Текст книги "Формула смерти"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16
ОТЧИЙ ДОМ

– Вы что, Егор Андреевич, действительно поедете на Воробьевы горы? – спросил Володя, когда они продолжили наконец путь к Егоровым родителям.

– Вряд ли. Как-то не до того мне сегодня… А вы, Володя, и дома меня охранять будете? Может, как-нибудь обойдемся? Не хочется стариков пугать.

– Честно говоря, я тоже так думаю… Я провожу вас до места, а ближе к ночи позвоню по мобильному, узнаю, какие у вас планы. Договорились?

– Договорились… – улыбнулся Егор, едва не добавив «нянюшка».

Однако собственная неожиданная и весьма обременительная популярность убедила его в том, что присутствие Володи в некоторых случаях не является лишним.

Они обменялись крепким рукопожатием и расстались.

Домой он свалился как снег на голову.

Мать, конечно, расплакалась, особенно когда узнала, что он уже сутки в городе.

– Что ж ты с нами делаешь-то, Егор?! – причитала она. – Приехал – и в какую-то там гостиницу, как будто у тебя ни дома нет, ни отца с матерью! Что ж ты у себя-то не живешь? Ведь это твой дом-то, Егорка! И вроде взрослый уже, а прямо несерьезно все как-то получается. Или это ты из-за нас?

– Ну будет тебе, мать! – встрял отец, но она его отвела рукой: молчи, мол.

– Это ты из-за нас дома не живешь? Ну давай мы к себе уедем. Ты скажи только – и нас нету…

Он смотрел на мать и едва не плакал от сжимающей сердце нежности. Он и отца любил, но его не так пронзительно, как мать. Ему приятно было видеть, что они оба рады ему, хоть он и без подарков. И в то же время не мог не видеть, что радуются они ему как-то горестно, будто не верят своему счастью и видят его в последний раз – то один, то другой тяжко вздыхал. Они суетились, не знали, куда его посадить, чем угостить. А он все думал о том, как они постарели за то в общем-то недолгое время, что его не было, и от этого еще больше щемило, сердце…

– Ну такты как, надолго приехал-то? – спросил отец, когда мать, хлопоча на кухне, оставила их одних в комнате за большим обеденным столом. И, не дожидаясь ответа, поднял свою стопку: – Ну давай, что ли, с приезда махани.

Отец любил выпить, – конечно, когда был подходящий повод. А сейчас повод был самый подходящий, но Егор свою стопку отставил.

– Ты выпей, папа, а я пока не буду, ладно?

– Чегой-то ты так не по-русски? – даже обиделся отец. – Или совсем там, во Франции этой, от наших порядков отучился?

– Ну ты скажешь тоже, папаня! Просто, может, еще придется сегодня за руль сесть…

– За ру-уль? Да ты чего, Егор?! Ночь же на дворе скоро.

– Ну не буду я тебе всего объяснять, голову морочить. А ты уж мне поверь на слово, ладно? Освободи пока от водочки-то.

– Ну ладно, коли так. Что с тобой делать, – нехотя согласился отец. – Ночевать-то хоть дома сегодня будешь? – Спросил и, наливая себе еще стопку, воровато оглянулся на кухонную дверь.

– Как получится, пап.

– Что значит – как получится?! – строго вопросил отец и добавил грозно, как в детстве: – Чтобы ночевал дома! Не тревожь мать, понял!

– Понял, товарищ командир! Позвоню оттуда, скажу все точно. Тебе позвоню, не засни смотри…

– Мать, – крикнул отец на кухню, – ты не больно парься-то там. Он, сынок-то наш, уйти куда-то должен. Это он сейчас так, типа на тюремном свидании, а по-настоящему-то приедет погостить, может, завтра, а может, и еще когда…

– Ну ладно тебе, пап…

– А чего «ладно»? Что я, неправду, что ли, говорю? Ты, кстати, так и не ответил мне насчет Франции-то. Когда назад?

– Да дней через пять-семь. Мне вроде как отпуск дали. На побывку отпустили. Дела обсудить да вас повидать.

– То-то ты так к нам торопился, что аж из штанов выпрыгнул…

– Ладно, пап, не ворчи. Меня хозяин, только я приехал, сразу на ковер. Теперь ты бухтишь.

– А чегой-то он тебя на ковер? Недоволен тобой? Ты сам-то хочешь туда возвращаться?

– Конечно, хочу!

– Ты хоть расскажи, идут там у тебя дела?

И когда они сидели за столом втроем, Егор все рассказывал о своем житье-бытье. Мать охала, ахала, гладила его по голове, все не могла наглядеться.

У Егора минутами отчаянно щипало глаза.

«Нет, нужно все же смотаться на гонки ночные, а то растекусь здесь слезной лужей, – подумал он. – Предупредить Володю или нет? А, не буду! Что я, подписку о невыезде давал? Не давал. Ну и все! В конце концов, имею я право на частную жизнь?!»

С этими мыслями он отключил мобильный, поднялся из-за стола, поцеловал мать, буркнул отцу, чтобы не волновался почем зря, и покатил на Воробьевы горы.

– А куда ты все же летишь-то, заполошный? – спросил было в спину отец, но Егор лишь, не оборачиваясь, махнул рукой.

«Весь в меня, – чувствительно подумал отец. – Я тоже в молодости был такой – хрен остановишь!»

Между тем и охранник Володя не терял зря времени. Он подробно доложил своему начальнику Ивану Кирилловичу обо всем, что произошло днем, обо всех контактах Подопечного, особенно Вере с Катей и о предполагаемых ночных гонках.

– Так что насчет этих… насчет фанаток – что делать-то?

– А что – насчет фанаток? Не можем же мы огородить подопечного стеклом, верно? Фанатки – это, так сказать, часть имиджа Калашникова. Смотри только, чтобы за всем этим делом – за поклонницами, за шальными всякими гонками – никаких акций насилия не было! Сам знаешь – и дураков на свете много, и недоброжелателей у нашего шефа хватает…

Сказал про шефа и вспомнил о его основном задании: установить, нетли… м-м… неуставных контактов между гонщиком и Олесей Викторовной. Оно конечно, эта Олеся Викторовна та еще штучка, пробы ставить негде. Но служба есть служба, доверие шефа дороже всего прочего. Вспомнив все это, осторожно задал Володе наводящий вопрос:

– Ты мне вот что скажи: еще какие-нибудь контакты с женским полом были у подопечного за сегодняшний день? В гостинице, например?

– Не знаю, Иван Кириллович, я вроде ничего не засек.

– Вроде или не засек? Ты в номере у него утром был?

– Был. В номере точно никого не видел.

Володя видел. То есть в номере он действительно никого не видел, но не заметить Олесю в коридоре гостиницы со своего поста просто не мог. Однако и говорить об этом тоже не видел особого резона.

Они с ребятами между собой толковали насчет этой ситуации, и как-то так вышло, что все дружно оказались на стороне Егора. Во всяком случае, не на стороне обманутого Соболевского. Эта связь Егора и Олеси была для них как бы самым убедительным подтверждением того, что не все еще на свете можно купить за деньги. Вот почему Володя, пока не случилось ничего противоречащего его понятиям о чести настоящего охранника, решил начальству ничего лишнего не докладывать. Тем более что никакими прямыми уликами, изобличающими физическую связь Олеси Викторовны и объекта его охраны, он пока не располагал.

Он предупредил Ивана Кирилловича, что собирается покинуть свой пост до утра, и тот согласился с его доводами. Завадский вообще не видел большой угрозы непосредственно для жизни Егора, а контакт с Олесей Викторовной под одной крышей с его родителями вряд ли был возможен. То есть для Егора, может, и да, но не для Олеси Викторовны. Что-что, а уж ее-то амбиции, ее претензии к жизни он, кажется, успел изучить хорошо. А иначе какой же он начальник охранной службы?

Так Егор оказался фактически предоставлен самому себе, и он эту свободу использовал как мог, то есть на все сто!

Глава 17
ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ

Днем погода стояла отличная, солнечная, а вечер выдался дождливый. Как часто бывает в московском предзимье, погода менялась быстро; вместо положенного по сезону снега шел мелкий, нудный дождь. Но, как ни странно, он, казалось, и шел-то для того только, чтобы сделать в глазах Егора столицу еще краше, еще притягательнее.

Уличные огни, нарядно отражаясь в мокром асфальте, словно рисовали светом плавную дугу Воробьевского шоссе, повторяющего Лужнецкую излучину Москвы-реки. Но главная красота ждала его впереди… Егор даже ахнул, оказавшись на подступах к смотровой площадке. Здесь, высоко над городом, горели разом фары сотен специально съехавшихся сюда машин. Свет их, заливая и саму площадку, и шоссе, и ведущую к университету аллею, возносился вместе с фосфоресцирующей дождевой смесью к горящим мощным фонарям смотровой площадки и, растекаясь в мокром ночном воздухе, заполоняя все видимое глазу пространство внизу, на противоположном берегу, сливался с мириадами огней мегаполиса, раскинувшегося, насколько хватало глаз, по всему окоему…

Перед тем как выйти из машины, он огляделся. Всюду машины, мотоциклы, молодые лица, рокерские куртки, шлемы – такая привычная и такая дорогая его сердцу картина!

– Ребята, смотрите, кто к нам приехал! – услышал он Катъкин счастливый крик, едва открыл дверцу. – Смотрите, кого я вам сегодня добыла!

– О, Калаш! Ура! – Тут же его окружила толпа автомобильного люда.

– Что, надоела эта сраная Франция? Ну и правильно! Ты ведь наш!

– Чего, посмотреть приехал? А слабо тебе, Калаш, с нами погоняться?..

– На чем погоняться? – не понял Егор, ошарашенный этими летящими отовсюду криками. Кто-то совался здороваться, кто-то хлопал по плечу.

И сразу со всех сторон посыпались объяснения, одно перебивая другое:

– А мы для чего здесь, по-твоему, собрались-то?

– У нас хобби такое – ночные гонки по городу. К примеру, отсюда и до Петровки. А потом обратно. Кто быстрее долетит…

– Как – на чем? Сегодня, например, на легковухах. А бывает, что и на мотоциклах. Ты на чем сюда приехал? На «ауди»? Вот на ней и поедешь! Если не сдрейфишь, конечно!

– Сколько ж вас тут? – спросил Егор у прорвавшейся к нему Катьки. – И вообще, может, ты поточнее объяснишь, что это за шабаш?!

– Рейсинг то есть?

– Рейсинг – это что значит?

– Неужели на Западе про это не пишут? – удивилась Катька и стала пояснять: – Это ж теперь по всему свету! Есть дрэгрейсинг, а есть гелендж, стрит-рейсинг.

– Ну что это значит-то? – уже нетерпеливо спросил Егор.

– Дрэгрейсинг – это когда вот так собирается машин триста – четыреста, а то, бывает, и вся тысяча, и гоняют ночью. Иногда вот здесь гоняем, на Ленгорах, а есть еще трассы в Яхроме или Бронницах… Ну Брон-ницкий-то полигон ты должен помнить!

Бронницы Егор помнил – бетонка, проложенная в чистом поле.

– Да там же совсем коротко, Кать!

– А нам много и не надо – четыреста два метра. Зато заезд по сорок – шестьдесят машин сразу. Представляешь, сколько вони и треска?

– Значит, сегодня будет этот самый… дрейсинг?

– Не дрейсинг, а дрэгрейсинг, – строго поправила Катька. – Нет, сегодня у нас будет стрит-рейсинг, то есть гонка по городу. Покажешь нашим класс?

Егор почесал затылок. А, была не была! И вслух:

– А чего, давай попробую!

Возможность попробовать себя в этой необычной гонке сразу как-то оживила его. Придумают же, черти! Катька исчезла куда-то ненадолго, потом снова появилась:

– Значит, так, я уже все с Веркой проговорила. Верка у нас диспетчер, чтоб ты знал. Ну вот. Она тебя поставит в пару с Гришкой Седым. Гришка у нас чемпион, может, самый лучший. Вдвоем поедете, понял? А все остальные – уже потом. Но учти сразу: Гришка отсюда до Петровки и обратно – за восемь минут гоняет, рекорд у него такой.

Егор прикинул. Ночью, да по городу, это какая ж у этого Гришки должна быть скорость-то?

– А ты не заливаешь?

– Зачем мне? Ну не веришь – проверишь. А пока считай, что это легенда. – И вдруг попросила как-то совсем по-детски: – Побей его, а, Егор? А то он чего-то так нос задирать начал…

– Ох, Кать… нуты даешь. Попробовать, конечно, можно, о чем говорить? Но ведь трасса почти забытая, не знаю…

– Да что тебе трасса? Просто поедешь по улицам, по проспектам. А город – он и есть город. Неужели не сориентируешься? Никогда не поверю!

Егор выкатил на стартовую позицию, бросил последний раз взгляд на город. Ночь, Москва светится миллионами огней так, словно ее специально иллюминировали в честь его приезда. Он с юности любит эти места: поросшие лесом горы, смотровую площадку, метромост, устье Комсомольского проспекта, радующие глаз силуэты высоток и чуть в стороне – прекрасный абрис Новодевичьего монастыря…

Он уселся поудобнее, бросил взгляд на соперника. Гошка Седой был бритоголовый малый, веселый, белозубый, похожий на бандюка. Егору понравился. С характером паренек. И тут же обругал себя. Расслабился: ах красота, ах паренек, а Гошка вон собран, готов в любой момент сорваться с места.

И сорвался, набрал за какие-то шесть-семь секунд сотню, а еще через три – уже сто тридцать километров, так что Егору, еще не адаптировавшемуся после Франции и прозевавшему момент старта, пришлось, для того чтобы догнать Седого, раскрутиться аж до ста семидесяти! «Врешь, не уйдешь!» – весело подумал Егор, газуя.

Все было бы гораздо проще, если бы они гонялись не в самом городе, а где-нибудь за его пределами. Город – это же сплошные светофоры. «Но кто обещал тебе легкую победу, товарищ?»

С какого-то момента он, не успевая ни затормозить, ни сбросить газ, вынужден был лететь на желтый, а на следующем светофоре пришлось захватить и красный… Правда, улица была абсолютно пустынна, а тормоза в его «ауди» проверены. Но все же… Все это на грани фола, если не за гранью…

И тут же следом за ним с воем срывается патрульная машина, через матюгальник на весь Комсомольский проспект приказывает ему прижаться к обочине. Он уселся поудобнее, бросил взгляд на гаишников, еще поднажал, еще набрал скорость. Один светофор, второй, третий… Ну что ж, пока удачно… Сзади надрывались уже две патрульных машины, впереди маячил гаишник с жезлом. Егор огляделся, сбросил скорость, нырнул в знакомый с детства проходняк, пролетел двор, сокративший расстояние на добрых метров четыреста и вырос на Петровке, где на финише стояла машина Верки. Там же маячила и Ка-тюха. Размахивая платком, она визжала от радости, приветствуя победителя.

– Ура! Егор пришел первым! Егорушка! Молодец!! – Катька бросилась было его целовать, но тут же рядом с визгом затормозил патрульный «форд», и гаишник, не дожидаясь, пока наглый водитель вылезет из машины, и, видимо, кипя от негодования, побежал к нему сам. «Раз бежит, чего ж вылезать», – подумал Егор, радуясь, что безумная гонка закончилась и он, слава богу, никого не задавил.

Немолодой капитан, тяжело дыша, да еще бормоча что-то в свою рацию, наконец наклонился к окошку:

– Капитан Сенечкин, попрошу ваши документы.

Пока Егор доставал документы, капитан с ненавистью спросил:

– Что, в клубе самоубийц состоите? Или с презентации едете? Вы знаете, какая скорость у вас была, когда вы нарушили на красный?

– Так точно, товарищ капитан, – ответил Егор, протягивая ему документы. – Около ста пятидесяти.

– Надо же! А я думал, вы скажете шестьдесят! Там вон пацана задержали, так он уверял, что у него шестьдесят, а шел на ста сорока, – ворчал капитан, изучая его права. – Так вот… Егор Андреевич… Сто шестьдесят у вас было, чтоб вы знали! – И вдруг переменился в лице. – Елы-палы, так вы Калашников? А я читал в газете, что вы прилетели, и не поверил. А вы и правда… – Он в нерешительности еще подержал права в воздухе, явно не зная, что должен делать. – Что ж вы нарушаете-то, Егор Андреич? Ай как нехорошо.

И замер, все так же нерешительно держа документы на весу и прислушиваясь к далекому, еще неясному гулу, – похоже было, что сюда движется готовящаяся к параду танковая колонна. Егор вылез из машины, проследил за взглядом капитана. Оттуда неспешно, километрах на шестидесяти, надвигалась перегородившая весь проспект от бордюра до бордюра Катькина армада. Машины, блокируя все возможное движение, катили с зажженными фарами. Да, видать, дело у рейсеров было поставлено не хуже, чем у ГБДД!

– Елы-палы! – ахнул Сенечкин, снова хватаясь за рацию. – Семенов! – заорал он, одновременно суя Егору документы. – Имей в виду, дристуны эти, ну рейсеры, на тебя идут. Посмотри там, чтоб не придавили кого! – И вдруг его осенило, добавил: – Да и этого, второго, который с превышением, отпусти, не связывайся, если за ним аварии нету! – Наконец отключился, посмотрел на Егора с новым интересом: – Елы-палы, да вы никак с ними, Егор Андреич? С психами этими? Зря вы это! Кто они – и кто вы… Ну раз уж связались со шпаной, – вы гоняйте поосторожнее, Егор Андреич! Конечно, оштрафовать вас никто из наших не оштрафует, тем более я сейчас всех на линии предупрежу, но ведь эти вот – они ж и правда психи! Так и норовят аварийную обстановку создать! Никакого порядка не признают.

И отпустил, попросив все же на прощание автограф – подсунул, за неимением другой бумаги, несколько бланков протокола с места происшествия.

– На все отделение не наберу, но хоть с начальством поделюсь. – И добавил на прощание: – Вы там покажите им всем во Франции, Егор Андреич! Вы ж вся надежда наша!

Да, популярность у него на родине действительно оказалась большая, и, похоже, будет еще больше. По крайней мере, среди рейсеров: гонку он выиграл. Гришка Седов пришел вторым.

Они вернулись на место старта, где толпились рей-серы.

– Ладно, Калашу проиграть не зазорно! – отмахивался Седов от подначек.

– Ты давай выходи на настоящую трассу, чего этим баловством заниматься! – посоветовал Егор.

– А че? Надо подумать. А ты меня в свою команду взял бы?

– Взял бы! Реакция у тебя блестящая. Так что готовься. Я тебе и телефоны оставлю, свяжешься с людьми, я поговорю.

Но главный сюрприз ждал его впереди. Зарулив снова на смотровую площадку, Егор обнаружил, что Верка вовсю дает интервью каким-то деятелям с телекамерами и фотоаппаратурой. Но аппаратура их внушала доверие, по крайней мере микрофоны: на одном было написано «Времечко», на другом – «НТВ».

Егор покосился на журналистов. Телевизионщики без всякого стеснения направили камеры прямо на него.

– Э-э, мы так не договаривались! – воскликнул Егор.

Верка, ловко повернувшись, оттерла его от журналистов, оставив у себя за спиной.

– А мы разве не предупреждали? – говорила она, уже специально работая на камеры. – Мы ж тебе объясняли, что все можем! У нас в столице все схвачено, на то мы и рейсеры! Да, ребята? – обратилась она к окружавшей их мокрой толпе.

– Да-а! – радостно и дружно заорали ребята, норовя попасть в объективы телекамер.

Нет, надо побыстрее уносить ноги, решил Егор, направляясь к машине.

– Э-э! – услышал он вдруг. – Так не по правилам! Ты, братан, между прочим, должен выкатывать нам всем за выигрыш! – крикнул кто-то из толпы рей-серов. – Или слабо? Небось будешь говорить, что кошелек оставил в городе Париже, да?

– А ты меня на «слабо» не бери.

Тут не выдержала, вмешалась Катька, давно уже не отходившая от машины – явно хотела уехать вместе с Егором:

– Ладно, кончайте дурака валять! Он устал, ему отдохнуть нужно.

– А ты-то что за него базаришь? Спичрайтер его, что ли? – крикнул Гришка.

– Не обращай внимания, это он меня к тебе ревнует, – шепнула Катька:

– Ха! Видали?! Я ее ревную?! – услышал ее Гришка и покраснел.

– Ребята, ставлю всем пиво. – Егор полез в карман за деньгами. – Только уж не обессудьте, выпить с вами никак не могу. В другой раз как-нибудь. – Он протянул Седову несколько крупных купюр. Седов стоял в каком-то раздумье, деньги брать не спешил.

– Ну чего пузыришься! – вскинулась на него Катька. – Дают тебе лавэ – бери. Мало ли какие у человека дела, не может он сейчас. Вера, – торжествующе закричала она подруге, – Вера, я тебя бросаю, давай сама тут управляйся. Сможешь без меня?

– А то! – И Егору: – Ты давай, Калаш, не подкачай! Девушка так долго тебя ждала!

– Во дура! – сказала Катька, а глаза ее сверкали нестерпимым счастьем.

Глава 18
 ФИНИТА ЛЯ КОМЕДИА

Заночевал он у Катьки. Сначала просто засиделся, заболтался, потом оказалось, что они выпили больше, чем надо, – не ехать же в гостиницу в таком состоянии. Но если честно, ему с самого начала как-то не очень хотелось уходить, грело то, как девушка на него смотрела – как на новогодний подарок судьбы. «Ах, дуреха, – не без гордости думал Егор, – заманила и рада-радехонька. Вон светится вся. Любит…»

Он смотрел на счастливое Катькино лицо и думал снова и снова – подсознательно, не перекладывая мысли в слова: как хорошо, что можно с девушкой, с которой у тебя когда-то что-то было, встречаться снова, без обид и претензий, просто наслаждаясь моментом, так сказать. А вот с Олесей Викторовной, он знал, такого свободного чувства никогда не будет. Потому что Катька просто отдает ему все, что у нее есть, а та наоборот – ей надо все время что-то подгребать под себя: мое, мое! Ужасно жаль, что встречи с ней никак не избежать – и так, поди, уже выходит из себя: за целый день он ни разу не позвонил!

Был еще один момент. Селин, как просвещенная европейка, строго стояла за безопасный секс, требовала от Егора, чтобы тот предохранялся. А он, оказывается, соскучился по сексу без этих резинок долбаных…

Странно, но воспоминание о Селин нисколько не умерило его желания сделать Катьку счастливой, хоть на одну эту ночь – ей этой ночи надолго хватит. Он вспомнил незамысловатую песенку, которую любила напевать Катюха.

– Кать, а спой-ка песенку твою, помнишь?

Она сразу поняла, о чем он, и тотчас же затянула тоненьким голоском:

 
Любви моей ты боялся зря,
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
 
 
Когда же ты уходил к другой
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде…
 

– Это что, правда, Катюха? Так бывает, вот такая любовь беззаветная?

– Глупый ты, ничего не видишь! – улыбалась она, все так же сияя от счастья.

Короче, любовь к Селин не помешала Егору оказаться в Катюхиной постели, и мало того, он от души старался, слыша, как она шепчет горячими губами ему в самое ухо: «Сделай мне ребеночка, Егорушка! Пусть ты будешь с кем-то другим, ладно. А ребеночек будет мой… Чтобы на тебя похож…»

– Катюха, ты ж сама ребенок еще, зачем он тебе? – бормотал Егор, уже проваливаясь в сон. – Какой ребеночек, ты чего, Кать?

– Как – какой? – тихо засмеялась она. – Мальчик или девочка, лучше мальчик. Ты исчезнешь, а он никуда от меня не денется, мой будет…

Они потрудились хорошо, судя по тому, что еле проснулись, разбуженные настойчивым пиликаньем Егорова мобильника, включенного таки им в какое-то время.

– Егор Андреевич? – Голос охранника Володи был напряжен.

– Да, Володя.

– Что же вы меня подводите?

– То есть? – не понял Калашников.

– Обещали быть дома, а сами ночные гонки по Москве устроили. Гоняете по городу на скорости под двести километров, как по Соляному озеру! И правила все, какие можно, нарушаете! Как еще в аварию не попали.

– А ты откуда знаешь?

– Откуда? Да по телику уже раза три про ваши ночные похождения трубили.

– Так ведь это же победный глас! – рассмеялся Егор. – А победителей не судят!

– Это вас, может, и не осудят, а я уже получил втык по полной программе… Я ж от вас ни на шаг должен был… Меня убить мало за такую охрану.

– Ну извини, друг! Не подумал. Не привык, понимаешь, к охране-то… Ну что мне сделать, чтобы вину свою загладить?

– «Что», «что»… Вас Соболевский видеть хочет. Вот ему и объясняйте ситуацию. А то уволит меня, к чертовой матери.

– А он уже в курсе?

– Не знаю, он мне не докладывает, ясный перец. Он вас на двенадцать вызвал.

– О, я еще в гостиницу зарулить успею, переодеться, – обрадовался Егор и обнадежил парня: – Ладно, не журись, служба, отмажем тебя! Моя вина – мне и отвечать.

Он чмокнул Катюху в нос и умчался, думая о том, что, конечно, пропесочит его олигарх как следует, поскольку он, Егор, не имел права участвовать ни в каких соревнованиях, не отраженных в контракте. А ночные гонки с рейсерами, разумеется, этим документов не предусматривались. Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест! Он ведь выиграл – а победителей не судят, еще раз приободрил себя Егор.

Настроение, несмотря ни на что, было прекрасным!

С утра Аркадий Яковлевич, как всегда, когда хотел сосредоточиться, ходил по дорожке в старых елях, вдыхал влажный хвойный воздух, ощущал необыкновенную ясность в голове, но вот сосредоточиться, увы, никак не мог. Сегодня все мешало ему: и безрадостное осеннее утро, и нудный моросящий дождик, и доносящиеся откуда-то с соседних участков детские крики. Он невольно прислушался к ним. Детские голоса вроде бы умолкли, зато явственно прозвучал другой – высокий, женский. Потом заурчал автомобильный мотор. Так, все понятно – соседи отправляют детей в школу. Вообще-то дети, школа – это вроде бы святое, чего злиться. Но разве ему от этого легче? Просто смешно, ей-богу, – загородный дом, вилла, можно сказать, а жизнь как в коммуналке.

Нет, кто бы что ни говорил, а все же не любил он эти новые коттеджные поселки. Денег вбухана прорва, а все друг у друга на голове, уединиться толком негде… И вообще, в таком вот новорусском поселке как на кладбище. На мусульманском. Это у них там мазары, мавзолейчики, вот так же близко друг к другу… Он сейчас словно забыл, что были у него и другие варианты, вообще мог поместье гектаров на десять отхватить, однако Лелька воспротивилась – говорила, что не хочет жить в чистом поле.

Лелька, Лелька… Настораживало то, что с момента приезда Калашникова она здесь не ночевала, ссылалась на женское нездоровье. Что ж, проверять ведь не будешь. На то Кириллыч есть, он доложит, если что не так… Во всяком случае, нынешнюю ночь она провела без гонщика.

Аркадий Яковлевич уже видел телерепортаж и отреагировал на него на удивление спокойно. Раз этой ночью Егор жил так безбоязненно, так размашисто публично – значит был он не с Олесей. Уж та бы его не отпустила ни на какие гонки, можно быть уверенным. Ну а насчет того, что налицо промашка охраны, он и думать не хотел – чего забивать голову такой мелочью. Ведь ему, по сути, просто повезло с этим неожиданным фортелем Калашникова – он открывал возможность неплохого пиаровского хода. Надо это раздутое телевидением происшествие преподнести в дружественных СМИ как невинную шалость великого спортсмена, ошалевшего от восторженной встречи на родине… Да, это будет, пожалуй, очень хорошо. Пипл обожает такие эмоциональные выплески своих любимчиков. Пометил себе в дальнем уголке памяти: проверить, не работают ли эти ночные гонщики, эти рейсеры, на плохого дядю. И вообще, нельзя ли их как-то использовать в рекламных целях? Сумели же менты в свое время приручить рокеров – как бы взяли движение под свое покровительство, тут у диких мотоциклистов вольница и кончилась… Вот и с этими надо будет изобрести что-нибудь такое… в рекламных целях. Дескать, новый автодром – это новые возможности не только для профессионалов, но и для самых широких масс поклонников автоспорта. А что? Неплохо может получиться! Эти рейсеры – в основном современная молодежь, продвинутая, как они себя называют. Вот пусть и несут нужные идеи в массы.

Пора было возвращаться домой, к завтраку. А затем – в офис.

Видимо, Сомборская караулила Егора возле гостиницы, иначе чем объяснить, что она ворвалась в его номер буквально через десять минут. Калашников едва успел обмотаться полотенцем, выскочил из ванной на громкий, настойчивый стук в дверь.

Что за черт? Горничная, что ли? Может, залил кого? Но нет. Едва он повернул ключ, в комнату ворвалась злобной фурией она, Олеся Викторовна.

– Ну привет, красавчик! Что это ты, не рад мне, что ли? – глянув в его вытянувшееся лицо, усмехнулась она.

– Подожди минуту. Дай мне одеться.

Егор попытался было выдворить даму, но не тут-то было. Она захлопнула за собой дверь, повернула ключ.

– Одевайся, что мы, не родные, что ли?

– Нет, не родные, – отрезал Егор, думая: все, пора кончать с этим, сколько можно?

– Неужели? А еще давеча вот на этой самой койке вроде как родные были! – Глаза ее злобно сверкали.

– Брось! Что тебе нужно от меня? Я еще полгода назад, в аэропорту, сказал, что все между нами кончено!

– А приехал и тут же трахнул девушку!

– Это ты-то девушка? Завалила пьяного мужика…

Лицо ее искривилось страданием, и Егор на мгновение пожалел о сказанном.

Но она тут же зашипела в яростной злобе:

– Оприходовал, значит, и в кусты? Ты где шлялся, мерзость такая? Болтаешься где-то, а я о тебе только по телевизору узнаю. Уже и здесь кого-то завести успел! Пэтэушницу, что ли, которая подле тебя по телику крутилась? Не позвонил даже, скотина! Кто тебе право дал так со мной обращаться?

«Вот так, Калашников, дал слабину – теперь отвечай по полной программе. Правильно! Завалили тебя?! Сам-то ребенок, что ли?» – яростно ругал себя Егор и произнес как можно спокойнее:

– Послушай, мне было хорошо с тобой, но это было давно, понимаешь? У тебя своя жизнь, у меня своя. Ну и чего нервы трепать и себе и мне? Я уеду, меня там ждут, ты же видела, знаешь…

– Никуда ты не уедешь! Уж я позабочусь! – выкрикнула Олеся.

– Нет, уеду! – упрямо повторил он. – Ну давай начистоту. Ты же от своего денежного мешка все равно не уйдешь, так? Ну и о чем говорить?

– Какая разница – уйду, не уйду? – Голос ее изменился, в нем не было больше злобы. Была какая-то бесконечная печаль, даже безысходность. – Люблю-то я тебя, а не его!

– Какая разница?.. Как ты не понимаешь… – пробормотал Егор. – Ты посмотри на себя: такая классная баба! Умная, красивая, а продаешь себя за деньги, как последняя…

– Кто? Ну скажи – кто? – сдерживая слезы, рассмеялась она. – Не скажешь, трусишь! Теперь скажи начистоту: ты ведь все равно на мне не женишься. Так?

– Так, – ответил Егор, глядя в ее сверкающие теперь уже от влаги глаза. Надо отрезать одним махом, хватит мучить ее и себя!

– И содержать ты меня не сможешь. – Она будто не слышала тона, которым он ей ответил, будто все еще планировала что-то. – Так пусть Аркашка нас обоих содержит, у него денег хватит!

– Да это же мерзость, то, что ты говоришь! – заорал Калашников. – Я не могу так, понимаешь? Ну и все, все!!!

Он схватил вещи, бросился в ванную, защелкнув задвижку.

Сомборская опустилась в кресло и, более не сдерживаясь, отчаянно зарыдала.

Господи, какая ж мука! Она-то думала, что это будет легкая интрижка, приключение, забава. Вышло не так. Он оказался словно последней дверцей в какую-то нормальную жизнь – в ту жизнь, где спят друг с другом по любви, где радуются друг другу, где жизнь счастлива не оттого, что у тебя куча денег, а оттого, что она, жизнь, сама по себе счастье. Счастье просыпаться вместе, заботиться друг о друге, дышать одним воздухом и чувствовать, какой радостью наполняет тебя жизнь каждое утро, делая осмысленным каждый твой день…

Какой это ужас – влюбиться вот так, неразумно. Ты ему сердце на блюде, а он поплевывает…

Да что она, старуха, что ли, в самом-то деле, чтобы покупать его любовь?!

Она взяла себя в руки. Не может быть, чтобы он ее не любил – такую замечательную, такую умную, сексуальную. Ну пусть не любит – хотеть-то он ее должен! Она ведь действительно женщина-подарок, она же знает, какими глазами на нее смотрят мужики… Да те же ровесники Егора тоже смотрят… Да и сам он, бывало… А потом, то, что у них в постели… Постель – она никогда не обманывает. Или обманывает?