Текст книги "Самоврачевание и скотолечение у русского старожилого населения Сибири"

Автор книги: Г. Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Роди́ны .

Моментъ наступленія родинъ скрываютъ самымъ тщательнымъ образомъ не только отъ постороннихъ, но и отъ членовъ своей семьи. Это вызывается тѣмъ, что „друга женщина, наипаче котора первенькимъ, стыдится… Нонче-то, правда, ужъ не стыдятся, а мы-то прежде были, вѣдь, дуры: своего мужа-то што есть стыдились“. Главная же причина, заставляющая скрывать время родинъ, кроется въ народномъ взглядѣ, по которому „разный у людей глазъ бываетъ“: сглазить могутъ и родильницу и ребенка²

[Закрыть]. „Пуще всего, чтобы дѣвка какая не знала. Кажный „волосъ дѣвичій“ узнаетъ, за кажный волосъ надо мучиться родимому человѣку“ (Е. А. В-ва). Отсюда понятно, почему даже въ случаяхъ трудныхъ родовъ деревенскія женщины лишь очень рѣдко соглашаются поѣхать въ больницу. „Это въ больницу-то ѣхать! Чтобы глаза-то тамъ при такихъ мукахъ на родимаго человѣка таращили!.. Нѣтъ, ужъ што Богъ дас(т)ъ“…

Однако старанія баушки и другихъ близкихъ къ роженицѣ лицъ оградить ее отъ чужого глазу иногда не имѣютъ успѣха. Сосѣдки почти всегда освѣдомлены о томъ, когда „бабочка ждетца“, и лишь только наиболѣе любопытныя замѣтятъ наступленіе родовъ, находятъ „задѣлье“ зайти во дворъ (курица на этотъ разъ потеряется или яичко снесетъ въ сосѣдскомъ дворѣ) или въ избу. Вотъ интересный въ этомъ отношеніи случай, разсказанный мнѣ одною свекровью. „Настало

360

время родить Дарьюшкѣ. Схватки знимаютъ ужъ бабу. Гоня́тъ ее, а толку нѣту (не маратца), – всегда ужъ такъ быватъ. Ладно, – думаю, – хоть чужихъ-то никого нѣту… Только подумала такъ-то, смотрю – Марковна (сусѣдка) идетъ: шабу́ръ, говоритъ, пришла пошить¹

[Закрыть]… До́шлая баба: смѣтила, въ чемъ дѣло, ну и сидитъ. Сидитъ и сидитъ. Давай я скорѣй на столъ собирать: угостится – уйдетъ, думаю себѣ… Сидитъ баба – да и шаба́шъ!.. А Дарьюшкѣ ужъ невтерпёжъ. Я и говорю: ты, Дарьюшка, пошла бы да дополола бы гряду-то, Конечно, не до по́лотья ей, а чтобы только съ глазъ-то уйти. Ушла она въ огородъ. Пою я Марковну чаемъ, а сама нѣтъ-нѣтъ да и понавѣдаюсь въ огородъ… Кабы́ть-то ушла моя сусѣдушка. Ну, думаю, ладно. Надо по баушку бѣжать. Прихожу къ покойной Лы́чихѣ, а у ней гости… „Матушка, говорю, голубушка! пойдемъ ко мнѣ: съ коровёнкой у меня что-то сдѣлалось“… Ну, она, покойница, понимаетъ, въ чемъ дѣло. Со мной же побѣжала. Бѣжимъ ни́мо Азитовыхъ-то, а Марковна ужъ тутъ какъ тутъ: „На службу, Прокопьевна?“ А Прокопьевна быдто и не слышитъ: пробѣжала ни́мо нашей избы, быдто и не къ намъ… Обошла кругомъ, черезъ чужую ограду… Вотъ какіе сусѣди бываютъ. Мужики – тѣ лучше: смѣтятъ – уйдутъ, а вотъ нашъ братъ – на зло дѣлаютъ“.

Нѣтъ ничего мудренаго, что при наступленіи схватокъ женщина старается укрыться куда угодно, только бы избѣжать любопытныхъ глазъ постороннихъ, не считаясь ни съ какими другими удобствами, зачастую рискуя и своей жизнью и жизнью ребенка, особенно въ сырое дождливое время или въ холодъ и стужу.

Обычно роды протекаютъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ баушка застанетъ родильницу. Чаще всего это бываетъ въ банѣ или, если семейство малолюдно и дома остаются только малые ребята, – въ избѣ. Лѣтомъ (а случается и зимой) это происходитъ и въ хлѣвѣ и въ сѣнникѣ и т. под. мѣстахъ. Во всякой деревнѣ можно указать нѣсколько случаевъ, когда крестьянки „распрастываются“ въ полѣ на полосѣ, отправившись туда на работу, или подъ кустомъ, поздно вечеромъ возвращаясь съ полевой работы домой. О посторонней помощи тутъ, конечно, и говорить не приходится: родильница принуждена бываетъ сама „управляться“ и съ собой и съ ребенкомъ. Впрочемъ, и дома не всегда бываетъ возможность дать вѣсть баушкѣ, чтобы она „на службу“ спѣшила, особенно когда роды наступятъ неожиданно, а около родильницы – только „мелюзга́“, которую никуда не пошлешъ…

„Если въ семействѣ все идетъ по хорошему, легче родить. Весь мужской полкъ смѣтитъ, въ чемъ дѣло, и уйдетъ; только ребятишки

361

съ матерью остаются, сидятъ гдѣ-нибудь въ уголкѣ, а то на печкѣ (куда ихъ зимное дѣло дѣнешь?), да баушка; другой разъ мать али свекровка тутъ же – баушкѣ помогаютъ. Родильница все равно что ложится помирать“ и, какъ передъ смертью, проситъ у присутствующихъ прощенія сдѣланныхъ обидъ и огорченій¹

[Закрыть]. Они простятъ – и Богъ проститъ, а Богъ проститъ – разрѣшится благополучно. Какъ готовящейся къ смерти, „ей расплетаютъ косы, сымаютъ поясъ, кольца, серьги²

[Закрыть]; она остается въ одной стану́шкѣ (въ одной рубахѣ, сказать по теперешнему). Если роды продолжаются долго, открываютъ у печки заслонку (трубу не открываютъ), западню у подполья и, гдѣ можно, двери и ворота“. Открываніе двери, заслонки и пр. сопровождается словами баушки: „какъ отворяютца двери, заслонка, – такъ бы отворилися двери младенцу“.

„Баушка (хоть не всякая, а многія) заботитца, чтобы печка топилась, али хоть въ ней камень былъ нагрѣтой, али чтобы самоваръ кипѣлъ. Дрожь быватъ въ это время съ родильницей. Баушка наливатъ горячей воды въ какую-нибудь посудину и ставитъ родильницу надъ паромъ, согрѣватъ“ (Е. А. В-ва). „Садятъ въ квашню или въ другую какую большу посудину на паръ“ (К. И. Б-ая). Л. И. Т-нъ, бабничая у своей жены, нагрѣвалъ въ печи сухой „рукоте́рникъ“ и согрѣвалъ имъ животъ родильницы³

[Закрыть]. Все это дѣлается для того, „чтобы чаще по́туги были“. Для возбужденія по́туговъ употребляютъ ромашку, шафранъ (А. П. П-на), „поту́жные порошки изъ спорыньи“ (К. И. Б-ая). Во время схватокъ „потираютъ животъ и читаютъ молитвы съ упоминаніемъ Божьяго имя“ (С. Н. В-ва), „растираютъ паха и водятъ по помѣщенію, покуль не разродитца“ (А. П. П-на)⁴

[Закрыть]; только при этомъ надо слѣдить, чтобы роженица не переступила черезъ порогъ: она тѣмъ самымъ можетъ загородить выходъ ребенку. Иныя баушки, напр., П-на, даютъ роженицѣ „угольный порошокъ“ изъ выстрѣленнаго изъ печки угля; даютъ порохъ, растертый въ порошокъ и разведенный въ водѣ⁵

[Закрыть], и при этомъ читаютъ молитвы, какія знаютъ.

При нормальныхъ родахъ „бываетъ напередъ ребенка пузырь. Не знаю ужъ, которымъ я мучилась (десятерыхъ я принесла), лежу… Вдругъ изъ меня какой-то пузырь. И лопнулъ – ровно выстрѣлилъ. И полились во́ды. Это вотъ баушки и говорятъ: „во́ды пролить“.

362

Тутъ (на томъ мѣстѣ, гдѣ пролиты во́ды) и надо родить: скорѣй Богъ по мокрому¹

[Закрыть] дастъ, а въ другомъ мѣстѣ труднѣе родить“ (Е. А. В-ва).

Бываютъ у нѣкоторыхъ женщинъ „двойны во́ды“: первыя воды идутъ при первыхъ мукахъ (по́тугахъ), вторыя – при выходѣ ребенка. Промежутокъ времени между первыми и вторыми водами К. И. Б-ая указываетъ, ссылаясь на свой примѣръ, – „до полусутокъ“.

Для скораго выхода ребенка давятъ на грудь роженицы; принято, чтобы это дѣлалъ мужъ, если онъ здѣсь присутствуетъ. Приходится дѣлать это и баушкѣ. А. П. П-на объ одномъ случаѣ изъ своей практики разсказываетъ: „Никого не было, кто бы надавилъ ей на грудь. Принесла со двора колесо и навалила на грудь ей. Ничего: Богъ далъ“…

Трудные роды. Нерѣдки случаи, когда „Богъ не даетъ скоро“. Роженица „мучитца“ сутки и болѣе. Баушка заставляетъ ребятенокъ передъ иконой молиться Богу, чтобы Онъ „не заставилъ сиротать“; дочери, по совѣту баушки, расплетаютъ свои косы, чтобы облегчить муки матери; баушка даетъ ей выпить разведенный порохъ, отъ котораго младенецъ долженъ скорѣй выйти. Если роженица впадаетъ въ безпамятство, въ это время желательно присутствіе мужа²

[Закрыть]: онъ поитъ жену водой изъ своего рта. Въ отсутствіе мужа баушка сама поитъ ее водой, но не изо рта. Если всѣ эти средства оказываются недѣйствительнымн, роженицу стараются испугать. „Ужъ третій день мучаюсь. Четыре баушки у меня. Водятъ меня по избѣ. Всѣ бока изодрали мнѣ. Нонѣшнія баушки деревяннымъ масломъ растираютъ, а раньше, какъ я-то молодая была, все мыломъ растирали… Такъ издерутъ бока, что когда́-то когда ихъ заростишь!… Водятъ меня баушки по избѣ. Подвели къ окошку, а за окошкомъ, на улицѣ-то, какъ грянетъ выстрѣлъ… Это дядюшка Павелъ (Огурцовъ) съ пашни пріѣхалъ, узналъ, что долго мучусь, и говоритъ: надо напужать ее, скорѣе Богъ дас(т)ъ. Пошелъ подъ окошко (а окошки всѣ закрыты на ставни) и выстрѣлилъ³

[Закрыть]. Я испужалась, вздрогнула… Дядюшка Павелъ вбѣжалъ въ избу, взялъ меня на́ руки – тутъ я и родила. Скоро тако́. А то хотѣли въ Тулунъ ѣхать (въ Курзанѣ тогда⁴

[Закрыть] церкви еще не было), просить попа открыть царскія двери⁵

[Закрыть]: говорятъ, при трудныхъ родахъ помогатъ“ (Е. А. В-ва).

363

Въ случаяхъ „неправильныхъ родовъ“, „когда ребенокъ пошелъ ручкамъ али ножкамъ, баушка прилаживатъ руки: пытатца выправить ребенка, пихатъ ручку али ножку въ роды“ и т. д. Иной разъ достаточно, послѣ того какъ рука или нога ребенка „вправлена въ роды“, „встряхнуть“ роженицу – и ребенокъ выйдетъ благополучно. Однако каждая деревня знаетъ случаи, подобные тому, который имѣлъ мѣсто на годахъ на участкѣ Едагонъ. Ребенокъ пошелъ бокомъ, показалась сначала ручка. Приглашенная баушка перепугалась. Послали въ с. Икей (въ 12 вер.) за фельдшеромъ, но тотъ отказался ѣхать на одной лошади, потребовавъ пару лошадей… Позвали мѣстнаго „акушера“. Онъ быстро явился, засучилъ рукава и, какъ умѣлъ, сталъ вытягивать ребенка за руку… Когда явился фельдшеръ на парѣ лошадей, нашелъ мертвую мать и истерзаннаго ребенка.

Уходъ за роженицей.

Въ рѣдкихъ случаяхъ женщина „распростатца“ стоя на колѣняхъ; ни одна изъ знакомыхъ мнѣ деревенскихъ повитухъ не рекомендуетъ этого. „Сколько по избѣ ни ходишь, ни мечешься, ни кричишь, а баушка все на кровать какъ-нибудь уложитъ“.

Какъ только „Богъ дас(т)ъ“, ребенка завертываютъ въ „чёрныя рубахи“, т. е. грязное бѣлье, кладутъ около матери или держатъ на рукахъ и ждутъ, когда выйдетъ „мѣсто“. Ждутъ съ полчаса; если его черезъ такой промежутокъ времени нѣтъ, начинаютъ тревожиться. Пройдетъ съ часъ, – тогда ужъ принимаютъ мѣры, вызываютъ у роженицы рвоту¹

[Закрыть]: „толкаютъ въ ротъ косу (воло́сья), поятъ дрожжами“ (Дарья Кирилловна Кокушиха, Марѳа Алексѣевна Распопина).

Когда мѣсто выйдетъ, бабушка перевязываетъ и перерѣзаетъ пупокъ, кладетъ завернутаго въ тряпье ребенка на печь или на постель матери, обмоетъ у матери „крови“ и принимается „обихаживать мѣсто“. Его моютъ водой и кладутъ вмѣстѣ съ краюшкой хлѣба, посоленной „сольцо́й“, въ чистую тряпочку и хоронятъ въ заваленкѣ подполья²

[Закрыть]. Надъ этимъ мѣстомъ нѣкоторыя баушки сѣютъ немного (съ горстку) ярового хлѣба и тотчасъ же польютъ; когда появятся ростки съ вершокъ, тогда ихъ срѣзаютъ. Этотъ „овёсикъ“ или „ячмёнекъ“ позднѣе употребляется какъ лѣкарственная трава въ случаѣ болѣзни ребенка: при ночномъ рёвѣ, испугѣ и др. (Тулунъ, Гадалей). Воды, крови и пр. выливаютъ куда-нибудь въ уголокъ, чтобы никто не видалъ.

364

Мѣсто обязательно нужно обиходить и похоронить. Съ одной знакомой мнѣ женщиной, Д. К., былъ лѣтъ десять тому назадъ такой случай. Родила она лѣтомъ въ банѣ. Мѣсто упало подъ полъ, благодаря неосторожности баушки. Баушка его не достала; такъ оно необихоженное тамъ и осталось; долежало до зимы. Д. К. удивилась небрежному обращенію баушки съ мѣстомъ, но ничего ей не сказала, боясь обидѣть… Однако послѣ горько покаялась, что была такая несмѣлая, не сказала. Долгое время она не поправлялась съ родинъ. Чахла до самой зимы. Видитъ, дѣло плохо, – разсказала обо всемъ мужу. Пошли ночью, чтобы никто не видалъ, въ баню, вынули плаху изъ полу, вырубили мѣсто и принесли въ избу; тамъ оттаяли его, вымыли, похоронили какъ слѣдуетъ, – стала Д. К. съ тѣхъ поръ поправляться¹

[Закрыть].

Если мать „ла́дна“, т. е. если она не чувствуетъ себя очень плохо, ей въ скоромъ же времени даютъ простого вина „для аппетиту“ и предлагаютъ пищу. „Если ночью разрѣшилась, то только лишь утромъ немножко покормятъ: жиденькимъ чайкомъ съ хлѣбомъ и солью; а если кто побогаче, то баушка испечетъ рыбный пирожокъ, а къ обѣду – похлебочку изъ мяса. Въ старину въ д. Шабартѣ, да и въ другихъ-прочихъ деревняхъ, водилось обнаковенье – носить угощенье родильницѣ²

[Закрыть]. Обо́щи (овощи) не даютъ не менѣ недѣли“ (Е. А. В-ва).

Въ тотъ же день ей топится баня. Баушка несетъ на рукахъ ребенка и ведетъ роженицу, причемъ и себѣ беретъ и ей даетъ въ ротъ „жеребо́къ“ (обломокъ вѣничнаго прутика), который предохраняетъ ихъ отъ сглазу. Въ банѣ, вымывъ ребенка, баушка кладетъ его мать на полъ, моетъ ее и расправляетъ ей всѣ члены: вытягиваетъ „на́кося“ руку съ ногой (правую съ лѣвой и наоборотъ), разглаживаетъ спину, правитъ пальцы у рукъ и у ногъ, правитъ голову – путемъ разглаживанія, сдавливанія и т. д. Тутъ же правитъ и животъ, „чтобы лучше расходилась матка и скорѣе приходила на свое мѣсто“. Полагается дѣлать три бани.

На третій день – въ „третьей банѣ“ – баушка съ роженицей „размываютъ руки“. Обрядъ этотъ³

[Закрыть] совершается такимъ образомъ: кладутъ на полъ (въ банѣ обычно, можно и въ избѣ) вѣникъ. Роженица и баушка встаютъ на него правыми ногами. Баушка поливаетъ на руки роженицѣ воду, а та моетъ себѣ руки, иногда и лицо, намыливая большимъ (у бѣдныхъ, примѣрно, съ фунтъ, а у богатыхъ – два или

365

три фунта) кускомъ мыла. Затѣмъ онѣ мѣняются ролями: тѣмъ же кускомъ мыла моется баушка, а роженица ей поливаетъ. Потомъ обѣ заразъ вытираются купленнымъ для баушки ситцемъ (на фартукъ, на юбку или платокъ, – глядя по состоянію родителей новорожденнаго). Роженица дѣлаетъ баушкѣ земной поклонъ, молча или вслухъ прося прощенія за обидныя слова, которыя могла ей сказать во время мукъ…

Мыло и ситецъ (или платокъ) идутъ въ собственность баушкѣ. Но это совсѣмъ не значитъ, что совершеніе описаннаго обряда диктуется корыстными побужденіями. Выполненіе обряда вызывается нежеланіемъ баушки „на тѣмъ свѣтѣ мараться во всемъ въ этомъ, въ водахъ и кровяхъ“. Если родители настолько бѣдны, что не могутъ купить ничего изъ того, что́ требуется обычаемъ, баушка сама запасаетъ хоть старую чистую тряпочку и небольшой обмылокъ, а обрядъ все же выполнитъ.

Три дня, пока дѣлаются роженицѣ три бани, она должна лежать въ постели. Послѣ трехъ дней, смотря по состоянію ея здоровья, баушка или оставляетъ ее въ постели или совѣтуетъ „похаживать помаленьку по избѣ, чтобы крови не застаивались“. Иныя лежатъ въ постели до пяти, даже до девяти „дёнъ“, если есть кому „ходить по́-дому“. Обычно же, „если пролежишь три-то дня, такъ это еще слава Богу“. Ребята и хозяйство требуютъ „догля́да“: „некогда шибко-то разляживаться“, хотя родившая женщина и считается „полумертвой“. Ее стараются не оставлять одну въ избѣ: если „родимой человѣкъ испужатца чего, – умретъ“. Поэтому, когда приходится оставить роженицу одну, ей кладутъ (или сама кладетъ) подъ подушку ножъ, „чтобы носкомъ глядѣлъ въ сторону, а подъ тобой-то былъ только черень ножа; кладутъ и говорятъ: „не одна я лежу, – съ товарищемъ“¹

[Закрыть].

Въ первые дни послѣ роди́нъ роженицѣ не даютъ горячей пищи, „чтобы нутро не заварить“; даютъ теплую пищу, которая въ остальномъ ничѣмъ не отличается отъ обычной.

„Шес(т)ь недѣль (родившая) считается полумертвой… Вотъ какъ эти ребяты достаются! Шес(т)ь недѣль считается она нечистой: ей нельзя браться за икону, зажигать лампаду передъ иконой, ходить въ церкву, покамѣс(т)ь не „возьметъ молитву“. По настоящему-то, по правилу-то, какъ прежнія старухи говаривали, и корову ей нельзя доить шес(т)ь недѣль. Только это исполняютъ въ большихъ семьяхъ, гдѣ есть кѣмъ замѣниться“ (Е. А. В-ва).

366

Уходъ за новорожденнымъ.

„Другой ребенокъ родитца въ рубашкѣ (сорочкой еще зовутъ) съ головой, а другой – только по плечи. Котора изъ баушекъ „снимаетъ“ рубашку, если она закрываетъ голову, а котора „прощипываетъ“ и „разрываетъ“, чтобы ребенокъ не задохся“. Болѣе естественнымъ считаютъ послѣдній способъ: „даже скотина такъ дѣлаетъ; если въ табунѣ есть умный жеребецъ, то, какъ только жеребится кобыла, онъ сейчасъ же разрываетъ перепонку зубами. А корова сама – языкомъ. Языкъ у ней, какъ тёрка: сразу прорветъ. Если случится молодой коровѣ родить, то, если случится здѣсь быть старой коровѣ, та помогаетъ, въ родѣ быдто учитъ, пособляетъ обихаживать“ (Е. А. В-ва).

Какъ только выйдетъ мѣсто, баушка перевязываетъ пупокъ; дѣлаетъ это она въ двухъ мѣстахъ: около брюшка ребенка и около мѣста; нитку перерѣзаетъ ножницами. „Отрѣжетъ баушка пупочекъ и смажетъ молоснымъ масломъ. Если не туго завязано, то нѣкоторое время сочится кровь. Тогда присыпаютъ квасцами. Когда пупокъ начинаетъ подсыхать, его, чтобы не коробило, надо причиркивать молокомъ, какъ только начнешь сосить ребенка грудью“.

Пока баушка убираетъ роженицу, ребенокъ лежитъ на кровати съ матерью; зимой кладутъ на печку, лѣтомъ – „Куда угодно, только бы тепло было“.

Когда ребенокъ не подаетъ признаковъ жизни, необходимо позвать кого-нибудь, „кто тутъ пригодитца“, лучше всего – отца ребенка. Онъ бьетъ палочкой въ дно сковородки и „гаркаетъ“ по имени мать, если родилась дѣвочка; „гаркаетъ“ (по имени) отца, если родился мальчикъ. А баушка въ это время слегка ударяетъ или толкаетъ ребенка по мягкимъ частямъ, держа его на ладони лицомъ внизъ, время отъ времени дуетъ ему въ носъ, пока ребенокъ не закричитъ. Иныя баушки, напр. П-на, окуриваютъ зажженною тряпкою, подносятъ ее къ носу, „отдуваютъ въ носъ и въ ротъ младенцу“, чтобы вызвать крикъ или чиханье. Затѣмъ ребенка обмываютъ въ корытѣ теплой водой, читая при этомъ коротенькія молитвы, и пеленаютъ.

Отправляясь съ роженицей въ „первую баню“, баушка несетъ и ребенка. Покамѣстъ мать разогрѣвается, баушка „принимается за ребенка“. Держа его на колѣняхъ, она „правитъ ему членики“: вытягиваетъ на́кося руку съ ногой, разглаживаетъ спину, правитъ головку¹

[Закрыть] и т. д., затѣмъ моетъ его мыломъ. „Другой ребенокъ, когда мать его бита мужемъ во время беременности, еще въ брюхѣ испуганъ“; поэтому баушка въ банѣ читаетъ молитвы отъ испугу. Если ребенокъ здоровенькій, онъ лежитъ въ банѣ, пока баушка правитъ и моетъ

367

мать; въ противномъ случаѣ его уносятъ (кто-нибудь изъ домашнихъ) въ избу ранѣе этого.

Появленіе новорожденнаго дѣтямъ объясняютъ различно: „изъ лѣсу принесли“, „мама изъ титечки вынула“, „баушка ди́тю принесла“, „подбросили“, „въ подпольѣ нашли“ и т. п.

– –

Въ первые же дни своей жизни ребенокъ крикомъ „проситъ зыбку“ (такъ взрослые переводятъ на свой языкъ крикъ ребенка). Часто зыбка переходитъ отъ одного ребенка къ другому. Въ иныхъ зыбкахъ „стало на свои ножонки“ до десятка и болѣе ребятъ. Иныя, выполнивъ свое назначеніе у одного поколѣнія, поступаютъ въ пользованіе другого, дѣлаясь такимъ образомъ „фамильнымъ достояніемъ“…

Сколько безсонныхъ ночей, сколько материнскихъ слезъ и страданій видѣла такая зыбка!.. Зато среди безбрежнаго океана безысходной тоски и невыплаканнаго бабьяго горя она, эта зыбка, видѣла тѣ немногія свѣтлыя минуты счастья, которыя знаетъ только мать.

Зная въ своемъ прошломъ и настоящемъ безпросвѣтную нужду, постоянную заботу, крестьянка-мать, качая эту старую зыбку, не перестаетъ хоть въ мечтахъ жить другой жизнью, когда у нея вырастетъ „замѣна“, съ которой теперь она проводитъ безсонныя ночи…

И сколько разъ надъ старой зыбкой повторялись эти мечтанія о кормильцѣ, переданныя въ словахъ монотонной, сотканной изъ обрывковъ, колыбельной пѣсенки, которую поютъ съ малыми измѣненіями по всѣмъ селамъ и деревнямъ Нижнеудинскаго уѣзда:

 
Кеша 1

[Закрыть]вырастетъ большой,
Будетъ бережкомъ ходить.
Будетъ бережкомъ ходить,
Будетъ рыбку ловить.
Будетъ рыбку ловить,
Будетъ мамку кормить.
 

Однако „много воды утекётъ“, пока вырастетъ замѣна… Долго-долго придется еще „байкать“ будущаго кормильца.

 
Бай, бай, бай, бай,
Поди́, бука, подъ сарай.
Поди́, бука, подъ сарай,
Конямъ сѣна надавай.
Кони сѣна не ѣдятъ,
 

 
Все на Кешеньку глядятъ.
Баю-баюшки-баю,
Колотушекъ надаю.
Колотушекъ двадцать пять,
Будетъ Кеша крѣпко спать.
 

368

 
Сонъ ходитъ по лавочкѣ,
А дремо́та – по кутѣ́.
А дремо́та по кутѣ́
Ищутъ Кешеньку вездѣ.
Гдѣ Кешу найдутъ,
 

 
Тутъ и спать укладутъ.
Богородица дала,
Въ окошечко подала:
– На́те-ка, водитеся,
Да смотрите, не лѣнитеся…
 

Такъ и дѣлаютъ: не лѣнятся и, по мѣрѣ силъ (а бываетъ и сверхъ силъ) и разумѣнія, воспитываютъ, заботятся о сохраненіи жизни и поддержаніи здоровья, о чемъ свидѣтельствуютъ многочисленные способы и средства лѣченія дѣтскихъ болѣзней; наблюдаютъ также отдѣльные, чѣмъ-либо замѣчательные, моменты въ жизни ребенка.

Какъ только ребенокъ начнетъ „ставать ды́бки“, ждутъ, когда онъ „переступитъ“, т. е. сдѣлаетъ первый шагъ. Въ этотъ моментъ мать либо кто-нибудь изъ семьи беретъ ножъ и дѣлаетъ такія движенія, какъ будто рѣжетъ что-то на полу, между ступнями ногъ ребенка, – „разрѣзаетъ пу́ту“. Какъ только пу́та разрѣзана, ребенокъ „пойдетъ ходить“ (Тулунъ, Заусаева).

Вопросъ о судьбѣ, которая ожидаетъ новаго жителя земли, интересуетъ окружающихъ съ первыхъ же дней, съ появленіемъ его на свѣтъ.

Примѣчаютъ:

„Если ребенокъ на рукахъ легкой и крѣпкое тѣльце у (н)его, – долговѣчной“ (К. И. Б-ая).

„Если ребенокъ родился подъ полный мѣсяцъ, онъ долговѣченъ, а (если) родился на ущербъ-мѣсяцъ – не жиле́цъ“¹

[Закрыть].

„Если родился въ ненастье – счастливой (богатый) будетъ“.

„Мохнатой родится – счастливой будетъ“.

Родившійся въ сорочкѣ (въ рубашкѣ) особенно счастливъ²

[Закрыть]. Сорочка имѣетъ значеніе предохраняющаго амулета: небольшую часть ея зашиваютъ въ тряпочку и носятъ на крестѣ. Съ потерей амулета теряется и счастье³

[Закрыть].

„Если до́ году (у ребенка) темя не зарастетъ, – недолговѣченъ“ (К. И. Б-ая).

„Сопливой ребенокъ – фарто́вой“.

Если женщина принесетъ „двойни“, то „въ домѣ обязательно нужно что-нибудь прибавить“, – напр., сдѣлать новую полку, – иначе въ семьѣ можетъ быть какое-нибудь несчастье. „Прибавлять“ нужно только деревянное (Степанъ Андреевичъ Жуковъ, с. Тулунъ).

369