Текст книги "Формула смерти"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Короче, душа его не хотела войны, не хотела ссор, душа все равно тянулась к ней…

Надо отдать ей должное – при избыточной, почти семейной сварливости и скандальности она и заботлива была как настоящая законная жена, и честно отрабатывала те деньги, которые он на нее тратил почти без счета и с удовольствием.

К примеру, она была сова, то есть попросту соня, он – жаворонок, и лечь старался пораньше, и встать не позже семи. Так вот, если Лялька жила у него, не было еще дня, чтобы она не встала, не проводила его на работу – как бы рано это ни происходило. При этом всегда готовила ему завтрак, давила свежий сок, заваривала крепкий, ароматный кофе, какого он не пил больше нигде и к которому она его пристрастила.

Нет, положительно надо было ее чем-то занять, думал он.

Конечно, идеально было бы завести ребенка, но об этом речей у них даже в шутку не возникало. Он представлял себе, каким издевательствам подвергся бы, затронь он эту тему. Да и вообще, ребенок повлек бы слишком серьезные изменения в живни их обоих, тут им, наверно, просто так не сговориться. Да еще и надо бы прежде узнать – а может ли она вообще его родить… Про себя он точно знал: он может– подумывая о наследнике раньше, прошел все необходимые проверки у врачей… Он может. А вот насчет нее – большой вопрос…

Впрочем, бог с ним пока, с ребенком. Ее нужно вовлечь в какое-то практическое дело. Может быть, даже какой-то рукодельный, дамский бизнес. Салон какой-нибудь, арт-мастерскую или ателье… Чтоб и самолюбие у Олеси было удовлетворено, и денежки капали. А главное – чтобы у нее как можно меньше незанятого времени оставалось…

Вот тогда-то у него как нельзя более кстати и возникла эта идея: обзавестись своей командой, чтобы, так сказать, с полным правом претендовать на строительство гоночной трассы российского первенства «Формулы-1».

– Слушай, – сказал он ей однажды, – есть у меня очень интересная затея, а осуществлять ее некому. Не заинтересует ли она тебя, моя птичка?

– Батюшки, какое доверие! С какой такой стати?

– Ну не хочешь, как хочешь, – равнодушно сказал он, видя по ее глазам, что наживку она уже заглотила.

Она встала, обошла стол – они сидели на веранде за утренним чаем, – шаловливо плюхнулась ему на колени.

– Ладно, Арканчик, кончай дурака валять. Давай рассказывай, что за дело.

Он ссадил ее с коленей.

– Хорошо, рассказываю… Только имей, пожалуйста, в виду: возьмешься – буду спрашивать как с любого своего подчиненного.

– А вы, буржуи, по-другому разве умеете?

– Помолчи. Значит, запомнила на будущее: одно дело наши с тобой семейные, так сказать, дрязги, другое дело – бизнес. Одно другого не касается. Тут я с тебя семь шкур спущу в случае чего – и не поморщусь.

– Не возражаю. Я даже не против, чтобы ты так же и в семейной, как ты это называешь, жизни – семь шкур-то… В койке, например…

– Ну-ну, будет, Леля, я уже серьезно с тобой разговариваю!

– Все, молчу!

Вот теперь, когда он был уверен, что она настроилась наконец на серьезный разговор, он решил прочитать ей небольшую вводную лекцию – вреда не будет, а польза может оказаться явная.

– Значит, так. Ты, наверно, не могла не замечать, что поведение людей можно разделить на два основных типа. Первый – это когда человек занят бегством от неприятностей, второй – это когда он занят погоней за успехом. Я предпочитаю второй тип – при этом как-то более внятно видится будущее. Понятна мысль?

– Йес, сэр! – гаркнула она и захохотала. – Давай все же к делу, зайчик, а то я так вся истомилась, аж чесаться сейчас начну.

– Хорошо. Ты слышала, я решил вложить деньги в автоспорт?

– Еще бы не слышать! Уже все телеканалы вой подняли, особенно московские.

– Не бери в голову. Московские сами хотели бы что-нибудь такое учудить, да кишка тонка. Короче, решено – значит решено, и пусть их воют. Не все же мне сибирскими промыслами заниматься, хочу и московских пенок немножко снять. – Он подмигнул ей. – А что касается воя… Это все совковое воспитание в ребятах говорит. Никак не привыкнут, что человек может тратить своиденьги на все, что он хочет, в том числе и на своипричуды. – И снова весело подмигнул ей.

Вот такой он ей нравился, и даже очень. Когда он был вот такой, становилось ясно и понятно, и откуда у него его капиталы и почему с ним считаются и бандюги, и конкуренты, и Кремль.

– Мне нужна будет своя гоночная команда, понимаешь? Наша, отечественная команда. Для этого я сначала куплю французскую, подниму ее, чтобы деньги начала приносить, а ты тем временем найдешь мне первого кандидата для нашей команды, и мы пошлем его на обучение туда, за границу. Мысль ловишь?

– То есть потом он вернется сюда и создаст команду, так, что ли?

– Примерно так. Вернется как спортсмен мирового класса или как тренер – будет видно. Вот это и есть твоя задача: найти у нас в России самого подходящего для этого дела малого и сразу начать его раскрутку, поняла? Как раскручивают всякую эстрадную попсу, так и его раскрутишь. Вот это и будет твой бизнес.

– Слушай, Аркаша… а может, сразу привезти этих французов, да и объявить их нашими… Как вон в футболе делают…

– Нет, Олеся, так нельзя. Ты представляешь, какая тогда тут поднимется вонь? Если я начну западных-то покупать? Пусть уж свой будет. Патриотизм, так сказать. Маленько вникни в дело, узнай, кто там больше всего подходит. Кольцевик какой-нибудь. Вот и найди лучшего! Получится – от меня тебе будет приз.

– А не получится?

– Такого и быть не может. Должно получиться. Ты, главное, помни: не бег от неприятностей, а погоня за успехом – вот наш с тобой девиз по жизни!

Знал бы он тогда, какую мину заложил под собственное пусть трудное, неустойчивое, но счастье.

Блондинистый Брэд Питг, как называла Олеся Калашникова, похоже, тронул бронированное сердце его красавицы. Некоторые подозрения шевельнулись в его душе еще до отъезда гонщика во Францию. Был некий момент на прощальном фуршете. О котором ему, разумеется, тут же донесли и который свидетельствовал о возможности существования неких отношений между его подругой и гонщиком. Тем более что она, его птичка, поперлась провожать Калашникова в аэропорт. И там был между ними некий разговор…

Но он, соперник, уезжал, она оставалась, чего же огород городить? Нет, до ревности он не опускался, да и вообще, куда Лелька от него денется, как бы ни демонстрировала свое презрение к деньгам? Никуда. А посему он тогда и не провел никакой превентивной работы, выражаясь языком правоохранительных органов. Подумал, что рассосется. Шли месяцы, Лелька была рядом, под рукой. Правда, стала еще более раздражительной и злобной, но не все же время. Бывали и минуты такого упоительного блаженства, что он начисто забывал обиды и прощал ей все ее выходки.

А спустя пять месяцев она неожиданно рванула во Францию, не предупредив, не спросив разрешения, позвонив уже оттуда.

Глава 11
КРУГИ НА ВОДЕ

Олеся сидела в удобном кресле бизнес-класса, прикрыв глаза, делая вид, что спит, дабы отвязаться От назойливого внимания соседа-француза. Через час самолет совершит посадку, а еще через час она увидит его, своего Брэда Питта.

Она сорвалась внезапно, повинуясь велению сердца, как пишут в романах. Или, скорее, измученная ревностью, истосковавшаяся по мальчишке, который посмел забыть ее. Тогда, почти полгода тому назад, когда он в аэропорту в ярости кричал ей о разрыве, она не верила ему. Видела, что он обозлен, даже взбешен, но влюблен в нее, влюблен! А все остальное – круги на воде, разойдутся. Не дурак же и не романтический юноша эпохи шестидесятых – понимает, что миром правят деньги. Против лома нет приема. И нужно уметь использовать то, что дает судьба, и не желать невозможного. Разве сама она не хотела бы житье ним, молодым, красивым, талантливым, влюбленным в нее? И что бы они делали со своей любовью? На хлеб не намажешь. Соболевский дает ей много больше, чем любовь: свободу делать то, что хочется, жить так, как хочется. От такого не отказываются… Но ведь и любовь Соболевского можно использовать в интересах двоих: ее и его, Егора. И он это поймет, когда поостынет.

Так думала она, провожая его во Францию. И, разумеется, установила негласный контроль за своим Шумахером. От Берцуллони выяснила адрес гостиницы, где остановился Егор, и связалась с хозяйкой. И заключила пакт о сотрудничестве за весьма приличную плату. Что ж, информация – самый дорогой товар. И это правильно: предупрежден – значит вооружен.

Она знала, что Егор пару месяцев прожил абсолютным схимником и даже забеспокоилась: уж не стал ли он импотентом из-за ее, так сказать, коварства. Но нет, слава богу, не стал. Кто-то у него появился. Что ж, это нормально, мужик без женщины долго не выдерживает, кто-то должен утешить. Потом Олеся Викторовна получила фотографию утешительницы. И, разглядывая хрупкую девушку-подростка, лишь усмехалась про себя: разве это конкурентка? Ха! Ни кожи, ни рожи. Но сведения с фронта настораживали. Судя по отчетам, роман развивался стремительно и беспощадно, как русский бунт. Что подтверждал и полученный накануне веер фотографий. Снимки были сделаны в основном на улице. Но на этих вполне невинных фотографиях Егор постоянно обнимал узкие плечики и смотрел на спутницу совершенно влюбленными глазами. Уж она-то этот его взгляд хорошо помнила.

И теперь ревность и пронзила сердце. Да так, что холодная красавица не спала ночь, рисуя в своем воображении душераздирающие картины. А ну как он там женится? Вот этого допустить ни в коем случае нельзя!

Сомборская решила дать бой…

Калашников несся по трассе. Круг, еще круг, еще… Адреналин в крови. Веселая, молодая сила, которая заполняет, заливает все клеточки тела.

Его «ламборджини» шла на удивление легко – оно и понятно, ведь каждый истраченный литр горючего прибавляет машине несколько километров скорости.

Как бы внушить этому проклятому итальяшке, что он, Егор Калашников, чувствует себя в силах тягаться с любой знаменитостью, что это у него не блажь, реальное состояние, могущество. Он сегодня лишний раз убедился, что в гонке, как в хорошей драке, побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто злее, тот, кто намерен идти до самого конца.

Ему вдруг ужасно захотелось отереть пот с лица и просто встать, размяться. Чувствуя накатившую усталость и явственно ощущая, как полегчала на последних кругах машина, он бросил взгляд на бензиномер – горючего, оставшегося у него в баках, вряд ли хватило бы еще на один круг, пора было сходить с трассы. Он покатил было к площадке пит-стопа – мало ли, может, Берцуллони распорядится насчет дозаправки. Но Жан Пьер отмашкой приказал ему: к боксам. То есть все, на сегодня его езда закончилась. Жаль. Он совсем не прочь был после небольшой передышки снова сесть за руль болида – так бы все ездил и ездил, гнал бы и гнал столь удивительно почувствовавшую его машину…

А там, на «большой земле», как называл он про себя все, что не было собственно трассой – трибуны и все вспомогательное хозяйство «конюшни», – там вдруг все как-то изменилось. Механиков стало заметно меньше, а те, что остались, словно бы и не интересовались больше трассой. Будто внимание всех отвлекло что-то гораздо более значительное, чем гонки. Ревнивая обида полоснула Егора по душе, и довольно основательно. Интересно, что могло отвлечь всю эту компанию бездельников?

Он очень удивился, обнаружив, что Берцуллони самолично ждет его вместе с бригадой обслуги у боксов. Это была какая-то особая честь – обычно Берцуллони со своими пилотами особо не церемонился. Разбор полетов он устраивал, как правило, у себя в кабинете.

Берцуллони же неожиданно с хитрой улыбкой и со словами: «Сюрприз, Жорж! Вуаля!» – шагнул в сторону, и изумленный Егор увидел наконец, что привлекло внимание всей команды и что скрывала от него полноватая фигура бывшего владельца «Маньярди». За спиной у Берцуллони оказалась… Олеся Викторовна!

Она улыбалась, сияя безупречно красивым лицом, и, чувствовалось, ждала его реакции. Он стоял во взмокшем на спине комбинезоне, немного разбитый, немного оглохший. И все же эйфория гонок была сильнее его неявственно пока осознаваемого недовольства тем, что Олеся настигла его здесь. Ну что ж, придется объясняться. И если надо – как можно решительнее…

– Вот видишь, Жорж, какая радость! Господин Соболевский прислал к нам мадам Ольесю узнать, как у тебя идут дела, и она, слава богу, сама, своими глазами увидела все как есть. Я верно говорю, мадам?

– О да, господин Берцуллони! – ответила она, подходя к Егору и целуя его в щеку. – Это я по русскому обычаю, – пояснила она Берцуллони.

– Си, си, – радостно затряс тот лысеющей башкой.

– Я действительно все видела, – продолжила между тем Олеся Викторовна. – И я, надо сказать, в восхищении – и от самого тренировочного процесса, и от той прекрасной машины, на которой тренируется наш стажер Егор Калашников. Я всего лишь женщина, синьор Берцуллони, но даже я понимаю, сколь хороша эта машина и какая большая честь была оказана именно нашему гонщику.

Егору стало немного тоскливо: она говорила как заправский дипломат – не особо вникая в суть дела.

– О да, наша «ламборджини» превосходна, но и ваш Жорж – это манифик, это наша надежда! – с ходу подхватив ее тон, рассыпался в похвалах Берцуллони. – Вот и коллеги не дадут мне соврать: он просто гениально откатался сегодня. Ты гений, Жорж! По практически новой для тебя трассе, на совсем новой машине!

«Коллеги» дружно закивали, Жан Пьер вытянул перед собой руку с одобрительно поднятым большим пальцем. Стоявший рядом с ним Макс презрительно улыбнулся, прошипев, как всегда, что-то сквозь зубы, злобно глядя на Егора. По движению губ тот прочитал: «Русская свинья».

Видимо, эти слова угадала и Олеся, так как бросила на Егора быстрый, удивленный взгляд. «Ну хватит! Сколько можно терпеть выходки этого наглого щенка?» – сцепив зубы, думал Егор, не отводя взгляда от скинхеда.

– Так что мы вполне можем сообщить нашему общему боссу, господину Соболевскому, – продолжал рассыпаться итальянец, – что благодаря нам, то есть руководству и всей команде, его протеже в полной мере приступил не только к обязанностям тест-пилота, но и к тренировкам на одной из трасс Французского национального первенства по «Формуле-1». Я хотел сделать это самолично, но теперь, когда к нам прибыла столь очаровательная посланница из Москвы, мадам Ольеся, я полагаю, сам бог велел предоставить ей это право. Так что, мадам, вы будете нашим добрым и очаровательным вестником! Я бы даже сообщил о мсье Каляшникоффе в газеты и на телевидение, пусть все знают! И знаете почему? Да потому что без рекламы нет настоящего гонщика! Я думаю, вы прекрасно понимаете это и в вашей далекой Москве. Поэтому договоримся так, если не будет других предложений: как только господин Соболевский дополнительно финансирует нас, мы раззвоним о новом имени здесь, в Европе, а вы возьмете на себя ту же обязанность в своей стране и странах-сателлитах по СНГ, согласны? Если постараться, можно даже сделать эту сенсацию первополосной. Представляете заголовки: «Жорж Калашникофф – Русская чума знаменитого Берцуллони!»

Олеся снова перевела дружелюбный, нарочито нейтральный взгляд на Егора.

«Что ж, – подумал тот, – может, действительно приехала, чтобы проверить, как идет подготовка? Должен же знать хозяин, на что идут его деньги. А все-таки редкая сволочь этот Берцуллони – еще ничего толком не сделал, а уже распланировал, как чужими руками добиться, чтобы. Соболевский был им доволен. И не просто доволен, а дал бы еще денег. Сейчас я его планы слегка порушу…»

– Вы считаете, уже пора поднимать шум? – опередив его, усмехнулась Олеся. – Тогда попрошу вас поподробнее рассказать мне, сколько прошло тренировок и каковы ваши реальные затраты на подготовку нашего пилота. У меня самые широкие полномочия, в том числе и финансовые. Пользуясь случаем, тем, что мы здесь все вместе, мне хотелось бы спросить господина Калашникова: всем ли доволен наш пилот? – Вопрос прозвучал как бы формально, и ответ Калашникова оказался для присутствующих полной неожиданностью:

– Не всем. Считаю, что тренировочный процесс затянулся. Считаю, что уже могу выступать в качестве пилота команды на ближайшем этапе «Формулы». Тем более что господин Берцуллони сказал в мой адрес столько лестных слов. И еще мне хотелось бы заменить одного из механиков – Макса.

Повисла тишина. Берцуллони наливался краской, жабьи глазки, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Стихли механики и пилоты. Макс побледнел, глаза его сверкали ненавистью.

Олеся же, напротив, явно повеселела, красиво очерченный рот сдерживал улыбку. Она повернулась к итальянцу и весело спросила:

– Что скажете, господин Берцуллони?

– Ты хочешь заменить Макса? – как бы пропустив мимо ушей все остальное, напряженно произнес наконец тот. – Что ж, я его уберу, мне твое спокойствие дороже… Хотя Макс еще молодой механик. Ему есть куда расти, но… Ты пилот, твое слово важнее…

– Я вижу, вы не только отличный тренер, но еще и хороший менеджер, – весело одобрила его Сомборская. – Все остальное, о чем говорил господин Калашников, мы также обсудим. Мне представляется, что наш пилот уже может заявить о себе в полной мере. И господину Соболевскому хотелось бы скорее увидеть реальные результаты своих финансовых затрат. Деловой разговор перенесем на завтра. А пока я хотела бы разместиться в гостинице.

– Си, си, моменто! Я мигом распоряжусь! – засуетился Леонардо.

– Сеньор Берцуллони, прошу вас не беспокоиться! Поскольку я свалилась на вас, как у нас говорят, словно снег на голову («О, о!» – Берцулллони, угодливо кивал: надо же, мол, до чего замечательно у вас говорят!), я бы не хотела хоть как-то обременять вас своими проблемами… Я полагаю, мой земляк, а ваш гонщик мсье Калашников поможет мне устроиться.

Повернулась, спросила:

– Поможешь, Егор?

Егору ничего не оставалось, как согласно кивнуть.

– Потом мы с ним обсудим кое-какие наши текущие проблемы. Ну а уж после этого встречусь с вами, хорошо?

– Да-да, конечно! – закивал Берцуллони снова превратившись в саму угодливость и любезность. – Конечно, мадам Ольеся, вы вольны делать все, что считаете нужным, хотя я мог бы самолично помочь вам обосноваться в гостинице и все такое прочее. Но одно вы все же должны пообещать в обязательном порядке: надеюсь, вы не откажете мне в любезности поужинать со мной сегодня вечером? Нет? Вот и замечательно! У нас тут изысканный рыбный ресторан, вы не против рыбной кухни? Чудесно, чудесно! Вы удивляете мир черной икрой, мы же демократичнее, наш конек – устрицы и омары. Как? Не против?

– Разумеется, я не против… – Олеся явно не горела желанием разделять вечернюю трапезу с итальянцем. – Но вообще-то я сегодня должна еще показаться в нашем консульстве, у меня там запланирована важная встреча. Так что позвоните мне вечерком, и мы все решим конкретно, хорошо?

– Ну конечно, – начал было Берцуллони, но она его тут же прервала:

– Или лучше так: если я освобождаюсь пораньше, я тут же звоню вам. Согласны?

Что оставалось Берцуллони? Он был согласен.

Глава 12
ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ

– Ну-с, красавчик, смотри, что я тебе привезла! – Олеся дождалась, пока Егор переоденется, и подошла к сверкающему серебром «вольво».

– «Вольво ХС70» – приглядевшись, произнес Егор. – Это же внедорожник-универсал!

Он оглядывал, ощупывал машину. Мощные пластиковые накладки на всем передке, колесных арках и боковинах придавали облику машины основательность.

– Да! – радостно подтвердила Олеся. – Модель просто супер! Я изучила, прежде чем брать. Двести десять лошадей, две коробки передач сразу: пятиступенчатая автоматическая и механическая для активного вождения. А какой дизайн? Задний диван из трех секций. Там столько всего можно делать! – Она щебетала, глядя на совсем не радостное лицо Калашникова.

– Хорошая машина, – кивнул он, направляясь к своему «рено».

– Эй, ты не понял: это тебе!

– Зачем она мне? Это для меня слишком дорого, да и негде здесь на такой тачке кататься.

– Почему – здесь? Ты на ней можешь и в Москву смотаться. Это раз. Во-вторых, тачка не твоя, не дергайся. Она на холдинг оформлена. А на тебя – генеральная доверенность. Соболевский хочет, чтобы его пилот имел респектабельный вид. Так что не позорь фирму, садись за руль!

Егор вздохнул: не устраивать же разборки на глазах команды, загрузил багаж Олеси, пока та снова беседовала с Берцуллони, который весьма экспансивно восхищался автомобилем.

Егор искоса наблюдал за ней, за тем, как она смеется, как время от времени вскидывает голову, отбрасывая белую прямую прядь, игриво спадающую ей на щеку. Она была, безусловно, очень хороша, и кто-то, наверно, просто умер бы от счастья, обладай он такой женщиной, – не зря вон Берцуллони уже чуть не исходит спермой… А вот на него, на Егора, ее чары, увы, уже совсем не действуют. Да, некстати она свалилась, действительно как снег на голову.

А она поглядывала на него, и глаза ее лучились такой любовью, такой искренней, нескрываемой радостью, что ему стало совсем нехорошо. Вот она простилась с Берцуллони, кивнула остальной команде, села в «вольво» рядом с Егором.

Ну поехали!

Егор стартанул. Машина шла идеально, послушная, как девочка. Егор невольно увлекся, переключая скорости, пробуя лавировать на узких улочках.

– А, черт, – сказала она, не в силах сдерживать радость от этой встречи и откровенно упиваясь эффектом своего сюрприза. – Какой ты все-таки хорошенький в этом вашем комбинезоне! Прям и ходил бы в нем все время… – С этими словами она прильнула к нему и прошептала, горячо обжигая дыханием: – А уж как мне тебя обнять хочется – ты даже себе и представить не можешь! Ну обними меня, Егор, это ведь я, твоя Лялька! Ну же, мсье Жорж… или как там тебя теперь…

Ее ухоженное лицо было совсем близко, но, странное дело, видел он сейчас почему-то не ее красивые зеленые глаза, не длинные ресницы, не нервно подрагивающие крылья аккуратного носика, а ее рот* зубы – слишком белые, слишком ровные… И не то чтобы он раньше не видел этого роскошного украшения ее рта, не то чтобы оно не нравилось Егору. Просто сейчас ему как-то особенно бросилось в глаза, как она, улыбаясь, привычно оберегает себя от морщин, от чего на лице ее застывает неживая гримаска, «легкий оскал хищницы», – невольно отметил про себя Егор. Вот так же, наверно, скалят зубы волки, чтобы напомнить, кто они на самом деле… И во всем этом Егору на миг почудилось что-то такое… настораживающее и даже отталкивающее…

А она, что странно, со всей ее чуткостью, со всей ее проницательностью, казалось, совсем не замечала его сдержанности. Или не хотела замечать?

Олеся тряхнула вдруг головой, словно норовистая лошадка, откинула, как она это любила, прядь прямых белых волос, так эффектно обрамляющих ее лицо, сказала удивленно:

– Ты что это, малыш? Это же я! Или забыл меня? Отвык? – Она хотела взять его за подбородок, но он отстранился. – Эт-то что такое? – Она изумленно подняла брови. – Ты что это? – И повторила: – Смотри-ка, и вправду отвык! – Она еще улыбалась, но взгляд ее становился все более серьезным, все более настороженным. – Или у тебя кто-то есть? – словно разговаривая сама с собой, не то вопросительно, не то утвердительно негромко сказала она, и взгляд ее снова стал веселым, хотя и совсем не таким, каким он был раньше. Теперь в нем совсем не было радостной теплоты, теперь это был боевой взгляд воительницы, привыкшей брать все нравящееся силой. – Завел кого-нибудь?

– Завел, – храбро сказал Егор.

Она снова обнажила свои изумительные зубки, протянула насмешливо:

– Вот это ты молодец!.. Вот оно, значит, что! А мне как-то и на ум не пришло. Обрадовал, конечно. Но ничего, это я переживу. Вот только о пассии своей местной чтобы пока забыл, понял? Это же я приехала, герой, какие могут быть другие бабы? Даже и не думай!

Она сидела в машине рядом с ним, хозяйски положила руку на его колено, бесстыдно повела ее по ноге вверх, к паху. Нехорошо усмехнулась, когда он дернулся, пытаясь отстраниться.

– Но-но, хватит брыкаться! Не забывай, я гостья и к тому же твоя хозяйка. – Хитро улыбнулась из-под своей непослушной пряди. – Не давлю, просто напоминаю кое о чем, если ты тут, в стране европейских свобод, все забыл.

Но руку больше фривольно не пристраивала и попыталась сменить разговор:

– Давай покажи, где ты живешь. Я еще не решила, где мне поселиться – то ли рядом с тобой, то ли где-то еще… Ты, признаюсь, все же малость озадачил меня тем, что совсем не рад… – вернулась она к больной теме. – С одной стороны, мой сладкий, не хотела бы упустить ни единой возможности побыть с тобой, с другой стороны, ты такой чужой, что должен как бы вновь привыкнуть ко мне, верно?.. Не надо, не говори ничего, – сказала она решительно, заметив, что он собирается что-то возразить. – Как бы то ни было, я надеюсь, что ты придешь в себя… от счастья… Так что и сегодняшняя ночь, и те несколько дней, что я здесь, они будут мои… Ну что ты прижал уши, радость моя? Я все поняла: ты кого-то завел. Дело, как говорится, молодое, так что на первый раз я тебя прощу. Но ведь и меня ты тоже не на помойке нашел. Так что прощу, повторяю, только на первый раз. На второй же… Молись, чтобы его не было, второго раза. Зря смеешься, я совсем не шучу.

А он всего лишь улыбнулся, не мог удержаться – уж больно нелепой оказалась вся эта ситуация, хотя на самом деле надо бы ему было не улыбаться, а молить Бога, чтобы Селин не приехала раньше времени. Кто ж мог знать, что все так сложится, – он еще вчера договорился с девушкой, что сегодня она будет у него и они проведут вечер по-семейному. А всего-то и надо было – договориться о предварительном звонке. Нет, даже и в голову не пришло. И вот нате вам – сюрприз.

Впрочем, как бы там ни было, он для себя все давно решил – он больше не собирается поддерживать любовные отношения с Сомборской, не допустит прежнего и будет в этом тверд, не уступит ни шага. Это решение было принято еще там, в Москве, перед отъездом, когда он был влюблен в нее и раздавлен открывшейся правдой: его возлюбленная – наложница его босса. Теперь же, когда у него есть Селин, о чем вообще может идти речь?

Но Олеся Викторовна явно была на взводе, явно в боевой кондиции, так что лучше бы ей Селин все-таки не видеть. Ведь если и сдержится, не оскорбит ее, не набросится с кулаками (с нее станется!), то наверняка начнет глумиться – над ней, над ним. Когда чужой в общем-то человек так глубоко проникает в твою интимную жизнь, лучше уйти в глухую защиту. Правильно образно выражаются в народе: видишь пьяного – отойди.

Они подъехали к маленькому особнячку, который на последние месяцы стал его домом. Отель был старинный – от него так и веяло историей – и в то же время уютный, чистенький, нарядно увитый по фасаду рдяными плетями дикого винограда. Но Олеся Викторовна, не торопившаяся выйти из машины, смотрела на него недоверчивым, неуверенным взглядом, каким смотрят обворованные путники на расписание в чужом аэропорту: расписание-то есть, но имеется ли в нем теперь хоть какой-то смысл?..

Поймав ее взгляд, Егор попытался увидеть этот свой приют ее глазами – глазами обеспеченной дамы, привыкшей к пятизвездочным отелям. Судя по сквозящему в ее взгляде растерянному презрению, наверно, думает о том, какое это нищенское, непрестижное жилье… Вот так же она будет смотреть и на Селин, голову можно давать на отсечение…

– И что, вот здесь ты и живешь? – с легкой издевкой спросила она наконец.

– А что? Очень симпатичный отель. Вино из крана течет, кухня отличная. Чуть ли не сам Генрих останавливался… Да и до автодрома недалеко, удобно.

– И кто тебе порекомендовал эту конюшню?

– Ну зачем так? Тут бассейн есть при отеле, и все такое… Порекомендовал Берцуллони, а что? Мне здесь нравится, честное слово.

– Ну и жлоб этот твой Берцуллони! Почему тебя не в самом городе поселили? Ты звезда! По крайней мере, для нашего автоспорта. Мы столько бабок вложили, чтобы все в это поверили, а ты позволяешь так себя унижать… Может, мне сразу вернуться назад да надрать ему задницу? Как я поняла из твоих слов, до гонок тебя пока не допустили? Почему? Он столько всего напел – ты и тест-пилот, и к тренировкам ты приступил, и в спарринге с ведущими мастерами катаешься… И вообще, он не ест, не пьет, а только и думает, как бы из тебя великого гонщика сделать… Я даже подумала, а не «голубой» ли он. Это что, все брехня, что ли, все эти похвалы?

– Практически да. К машине он меня подпустил, когда тянуть уже не было возможности. Но сколько времени потеряно! В команду включать явно не собирается – ни на одну квалификацию меня пока не заявлял…

Говоря это, он вдруг увидел хозяйку отеля, которая с любопытством разглядывала их через окно кухни.

– Ладно, пойдем, что ли, в дом, что мы в машине сидим? Там и договорим…

– Нет, придется с этим что-то делать, и немедленно! – Она вновь тряхнула волосами. – А я-то, дура, еще хотела журналюг с собой привезти. То-то бы они раструбили… Да еще этот отель твой задрипанный… Как будто мы на тебя денег жалеем… Не хватало еще Аркадию Яковлевичу, чтобы его имя стали трепать, пришив какое-нибудь скупердяйство… Дескать, мультимиллионер пожадничал… Ладно, давай веди в номер. Хочу все посмотреть сама. Где там у тебя, говоришь, вино течет…

Только бы ему повезло хоть немного и Селин не приехала! Господи, ну почему он с ней не условился о предварительном звонке! А самому при Олесе неудобно звонить. Ведь это черт знает что получится, если они встретятся.

– Ну что опять уши прижал? – хмыкнула она. – Веди показывай, как ты тут живешь.

Похоже, никакие его заклинания не помогли: он увидел стоявший во дворе «фольксваген» Селин, видимо, она уже ждала его, хозяйничала в апартаментах.

– Может, сначала тебя устроим, – предложил он, – а потом уж все остальное?

– Экие вы, мужики, смешные! – снова хмыкнула она. – Нашкодите – и в кусты. Давай-давай, веди к себе. И нечего крутить хвостом!

«Да что ты мне, в конце концов, мать, что ли? Законная жена? Опекунша?» – возмутился про себя Егор.

– Ну пошли.

Селин сидела у горящего камина, стол в номере был накрыт для ужина, все тут было красиво и торжественно.

– Наконец-то! – сказала она, едва дверь открылась. – Я тебя уже заждалась, шери! – И осеклась, увидев незнакомую женщину, которую Егор, как положено, пропускал впереди себя, стараясь в то же время оказаться в комнате одновременно с ней.

– Знакомься, Селин, это жена моего босса, Олеся Викторовна, – представил гостью Егор.

– Здравствуйте, мадам! – приветливо улыбнулась Селин.

Олеся Викторовна так бесцеремонно разглядывала француженку, словно та была и не девушка, а специально выставленный посреди номера манекен. Повисла было неловкая пауза, но Селин легко разрядила ее, хотя и прочла в глазах гостьи неприязнь, спросила у Егора: