – согласился Вин. – Давай навсегда останемся молодыми – молодыми, красивыми и глупыми. Похоже на план, верно?

Свадьба была тщательно продумана, чего и стоило ожидать от моей семьи. Золотистые льняные скатерти, оркестр, и кто-то даже смог получить (читай: незаконно купить) больше цветов и талонов на мясо. Платье невесты было излишне широко в талии, но фата была затейливо вышита и даже выглядела новой. Невесту звали София Биттер, и я ничего не знала о ней. Она была примечательна исключительно своей невзрачностью. У нее были мягкие каштановые волосы, длинное лошадиное лицо, и, похоже, она была ненамного старше меня. Слова «клянусь» были произнесены с акцентом. Ее мать и сестры проплакали всю церемонию.

Нетти сидела за детским столом в окружении наших двоюродных и троюродных сестер и братьев. Лео посадили с его коллегами по Бассейну, их женами и девушками. А мы с Вином сидели за неопределенным столом, который не был ни семейным, ни детским – просто собрали людей, которые не подходили ни под какую категорию.

Вин пошел за напитками, а так как мои туфли тоже были мамиными (это значит – на полтора размера меньше моего дурацкого сорокового), я решила остаться за столом. Какой-то мужчина, сидевший напротив, помахал мне рукой, и я помахала в ответ, хотя и не знала, кто это. На вид ему было около двадцати, и у него были азиатские черты лица; возможно, член какой-то другой шоколадной семьи.

Он встал, обошел стол и подсел ко мне. Он был очень красив, с длинными черными волосами, которые падали на глаза, и говорил по-английски с легким британским акцентом, хотя и не был англичанином.

– Ты не помнишь меня, правда? Я видел вас с сестрой, когда вы были детьми; твой отец встречался с моим в нашем загородном доме в Киото. Я показал тебе наши сады, но больше всего тебе понравилась наша кошка.

– Снежок, – сказала я. – А ты Юджи Оно. Конечно, я помню тебя.

Он пожал мне руку. На правой руке у него не было мизинца, но остальные пальцы были длинными и очень, очень холодными.

– У тебя ледяные руки.

– Ну, как говорят, холодные руки – горячее сердце. Или наоборот?

Летом, перед тем, как мне исполнилось девять, и до того, как умер папа, он взял нас в Японию в деловую поездку. (Это случилось еще и до того, как международные путешествия практически прекратились из-за дороговизны и страха перед болезнями.) Папа верил, что путешествия чрезвычайно полезны для молодых, да и не хотел нас оставлять одних после убийства матери. Одним из тех, кому папа нанес визит, был отец Юджи Оно, глава «Кондитерской компании Оно» и самый могущественный шоколадный предприниматель в Азии. Между прочим, меня заклинило на Юджи, хотя он был лет на семь старше. Тогда ему было пятнадцать, значит, сейчас года двадцать три.

– Как твой отец? – спросила я.

– Он умер. – Юджи опустил глаза.

– Мне очень жаль, я не знала.

– Да, его смерть была трагической, хоть его и не убили, как твоего. Рак мозга. Похоже, ты не следишь за ситуацией в шоколадном бизнесе, так что я скажу тебе сам: сейчас я глава «Кондитерской компании Оно».

– Поздравляю, – сказала я, хотя и не была уверена, стоило ли говорить это слово.

– Да, мне пришлось за очень короткое время научиться многому. Но мне повезло больше. Отец, пока был жив, учил меня сам. – Юджи улыбнулся мне. У него была милая улыбка. Между передними зубами была небольшая щербинка, отчего он выглядел моложе, чем был.

– Долгое же путешествие ты проделал, чтобы попасть на свадьбу Баланчиных, – заметила я.

– У меня тут другие дела, и я друг невесты, – сказал он и сменил тему: – Потанцуешь со мной, Аня?

Я посмотрела в сторону очереди за напитками – Вин был где-то в середине.

– Я тут с другом.

Юджи рассмеялся:

– Нет, я не имел в виду ничего такого. Я уже практически женат, а ты слишком молода для меня. Прости, но я до сих пор вижу в тебе маленькую девочку, и мои чувства к тебе можно назвать отцовскими. Думаю, мой отец хотел бы, чтобы я с тобой потанцевал: а твой парень вряд ли будет возражать против старых друзей вроде меня.

Он предложил мне руку, и я взяла ее.

Оркестр играл медленную мелодию. Хотя у меня и не осталось к Юджи романтических чувств, танцевать с ним было не в тягость. Он отлично танцевал, и я сообщила ему об этом. Юджи сказал, что в детстве отец заставлял его брать уроки танцев.

– Когда я был ребенком, мне казалось, что уроки танцев – невосполнимая потеря времени, но сейчас я благодарен за это умение.

– Потому что женщинам это нравится?

Кто-то похлопал меня по плечу. Я думала, что это Вин, но нет, это оказался мой кузен Джекс.

– Не возражаешь, если я вмешаюсь? – спросил он Юджи.

– Как хочет Аня, – ответил тот.

Лицо Джекса покраснело, а глаза блестели слишком сильно. Я всей душой желала, чтобы он не был пьян. Все-таки пришлось уступить; казалось, что если я этого не сделаю, кузен устроит сцену.

– Да, все в порядке.

Джекс взял меня за руку, и Юджи ушел. Его ладонь была влажной и даже сальной на ощупь.

– Ты знала, с кем танцуешь?

– Да, конечно. Юджи Оно. Я знаю его уже много лет.

– Ну, тогда ты знаешь, что о нем говорят?

Я пожала плечами.

– Люди думают, что он один из тех, кто руководил заражением поставки шоколада Баланчиных.

Я обдумала это заявление:

– И какая ему от этого польза?

Джекс закатил глаза.

– Ты же умная девочка, Аня. Подумай.

– Ты же так хотел прервать наш танец. Почему бы тебе самому не сказать?

– Малыш – так зовут Юджи Оно-младшего, чтобы не путать его с Юджи Оно-старшим, – рвется доказать, на что он годен. Все думают, что организация Баланчиных слаба. Самый лучший способ выдвинуться для Малыша – разрушить бизнес Баланчиных в Северной Америке.

Я кивнула:

– Но если люди так думают, почему же он был приглашен на свадьбу?

– Естественно, он утверждал, что никак не связан с отравлением, так что его пригласили, сделав вид, что ему верят. Мне нужно было сказать это тебе, Аня. Танец с ним покажет тебя не в лучшем свете.

Я рассмеялась, чтобы продемонстрировать, что его мнение для меня ничто, и спросила:

– Почему?

– Люди подумают, что у тебя с ним вроде союза.

– Так кто эти люди, Джекс? Те же люди, которые встали на мою защиту, когда меня не так давно бросили в тюрьму? Так скажи этим людям, что я знакома с Юджи много лет и буду танцевать с тем, с кем хочу.

– Ты устраиваешь сцену, – сказал Джекс. – На тебя все смотрят. Ты можешь подумать, что ты здесь совсем не важна, но ты все же старший ребенок Леонида Баланчина, и ты кое-что значишь для этих людей.

– Это ужасно грубо! А как же мой брат, Лео? Он ничего не значит? Ты же сам мне говорил, что не стоит его недооценивать!

– Прости, Аня. Я не это имел в виду, я…

И тут меня снова похлопали по плечу; на этот раз, слава богу, решил вмешаться Вин.

Я стряхнула руку Джекса и радостно бросилась к Вину. Кончилась песня, началась другая, медленная; я едва это заметила, так меня разозлил спор с Джексом.

– Я не думал, что тебе нравится танцевать, – сказал Вин.

– Не нравится. – Я была сердита на слова Джекса и не в настроении для разговора.

– Ты очень популярна, – продолжал Вин. – Когда ты танцевала с этим черноволосым парнем, я уж было подумал, что мне пора ревновать.

– Ненавижу всех этих людей, – сказала я и положила голову Вину на грудь. Его пиджак пах сигаретами. Хотя Вин и не курил (никто в наше время не курил, так как выращивание табака требовало очень много воды), пиджак принадлежал курильщику. От запаха меня слегка замутило, но все же он мне скорее нравился.

– Ненавижу, что меня втягивают в разборки. Хотела бы я никогда не родиться или родиться кем-то совершенно другим.

– Не говори так, я рад, что ты появилась на свет.

– И мне жмут туфли, – проворчала я.

Он негромко рассмеялся.

– Мне отнести тебя за стол?

– Нет, просто не зови меня больше танцевать.

Песня закончилась, так что мы вернулись за стол. Юджи не было, и на его месте уже сидел кто-то другой.

Так как мы бы не успели вернуться в город до комендантского часа, мы договорились остаться на ночь в Тарритауне, в одном из бывших каретных сараев на территории поместья. Я должна была спать с Нетти, а Вин – разделить комнату с моим братом. Лео пошел гулять с Джексом и другими неженатыми парнями из Бассейна, так что я уложила Нетти и отправилась составить компанию Вину. Вин спал плохо, так что я точно знала, что он еще не заснул. Кстати, я была ему полной противоположностью – засыпала почти сразу же, как касалась головой подушки. Если бы я не чувствовала себя виноватой, что вытащила Вина на эту ужасную свадьбу, я бы с большим удовольствием свернулась калачиком рядом с Нетти и заснула. Путешествие в сочетании с неудобной обувью совсем меня измучило.

Возможно, это и выглядело глупо, но на мне были пижама и банный халат, который я обнаружила в шкафу. Несмотря на нашу многократную болтовню насчет ожидания, несколько раз мы с Вином были на грани. Так что теперь – пижама и банный халат.

Вин лежал на кровати, бренча на расстроенной гитаре, которую он нашел в комнате. Гитара была без одной струны и с дырой в боку. Он улыбнулся, когда увидел, во что я одета.

– Здорово выглядишь, – сказал он.

Я села на единственный стул в комнате, подтянула колени к груди, положила на них голову и зевнула. Вин предложил, чтобы я легла на кровать, но я отрицательно покачала головой. Он продолжил извлекать звуки из струн. Тепло разморило меня, мне захотелось спать, и стало жарко. Я сняла халат.

– Это просто смешно. Ложись на кровать. Я не буду ничего делать, обещаю. Я разбужу тебя, когда придет Лео.

Я кивнула, легла на дальнюю сторону кровати и отключилась.

Через час или около того я проснулась. Вин спал, гитара лежала на его груди; я взяла гитару и положила на пол. И я ничего не могла с собой поделать. Я поцеловала его.

Он пошевелился, проснулся и поцеловал меня в ответ.

Я хотела ощутить его кожу, так что засунула руки ему под футболку.

И прежде чем я успела заметить, пижама куда-то пропала. Это произошло так быстро, что теперь казалось глупым, что я решила, будто пижама послужит серьезным барьером чему-либо. И я спросила, нет ли у него кое-чего. Я, Аня Баланчина, хорошая девочка, католичка. Я едва верила, что эти слова слетели с моих губ.

Да, сказал он, есть.

– Но ты на самом деле этого хочешь, Анни?

Мое тело хотело, хотя ум был против.

– Да, – сказала я пылко, – да, хочу, только надень его.

И тут в соседней комнате закричали. Нетти приснился очередной кошмар.

– Мне нужно идти, – сказала я, отстраняясь от него.

Времени не было, так что я оставила пижаму лежать на полу и накинула халат.

Я шла в комнату, мне было жарко, лицо раскраснелось, и было стыдно, что я позволила всему зайти так далеко. Этот крик меня буквально спас.

Нетти уже проснулась, когда я вошла. Лицо ее было в красных пятнах, и на нем блестели дорожки от слез.

Я обняла ее:

– Что тебе приснилось на этот раз?

– Бабушка, – прошептала Нетти. – Я была в квартире, и бабушка умерла. У нее было серое, как камень, лицо, а когда я подошла поближе и коснулась ее руки, пальцы начали отваливаться и она превратились в песок.

Содержание кошмара не было необычным, и хотя почти все мои мысли были заняты тем, что чуть было не случилось между мною и Вином, все-таки я могла утешить Нетти.

– Когда-нибудь бабушка умрет, Нетти. Нам нужно быть готовыми к этому.

– Я знаю! – закричала она. – Но смерть бабушки – только начало. Когда я зашла в твою комнату, ты тоже лежала на кровати, и твоя кожа была такой же серой, как у нее. Я пошла к Лео, и он был точно такой же. Я осталась одна. – И Нетти начала всхлипывать.

– Лео и я не умрем, по крайней мере не так скоро. Мы молоды и здоровы.

– Как были мама и папа.

Я обхватила Нетти руками, и мысли о Вине, казалось, ушли далеко-далеко.

– Наши жизни не будут похожими на их жизни. Вот увидишь. Все, что я делаю, все, о чем я думаю, – как бы защитить нас, особенно тебя, от такой жизни.

Нетти кивнула, хотя глаза ее были полны сомнения.

Она легла, я подоткнула вокруг нее одеяло и уже была готова улечься рядом, как вспомнила, что на мне нет пижамы. Придется спать в этом поеденном молью халате; будем надеяться, что я не подхвачу вшей или что-нибудь еще столь же ужасное. Кроме того, это будет для меня хорошим уроком – не стоит снимать пижаму.

Однако я не смогла заснуть. Я лежала и думала о сестре, стоит ли мне организовать ей встречу с кем-нибудь. Потом я подумала о том, что мы с Вином делали (или собирались делать) до того, как Нетти приснился кошмар. Хотя я была верующей католичкой, я никогда не считала себя высокодуховной, но все же не могла не думать, что крик Нетти был вроде как знаком. Бог или мои мертвые родители велели мне остановиться. Или я слишком все преувеличиваю? В конце концов, Нетти регулярно снились кошмары, и они не обязательно были знаком. И разве я не смогла бы остановиться сама? Мы с Вином и раньше бывали почти так же близки, и я всегда могла обозначить границы без вмешательства свыше.

Кожа зудела от халата. Сначала я пыталась не обращать внимания, но потом зуд стал невыносимым, и я расчесала кожу до крови.

Раздался негромкий стук в дверь: это был Вин, который принес мне аккуратно сложенную пижаму. Все-таки он был джентльменом; например, Гейбл бросил бы мне скомканные вещи.

Чтобы не будить Нетти, я вышла в коридор:

– Спасибо тебе. И прости меня.

Он покачал головой.

– Нет, я должна попросить прощения. Я не хотела делать этого. Я хотела…

Неловко было говорить это вслух.

– По правде говоря, мое тело и мой ум не всегда согласны между собой в том, чего они хотят.

Он поцеловал меня в щеку.

– Ну, при обычных обстоятельствах эта ситуация очень раздражала бы, но к счастью для тебя, я схожу по тебе с ума.

«Сейчас», – подумала я.

– Что? Ты хмуришь бровки. О чем ты подумала?

– Сейчас. Ты сходишь по мне с ума сейчас.

– И буду всегда, – настаивал он. – Я в самом деле так думаю.

Вин был самым лучшим парнем из всех, кого я знала, и говорил чудесные слова. Хотя я ему и не верила, я знала, что сам он себе верил, и не хотела ранить его чувства, так что попыталась не показать своих сомнений на лице.

Я поцеловала его в губы, без языка (он остался за зубами, где ему самое место), потом закрыла дверь и вернулась в комнату, которую делила с сестрой. Я сняла халат, скользнула внутрь пижамы и легла в кровать к Нетти. Она свернулась калачиком у меня под боком и положила руку мне на пояс.

– Я помешала тебе с Вином? – прошептала она.

– Ничего особенного, – сказала я (и решила, что так оно и было на самом деле).

– Мне он в самом деле нравится, – сказала Нетти сонным голосом. – Если у меня когда-нибудь будет парень, в чем я очень сомневаюсь, я бы хотела, чтобы он был точно таким, как Вин.

– Я рада, что ты его одобряешь, – ответила я. – И, кстати, Нетти, я уверена, что у тебя будет миллион парней.

– Миллион?

– Ну, столько, сколько хочешь.

– Я бы согласилась на одного, – сказала она. – Особенно если бы он был таким же милым, как твой.

XV

Мы снова носим траур; я узнаю значение слова «междоусобный»

Мы вернулись в город в воскресенье после обеда. Вин отправился к себе домой прямо со станции – они жили довольно близко от вокзала, – а мы с Лео и Нетти пошли к себе. Я очень хотела попасть домой: я была сонной, голодной, и надо было сделать огромное домашнее задание. Кроме того, пребывание вдали от дома всегда заставляло меня нервничать.

Погода была удивительно теплой для февраля, поэтому Лео с Нетти решили пойти от вокзала пешком и не садиться на автобус. Я же хотела поехать на автобусе, чтобы сэкономить время, но мое предложение отвергли.

Мы были уже на полпути домой, когда я начала ощущать необъяснимую и почти болезненную потребность быть дома. Я ускорила шаг.

– Помедленнее, – позвала Нетти, – ты идешь слишком быстро.

Я предложила устроить гонку. Мы только что дошли до улицы с анахроничным названием «Музейная миля», которая вела вдоль парка прямо к нашему дому.

– Иди к нам, Анни, несправедливо, если у тебя есть преимущество, – сказал Лео.

Я вернулась к ним.

– На изготовку, – сказала я, – внимание, марш!

Мы побежали по тротуару. Лео бежал первым, Нетти ненамного отставала от него. Я была последней, но меня вполне устраивала такая позиция – так было легче приглядывать за родственниками.

Задыхающиеся, с покрасневшими лицами, мы добежали до дома менее чем за десять минут. Напряжение от бега также немного меня успокоило.

– Пойдем по лестнице? – предложил Лео.

– Хорошая шутка, Лео, – сказала я, нажимая на кнопку вызова лифта.

В квартире было необычайно холодно, особенно по сравнению с солнечным теплом снаружи. Из гостиной тянул сквозняк, так что я пошла туда, чтобы закрыть окна. Там на кушетке сидела Имоджин, и беспокойство, которое я ощущала ранее, немедленно вернулось.

– Что-то случилось, – сказала я.

Она кивнула.

– Где Нетти и Лео?

– В своих комнатах.

– Садись, – сказала она, и я поняла, что это может значить только одно.

– Я постою. Если ты хочешь сказать мне, что бабуля мертва, я лучше постою.

– Она умерла прошлой ночью. Случилась неисправность в системе электроснабжения, а запасной генератор по какой-то причине не работал. Когда электричество снова появилось, было уже слишком поздно. Я уверена, что она не страдала.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– Знаю что?

– Что она не страдала. Как ты можешь это знать?

Она промолчала.

– Ты не знаешь! Это могло быть ужасно! Пока ты спала, может быть, она задыхалась, хватала воздух ртом, ее кожа горела огнем, ей казалось, что ее глаза сейчас вылезут из орбит, и она молилась, чтобы все закончилось…

Имоджин встала и положила руку мне на плечо.

– Пожалуйста, Аня, не говори так.

– Не прикасайся ко мне!

Я сбросила руку. Прежняя ярость вернулась ко мне, и я скользнула в нее легко, словно в сшитый по заказу костюм.

– Вся твоя работа заключалась в том, чтобы ты следила за работой машин! Ты облажалась! Ты облажалась, идиотка, убийца!

– Нет, Анни, никогда, – протестовала она.

Лео зашел в комнату:

– Анни, почему ты кричишь на Имоджин?

Но я не потрудилась ответить, меня несло.

– Может быть, кто-то заплатил тебе, чтобы ты отключила машины бабули?

Она начала плакать.

– Анни, зачем мне это делать?

– Откуда я знаю? Ради денег люди готовы на все, а у моей семьи много врагов.

– Как ты можешь такое мне говорить? Я любила Галю, как и тебя, и всю твою семью. Пришло ее время. Она говорила мне именно это, как, я знаю, говорила и тебе или, по крайней мере, пыталась сказать.

– Бабуля мертва? – спросил Лео полным ужаса голосом. – Ты говоришь, что бабуля мертва?

– Да, она умерла прошлой ночью. Имоджин оставила ее умирать.

– Это неправда, – сказала Имоджин.

– Пошла вон из нашего дома, – приказала я. – И не возвращайся.

– Пожалуйста, Аня. Позволь мне помочь вам. Тебе надо сделать распоряжения насчет тела, ты не должна организовывать все в одиночку, – умоляла она.

– Пошла вон.

Она стояла не шевелясь.

– Да вали уже!

Она кивнула.

– Ее тело все еще в кровати, – сказала она перед тем, как наконец уйти.

Лео всхлипывал, я подошла к нему и положила руку ему на плечо:

– Не плачь.

– Я плачу, потому что мне грустно, а не потому, что я слаб или глуп.

– Конечно, прости.

Лео продолжал плакать, и я ничего не говорила. По правде говоря, я не чувствовала ничего, кроме еще не до конца потухшей ярости и беспокойства по поводу того, какими будут мои следующие шаги. В какой-то момент Лео начал говорить снова, но я была так рассеянна, что попросила его повторить, что он сказал. Он хотел знать, на самом ли деле я думала то, что сказал Имоджин.

Я пожала плечами:

– Я не знаю. Хочу взглянуть на бабулю, ты идешь со мной?