Текст книги "Последний маршал"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Но никто не стрелял.

Больше в комнате никого не было. Разумеется, если не считать привязанную к стулу женщину, которая широко раскрытыми глазами смотрела на меня.

Таня Зеркалова!

Я поднялся и, убедившись, что мой оппонент больше всего на свете занимается в эту минуту своей сломанной рукой, подобрал его пистолет и подошел к ней. Она не издала ни звука. Смотрела на меня, а по щекам ее градом катились слезы.

Я склонился над ней и поцеловал ее в щеку.

– Володя… – прошептала она, глядя на распростертое тело Аничкина.

Я начал ее развязывать, но судьба уготовила для меня еще одно испытание.

Сначала я услышал истошный женский визг и сразу за ним – такой же истошный, рвущий душу, вопль:

– Эдик!!!

Я подпрыгнул в высоту на метр, не меньше, и, оставив пока Таню, бросился к двери, держа наготове оба пистолета.

Над телом поверженного мною противника рыдала молодая бабенка из тех, кого я, вовсе не будучи женоненавистником, обхожу за километр. Блатная, распутная, ужасная.

Она рыдала над ним как над мертвым, несмотря на то что мертвым его нельзя было назвать даже при очень большом желании: он орал от боли как оглашенный. Так они и орали, перебивая друг друга:

– Эдик!

– Люська… твою мать!

– Эдичка!

«Тоже мне Лимонов», – успел подумать я совершенно машинально.

– Люська, сука!!!

– Эдиче-е-е-е-ек!!!

– Заткнись, дура!!! – скрипел он зубами, корчась на полу вовсе, я думаю, не от нахлынувших чувств.

Но та и не думала молчать. Ощущение было такое, что ей не терпелось поделиться очень важной новостью.

– Волоха! – размазывала Люська слезы по лицу. – Волоха умер.

– Туда ему и дорога! – орал Эдик.

Я уже понял, кто это такой. И принял решение. Когда-то я читал интересную книжку Богомолова «Момент истины». Вот такой момент истины я решил устроить этому корчащемуся у моих ног Эдуарду Лапшину.

Я подскочил к этой стонуще-орущей парочке, выстрелил вверх из правого пистолета, одним рывком поставил на ноги Люську, отшвырнул ее в глубь комнаты, склонился над Лапшиным, выстрелил из обоих стволов около его ушей, дабы оглушить выстрелами, и тут же один ствол сунул ему в нос, чтоб он явственней ощущал запах гари, а другой – в рот, чтобы не забывал о смерти. Он замычал так, что на минуту мне показалось, будто бедняга забыл о боли.

Один шок вытеснил другой – так клин вышибают клином. Меня это устраивало.

– Кто тебя нанял?! – заорал я на него. – Говори, мразь! Кто тебя нанял, спрашиваю?! На кого работаешь?!

– Васильев, – промычал Лапшин. – Олег Константинович. Деловой. Авторитет.

Знаю я, какой он авторитет. Сявка. На киче его единственной проблемой была бы чистка параши.

Я продолжал развивать успех:

– Зачем женщину украли? Быстро!!!

– Какого-то фраера ждали, – задыхаясь, торопливо выдавал тот информацию. – Мне сказали, что, когда он здесь появится, я должен сделать так, чтобы…

Договорить он не успел. Раздался выстрел. Одновременно за моей спиной раздался спокойный и удивительно знакомый голос:

– Не шевелитесь, Турецкий. Одно неловкое движение – и я стреляю.

Я не шевелился: шансов у меня не оставалось.

– Отбросьте оружие в сторону, – приказал мне все тот же до боли знакомый голос.

Я повиновался. А что оставалось делать? Я отбросил пистолеты и стал ждать, что последует за этим.

Умирать не хотелось. Хотелось послушать, как объяснит мне все, что произошло, этот человек, который стоял у меня за спиной. А в том, что он непременно начнет все объяснять, я был уверен. Эти люди тщеславны. Они любят играть на зрителя. Этот такой же. То, что он не убил меня на месте, служило тому убедительным доказательством.

– Повернитесь, – приказал он, и в голосе его я нутром услышал едва сдерживаемое торжество.

Он думает, что я сейчас повернусь, посмотрю в него и упаду в обморок от удивления. Не выйдет.

– Здравствуй, Вася, – сказал я и только после этого, улыбаясь самой приветливой улыбкой, на какую только был способен, повернулся.

На лице моего таинственного незнакомца застыла какая-то странная маска, и я не сразу догадался, в чем тут дело. И только в следующую секунду я понял, что он улыбался, глядя мне в спину, а после того, как я назвал его Васей, у него резко испортилось настроение. Глаза его улыбаться перестали, а про мышцы лица он соответственно от неожиданности как-то забыл.

И получился зловеще-беспомощный оскал.

Увидев эту рожу, я расхохотался. Строго говоря, смешно мне не было вовсе, но инстинктивно я начал импровизировать. Я еще не знал, почему мне нужно смеяться, но то, что я должен хохотать как можно громче и веселее, в этом я был уверен. На все сто процентов. На двух громил, которые маячили за спиной Васи, я уже не обращал внимания.

Я постоянно употребляю местоимение «я», но вы тоже поймите меня правильно. Противостоял этой паскудной силе в эту минуту только, прошу прощения, я один.

Постепенно он овладел собой. И снова лицо его приняло обычное выражение дружелюбия и уверенности в себе. Но меня он уже не обманет, как тогда, в приемной Лукашука.

Настоящее его лицо я видел только что – тот самый оскал.

– Честно говоря, – начал он, – вы восхищаете меня, Турецкий.

Я усмехнулся:

– Ваши слова – да Меркулову бы в уши.

Он кивнул, словно ничего иного от меня и не ожидал.

– Нет, правда, – сказал он. – Работаете вы в высшей степени здорово. Серьезно.

– Благодарю за высокую оценку. – Я поклонился. – Честь для меня действительно высокая. Услышать похвалу от такого профессионала, как ты, Вася… Это дорогого стоит.

Он пытливо всмотрелся в мое лицо, пытаясь угадать, где я шучу, а где говорю правду. Я изобразил самую чистосердечную улыбку. Но уверен, что он так ничего и не понял.

Я был в сложном положении. Не потому, что меня держали на мушке двое громил за его спиной. А потому что я никак не мог выбрать тактику и стратегию нашей с ним беседы. Что вы хотите – я не состоял никогда в Стратегическом управлении и имею право быть несведущим в этих вопросах.

Я должен был одновременно и торопиться, и тянуть время. Грязнов вот-вот должен подоспеть, и поэтому мне надо было тянуть время. Но, с другой стороны, он должен сыграть свою роль, которую, по глазам вижу, ему не терпится сыграть передо мной. И поэтому я должен торопиться, ибо играть роль под арестом он не будет. Он расскажет все только в том случае, если будет уверен, что по окончании своего рассказа в любую минуту может застрелить слушателя. Только так, и никак иначе.

Он все всматривался в мое невозмутимое, надеюсь, лицо и решал, как ему быть. В какую-то минуту я испугался, что ошибся и ничего он тут играть не станет, а просто возьмет и без лишних слов отправит меня догонять Володю Аничкина. Повторяю, я не смерти боялся, а того, что не услышу интересного рассказа.

И он сказал:

– Вы даже не представляете, насколько вы правы, Турецкий. Я действительно немного разбираюсь в своем деле.

– Не сомневаюсь, – поддакнул я ему.

Он как-то грустно улыбнулся:

– Вы, я вижу, веселитесь. И совершенно напрасно. Я не хочу вас убивать. Вы нравитесь мне, Александр Борисович.

– Ты мне тоже, Вася, – успокоил я его.

Он снова кивнул, как бы давая мне понять, что я не смогу вывести его из себя.

– Мне нравится ваша убежденность, ваша самоотверженность, ваша целеустремленность.

– Прости, – осторожно перебил я его. – Это ты все обо мне говоришь?

Он не улыбнулся и ответил:

– О вас, Александр Борисович. Признаюсь, что с удовольствием бы тоже называл вас на «ты», а не по имени-отчеству. – Он намекал мне, по-видимому, на то, что я называл его Васей.

Упрекает.

– Не церемонься, – предложил я ему, – зови меня просто: господин Турецкий.

Он покачал головой:

– Вы никак не хотите поверить, что с вами работали люди, которые не хуже вас разбираются и в профессии, и, наконец, в нуждах страны и народа.

Вот оно наконец! Продолжай, милый. А ты, Турецкий, молчи и слушай, что тебе умные люди говорят. И смиреннее вид, смиреннее!!!

– Этот недоумок, – кивнул он в сторону Аничкина, – вообразил, что он мессия. Ему все время слишком везло. Вообще, все, что касается его, было сделано с громадным количеством ошибок, начиная с неудачной его вербовки. Но эти люди уже наказаны.

– Подонок! – неожиданно раздался голос со стороны.

Мы одновременно с ним повернули головы и посмотрели на Таню Зеркалову. Она, в свою очередь, метала глазами молнии в сторону таинственного Васи.

Вася, он и есть Вася. Вздохнул. И повернулся к своим громилам.

– Дайте оружие, – приказал он обоим. – Оба.

Они беспрекословно ему подчинились. Ну прямо роботы какие-то. Он взял их пистолеты, вдумчиво их оглядел и вдруг выстрелил дуплетом. Оба телохранителя еще не успели принять горизонтальное положение, а он уже снова обернулся к нам с Таней и улыбался.

Я даже язык проглотил. Что бы это значило? Таня тоже молчала, лишь глаза ее еще больше расширились. А я думал, что это уже невозможно.

Он посмотрел на Татьяну.

– Видите, госпожа Зеркалова, что, по сути, представляет собой человеческая жизнь? – спросил он ее, поигрывая пистолетами. – Не расстраивайтесь. Они и так должны были остаться здесь. Не все ли равно как. А в нашем случае они хотя бы послужили, как бы это выразиться точнее…

– Наглядным пособием, – выдавил я из себя.

Он благодарно кивнул мне.

– Спасибо, Александр Борисович, – сказал он. – Да. Наглядным пособием, именно так. Но я не об этом хотел с вами поговорить.

– О чем же? – спросил я.

– Вы знаете, Турецкий, что вы умрете, – сообщил он мне великую тайну. – Как и госпожа Зеркалова, и эта очаровательная девушка, – указал он стволом пистолета на Люську. Та в ужасе забилась в угол. – Но прежде, чем вы умрете, вы услышите одну интересную историю.

– Мне нравятся интересные истории, – пробормотал я, стараясь не думать о том, что он говорит между делом.

Он немного помолчал и после паузы негромко заговорил, причем он говорил так, словно беседовал с самим собой. Я знал, что такой способ рассказа вызывает наибольший театральный эффект.

– Когда эти придурки в августе девяносто первого не выдержали и выступили, двинув на Москву танки, они испортили хорошо продуманный план. Пришлось начинать не то чтобы сначала, но в корне перестраивать тактику деятельности нашей организации. Мы приготовились к затяжным действиям. Нынешний режим рано или поздно должен рухнуть. Он уже трещит.

– Вашими стараниями? – не выдержал я.

Он и глазом не моргнул, слишком был занят собственной персоной.

– Мы уже готовы были перейти к решающим действиям, но Аничкин помешал. Не потому, что украл заряды: что такое в наше время какая-то атомная бомба? Но мы не могли взорвать другую бомбу, пока существовала опасность разоблачения. Дело не в том, что мы не могли ликвидировать Аничкина, нужно было сперва найти заряды. Только тогда была бы полная уверенность в собственной безопасности.

– Безнаказанности, – поправил я.

Но он уже не обращал внимания на мои реплики.

– Аничкин ничего не сказал. Мы же не хотели применять к нему методы физического воздействия.

Я знал, что здесь он лукавит. В Лефортове просто нельзя этим заниматься, а в свои подвалы они не могли его засунуть, была опасность засветиться. Они решили нажать на Володю, но тот оказался крепче, чем они думали. Они могут много, но не все: даже забрать Аничкина из Лефортова оказалось им не по силам.

– Пришлось заняться его окружением, – продолжал Вася. – Мы прошерстили все, но ничего не нашли. Мы следили за всеми разговорами, где упоминался бы Аничкин. Мы наводнили своими людьми близкое и далекое окружение Аничкина. Эти люди не знали о сути порученного задания, но выполняли его добросовестно. И однажды мы были вознаграждены за свою работу. Мы вышли на Федора Борисова. К тому времени было известно, что он учился с нашим подопечным до шестого класса и все эти шесть лет они сидели за одной партой. Потом их пути разошлись, и встретились они много лет спустя, уже став зрелыми мужами. Борисов был председателем фонда. Аничкин же передал ему, как проговорился Борисов, кое-что. Осталось только узнать, о чем именно идет речь. На Борисова надавили, но он заявил, что написал письмо, которое в случае его смерти раскроют в Генпрокуратуре. (Я знал, что это было блефом Борисова.) – Генпрокуратуры мы не боялись, но излишняя огласка тоже не была нужна. Одновременно мы начали кампанию по дискредитации Борисова и преуспели. Но мы не покушались на его жизнь – это чистое совпадение. Кому-то он крепко мешал. Когда было принято решение организовать побег Аничкина, одновременно было предложено ликвидировать и Борисова. Его письмо уже ничего не решало, так как счет после побега Аничкина пошел бы уже на минуты. Как только он оказался бы в наших руках, заряды тут же нашлись бы. Поскольку мы собирались применить к нему самые радикальные средства воздействия. Когда же заряды снова попали бы к нам, в тот же день Россию посетила бы первая атомная ласточка. Мы решили для начала ограничиться одним взрывом, а не двумя, как было решено ранее. Хватило бы одного, чтобы все сто процентов сразу сделали бы свой выбор. Ведь аргумент: голосуй или проиграешь, то есть сдохнешь, – весомое доказательство силы.

Я был не потрясен, я был уничтожен этой логикой. Но спросил:

– А зачем вы мне помогали? Ведь именно вы помогли бежать Аничкину! Если бы не вы, он был бы в ваших руках.

Он покачал головой:

– Он был бы в руках Петрова, а это не совсем одно и то же.

– Разве он не член Стратегического управления? – удивился я.

– Член, член! – усмехнулся Вася. – В последние месяцы, когда Петров привлек Аничкина, в организации наметился раскол. Чувствуя, что земля начинает плавиться у него под ногами, Петров сменил тактику. Но пока наш шеф Сосин – у кормила власти, смешно об этом даже думать. Однако и Смирнов поддержал генерала, неожиданно для всех нас.

– Смирнов? – невольно переспросил я.

– Папа? – воскликнула Таня.

– Так точно, – кивнул Вася. – А вы успокойтесь, госпожа Зеркалова, осталось совсем немного времени до вашей встречи с отцом. Так что слушайте и не перебивайте. Именно поэтому, – он кивнул на Лапшина, распластавшегося на полу, – он получил задание ликвидировать вашего родителя.

– Он? – снова воскликнула Таня, перебивая оратора, и тот едва заметно поморщился: она мешала ему играть свою роль супермена. – Кто велел?

– От кого задание? – резко переспросил он ее. – От меня, если угодно. Еще будут вопросы?

Она только с ненавистью смотрела на него. А я – с интересом. Кажется, он стал нервничать. Скоро он начнет делать ошибки. Впрочем, я мог бы предпринять попытку обезоружить его, но не стал этого делать: он еще не все сказал. Пусть пока играет, лицедей.

– У меня есть вопросы, – сказал я, взглядом умоляя Таню успокоиться. – А Киселев тоже поддержал Петрова? Почему его-то убили?

Вася только презрительно отмахнулся.

– За маршалом Киселевым ничто не стояло, кроме его собственного славного прошлого, – с пренебрежением произнес он. – Он ничего не решал! Но его связывала давняя дружба со Смирновым, и последний привлек его к нашей организации. Бывший управделами Совмина Смирнов со своими связями чрезвычайно был нам необходим в свое время, а Киселев был принят только по рекомендации Смирнова. Они постоянно ругались между собой, постоянно спорили, эти два старых дурака!

– Не смей! – закричала вдруг на него Таня.

С каменным выражением на лице Вася наставил на нее пистолет, а другой навел на меня.

– Спокойно, Турецкий, – предупредил он сначала меня, а потом повернулся к Тане. – Если ты, сучонка, еще раз перебьешь меня, я влеплю тебе пулю в лоб, и одновременно с тобой такую же пулю получит твой дружок Турецкий. Ты думаешь, я не знаю, как ты переживала за своего благоверного? Пока он томился в Лефортове, ты валялась в койке с этим Турецким. Так что заткнись и сиди не вякай. Хорошо меня поняла? Если ты думаешь, что я не убиваю женщин, то ошибаешься. Некая Бероева рассказала бы тебе кое-что, если б смогла.

Таня с ужасом уставилась на него. И, слава Богу, замолчала.

Еще не время, Турецкий, из последних сил сдерживал я себя. Еще чуть-чуть.

Он снова обрел нормальный вид и заговорил тем же голосом: вежливо и на «вы».

– Продолжим, господа. Смирнов неожиданно поддержал Петрова. Очень уж ему не нравился наш Сосин. Но потом уперся Киселев. То есть он, как водится, пошел против Смирнова и стал нашим неожиданным союзником. В ту ночь они здорово переругались и выпустили друг на друга пары. Поэтому, ликвидировав Смирнова, мы не могли оставить в живых последнего маршала. В противном случае он сразу бы понял, чьих рук дело убийство его дружка. Что и было сделано. Мной. Кто же мог предположить, что вы, Татьяна, вернетесь именно в эту ночь, а Александр Борисович так быстро окажется в квартирах обоих покойников?

Вы спросили, Александр Борисович, зачем я помогал вам? В приемной Петрова я оказался, как вы догадываетесь, не случайно. Вас сумел заинтересовать, да и роль свою сыграл неплохо, верно?

– Не скромничайте, – потрафил я ему, – вы вообще хороший актер. Сцена много приобрела бы в вашем лице. Вы никогда об этом не задумывались?

Все-таки вырвалось у меня, что актерская профессия ему ближе, чем его нынешняя. Но он ничего не понял.

– Я не мог допустить, чтобы Аничкин попал в руки Петрова, – это во-первых. Во-вторых, я завоевывал ваше доверие. Потом я рассчитывал выйти на вас. И взять Аничкина. Но не думал, что вы тоже скроетесь.

– Это было очевидно.

– Я надеялся, – просто сказал он, – взять вас. Вы ведь сейчас думаете, что тянете время. На самом деле все не так, господин Турецкий. Грязнов сюда не приедет.

Глава 20
КОНЕЦ СТРАТЕГИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ

1

Грязнов не приедет!

Я растерялся так, как никогда в жизни не терялся. Все это время я знал, что Грязнов приедет, вопрос был только в том когда: через две минуты или три? А теперь – «Грязнов не приедет»!

По выражению лица, не скрывающего торжествующей ухмылки Васи, я понял, что он говорит правду. Он действительно знает о Грязнове нечто такое, чего не знаю я. Слава мог быть ранен, убит, мог… Господи, о чем это я думаю? Да быть того не может, чтобы Слава… Хорошо, а откуда тогда этот ничтожный Вася узнал, что я имел полуторачасовую беседу с племянником Денисом? Да нет, бред, бред это, у них есть другие средства, чтобы узнать. Элементарная слежка. Слава – и Стратегическое управление? Не ве-рю!

– Неужели Грязнов – ваш человек? – дрогнувшим голосом спросил я его. Великий режиссер Станиславский был бы мной доволен.

– Конечно! – засмеялся он. – И вы тоже можете стать нашим человеком. Выбор у вас, впрочем, небольшой. Либо человек, либо труп.

– Вот это да! – хмыкнул я. – Действительно скудный выбор. У Грязнова был побольше, да?

– К нам разными путями приходят, – туманно ответил Вася. – Кто как.

– А как к вам пришел лидер нынешних коммунистов?

– Ничего вы не поняли, – сказал он. – Вы хороший сыщик, Турецкий, но никудышный политик.

– Где уж нам, – пробормотал я.

– А нам все равно, кто из какой партии, ясно? Все равно!

– А Сосину? – спросил я небрежно. – Тоже все равно?

Уловка была проста, но он заглотил ее как преглупый пескарь.

– Сосин?! – воскликнул он, и впервые в его голосе почувствовалось что-то вроде уважения к другому человеку. – О, Сосин – это…

– Голова, – подсказал я ему.

Он зло посмотрел на меня:

– Зря смеетесь, Турецкий. Чтобы создать подобную нашей организацию и без потерь просуществовать столько лет, нужно иметь гениальную голову.

– Да вы же постоянно несете потери, – улыбнулся я, – а хочешь, Вася, я расскажу тебе, как ты сам попал в эту организацию?

Он удивленно вскинул брови.

– Ну-ка, ну-ка, – он с любопытством поглядел на меня, – интересно. Ну попробуйте, Турецкий, попробуйте.

– Жил-был на свете мальчик, – начал я. – Которого обижали другие мальчики.

– Уже неправда, – заметил он.

– Который обижал других мальчишек, – с легкостью поправился я. – С детства привык он ощущать превосходство над другими. Потому что был уверен, что стоит выше остальных. И вырос этот мальчик и пошел в сексоты.

– Обижаешь, – усмехнулся он.

– И пошел мальчик в офицеры ФСБ, то есть тогда в КГБ, – снова исправился я. – И учился он хорошо, и его заметили и отметили. И стал мальчик делать стремительную карьеру. А когда вызвал его к себе генерал Петров и поговорил с ним по душам и предложил вступить мальчику в секретную организацию, совсем закружилась голова у мальчика.

– Не сразу, – вставил Вася.

– Конечно, не сразу, – согласился я. – Сначала задумался он: а чем это ему грозит? И понял: ничем ему не грозит. Генерал Петров прикроет, в случае чего. И развернул мальчик бурную деятельность. А надо сказать, что артистом мальчик был хорошим, мозги имел. Сцена плакала по мальчику, но он грубо послал ее к чертовой матери. И тут заметил мальчишку ба-альшой человек. Типа Сосина.

– Верно, – восхищенно протянул Вася.

– И приблизил Сосин мальчика к себе. Вот тут-то и закружилась окончательно голова у мальчика. Кем он был там, в легализованном мире? Пешка, которой крутят все кому не лень. А кто он здесь, в организации? Фигура! Практически второй человек после Сосина. Там – говно, а здесь – розанчик.

– Ну даешь! – покрутил головой Вася.

– А что такое на самом-то деле наш мальчик? Да то же самое говно. Человек, раздираемый комплексами и противоречиями. Жажда власти и дерьмовое тщеславие сделали из него пугало. Хотя сам он о себе возомнил невесть что.

Он не стал орать, все-таки он имел мозги. Он просто стоял, смотрел на меня и ухмылялся.

– Лихо! – похвалил наконец. – Но я не понял. Ты-то решил с нами? Или стрелять?

– Не стреляй, пожалуйста, – испугался я. – Я же еще бомбу вам отдать должен!

– Две бомбы, – поправил он, улыбаясь. – Два заряда. Ну что ж, Турецкий. Мне нравится, как ты принимаешь свое поражение. Ты мне понравился.

– Да, – сказал я, слабея у него на глазах и хватаясь за сердце. – Проиграл… Не хотел, а проиграл… Я отдам эти бомбы…

– Тебе плохо? – встревожился он. – Что с тобой?

– Сердце… – пробормотал я, опускаясь на пол и вытягиваясь всем телом.

Он опустил пистолеты и шагнул ко мне. Я никогда не забывал, что в прошлом был очень даже неплохим самбистом. Наконец он оказался на достаточном расстоянии. Левую свою ногу я завел ему за пятку, а правой ударил по колену. Он заорал и, падая, стал палить в потолок. Дальше я на него не смотрел. Дальше с ним уже разбирался Грязнов со своими ребятами. Они прижали его руки к полу, освободили от оружия и от души отоваривали.

Грязнов с минуту до операции стоял за его спиной, ожидая удобного случая напасть на этого сумасшедшего.

Как только он появился, я увидел, что он предупреждает, приставляя к своим губам дуло пистолета, не меня, а Таню, сидящую за моей спиной. И, оказывается, до самой развязки она сидела крепко зажмурив глаза и сжав губы. Люська делала то же самое, хотя никто не просил ее об этом. Просто в эту минуту она болела за нас. Вернее, за свою шкуру.

– А он объявил мне, что ты предатель, – пожаловался я Грязнову.

– Этот? – покосился на лежащего Грязнов. – Обманывает он тебя. Не предатель я.

– Правда? – обрадовался я.

– Чтоб я сдох! – перекрестился Грязнов. – А если серьезно, то он ведь был уверен, что я не приеду, так?

– Ага.

– Меня и правда пробовали задержать, – усмехнулся Слава. – Но не смогли.

– Как это – не смогли? – потрясенно уставился на него Вася. – К вам отправились генералы Басов и Мальков. Вместе! И они что же, не смогли?!

– Это их и погубило, что вместе! – засмеялся Грязнов. – Они что-то начали вякать, но я им показал один указ. Подписанный Президентом.

– Что за указ? – заинтересовался я. – И почему ты знал о нем, а они – нет?

– Мне передал его новый секретарь Совета безопасности, – просто ответил Грязнов.

– Фантастика! – проговорил я. – Секретарь – лично тебе?! Но как?!

– А я прорвался к новому секретарю Совета безопасности и рассказал все про наше дело. А сегодня ранним утром мне доставили в МУР пакет от него. С указом и сопроводительной запиской.

– Но что же это за указ? – извивался на полу Вася.

Грязнов повернулся к нему и с улыбкой сообщил:

– А вот об этом только что было передано по всем каналам радио и телевидения. Сосин и компания освобождены от занимаемых должностей.

– Что?! – воскликнул Вася.

– Не верю, – согласился я с ним. – Таких невозможно просто уволить. Они непотопляемы!

– И тем не менее, – сказал Грязнов. – Я не вру, в отличие от этого. Зачем он тут напраслину на меня возвел, а?

Но Васе было уже не до Грязнова.

– Сосин… – пробормотал он. – Все погибло…

Только тут я понял, в чем дело. Грязнов же еще ничего не знал о Сосине! Мне же только что о нем сообщил Вася, но, рассказывая, он пребывал в полной уверенности, что убьет меня сразу после завершения своей увлекательной истории. А Грязнов-то не знал! И сообщил ему о Сосине, фактическом кандидате на высокий пост премьер-министра России. Поэтому Вася и поверил безоговорочно…

– Он знал, – продолжал бормотать Вася. – Он же меня предупреждал…

– Кто? – спросил я.

Тот посмотрел на меня отрешенным взглядом и ответил:

– Сосин… – и вдруг без всякого перехода попросил: – Дайте пистолет. С одним патроном.

Говорю же – артист!

– Еще чего! – загрохотал Грязнов. – Будешь отвечать как миленький. По всей строгости закона.

Тот сморщился и застонал. Потом поднял голову и спросил:

– Но где же эти чертовы бомбы?!

Грязнов внимательно посмотрел ему в глаза и ответил:

– Считаешь себя умным, а не додумался до простой вещи. У Борисова был ключ. От камеры хранения. И только Аничкин знал, где заряды. А потом оказался у нас. Мы нашли его в больничной утке. Поэтому и твои бомбы давно уже там, где должны быть.

– Где?! – буквально выкрикнул Вася. – Где вы нашли ключ?!

– В больничной утке.

Вася начал тихо-тихо смеяться. Как настоящий сумасшедший. Грязнов с тревогой посмотрел на него, потом перевел взгляд на меня и – снова на него. Да, он понял все правильно. Вася смеялся все громче и громче и совсем скоро стал хохотать безумным смехом. Наш таинственный незнакомец Вася не выдержал душевных испытаний, которые предоставила ему жизнь.

Произошло то, что и должно было произойти, – он действительно сошел с ума.

2

Сумасшедшего мы сдали в институт Сербского, а Люську отвезли в МУР. Грязнову предстояло с ней разобраться, но особых проблем, по всей видимости, не предвиделось. Она охотно дала бы самые чистосердечные показания.

Тела убитых мы отправили в морг Первого мединститута.

Таню Зеркалову я привез к себе домой, напоил горячим сладким чаем и уложил спать. Она уснула очень быстро – я даже побриться не успел.

Когда я с подробным рапортом приехал к Меркулову на Пушкинскую, 15-а, у того в кабинете снова восседал Грязнов.

– Как тебя много! – посетовал я. – Куда ни придешь – всюду ты.

А Костя улыбнулся своей белозубой улыбкой и показал на дверь своей комнаты отдыха:

– К столу, господа!

На столе в комнате отдыха заместителя генерального стояла бутылка отличного французского коньяка.

И это было правильно.