Текст книги "Формула смерти"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Глава 27
МУЖСКАЯ ДРУЖБА

Он собирался в дорогу. Впереди этап «Формулы». Потом он вернется – виза еще не закончилась, и они с Селин поженятся. Так он решил, так оно и будет.

Она помогла ему складывать вещи, молчаливая, сосредоточенная, погруженная во что-то свое.

– Селин!

Что с ней творится? Уже с полмесяца бродит как сомнамбула, не слышит его вопросов или отвечает невпопад. Вот и сейчас будто не слышала. Егор схватил девушку за плечи, развернул к себе:

– Саша, что с тобой происходит? Говори! Что ты все глаза от меня прячешь, девочка?

Она вдруг расплакалась, уткнувшись в его грудь.

– Ну вот, рубашку насквозь промочила. – Он ласково погладил стриженые волосы. – Так в чем проблема?

– Понимаешь… – Она несколько секунд молчала, затем быстро заговорила: – У меня в Москве осталась тетя, сестра матери. Я получила от нее письмо. У нее рак. Врачи бессильны – сказали, что жить осталось два-три месяца. Ей всего-то сорок лет. И двое детей, мальчики-подростки.

– А муж?

– Мужа нет. Погиб в Чечне. Воевал там.

– Скверно… – вздохнул Егор. – Так ты из-за этого переживаешь? То-то я смотрю, извелась вся.

– Да! Она очень славная. И мальчиков жалко…

– Что же делать, Селин? Если врачи отказываются помочь…

– Это там они отказываются! А здесь ей могут помочь!

– Кто?

– Тот же, кто помог тебе.

– Самми?

– Нуда.

Самми – тот самый индус, что поставил Егора на ноги, был знакомым Селин.

– А как? Нужно привезти ее сюда? Это же долго: виза, все такое. Как я понимаю, время не терпит?

– В том-то и дело! Есть другой вариант. Самми сказал, что есть новое лекарство против рака. Оно уже на больных испытано – очень эффективное. Но официального разрешения на него пока нет. А у Самми есть партия этого лекарства.

– И что?

– Ну… Если бы ты согласился отвезти его в Москву…

– Конечно, отвезу! Легко! – сразу согласился Егор. Да и как он мог ей отказать? – Неужели я не помогу твоей родственнице? Да я бы и незнакомому человеку помог. А уж твоей тетке-то!.. И вообще, я твой должник после всего, что ты для меня сделала, – добавил Егор, чтобы она так не мучилась, глупышка.

– Но… На ампулах даже маркировки нет! Это все же опасно!

– Брось! Кто будет меня проверять? Спрячу лекарство в багажник. Я на таможне уже примелькался, меня особо не проверяют.

– Правда не проверяют? – Ее личико просияло.

Он поцеловал заплаканные глаза:

– И из-за этого ты так переживала все эти дни?

– Нуда…

– Глупышка. Тащи свои ампулы.

– Ага. Они у меня дома. Я мигом.

Она вернулась через час, вынула из сумки большую упаковку картонных коробочек, в которых обычно продаются лекарства для инъекций.

Егор открыл одну из них, повертел в руках ампулы с белым кристаллическим порошком.

– Я думал, это жидкость.

– Нет, лекарство в растворе разводят.

– Довольно много…

– Ну да, здесь на полный курс, – откликнулась Селин.

Голос ее был напряжен. Егор поднял голову:

– Ну что ты опять? Я ведь не отказываюсь. Просто думаю, как их получше упрятать. Ты не волнуйся, все будет путем! Нуда, не промаркированы, ну и что?

– Нуда, – эхом откликнулась Селин.

Последнюю перед его отъездом ночь она была особенно ласкова, нежна с ним. Словно прощалась, словно они расставались навеки.

Утром она стояла у ворот гостиницы, храбро улыбаясь. В глазах блестели слезы.

– Брось, малышка, я ведь ненадолго! Выиграю гонку и вернусь!

Он уехал, она вернулась в его номер, рухнула на постель, отчаянно разрыдалась, молясь всем богам, чтобы Егора не задержали. Он провезет этот чертов груз, и Поль отвяжется от них – он обещал!

Короткий стук в дверь, мадам Зитуни испуганно спросила:

– Отчего вы плачете, мадемуазель Селин?

Девушка поднялась, попыталась улыбнуться:

– Это от счастья…

– О, зачем же плакать от счастья? Не понимаю… Вас спрашивает какой-то господин…

У порога дома Селин поджидал мужчина в штатском.

Он сказал ей несколько слов, усадил в машину. Автомобиль поехал в сторону полицейского участка.

Селин вышла из машины в сопровождении мужчины. Припаркованный в дальнем конце темный «мерседес» тронулся с места. Из раскрытого окна торчало дуло автомата.

Егор прибыл на Торфиновку поздним вечером. Он прошел внутрь помещения, начал заполнять декларацию.

– Оружие, наркотики, взрывчатые вещества? – излишне небрежно спросил таможенник.

– Нет, – спокойно ответил Егор.

– Что ж, давайте посмотрим.

Возле его «вольво» уже стоял и несколько человек. Начался досмотр.

– Егор?

Калашников обернулся. Из здания таможни вышел коренастый мужчина в форме полковника. Егор пригляделся.

– Витя?

– Был Витя, теперь Виктор Сергеевич. Но для тебя, конечно, Витя.

– Витек! – обрадовался Егор, бросаясь навстречу другу детства.

Тем временем один из офицеров издал какой-то возглас, словно охотник, подстреливший дичь, и вынул из глубин багажника распоротый ножом целлофановый пакет.

– Что здесь? – Он обернулся на Калашникова.

Вот черт! Нашли все-таки, мысленно выругался Егор.

– Это лекарство, – ответил он, улыбаясь, в расчете на то, что его улыбка, так же как и имя, позволят разрешить ситуацию.

– Это ваше?

– Ну… Не совсем. Меня просили передать для тяжело больного человека.

– Кто просил?

– Лейтенант, – перебил Виктор Сергеевич, – давайте пакет сюда. Потребуется экспертиза, несите в мой кабинет, – властным голосом распорядился Витя. И добавил, повернувшись к Калашникову: – Пойдем, друг Егор, побеседуем.

Они сидели вдвоем в небольшой комнате, друг против друга.

– Что ж, ты почти такой, как на фотоснимках, только пообаятельнее, – заметил Виктор. – В общем, почти не изменился.

– А ты возмужал! Я бы на улице и не узнал, честное слово! Полковник! Здорово. А что же я тебя здесь раньше не видел? Мотаюсь туда-сюда – и не разу не встречал…

– А я, друг Егорша, не каждую ночь здесь и бываю. Я ведь начальник, – усмехнулся Виктор. – Так не царское же дело по ночам на КПП сидеть. А ты все больше по ночам проезжаешь, верно?

– Ну да. Чтобы к утру в Москву попасть. Чтобы день не терять.

– Потому и не встречались. Давай-ка выпьем за встречу-то.

Виктор достал из шкафа бутылку коньяку, тарелку с бутербродами.

– Ты что, Витек? Я же за рулем!

– Нет, друг милый, «вольвешник» твой мы здесь оставим. Так что отдыхай спокойно.

– Это из-за ампул, что ли? Витя, да это лекарство для раковой больной! Для моей родственницы!

Виктор внимательно посмотрел на Егора:

– Ладно, об этом чуть позже. А пока давай выпьем! Ну, за встречу! Да за малую нашу Родину. Помнишь, как ты меня от смерти спас?

Они были родом из небольшого городка на берегу Оки. Все пацаны там были помешаны на скорости: у кого машина, у кого мотоцикл, а больше всего у них любили моторные лодки. Если у тебя дюралевая казанка да если на ней стоит какой-нибудь «вихрь» сил на двадцать, вылетишь на фарватер, дашь газу, и пустая твоя лодка встает свечкой посреди реки как какой-нибудь боевой Су…

Сезон на воде начинали рано, не дожидаясь, когда лед сойдет до конца, – плавали в старицы, в разлившиеся протоки, где можно было взять щуку. Но больше, конечно, не щука их привлекала, а сама возможность погонять по промоинам, скребя бортом о крепкий еще лед. Так они, пацаны, проверяли себя на мужество, выясняли, кто из них достоин быть вожаком… Несколько лет бессменным вожаком был Витька.

В тот раз они вышли на реку вдвоем. Егор тогда вообще в рот спиртного не брал, а Витька крепко выпил портвейну. И вот Витек, войдя в азарт, сидя на корме, на подмоторной доске летал вокруг Егора птицей, то и дело разгоняя лодку так, что она стоймя вылетала из воды. Егор с завистью наблюдал за ним – и вдруг увидел, как лодка, очередной раз став на попа, не падает снова на пузо, а с гулким ударом переворачивается на спину, вверх днищем, над которым вращается бешено воющий в воздухе винт, а еще через мгновение плюхается в воду.

Егор, не раздумывая, кинулся в ледяное крошево, поплыл к лодке, ощущая лишь, как перехватило дыхание от холода… Он нырял за Витькой несколько раз. Ему казалось, что он сам вот-вот уйдет под воду. Но он его вытащил! К счастью, все произошло недалеко от берега.

Егор свалился с воспалением легких. А Витька ничего – обошлось, даже не чихнул.

– …Меня больше всего поразило, что ты даже насморк тогда не схватил! – улыбнулся Егор.

– А меня знаешь что тогда сразило? Даже не то, что ты меня спас. Я бы тоже за тобой в речку сиганул… Ато, что ты никому ни слова не сказал про меня. Типа вместе перевернулись, вместе выплывали… Я бы похвастался: вот, мол, спас друга! Так я все эти годы хотел тебя спросить: а почему ты тогда не признался, что это ты вытащил меня?

– Ну… – Егор замялся. – Ну ты же у нас вожаком был, помнишь? Вожак – это звучит гордо! Что же я развенчал бы тебя перед пацанами? Дескать, Витек с лодкой не справился… Акела промахнулся? Не, я не мог. Да и зачем? Что я, для кого-то это сделал? Для тебя. И для себя. Во имя мужской дружбы.

– Это ты хорошо сказал, – медленно произнес Виктор, не спускавший с Егора глаз. – Что ж, давай за дружбу! Ты пей до дна!

– Витя, мне же ехать нужно! Завтра квалификация…

– Это я в курсе, – медленно произнес Виктор. —

Первый в истории этап «Формулы-1» в России. Впервые в нем участвует наша команда. А ее первый пилот – знаменитый Егор Калашников – задержан на таможне с грузом наркотиков. Зачем же ты, Егорша, наркоту-то перевозишь, а?

– Что?! – опешил Калашников.

– То! В багажнике твоем целый пакет наркоты нашли. Синтетический наркотик очень сильного действия. Конечно, потребуется экспертиза, но по оперативным данным – это наркотик. Да и по виду ампул – тоже. Я ведь наркоты достаточно навидался. Что смотришь как баран на ворота? Да-да, вон в этом пакете, что в углу стоит.

– Это лекарство! Для раковой больной!! Ты что, с ума сошел?

– Я – нет. Ты, похоже, да. Кто тебе это лекарство подсунул?

Егор, торопясь и захлебываясь от возмущения, пересказал то, что поведала ему Селин.

– Селин, говоришь? Селин Дюссо, она же Мари Готье, она же Мария Жарова. Это твоя невеста?

– Невеста. Почему ты о ней так… Что за имена разные? Я не понимаю ничего…

– А ты позвони ей, может, она тебе объяснит.

Но Егор и так уже вынул из кармана мобильник, защелкал кнопками.

– Отключен… Странно, мы договаривались, что будем на связи все время.

– Позвони ей домой.

Виктор подвинул Егору аппарат. Но и домашний телефон Селин не отвечал. Кому же еще позвонить? Сумасшедшая тревога заполняла сердце, мешая сосредоточиться.

– Может, у вас там есть общие знакомые?

– Знакомые? Нуда! Мадам Зитуни, моя хозяйка.

Он снова защелкал кнопками, моля, чтобы женщина взяла трубку. Трубку она действительно взяла, но голос Егор не узнал… И не разбирал, что она говорит, не понимал смысла ее слов. Лишь ледяная тоска заволакивала душу.

Они пили всю ночь. Виктор, медленно роняя слова, рассказывал Егору правду.

Егора била дрожь, он отказывался верить.

Глава 28
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

В аэропорту Калашникова ждал охранник Володя. Он радостно махал рукой в толпе встречающих, но Егор не ответил на улыбку.

– Что с вами, Егор Андреевич? – обеспокоился Володя, глядя на осунувшееся, постаревшее на добрый десяток лет лицо гонщика.

– Ничего, – лаконично ответил тот и молчал всю дорогу до автодрома.

Из гостиницы Егор позвонил домой родителям. Мать, как всегда, запричитала:

– Что же ты к нам не приехал, Егорушка? Засел в гостинице, будто дома у тебя нет…

– Некогда, мама. Вот-вот квалификация начнется, потом заезды. После этапа приеду…

– Что-то голос у тебя…

– Какой?

– Как неживой. Случилось что?

– Ничего, все в порядке.

– Катюше-то звонил?

– Нет. С чего это? Я только приехал.

– Ах ты засранец! – вскипела мать. – Девочка ребеночка твоего носит, а ты, подлец, не звонишь, не пишешь ей…

– Кто? Катька? – опешил Егор.

– А кто же еще? Или у тебя ребеночков по миру как гороха на поле?

– Нет, ты что, мама, я впервые слышу…

– Как? Она тебе ничего не писала?

– Нет.

– А мне сказала, что написала… Еще мне запретила говорить, сама, дескать, скажу… Вот! Вот ты какой шалопай! Девочка даже не сообщила тебе! Не надеется на тебя, видно! Только учти: мы его своим внуком считаем! Ты там как хочешь, а он наш, родной!

– Он что, родился уже? – совсем ошалел. Егор.

– Откуда родился-то? Ты считать умеешь? Ты когда у ней ночевал-то, забыл? А я помню – восемь месяцев тому назад, когда на побывку приезжал, когда ночью по Москве гонялся… Вот и считай!

– Так… Почему же она мне ничего…

– Я ж говорю: не рассчитывает она на тебя. И не хочет себя навязывать. Она девчонка гордая. Да еще фифа эта гадостей ей наговорила…

– Какая фифа?

– Жена твоего олигарха, вот какая! Уж не знаю, как она про Катю пронюхала, а только заявилась к ней домой, оглядела животик и зашипела змеей: дескать, никогда он на тебе не женится, я, мол, ему не позволю, да и у него там француженка есть. Это чего она тобой распоряжается? И кого ты там завел, во Франции, беспризорник? Ты учти: Катюша нам родной человек, мы ее в обиду не дадим! И ребеночка тоже! Ей УЗИ делали. У нее мальчик будет! Сын у тебя будет, Егорша!

– Ну-ну, мать, хватит! – трубку перехватил отец. – Чего ему на башку проблемы перед гонкой вешаешь? Ему за руль садиться, а ты… Слышь, Егор, ты ее не слушай! Для тебя сейчас главное – гонка! Вот выиграешь, тогда и свадьбу сыграем. Да?

В голосе отца было столько напряженного ожидания, что Егор не посмел сказать то, что хотел. Он произнес:

– Хорошо, отец. Поговорим после. Я рад.

– Да-а, что-то голос у тебя… Правду мать говорит… Будто схоронил кого…

Два дня, две квалификационные сессии, он прожил как в дыму. Он не слышал злобных подколок в спину со стороны второго пилота команды, Сергея Зеленяка, который считал, что Егор перешел ему дорогу. Еще в предыдущие свои приезды, уже после травмы, он с удивлением отметил, что никто ему особо не рад. Соболевский больше всего опасался ренессанса в их отношениях с Олесей. Для пилота команды Сергея Зеленяка Егор был слишком серьезным соперником. Один из механиков так просто провоцировал Егора на скандал: дескать, говори, Калаш, кто выиграет? На кого ставить? Вы ж, поди, все расписали уже…

Козел малолетний… Мало ему, Егору, Макса! Прессу он не любил сам, не любил их дешевых, дилетантских, изобилующих штампами комментариев, страсти ко всякого рода клубничке. Постепенно и папарацци изменили к нему отношение, стали упрекать в высокомерии… Все это было неприятно, но Егору до ночи в Торфяновке, которая разрезала его жизнь надвое, до этой ночи все эти неприятности казались мелочью в сравнении со счастьем ходить, управлять болидом, участвовать в чемпионате «Формулы-1».

Все это недружелюбное шипение вслед: «…ишь зазнался во Франции», «…мне бы так судьба ворожила», «…на таком болиде и баран покатит» – все это было грязной пеной, вечной российской завистью к чужому успеху, – и он был уверен, все это смоет чистой волной, как только он выиграет гонку. Победителей не судят! А он был уверен, что победит.

Но это чувство собственной неуязвимости, собственного достоинства – этот щит рухнул позапрошлой ночью, когда они напились вдвоем с другом детства. Виктор отпустил его, хотя должен был задержать, поместить в КПЗ до окончания экспертизы. Как он будет выкручиваться? «Это мои проблемы», – ответил друг детства…

Нет, это его, Егора, проблемы. Это он, кумир миллионов, рухнет с вершины лицом в грязь, когда станет известно, что Егор Калашников – наркокурьер.

Правда никому не интересна, интересны скандалы. Уж пресса постарается – это по их части. Уж они-то развенчают образ! И Соболевский добавит: «Ату его!» – зачем ему молодой, успешный соперник? Пусть и в прошлом, но соперник? Серега Зеленяк будет кричать на каждом углу: «А я знал! Я так и думал!»

Конечно, он мог бы делать публичные заявления: его обманула русская проститутка, он жертва обстоятельств.

Но он никому! нигде! никогда! не позволит трепать имя Селин, Сашеньки.

Кто они такие, чтобы судить ее?

И что ждет впереди? Следствие и тюрьма. Вечная тоска по единственно любимой женщине. Опозоренная старость родителей, сгорающих от стыда за сына. Его собственный, еще не родившийся сын, будет стыдиться и ненавидеть отца.

И никому ничего не объяснишь…

Солнце, мокрая спина, тысячи людей вдоль трассы, но он не видит никого и старается не слышать восторженный рев трибун. Он легко обходит одного, другого, решительно тормозя на виражах, и тогда стремительную машину саму выносит на следующий отрезок прямой. Вот он догнал, поравнялся, чуть притормозил, выходя на следующий вираж, и соперник, который только что собирался проскочить поворот на форсаже, чудом выскакивает из-под его борта, сразу остается далеко позади.

Выходит на новый поворот, за которым начинается двухметровая отбойная бетонная стена. За этим виражом по прямой он выжимает из болида все, на что тот способен, – триста двадцать в час. Теперь уже мчится будто бы и не он, а все, что вокруг, – бетонная стена, пестрая толпа на трибунах, лужайки, деревья – все мгновенно проносится мимо, исчезая далеко позади.

Вот тоже явный лидер гонки резко бросил свою машину влево, внутрь круто изгибающейся здесь трассы с явным намерением атаковать Калашникова, и делает это так агрессивно, что если бы Калашников не среагировал, получил бы весьма ощутимый удар в бок. Но в какие-то доли секунды его болид чуть тормознул, как бы пропуская соперника, а когда тот оказался всего на какие-то полкорпуса впереди, резко направил машину в сторону противника, показывая, что сам не прочь атаковать. Маневр удался. Соперник резко изменил траекторию движения, и его «феррари» понеслась на газон. Трибуны ахнули и вновь взревели единым восторженным возгласом.

На безумной скорости он пересекает по хорде мягкую дугу очередного виража, и вот еще, следующий вираж. Он чувствует, что слит с машиной в единое целое – она его продолжение, его вторая сущность. Он проходит на максимальной скорости, трибуны поднимаются единым движением и ревут восхищенным возгласом: болид Егора, который, казалось, вот-вот вынесет с трассы и кинет на стену ограждения, вписывается в поворот, несется дальше…

Он летит по трассе как бог и сам знает это. Сегодня ему нет равных, нет соперников его отчаянной храбрости, его безумному риску.

Потому что это его последняя гонка, так он решил, так и будет.

Вот и финишная прямая. Рев трибун и крик тренера в наушники подтверждают то, что Егор и так знает: он лидирует! Он пересек линию финиша, все – он победитель!

Турецкий появился на таможне Торфяновка тоже вечером, как и Егор. Полковник Виктор Сергеевич Сидоренко поджидал его, об этом они условились по телефону.

После звонка Меркулова Александр побывал в парижском бюро Интерпола и узнал много нового. Новости эти никак нельзя было назвать приятными… Офицер Интерпола подтвердил, что Калашников вывез из страны партию наркотиков. Что его сожительница, Селин Дюссо, она же Мари Готье, она же Мария Жарова, – российская подданная, находившаяся в стране нелегально, занимавшаяся в прошлом проституцией. И что именно эта женщина и переправила с Калашниковым груз. Неслабо!

– Думаю, расчет был на то, что вашу знаменитость не станут тормошить на таможне, – заметил офицер. – Но мы им сообщили то, что следует, – криво усмехнулся он.

Александр не ожидал, что эта новость так на него подействует. Как будто его личного друга уличили в какой-то пакости, низости. Оказывается, за эти недели, что он занимается делом Егора, он успел… привязаться? Да, привязаться к человеку, которого и не видел-то ни разу в жизни!

Короче, Турецкий отправил жену самолетом в Москву, а сам рванул в Торфяновку.

И вот они сидят с полковником Сидоренко за письменным столом, друг против друга. На столе фотография Егора в черной рамке. Они ведут странный разговор.

– Вы тоже поклонник Калашникова? – спрашивает Турецкий, указывая глазами на фотографию.

– Поклонник? Нет, я не поклонник. Мы с ним росли вместе, вместе на моторке по Оке гоняли… Дружили мы в детстве, генерал. Крепко дружили. Так что я не поклонник, я больше и иначе.

– Где его машина?

– У нас на стоянке. Дайте команду, передадим кому следует.

– А наркотики где?

– Какие наркотики?

– Как – какие? Которые он перевозил.

– Кто вам сказал, что он перевозил наркотики?

– Мне сказал об этом офицер Интерпола. Еще в Париже.

– Бона как! А чего он вам еще сказал?

– Вы меня допрашиваете, что ли? – усмехнулся Турецкий.

– Да ты не серчай, генерал, – вдруг сбился на панибратство Сидоренко. – Давай выпьем лучше. Помянем Егора, дружка моего…

Полковник вытащил из тумбы стола бутылку коньяку, рюмки.

– Закуски не приготовил, но могу ребят попросить, они принесут.

– Не надо. Я после первой не закусываю, – как бы пошутил Турецкий.

Сидоренко налил по рюмке.

– Ну, Егор, пусть земля тебе будет пухом, – глядя на фотографию, произнес Виктор.

Турецкий молча кивнул, то есть присоединился к сказанному.

После первой как-то незаметно пролетела и вторая. Мужчины закурили.

– Так объясни мне, что там за наркотик? – перешел на «ты» и Турецкий. – Мужики из Интерпола…

– Да пошли они в жопу, мужики эти. Из их Интерпола сраного, – зарычал вдруг Виктор. – Девчонку использовали как живца. Мне ^Ледь тоже кое-какие сведения передали: они знали, что наркоту ей ее сутенер бывший сунул, могли взять его тогда же. А им, видишь ли, хотелось всю цепочку проследить. Вот они мне звонят: дескать, едет ваш гонщик, везет наркоту. Так вы его пропустите, посмотрим, кому он ее везет. А то, что девчонку без всякой защиты оставили, это как?

– Но она же взяла наркотики?

– А что она могла бандитам противопоставить? Пигалица двадцатилетняя. И Егору ни слова не сказала, боялась за него. Я ведь его спросил: «А если бы ты знал, что в пакете, повез бы?»

– И что он ответил?

– Конечно, не повез бы. А стал бы ее обидчиков искать, чтобы разобраться… И шлепнули бы обоих. И было бы два трупа, а не один.

– Так ее убили? – понял наконец Александр.

– Конечно! Только Егор отъехал, бандюки ее в упор из автомата, как мишень в тире… Вот тебе и полиция. Вот и западные ценности: ничего нет дороже человеческой жизни! Знали же, что отморозки ее в покое не оставят. И никакой защиты!

– Получается, что Калашников все же привез сюда наркотики?

Полковник налил еще по одной.

– Ничего такого не получается! – с жаром произнес он. – Кто сказал, что она именно наркоту переправила? Ее же там не шмонали. Может, она ампулы подменила. Это раз. Второе: оттуда досюда путь неблизкий. Может, Егор на пароме ампулы эти за борт покидал, а? И заменил другими.

– Так что экспертиза-то показала? Вы ее проводили?

– А как же! Лекарство там было. Антибиотик.

Турецкий внимательно смотрел на полковника. Тот выдержал его взгляд, заговорил:

– Егор парень чистый был и светлый. И верный, как честное пионерское слово. Он свою девчонку любил больше жизни.

– Проститутку?

– Много ты понимаешь! Ну попала она в руки мерзавцев по наивности. Так удрала же от них, выбралась. А как она к Егору относилась, знаешь? Он мне рассказывал. Мыс ним всю ночь здесь сидели, вот как сейчас с тобой. Когда с ним беда приключилась, она за ним как за младенцем ходила… Он же даже в сортир не мог… Если бы не она, он бы и не поднялся. И нечего ее память поганить!

– Да я разве… А где ампулы-то? – все пытался выяснить Турецкий, хотя догадка уже пронзила слегка затуманенный алкоголем мозг.

– Эх, понимаешь, генерал… Беда здесь у нас приключилась, – глядя на Турецкого исключительно правдивыми глазами, пел Сидоренко. – Ампулы, понимаешь ли, в сейфе хранились как вещдок. А тут вчера буквально взяли мы чувака одного. Взрывчатку провозил. Мы взрывпакеты туда же – в сейф. Тоже ведь вещдок. А тут, как назло, батарея потекла Отопительная. Вызвали сварщика, он варить начал. А прапорщик сейф не отодвинул. Там нагрев произошел, ну и рвануло пакет. И сейф – в хлам, и ампулы тоже.

– Поня-ятно, – оценил сказанное Турецкий. – Ты, случаем, в Чечне не служил?

– Ну было, а что?

– Да так. Про взрывпакет – хорошая история.

– Ты вот что пойми: он сам себе приговор вынес! Кто же его судить может выше, чем он себя осудил?

– Ты считаешь, что это не несчастный случай? Что он покончил собой? Он тебе говорил что-нибудь на этот счет?

– Во посыпал вопросами, сыщик… Ничего он мне не говорил, й сам видел, как он помертвел весь, когда правду узнал. Ну и зачем его память марать? В глазах людей Егор погиб как герой. Зачем их разочаровывать? Зачем отнимать мечту о сильном человеке, не таком, как все, о человеке – образе для подражания. Каким может стать и другой, и третий – если очень захочет, если будет в этой жизни стремиться к мечте, а не ждать, когда на пенсию свалить… А вообще, я готов понести наказание за безответственность, – брякнул Сидоренко. – Что там у вас предусмотрено за утрату вещдока?

– То есть ты готов карьерой своей пожертвовать?

– Знаешь, если бы не Егор, не было бы у меня никакой карьеры. Меня самого бы не было. Он мне когда-то жизнь спас. И не только жизнь, а и честь. Пусть на том уровне, на мальчишечьем, это не важно. Тогда-то мы честью еще поболе дорожили, чем теперь. Пришла моя очередь его честь сберечь. Смешно?

– Нет, – искренне ответил Турецкий.

Они помолчали. Александр вздохнул:

– Одно плохо: кому-то эта наркота предназначалась. И будет этот кто-то и дальше поганым своим делом заниматься.

– А мне Егор телефон передал, куда звонить должен был. Можно другого гонца по телефончику направить, – живо откликнулся полковник.

– Так ампул-то нет. С чем направлять?

– Ну… Для такого дела… Может, одна-две и не взорвались, надо поглядеть.

Мужчины посмотрели друг на друга и расхохотались.

Впервые за прошедшие недели Турецкий почувствовал облегчение, которое испытываешь, когда принимаешь правильное решение.

Днем позже Александр сидел в рабочем кабинете на Большой Дмитровке. Он готовил отчет по материалам дела Егора Калашникова, когда секретарша Наташа сообщила через внутреннюю связь, что Александра Борисовича хочет видеть некая Екатерина Ростова.

– Кто это? – не понял Александр.

– Она по делу Калашникова.

– А, ну как же! А где она?

– Внизу, звонит с проходной.

– Понял. Распорядись, пусть пропустят.

Турецкий неожиданно для себя разволновался как школьник.

Девушка вошла, худенькая, большеглазая, в синем комбинезончике, обтягивающем немаленький животик.

Александр засуетился вокруг нее, не зная, как усадить, чем угостить.

– Чаю, кофе?

– Не, мне нельзя, – замотала Толовой Катя. – Я что пришла… – Она покраснела, но справилась с волнением и быстро заговорила: – Тетя Поля сказала, что вы расследуете причины смерти Егора.

– Нуда.

– Не расследуйте, не надо, – жалобно произнесла она, и глазищи вмиг наполнились слезами.

– А что такое, Катюша? Да вы не волнуйтесь… Может, воды?

– Не нужно. Я от него письмо получила, уже после смерти. Вот прочтите.

Девушка протянула листок.

«Пишу тебе, Катюха, поскольку виноват перед тобою. Не ценил любовь твою, а ты, чистая душа, ничего и не требовала. Береги сына, а я буду стеречь и беречь вас оттуда… Обещаю там любить тебя больше, раз уж это так плохо получалось у меня здесь, на земле. Пусть парень помнит, что он – сын чемпиона. И я верю, что он сам станет чемпионом в каком-нибудь своем деле. Пусть все помнят меня улыбающимся. А несчастный случай может произойти с каждым. Держись, Катюха! Ты сильная, я знаю. Прощай!»

«Ну вот и поставлена последняя точка», – подумал Турецкий и вернул листок.

– Спасибо, что доверили мне это. Но расследование и так закончено, Катюша.

– Да? Вы больше не будете копать? Пусть все будет, как он хотел.

– Да вы не волнуйтесь…

– Я еще спросить хотела, раз уж пришла. Егор в письме заявление оставил, что признает себя отцом моего ребенка. Как вы думаете, оно имеет юридическую силу? Мне-то все равно, а родители… И мои, и Егора…

– Конечно, имеет! – убежденно ответил Александр. – Будут проблемы – звоните. И вообще ты береги себя, Катюша. Ты как-никак Калашникова-младшего под сердцем носишь! Как назовешь-то?

– Егором! – звонко выпалила Катя, и слезы все же брызнули из ее глаз.

…Турецкий сидел в кабинете Меркулова, отчитываясь по материалам дела. В той мере, в какой это было возможно, чтобы не ставить начальника в неудобное положение.

Меркулов слушал, постукивая карандашиком по столу.

– Значит, несчастный случай?

– Да, Костя. Именно так. На трассе все бывает. Жалко парня, – искренне добавил он. – Но знаешь, медэксперт говорил мне, что в момент гибели лицо у Егора было счастливым. Что он погиб с улыбкой на губах. Может, это и есть счастье – уйти в момент наивысшего успеха?

Телефонный звонок не дал Косте ответить.

– Меркулов, слушаю. Здравствуйте, Аркадий Яковлевич. Что нового? Это в каком смысле? По делу Калашникова? Закрываем дело. Ну как же, все проверили. На таможне был следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий. Нет, ваши сведения ошибочны. Никаких наркотиков… А Турецкий здесь, рядом.

Меркулов протянул трубку, негромко попросил:

– Саш, ты… того, не кипятись.

Турецкий кивнул: мол, постараюсь.

– Александр Борисович? – услышал он слегка гнусавый голос олигарха.

– Да, Турецкий. Слушаю.

– Если я правильно понял, следствие закончено?

– Совершенно верно.

– И Егор, так сказать, чист перед законом?

– Абсолютно, – не дрогнул ни единым мускулом Турецкий.

– Вы, конечно, все проверили?

– Разумеется, – холодно откликнулся Александр Борисович.

– Что ж, очень рад, что мои опасения не подтвердились. Что память Егора не запятнана ничем противозаконным, – фальшивым голосом распинался олигарх. – Так каково же ваше заключение? Я ведь волнуюсь! Все же это мой пилот.

– Калашников – пилот российской команды, – перебил Турецкий.

– Нуда, разумеется, я неверно выразился… – гнусавил олигарх. – Но все же вы не ответили: как погиб Калашников?

– Он погиб… победителем! Таким и останется в памяти людей! – ответил Турецкий.

Что-то ему не понравилось в этих словах. Будто не он произнес их, а кто-то другой. И как бы не к месту и не тому человеку адресованы. И вообще…

Пауза затянулась. Меркулов показывал жестом: закругляйся, Саша.

«Нет, – осадил себя Турецкий, – все я сказал так, как надо, и сказал правильно. Может быть, излишне пафосно, но по существу верно».

И, не вникая уже в слова, доносившиеся из телефонной трубки, резко опустил ее на аппарат.