Текст книги "Социология политики (Сравнительный анализ российских и американских политических реалий)"

Автор книги: Г. Ашин

Соавторы: С Кравченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Элитный "дворцовый переворот", вознесший на вершину власти Брежнева, был переворотом элиты и для элиты. Организационные преобразования брежневского ЦК по сути своей были всего лишь откатом от хрущевских реформ и кое в чем напоминали известный указ "О вольности дворянской", они укрепляли всю иерархию номенклатурных элит, расширяли их полномочия, увеличивали их бесконтрольность, приведя к огромному росту коррупции (впрочем, справедливость требует отметить, что процесс этот начался в предыдущем десятилетии), к опасному для государства расширению теневой экономики. Для этого периода особенно

[389]

характерна тенденция прихода к власти целых кланов, полумафиозных группировок, типа "днепропетровского клана" Брежнева; группировки держались на взаимной поддержке и взаимном покрывательстве, своего рода круговой поруке. В особо открытых и беззастенчивых формах власть клановой элиты реализовывалась в союзных республиках Средней Азии, Закавказья, в ряде регионов страны.

Загнивание, застой общества начался именно с загнивания, деградации элиты. Именно к этому периоду относятся многочисленные скандалы, связанные с "элитными" семьями Брежнева, Щелокова и др. Застою этого слоя способствовало резкое уменьшение мобильности элиты, в особенности вертикальной, – типичная черта стагнации, которая привела к власти элиту геронтократии, неспособную принимать неординарные решения и всеми силами стремящуюся лишь к пролонгации своего господства. Люди, занимающие высшие посты в партии и государстве, стали фактически несменяемыми, они умирали, занимая высокие посты. Менее чем за три года страна торжественно похоронила трех генсеков. Конечно, не геронкратическая элита, не ее коррупция и связанные с ней скандалы – причина застоя, это ее пена, один из его симптомов, но симптом характерный (подобно распутинщине при Николае II). Брежневско-андроповско-черненковская элита одряхлела не только по возрасту, но и по своим убеждениям, по своему менталитету, явно не вписывающемуся в потребности развития страны. Застой это упадок страны, но вместе с тем это – праздник, это лучшие годы партократической элиты. Пышным цветом расцвели семейственность, низкопоклонство, лесть по отношению к начальству.

Кто был оптимальным политическим лидером правящей элиты в СССР? Думается, не Сталин, хотя он внес наибольший вклад в ее создание и наводил на нее

[390]

панический страх своим чудовищным террором; не Хрущев, который пугал ее своими экономическими и политическими импровизациями; тем более, разумеется не Горбачев, который для нее – предатель корпоративных интересов; скорее всего, им был Брежнев (и его бледная тень – Черненко), который максимально расширил вольности этого слоя.

Хотя постсталинская элита продолжала ностальгически вспоминать "отца народов", в душе она вздохнула с облегчением, она избавилась от кошмара возможного ареста, пыток, расстрелов. Постсталинская элита отказалась от перманентных репрессий, угрожавших ей самоистреблением. Как мы видели, смены элит в середине 50-х годов – сталинской на реформаторскую – не произошло, это во многом связано с тем, что народ продолжал оставаться пассивным, сломанным сталинскими репрессиями и идеологической машиной, да и сама постсталинская элита была плотью от плоти сталинизма и боялась радикальных сдвигов. Попытки Хрущева и Косыгина реформировать управление страной и особенно ее экономикой встретили упорное сопротивление элиты, которое они не смогли преодолеть. Изменилась структура отношений между политическим лидером и элитой. Сталин стоял вне и над элитой. Брежнев был первым среди элиты, он был "свой". Коллективное руководство, сформировавшееся при Хрущеве и получившее наибольшее развитие при Брежневе, означало максимум власти верхушки правящей элиты (при минимуме ответственности).

Время третьего поколения советской элиты – это время институтизации и, как сказал бы М. Вебер, рутинизации ее власти. Были четко зафиксированы механизмы передвижения на руководящие должности, расписаны привилегии, которые имели члены элиты того или иного уровня. Стабильность брежневской элиты, ее закрытость перешли в стагнацию. В период застоя был

[391]

спрос на серость, заурядность: элита застоя не была заинтересована в том, чтобы выдвигать к руководству талантливых, высокообразованных и тем более нонконформистских лидеров (они слишком контрастировали бы с этой элитой застоя). К началу 80-х годов анемия верхов была похожа на анемию элиты царизма накануне революции. А поскольку больше всего советская элита стремилась к пролонгации своей власти, в структуре советской политсистемы не существовало легитимных путей и традиций смены элит. Отчасти и поэтому курс горбачевской реформаторской элиты на перестройку был полностью неподготовленным.

Перестройка была необходима для элиты, для ее самосохранения; Горбачев в действительности был не предатель советской элиты, он попытался использовать шанс для того, чтобы ее спасти. Перестройка была неизбежна, потому что, если воспользоваться формулой Ленина, верхи не хотели, а низы не могли жить по-старому. Перестройка объективно, независимо от намерений ее инициаторов, с самого начала ориентировалась не на ликвидацию власти правящей элиты, но на ее трансформацию, даже "облагораживание". Но перестройка при всей ее непоследовательности посягала на привилегии этого слоя. Его положение было глубоко противоречивым. С одной стороны, курс на демократизацию и гласность подрывал ее устои, с другой – это слой, существовавший для того, чтобы проводить "установки сверху" (во всяком случае, таким его и создал Сталин), не смел открыто выступить против перестройки, ибо само его существование зависело от лояльности курсу, провозглашенного генсеком. Шесть с лишним лет перестройки были периодом резких персональных изменений в правящей элите общества, но она сохранялась как та же социальная группа. Партократическая элита по-прежнему сохраняла свою власть.

[392]

И получалось, что перестройку воплощали в жизнь люди, для большинства которых она была как кость в горле. И уже только по этой причине перестройка была обречена.

Проводя свои политические преобразования, Горбачев опирался на уже существовавшие политические структуры и властные механизмы, внося в них персональные изменения. Он повторил ошибку Хрущева, о которой мы говорили выше (похоже, собственная история ничему не учит наших лидеров, в том числе и нынешних: достаточно сопоставить афганскую и чеченскую войны). И с ним произошло в августе 1991 года то же, что с Хрущевым в октябре 1964-го. Горбачева предало его же ближайшее окружение. Опять-таки, корпоративные интересы элиты оказались определяющими.

Выявилась и еще одна существенная ошибка Горбачева – легковесность решения им проблемы сколачивания своей команды, своего ближайшего окружения, своей "внутренней партии", как бы сказал Дж. Оруэлл (тут уместен и термин, который использовала бывший представитель США в ООН политолог Джин Кирпатрик "президентская элита"-люди, являющиеся ближайшими соратниками лидера(1)). Горбачеву так и не удалось создать действительно сплоченной команды, безоговорочно преданной лидеру, понимающей его с полуслова. Ему показалось достаточным, что партаппаратчики проявили лояльность генсеку (а что, собственно, им оставалось делать, если они хотели сохранить свои посты?) и, продвигая одних номенклатурщиков на несколько ступенек вверх, он полагал, что купил их действительную лояльность и ввел в политическую элиту лишь минимальное число неноменклатурщиков.

–

(1) См.: Kirkpatrick J. The New Presidential Elite, N.Y., 1976

[393]

Сравнительная динамика кадровых перестановок в первые годы правления Брежнева и Горбачева (чел.)(1)

Годы правления

1-й

2-й

3-й

4-й

5-й

6-й

Брежнев

Выведены из состава Политбюро и Секретариата

2

2

3

Введены в состав Политбюро и Секретариат

1

4

7

Горбачев

Выведены из состава Политбюро и Секретариата

2

6

4

6

5

21

Введены в состав Политбюро и Секретариат

5

7

2

3

9

25

Собственно, всякий раз с избранием нового генсека перестановки в элите были неизбежны, каждый из них опирался на собственное ближайшее окружение, свою команду. Если Сталин сколачивал свою команду семь лет, Хрущев и Брежнев более трех лет каждый, то Горбачев наскоро сколотил ее за год, а затем постоянно менял ее состав. Зато он произвел наиболее радикальные перестановки в элите за предыдущие пятьдесят лет – со времени сталинских чисток. Кроме того, он снимал с постов своих собственных выдвиженцев (министра обороны Соколова, Первого секретаря МК Ельцина, секретаря ЦК Добрынина), а в 89-90 годах снял со своих постов подавляющее большинство тех, с кем он начинал перестройку.

За годы перестройки ЦК КПС обновился почти на 90%! Особенно велики были перемещения внутри

–

(1) См. подробнее: "Политические процессы в условиях перестройки", под редакцией О. В. Крыштановской. -М., 1991. – Вып. 1.-С.8-27.

[394]

партийной и государственной элиты в 1989-90-х годах. Целые группировки и кланы старой элиты лишались своих постов. Это было глубочайшее потрясение правящей элиты, но, тем не менее, все же не было ее заменой, в социальном плане это не было сменой элит. Однако эти перемещения подорвали авторитет номенклатурной элиты, ее властные позиции.

Сам Горбачев был выдвиженцем Андропова, сам он состоял в его команде и долгое время считал, что люди Андропова теперь, после его выдвижения на пост генсека стали его "людьми", именно их он оставлял на руководящих постах (во всяком случае, до 1989 года), "вычищая" людей Брежнева и Черненко. Но курсы Андропова и Горбачева – это существенно разные курсы – и по радикальности, и по степени демократизации режима, которую они могли допустить. И люди из команды Андропова, доставшиеся по наследству Горбачеву, были не мене напуганы возможными последствиями перестройки для номенклатурной элиты, чем и другие члены последней, "вычищенные" Горбачевым. Когда второго секретаря обкома Горбачев делал первым, когда секретаря обкома Горбачев делал секретарем ЦК КПСС, это еще не значило, что они будут ставить преданность патрону выше, чем интересы своей социальной группы – элиты партократии.

К концу срока своего руководства страной Горбачев начал осознавать этот факт, и принял ряд решений о разработке механизмов передачи ряда властных полномочий от парткомов к Советам народных депутатов и трудовым коллективам. Начинается процесс ослабления роли Политбюро и Секретариата ЦК КПСС и, соответственно, нижестоящих парткомов. Горбачев вызывает дружную ненависть со стороны партократической элиты, которая сочла его предателем в собственном стане. Передача ряда властных полномочий от КПСС к Советам и другим общественным организациям было уда

[395]

ром по монополии партии на политическую власть. Это вылилось в переход центра власти от ЦК КПСС к Съезду народных депутатов, к отмене пресловутой 6-й статьи Конституции СССР о руководящей роли КПСС, демократизации избирательной системы (выборам на альтернативной основе). От такого удара партократическая элита уже не смогла оправиться.

Начиная реформы, Горбачев понимал, что они опасны для властной элиты, шли вопреки желаниям партократической элиты, интересы которой он выражал (подобно тому, как Александр II – первый крепостник России – освобождал крестьян вопреки воле большей части помещиков), но это делалось для того, чтобы спасти больную систему и, вместе с тем, спасти и сохранить правящее сословие или правящую элиту.

Семидесятилетняя история советских элит претерпела две главные трансформации – сталинскую мясорубку и перестройку. Причем обе эти трансформации были изменениями внутри одного качества. Крах перестройки означал крах советской элиты, после него на повестку дня был поставлен вопрос о смене элит. Горбачев изменил политический курс страны, осуществил глубокие изменения (персональные) в составе политической элиты, и все же это не было сменой элит. Удалось ли осуществить смену элит в постсоветский период? Это будет предметом следующего параграфа.

Семидесятилетняя история советской элиты показала, что ей удалось выполнить определенные задачи, возникшие на первом этапе модернизации страны на этапе движения к индустриальному обществу, в период экстенсивного роста промышленного потенциала страны; ей вообще удавалось решать задачи в условиях чрезвычайного положения – революции, войн, задачи мобилизации масс на широкие социальные действия – индустриализацию, коллективизацию. Но эта элита не смогла выдержать испытание демократией, она была

[396]

неспособна перестроиться на демократических основах, это было для нее самоубийством. Ослабление роли партаппарата в период перестройки(1) ослабило его контроль над региональной и республиканской элитами, которые становились все менее управляемыми, все более автономными от центра, что раскачивало весь каркас властных отношений в стране и вылилось в распад Советского Союза.

Выполнив определенные задачи первой волны модернизации (индустриализации страны), эта элита не смогла ответить на вызов второго этапа модернизации, на вызов постиндустриального общества (проиграв соревнование с Западом в условиях научно-технической революции). К сожалению, на вызов постиндустриального информационного общества не смогла (пока?) ответить и нынешняя постсоветская элита.

Итак, мы рассмотрели коротко историю советской элиты; мы видели, что Октябрьская революция привела к коренной смене элит. Но обязательно ли новая элита оказывается лучше старой? Один из лидеров кадетов, выступая в Государственной Думе незадолго до революции 1917 года, говорил о том, что хуже некомпетентного правительства быть не может. С тех пор на протяжении нынешнего столетия вплоть до нашего времени мы не раз могли убедиться, как он недооценил тогда наши возможности...

Поскольку у новой советской элиты катастрофически не хватало квалифицированных кадров, а прежняя либо эмигрировала, либо подвергнута репрессиям, была расширена социальная база рекрутирования элиты за счет рабочих, крестьян, маргинальных слоев,

–

(1) Обратим внимание на то, что все теоретики компартии, все ее лидеры от Ленина до Черненко говорили о необходимости возрастания роли партии в жизни страны, и лишь Горбачев, на словах повторяя этот идеологический штамп, привел к уменьшению этой роли.

[397]

люмпен-интеллигенции, но качество этой элиты было весьма низким. Г. Федотов назвал власть этой элиты "диктатурой худших".

Известно, что правящий класс создает механизм своей политической власти, своего социального и морального влияния, получивший на Западе весьма емкое определение – "истеблишмент", и только в этом случае его господство актуализируется. Важнейшим элементом создания этого механизма и является выделение правящей элиты, которая обладает навыками управления, интегрирует господствующий класс, выявляет и реализует его интересы. Поэтому качество правителей – важнейший индикатор здоровья политической системы. На это обращали внимание многие мыслители, в том числе X. Ортега-и-Гассет, Н. А. Бердяев, который утверждал, что если коэффициент интеллектуальности (IQ) падает ниже критической черты, это важнейший показатель упадка страны. Показатель этот у советской элиты был низким (хотя его, разумеется, никто не измерял, и данное суждение подкреплено лишь косвенными данными), и особенно это относится к эпохе застоя. Впрочем, и в 1994 году депутат Госдумы Б. Федоров утверждал, что средний уровень интеллекта по стране выше, чем в правительстве и в Думе(1).

Лишь в начале своего правления советская элита была элитой революционеров и реформаторов, ориентированных на радикальные преобразования. В дальнейшем она становится все более консервативной, что особенно выявилось в период застоя, который был периодом деградации элиты, ее старения, характеризовался крайне низкими темпами ротации, недопущением в нее ярких, неконформистских лидеров. Среди других задач перестройка, когда явную роль в элите играла

–

(1) Известия. – 22.11.1994.

[398]

ее реформаторская часть, выполнила и функцию омоложения одряхлевшей элиты застоя (так, если средний возраст "брежневской" элиты был 61,8 года, то средний возраст "горбачевской" элиты был 54,0 года).

Советская элита жестоко эксплуатировала народные массы, и уровень этой эксплуатации был значительно выше, уровня эксплуатации трудящихся в странах Запада. Н. А. Бердяев писал: "Новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные массы"(1).

Любой господствующий класс идеологически оправдывает и обосновывает свое господство – ссылками на Бога или на традиции, порой даже на социальную справедливость. Советская элита, этот "новый класс", пошла дальше, она, как правильно отмечал М. Вселенский, скрывала самое свое существование; в официально апробированной советской идеологии этого класса или социальной группы не существует, есть только два дружественных класса и прослойка интеллигенции. И особенно тщательно эта элита скрывала свои привилегии спецраспределители и спецжилье, высокие оклады и спецдачи – все это было возведено в ранг государственной тайны,

Особенность "нового класса", как мы видели, заключалась в том, что эксплуатация им народных масс осуществлялась не посредством частной собственности на средства производства, но посредством коллективной собственности этого класса. Поэтому изгнание члена элиты из этой группы означало и лишение его той части государственной собственности, которая находилась в распоряжении элиты. То же самое – в случае смерти члена этой элиты, ибо дети не наследовали по

–

(1) Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. – М" 1990.-С. 175.

[ 399]

сты своих родителей (это позитивный момент совегской элиты, которая не докатилась до положения дел в Северной Корее, где это наследование произошло); даже существовала негласная установка на то, что дети высшей номенклатуры не назначаются на высшие номенклатурные должности, обычно они шли в другие, также престижные сферы деятельности. Кстати, такое положение дел не устраивало значительную часть этой элиты. Еще Моска писал, что каждая элита рано или поздно стремится превратиться в наследственную. Советская элита испытывала неудовлетворенность от того, что не могла передать основную свою собственность по наследству (поскольку это была государственная собственность, которой она бесконтрольно распоряжалась), и она все более стремилась превратить себя в элиту собственников, или, как говорят многие политологи и экономисты, "разменять власть на собственность", что, вообще говоря, неточно выражает суть дела. Сама элита рассуждала несколько иначе: зачем менять власть на собственность, когда можно совместить то и другое; поэтому в период перестройки она использовала свое исключительное положение для того, чтобы стать собственником средств производства. Именно в конце перестройки старая элита, осознав неминуемость перехода к рынку и не желая оказаться на обочине, стремилась сохранить свое положение, дополнив власть богатством.

До распада СССР западные советологи много лет дискутировали вопрос о том, была ли советская элита единой, монолитной, или же имел место элитный плюрализм и соперничество политической, экономической и других элит. В конце перестройки к этой дискуссии присоединились и российские политологи. Одни из них присоединились к точке зрения Джиласа о том, что партократия определяющая сила в структуре элиты, другие полагали, что такой силой является технок

[400]

ратия, а политическая бюрократия вынуждена выполнять ее волю; один из аргументов заключался в том, что какие бы решения ни принимали съезды партии и пленумы ЦК, они не выполнялись, если противоречили технократическим установкам элиты.

Отметим, что в годы перестройки выявился раскол в советской элите на реформаторов и консерваторов; собственно, раскол в правящей элите постоянно сопровождает кризисные явления в экономике и политике. После краха советской элиты вопрос о ее монолитности или плюрализме представляет лишь академический интерес. В полной мере плюрализм элит выявился в постсоветский период.

Таким образом, хотя перестройка привела к беспрецедентным изменениям в составе элиты, она не была сменой элит, она была трансформацией той же самой элиты. Партноменклатурная система не могла не пасть, ибо она была не в состоянии ответить на вызов времени. Ее коренной порок – в самом монопольном положении партии, которая устраняла конкурентов и критиков и тем самым лишила элиту условий для нормального развития, привела ее к деградации. Партноменклатура была не в силах отказаться от неограниченной, бесконтрольной и поэтому растлевающей власти (ибо для нее это было равносильно самоубийству). Смена элит осталась на повестке дня. Одним из результатов перестройки была конвертация власти правящей элиты в собственность. А далее на повестку дня поставлена конвертация собственности на власть.

Августовский путч выявил момент истины. Партийно-бюрократическая элита, позиции которой оказались подорванными, попыталась взять реванш. Верхушка бюрократии – как в центре, так и в республиках и регионах – была в своем большинстве на стороне путчистов, она и была главной движущей силой путча. Ясны и причины, по которым эти люди, поставив на карту

[401]

свою карьеру, пошли на авантюру: они почувствовали, что почва уходит у них из-под ног. Ликвидация путча привела к снятию главнейшего тормоза социального развития общества, сковывающего энергию и активность народных масс. Псевдореволюционная "перестройка сверху" могла перейти в подлинно революционную "постперестройку снизу", создав активные предпосылки для демократических преобразований. Однако эти возможности не были реализованы в полной мере.

4. Постсоветская элита

Подавление путча сломало становой хребет партократической элите, порожденной тоталитаризмом. Но свято место пусто не бывает. Властные позиции занимает посттоталитарная элита. Что же она собой представляет? Чем отличается от предыдущей и что у них общего? А то, что это общее есть, подтверждается хотя бы тем, что многие члены новой элиты перешли в нее из старой, а также тем, что во многом она наследовала командно-бюрократический стиль прежней элиты, ориентацию на вертикальное управление, а не горизонтальное.

Произошла ли смена элит?

Постсоветскую элиту ряд политологов поспешил назвать демократической. Однако, на наш взгляд, это несомненное забегание вперед. Во-первых, политическая система, пришедшая на смену тоталитарной, далеко не всегда является демократической. Она может быть, в частности, авторитарной (как это в 1989 году отмечали наши известные политологи И. Клямкин и

[402]

А. Мигранян). Кроме того, как уже было отмечено, на нынешнем этапе политической эволюции нашего общества явственно обнаружилось, что различия между старой и новой элитами не столь велики, как это ожидали многие политологи. И это вполне объяснимо. И та, и другая элиты состоят из людей, воспитанных в условиях долгих десятилетий господства тоталитаризма, который порождал определенную ментальность, определенные привычки и стереотипы поведения. (А соперничество этих элит еще не означает их полярную противоположность; порой близкие по целям или по структуре элиты конкурируют особенно ожесточенно. Вспомним в этой связи о смертельной схватке гитлеризма и сталинизма – двух вариантах тоталитаризма). Некоторые политологи не без оснований считают, что понадобятся годы и десятилетия для воспитания новой, подлинно демократической элиты.

Политическая культура не только старой, но и, в значительной мере, новой элиты отражает уровень политической культуры тоталитарного общества, в котором политическая апатия людей легко перерастает в политический экстремизм. Необходимо видеть, что демократические черты, которые присущи части новой элиты, должны еще долго развиваться. В этом плане интересны наблюдения Стафана Вилькановича, польского политолога, пишущего о польском опыте демократического развития. Он отмечает, что демократии в обществе (в том числе и у его элиты) ровно столько, сколько демократической культуры. А ее усвоение – длительный процесс. Он может развиваться в нужном направлении, если его участники признают себя учениками в области демократии и не будут считать себя демократами только потому, что боролись с ее врагом – тоталитаризмом. "Борьба с тоталитаризмом вовсе не является – по крайней мере не обязательно являет

[403]

ся – школой демократии, бывает даже наоборот, так во время этой борьбы демократические учреждения не могут правильно развиваться, а кроме того, почти всегда происходит какое-то заражение злом, характеризующим противника"(1). Вспомним в этой связи, такого борца против тоталитаризма, как З. Гамсахурдия.

Таким образом, новую элиту можно считать демократической лишь условно, либо же – как норматив, имея в виду, что создание демократической элиты задача развития политической системы нашего общества. Поэтому возникает необходимость уточнить термин "демократический" по отношению к нынешней ситуации в России. Ведь вплоть до августа 1991 года он имел у нас вполне конкретное (и весьма специфическое) содержание, объединяя различные силы, выступавшие против монополии на власть партноменклатуры КПСС.

Однако, ныне, когда это положение ушло в прошлое, необходимо, чтобы термин "демократический" обрел у нас новое, собственное содержание. Антикоммунизм не может быть основанием для отнесения его сторонников к демократам, среди антикоммунистов мы находим порой таких же сторонников диктатуры, будь то тот же Гамсахурдия или таджикские фундаменталисты. Поэтому, думается, что будет правильнее заменить термин "демократическая элиты" более нейтральным "постсоветская элита".

В пользу такого уточнения понятий можно добавить и еще ряд аргументов. Демократия – это власть народа, и ее сторонники – те, кто выражает думы и чаяния народа. Тогда можно ли считать "демократической элитой" тех, чья политика привела к драматическому падению жизненного уровня народа, ухудшению его социального обеспечения и дает основания подозревать,

–

(1) Новый мир. – 1992. – С. 200.

[404]

что эта элита выражает интересы не народа, а быстро обогащающегося меньшинства (зачастую, криминально обогащающегося)?

Нынешняя власть воспринимается народом, как показывают многочисленные опросы, как "чужая власть" (слова известного, ныне покойного демократического публициста Ю. Буртина), как власть узкой элиты, "приватизировавшей" государство.

По отношению к России XX века "не работает" один из наиболее принятых в социологии критериев отнесения людей к элите общества, под которой разумеется группа людей, ценности и модели поведения которых приняты в обществе в качестве образцовых (и, таким образом, элита выступает как референтная группа для большинства населения). Именно исходя из этого ценностного подхода ряд социологов и особенно культурологов и публицистов утверждают об отсутствии элиты в России, в частности, в годы коммунистического правления, когда по Г. Федотову, П. Сорокину, Ф. Хайеку осуществлялась власть худших(1). Некоторые социологи и сейчас полагают, что правящий слой постсоветской России еще не дорос до того, чтобы назы

–

(1) Ф. Хайек убедительно доказывает, что вообще в современном массовом обществе властная группа "...скорее всего будет сформирована не из лучших, а из худших элементов любого общества... чем выше умственные способности и уровень образования отдельных индивидуумов, тем резче разнятся их вкусы и взгляды и тем меньше шансов, что они единодушно примут какую-то конкретную иерархию ценностей... Можно сказать, что наибольшее число людей может объединить только наименьший общий знаменатель. Многочисленная группа, достаточно сильная, чтобы навязать свои взгляды на основные жизненные ценности и на все прочее всем остальным никогда не будет состоять из людей с развитыми, резко индивидуальными вкусами: только люди, образующие "массу" в уничижительном смысле слова, наименее оригинальные и независимые, сумеют подкрепить свои идеалы численностью" (Дорога к рабству//Новый мир. – 1991. No8 С. 189).

[405]

ваться элитой(1). Но ведь властный процесс в России не прерывался в советский период ее истории, не прерывается и в постсоветский, он исполнялся и исполняется определенной группой людей, и поэтому политолог, специалист по политической социологии не может не анализировать социальную страту, выполнявшую и выполняющую властные функции безотносительно к ценностным критериям, к его оценкам этой группы; иначе говоря, при анализе элитных групп (в том числе современных российских), "работающим" оказывается не ценностной, а структурно-функциональный подход. Тут можно говорить о широкой или узкой трактовке понятия "элита".

Смена элит в современной России протекает весьма специфично и отлично от того, как она осуществляется в подавляющем большинстве других стран. Известно, что в демократических (или хотя бы в нетоталитарных странах) со свержением старой элиты, элиты деградировавшей, оказавшейся неспособной осуществлять свои властные функции, к власти приходит контрэлита, становящаяся новой властвующей элитой. Причем формирование будущей элиты (контрэлиты) происходит в недрах старой социально-политической структуры, в среде политической оппозиции. Ситуация в России и вообще в странах СНГ в этом отношении весьма специфична. В условиях тоталитарной диктатуры указанный процесс деформируется, замораживается. Семь десятилетий попытки создания оппозиционных организаций безжалостно подавлялись МГБ. Тяжелейшие репрессии обрушились на диссидентское движение, его

–

(1) Так, известный социолог М. Н. Афанасьев пишет: "Властвующие группы в современном российском обществе уже не являются номенклатурой, но (еще?) не реализуют себя как элиты" (Клиентарные отношения в динамике российской государственности. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук. – М., 1997. – С. 43).

[406]

лидеры бросались в тюрьмы и лагеря, гибли в ГУЛАГе, либо вынуждены были эмигрировать.

Огромная роль в подтачивании тоталитарного режима принадлежит правозащитному движению. Оно было малочисленно (вспомним семерку смельчаков, вышедших на Красную площадь с плакатами, осуждающими вторжение войск стран Варшавского пакта в Чехословакию в 1968 г.). Но влияние этого движения в подтачивании тоталитарного колосса нельзя преуменьшать. Это была неравная борьба, "бодался теленок с дубом", пользуясь словами А. И. Солженицина, велик был ее моральный эффект. Но в том, что диссидентское и правозащитное движение не было организованной контрэлитой, готовой взять власть из рук рухнувшего режима – "заслуга" не только КГБ. В диссидентском и правозащитном движении большую роль играли те интеллигенты, которые отнюдь не стремились стать новой элитой. Вхождение во власть было противно самой природе правозащитного движения(1). И плодами победы демократических сил в 1991 году воспользовались другие люди, многие из которых просто примазались к демократическому движению.