Текст книги "Смертельный треугольник"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

5

Утром следующего дня адвокат погулял по изумрудным лужайкам парка Альдерди-Эдер. На склоне одной из гор, окружающих бухту Сан-Себастьяна, работал фуникулер и Гордеев поднялся на смотровую площадку, чтобы сверху посмотреть на океан и город…

Впрочем, Гордеев оставался Гордеевым. До оглашения результатов жюри основного конкурса еще было время, благодаря чему все-таки одним из самых сильных его впечатлений стал рыбный ресторан. Гордеев совершенно обалдел от выбора фантастических блюд из морских продуктов, наконец остановился на жареной камбале и, прикончив ее, развалился в плетеном кресле, чтобы вспомнить загадку Турецкого.

Значит, как там было? Во время похорон матери некая девушка увидела мужчину, который ей так понравился, что она влюбилась в него с первого взгляда. А через несколько дней девушка убила свою сестру… Хм… Вообще-то решение простое…

Он позвонил в Москву.

– Саня, как живешь?

– Бывало и лучше, – огрызнулся Турецкий. – Ну, говори, что придумал?

– Ну ревность, конечно, что же еще. Приревновала сестренку как пить дать.

– Чушь собачья. Думай дальше, – отрезал Турецкий и отключился.

Несмотря на то что его профессиональные чувства были немного ущемлены, Гордеев особенно не расстроился – было бы из-за чего. Вот если бы ситуация касалась реальной жизни, то мозги его сами собой включились бы на полную катушку, в этом он не сомневался. Подумаешь – загадку не отгадал! Зато он в Испании и чудесно проводит время. Правда, все-таки надо было идти на этот чертов кинофестиваль. «Я уже, кажется, ненавижу кино», – подумал Гордеев, понимая питерских своих «коллег», внимание которых, как он уже понял, привлекал совсем не фестиваль.

Все-таки какое нервное дело, подумал адвокат, поднимаясь по ступенькам дворца Мирамар, эти бесконечные марафонские киноцеремонии! Звезд все время норовят подловить: насколько ты органично радуешься победе конкурентов, умеешь ли «держать спину», справляясь с захлестнувшей тебя обидой, и, наконец, сможешь ли, если понадобится, уложиться в полторы минуты, чтобы поблагодарить продюсеров, режиссера, партнеров, гримеров, агентов, ну и, конечно, любимую маму… То ли дело спокойно посидеть с бокалом «перье», не думая о том, как ты выглядишь, и пожаловаться на тяжелую жизнь кинозвезды…

Джону Фицпатрику никого благодарить не пришлось – его фильм ничего не выиграл, и Гордеев тысячу раз мысленно возблагодарил жюри за этот подарок, а также за то, что англичанин наконец появился – наверно, все же на что-то рассчитывал. Гордеев видел, что происходит с победителями – каким бешеным спросом пользуются они у журналистов. И даже несмотря на это, Фицпатрику пришлось отвечать на десятки вопросов, а уж что было бы в случае успеха – страшно подумать. Гордеев немедленно последовал за Фицпариком на его первую (и, видимо, последнюю) пресс-конференцию, благодаря чему так и не узнал, кто победил на кинофестивале. Да ему, в сущности, было плевать.

Они встретились все в том же баре отеля «Мария Кристина» далеко за полночь. Собственно, адвокат засел там заранее. Расчет был безукоризненный: вечером компания Miramax давала там прием в честь Фицпатрика и его картины, не получившей в Сан-Себастьяне ни одного приза. К половине второго ночи вечеринка наконец закончилась. Гордеев «осаждал» Фицпатрика пару часов, и тот наконец согласился поговорить с «прилипчивым русским журналистом». Концы его черного галстука-бабочки были развязаны и двумя ленточками безвольно болтались на худой шее, рубашка расстегнута. И сам он был какой-то разморенно-усталый, непарадный. Видно было, что день выдался тяжелый. И говорить ни с кем ему не хотелось, а хотелось только выпить.

– О, факинг плэйс, вы только посмотрите, какие тут цены. На наши деньги… девятнадцать фунтов – какой-то вшивый коктейль, а?! – Фицпатрик с отвращением отбросил меню в сторону и заказал себе двойное виски. Поскольку вечеринка закончилась, напитки больше не были бесплатными.

Гордеев заказал арманьяк. Услышав это, Фицпатрик ухмыльнулся, но ничего не сказал. Гордеев спросил его, очень ли он расстроился, что ему не достался приз за режиссуру.

– А что, было заметно? – нахмурился Фицпатрик.

– Ну, в общем, да, – наобум сказал Гордеев, которому было на это тоже плевать.

– Ну тогда, значит, правильно, что не дали. Значит, я паршивый актер.

– Но вы же и не актер, – заметил Гордеев и попал впросак.

Оказалось, что Фицпатрик считает себя прежде всего артистом, художником, а режиссура – это так, минутное увлечение, которое, правда, растянулось на несколько десятилетий.

– Сегодня тебя рвут на части и засыпают предложениями, а завтра с трудом припоминают твое имя и предлагают позвонить через месяц, а еще лучше – через год, – жаловался Фицпатрик.

– Да, – подержал Гордеев. – Кто, к примеру, сегодня вспоминает Монахову, верно?

Фицпатрик внимательно посмотрел на «журналиста».

– Вы это к чему? Ах да, вы же ее соотечественник. Ну, о Монаховой вам лучше говорить с Зингером. Хотя сильно сомневаюсь, что у вас что-то получится. Он – тот еще зануда.

– Почему же она вышла за него замуж? Это был выгодный брак с точки зрения карьеры?

– Конечно, – засмеялся Фицпатрик. – Она русская актриса, он – американский сценарист, что может быть лучше для них обоих!

– То есть они друг друга не любили?

– Слушайте, какого черта вам от меня надо? Я же согласился на интервью, а вы лезете ко мне с Монаховой… Знаете, сколько актеров в моих фильмах получали призы?

– Я не считал, – честно признался Гордеев.

– То-то же. А я считал! Тринадцать, – похвастался режиссер.

– Несчастливое число.

– И что?

– Не знаю. Выпьем еще?

– Ладно.

Фицпатрик снова заказал виски, а Гордеев – арманьяк.

– Дался вам этот французский одеколон, – удивился Фицпатрик.

– Мне просто нравится.

– Я знал одного человека, который был на нем помешан. Но у него хоть были основания… Кстати, у вашей Монаховой с ним был роман, он даже хотел на ней жениться, но она отказалась: как раз тогда с Зингером познакомилась. Очень парень расстроился.

– Вот как? – заинтересовался Гордеев. – А какие у него были основания?

– Самые простые. Он владеет огромными заводами по производству арманьяка.

– Вот это да! – удивился Гордеев. – Первый раз слышу.

– Что же вы за журналист? Выпьем?

– Выпьем.

Выпили.

– Что ж поделаешь, вот такой вот журналист. Не из таблоида просто.

– А как называется ваше издание, я что-то подзабыл?

– А зачем вам? – насторожился Гордеев, который, собственно, и не говорил, как называется «его издание», руководствуясь простым принципом: меньше наврешь – целее будешь.

– Действительно, – махнул рукой Фицпатрик. – Но я все же удивляюсь, зачем я вам сдался? Шли бы себе загорали, с девчонками развлекались…

– Загорать? – усомнился Гордеев. – В два часа ночи?

– Я ведь предложил и второй вариант.

– Да ладно, успею еще, – великодушно отказался «журналист», – на мой век девчонок хватит. Я лучше составлю вам компанию.

Фицпатрик вдруг засмеялся.

– Я сказал что-то смешное? – удивился Гордеев.

– Нет-нет, просто у нас диалог, ну прямо как в моем предпоследнем фильме.

– Это в каком же? – уточнил Гордеев. – Я, признаться, его не видел.

– Вы серьезно? – округлил глаза англичанин.

– Ну да, в общем…

– Потрясающе! – восхитился Фицпатрик. – Что вы вообще делаете на кинофестивале с такими привычками? Можно пожать вашу мужественную руку?

– Э-э-э… да пожалуйста.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Юрий.

– Джури?

– Нет, Ю-рий.

– А, понимаю, такое имя было у Кевина Костнера, когда он играл русского шпиона.

– Это где же?

– Нет, вы все же восхитительны! Вы ни черта не знаете про кино и даже не пытаетесь скрыть! Давайте выпьем за вас, Джури!

– Ю-рий, – напомнил Гордеев.

– Да-да, простите.

Они выпили.

– Ну ладно, давайте, что ли, я вам автограф поставлю, – предложил умиленный Фицпатрик.

– А зачем?

– Ну как зачем – все в конце беседы просят автограф.

– Во-первых, мы еще не закончили, – Гордеев кивнул на стаканы, – а во-вторых, не нужен мне ваш автограф.

– Слушайте, ну вы просто… просто… – Фицпатрик не мог найти слов, чтобы выразить свое восхищение. – Такого журналиста я еще не встречал!

– Все когда-то бывает в первый раз, – хладнокровно объяснил Гордеев и перевел разговор на другую, менее опасную тему. – Скажите, я всегда хотел понять, а вот все эти шутки, которыми так ловко сыплют кинознаменитости, неужели это они на ходу придумывают? Я тут слушал многих звезд на пресс-конференции и просто диву давался, какие все речистые и находчивые.

Фицпатрик снова захохотал:

– Это актеры-то?! Черта с два! Да эти придурки двух слов связать не могут, если не по бумажке! Все заранее подготовлено и многократно отрепетировано, уж поверьте мне, старина! И даже более того, обычно те, кто задают вопрос, заранее знают, какова будет шутка. Тут все спланировано, слишком уж респектабельное мероприятие. Вот вам обратный пример, это доказывающий. Когда-то, уже много лет назад, представляя свой фильм в Каннах, я специально споткнулся на лестнице, думая, что это рассмешит всех вокруг. Ничего подобного. Мало того что никто не рассмеялся, все кинулись меня поднимать! С тех пор я стараюсь за границей не шутить. Эти киношники – они такие тупые, – вдруг с совершенно детской обидой сообщил Фицпатрик.

Слово за слово, Фицпатрик разговорился не на шутку и рассказал Гордееву о том, что, собственно, главным образом его и интересовало – о подробностях брака Милы Монаховой с Эммануилом Зингером. Фицпатрик был с Зингером хорошо знаком, он не раз ставил его пьесы на лондонской сцене и пару раз даже экранизировал, впрочем по его же собственному признанию, без особого успеха. Именно он, Джон Фицпатрик, их и познакомил. Роман развился мгновенно, несмотря на то что Зингер был старше Монаховой лет на двадцать. Эту пару даже сравнивали с Мерилин Монро и Артуром Миллером – знаменитая актриса и театральный драматург – и тем более проводили такую параллель после странной гибели Милы. Впрочем, к тому времени Монахова и Зингер вместе уже не жили. Гордеев узнал, что Зингер вообще редко выезжает из Нью-Йорка, он даже на похороны своей недавней жены в Москву не прилетел.

– А вы там были? – не удержался Гордеев.

– Конечно.

– А Зингера, значит, не было.

– Говорю же, нет… Вы сейчас похожи не на журналиста, а на сыщика, – заметил Фицпатрик.

– Простите, – похолодел Гордеев.

– Ничего, бывает, все увлекаются… Выпьем?

В общем, получилось, что в некоторый момент Мила Монахова оказалась перед очень банальным выбором: семья или карьера. К тому же Эммануил Зингер не собирался уступать ей ни в чем. Отголоски семейных скандалов некогда дружной четы то и дело докатывались до бульварных таблоидов. И Мила приняла решение продолжить работу в кино любой ценой – «карьера» домашней хозяйки ей не улыбалась. Тогда они и расстались. Собственно, Монахова от Зингера просто сбежала, но, чтобы не создавать ему репутацию брошеного неудачника, в прессе они оба представили все так, будто разрыв произошел по обоюдному согласию.

– Как давно они, по-вашему, расстались?

– Вы же все и так знаете, – ухмыльнулся Фицпатрик.

– Из таблоидов? Увольте. Меня интересует правда. Я знаю – глянцевые журналы писали, – что Монахова с Зингером порвали за месяц до ее смерти. Но я что-то сомневаюсь… – Гордеев испытующе посмотрел на собутыльника.

– И правильно, – кивнул тот. – Это был просто рекламный ход. Говорю же, они договорились ничего не афишировать.

– Значит, на самом деле…

– Минимум за полгода до того, как…

– Серьезно?!

– Еще бы.

– Вот оно что! – Гордеев покрутил головой. За такой эксклюзивной информацией, ей-богу, стоило сгонять в Европу. – Срок немалый. Ну а все же, мистер Фицпатрик, появился у нее новый мужчина или нет?

– Возможно, почему бы и нет?

– Но кто, вы не знаете?

Фицпатрик развел руками безо всякого сожаления:

– Со мной она об этом не говорила, а такого рода сплетни – не моя стихия.

– А этот коньячный король?.. – как бы невзначай бросил Гордеев.

– Арманьячный, – ухмыльнулся Фицпатрик. – Блан, Мишель Блан. Он названивал ей постоянно, но это ничего не меняло. Он не знал Милу – слишком много воды утекло, а она не такой была человек, чтобы совершать повторные попытки. Она всегда говорила, что жизнь слишком коротка, а я с высоты своего возраста снисходительно над ней смеялся. И видите, как все произошло…

– Значит, этот Блан получил отставку еще до Зингера?

– Ну да. Но упрямо продолжал присылать ей свой чертов одеколон. Ящиками.

– В смысле, арманьяк?

– Ну да… Они так и познакомились: Мила когда-то снялась в рекламном ролике арманьяка, который он выпускает. Ролик-то делал я, так что был тому свидетелем… Ну она была эффектная женщина, сексуальные флюиды такие вокруг распускала, что… это трудно объяснить словами. А насчет нового мужчины… Вокруг нее всегда вилось много мужчин. Но чтобы из киношного мира или театрального… Нет, я такого не знаю. И вообще…

– Да?

– Мне надо в туалет, – сообщил Фицпатрик с видом, будто раскрывает государственную тайну.

Гордеев и кивнул ему с видом, будто услышал государственный секрет. Дождался, пока режиссер сползет с высокого табурета, и позвонил в Москву. Если в Испании была еще глубокая ночь, то в Москве – практически раннее утро, но Гордеев знал, кому звонил, этот человек наверняка бодрствовал. И точно, трубку сняли мгновенно.

– Да? – Компьютерщик сыскного агентства «Глория» бородатый Макс был, конечно, на месте, да и куда ему деться: Гордеев не мог припомнить случая, чтобы он приехал на Неглинную – в офис Дениса Грязнова – и не увидел там Макса, бодро стучавшего по клавишам в окружении трех-четырех включенных компьютеров. Складывалось впечатление, что он вообще никогда не выходит на поверхность Москвы.

– Привет, Максим, это Гордеев. Халтурка имеется, срочная.

– У нас вся жизнь – халтурка, – невозмутимо ответствовал Макс. – Что нужно, Юрий Петрович?

– Некий Мишель Блан, гражданин Франции. Миллионер или что-то вроде того. Выпускает арманьяк. Это такой напиток, вроде коньяка, но не совсем…

– Я знаю, – невежливо оборвал Макс, – так что надо-то?

Все знают, кроме меня, подумал Гордеев, впрочем, без особых амбиций. В конце концов, этого самого арманьяка он сегодня уже выпил немало.

– Надо краткую, но всеобъемлющую биографическую справку. На Блана, конечно, не на арманьяк. Все, что привлечет твое внимание. Его семья, происхождение капитала, интересы в кино, связи с актрисами… Пока все.

В трубке раздались короткие гудки: Макс отключился, и Гордеев довольно хмыкнул. Это не было хамством, как мог бы расценить посторонний человек. Просто у компьютерщика был такой стиль общения – все лишнее, отрывающее его драгоценное внимание от монитора компьютера, категорическим образом отсекалось. Впрочем, за его квалификацию ему прощалось все, что угодно. Гордеев до сих пор не мог забыть историю, которая произошла полгода назад, когда усилиями Макса он был натуральным образом спасен.

Как-то утром, просматривая электронную почту, Юрий Петрович наткнулся на странное письмо следующего содержания.

«Привет, Леха. Спасибо, что так быстро ответил. На днях буду в Воронеже, заскочу. Кстати, сайт со статьей того финансиста (тут следовал адрес сайта в Интернете) я посмотрел, ты прав, это уникально. Только молчи об этом! Сами используем эту инфу. Зарегистрируюсь попозже. Позвони Лариске, кстати, просила. Ладно, бывай, на днях подъеду. Влад».

Гордеев прочитал и ничего не понял. Вернее, он сразу понял, что это письмо пришло к нему по ошибке, потому что, во-первых, никакой он не Леха, во-вторых, ни с каким Владом в переписке не состоял, да и Ларисок, кажется, у него знакомых не было. Была, впрочем, одна Лариса Павловна, профессор МГУ, преподававшая некогда римское право. На момент получения письма ей было, наверно, лет семьдесят. Но главное было в другом – Гордеев понял, что кто-то обладает ценной финансовой инфой («инфа» – это значило «информация», Гордеев уже немного ориентировался в молодежном и компьютерном сленге), и эта самая «инфа» сейчас случайно оказалась у него в руках.

Гордеев воспользовался указанным адресом и, попав на сайт, где неформально общались брокеры одной западноевропейской биржи, увидел возможность влезть в остроумную финансовую схему, для чего надо было заплатить пару долларов – перевести их со своего счета на подставное имя. Лазейка оставалась открыта еще один день, а дальше схема начинала работать. Он уже готов был из спортивного интереса посмотреть, что произойдет, если это сделать, но, слава богу, оказавшись в гостях у сыщиков «Глории», рассказал об этой истории Максу. Тот немедленно затребовал письмо, а изучив его и тоже сходив на сайт брокеров, вынес категорический вердикт: «Развод на бабки!»

Два гордеевских доллара аферистам были, конечно, ни к чему, просто в тот момент, когда он стал бы их переводить, вскрывался пароль его кредитной карточки, и Юрий Петрович оказался бы вообще без гроша.

Анализируя потом всю эту ситуацию, адвокат, конечно, отдал должное профессионализму своего бородатого приятеля, но и не мог не восхититься психологическим расчетом организаторов аферы. Никто никому ничего не предлагал впрямую! Никто не рекламировал никакие «пирамиды» или сетевой маркетинг. Просто в результате почтовой ошибки (какой там ошибки – целенаправленного действия!) «частная переписка двух друзей» оказывалась в посторонних руках. Воронеж, Лариска… И то, что лазейка оставалась открыта еще один день, а дальше схема якобы начинала работать, не оставляла потенциальному лоху возможности долго анализировать ситуацию.

Аферистов этих, конечно, найти было нереально (Макс сказал, что сейчас Интернет ими просто кишит, складывается даже впечатление, что там их гораздо больше, чем живых людей, хотя этот развод – один из самых виртуозных, что ему приходилось видеть), как бы там ни было, но науку Гордеев получил хорошую…

Тем временем Фицпатрик, пошатываясь, вернулся из туалета. Гордеев проследил, чтобы его стакан был наполнен.

– Джон, а что вам больше всего нравилось в Миле?

Фицпатрик немного помолчал, подумал. Потом сказал совсем несолидно для классика:

– Она была гордая. И ужасно смешливая. Все время хихикала. Но это, наверное, от неуверенности. Мила сама не знала, какая на самом деле она замечательная. Но…

– Укатали сивку крутые горки, – пробормотал Гордеев.

– Простите? – осведомился Фицпатрик. – Это по-русски, да? Оч-чень интересно звучит. А что значит?

– Это по-русски, – объяснил Гордеев, – в том смысле, что переработалась она.

– Вы думаете? – засомневался англичанин.

– Есть такое предположение, – усмехнулся Гордеев. – Почему бы и нет? Вот скажите, мистер Фицпатрик, какое ее человеческое качество вы считали главным достоинством, помогающим в работе?

– Хм, – удивился Фицпатрик, – ну и вопросик! Ну ладно. Думаю… терпение и, не удивляйтесь, верность. Все-таки по натуре она была очень верный человек. В дружбе, в любви, в отношениях с людьми. И терпеть могла много чего очень долго. Вы знаете про ее первого мужа?

Гордеев кивнул, а про себя подумал, что у кинорежиссеров очень своеобразный взгляд на мир: наверно, у них внутри время течет как-то совсем по-другому. Ведь по его, гордеевским, сведениям, Мила как раз ни секунды не стала мириться с бабами Валерия Монахова и выставила его вон.

Фицпатрик тем временем продолжал:

– Помню, она говорила мне: «Я хорошо понимаю тех женщин, которые готовы на все ради того, чтобы дождаться своего мужчину, своего возлюбленного. Во мне самой живет вечный комплекс… Пенелопы. Я люблю ждать, и я умею ждать».

Гордеев усомнился в этой цитате, несколько противоречащей хотя бы истории ее отношений с обоими мужьями, но вслух ничего не прокомментировал.

Они выпили в очередной раз.

– А… хотите, – заговорщицки подмигнул Фицпатрик, – я вам покажу сценарий, которая она сама написала и предлагала мне поставить? Я его еще никому не показывал! – И он икнул.

– Боюсь, я в этом ничего не понимаю, – сознался Гордеев.

– Первый раз вижу киножурналиста, который в этом сознался, – с одобрением отметил Фицпатрик. – Но строго говоря, это не сценарий, а так, синопсис…

– Си-ноп-сис? – повторил Гордеев.

– Синопсис, – подтвердил Фицпатрик. – Там пара страничек всего. Как она говорила – «про что кино».

– Вы что же, его с собой носите? – удивился Гордеев.

– Ну зачем же? Я вам его пришлю… – Он снова икнул, уронил голову на барную стойку и больше не сказал ни слова.

– Эй…

Кажется, Фицпатрик спал.

– Эй, – потряс его Гордеев и беспомощно оглянулся, потому что мистер Фицпатрик был безнадежно пьян.

– Сеньор? – вопросительно посмотрел на него бармен.

Гордеев дотащил Фицпатрика до его номера и оставил ему записку, где указал мобильный телефон и адрес электронной почты. Без особой, впрочем, надежды. Из своего опыта общения с людьми искусства Гордеев вынес, что обязательность – не их конек. Что ж, дело было сделано, и какой-никакой результат получен. Гордееву было немного совестно оттого, что он фактически напоил незнакомого человека, но что поделаешь – такая работа. Оставалось надеяться, что англичанин не проснется, не выберется вдруг из номера и не начнет куролесить, а то, не дай бог, влипнет в историю…

Гордеев возвращался в свою гостиницу не спеша, он знал, что есть дорога гораздо короче, но ему доставляло удовольствие брести по узеньким кривым переулочкам. Утро, в буквальном смысле, еще не наступило – здесь, на юге Европы, светлело поздно. Он обдумывал, стоит ли завтра задержаться в Мадриде подольше – все-таки есть возможность изучить этот древний город, в котором он толком еще не был… Смутно знакомый голос сзади спросил по-русски:

– Братан, время не подскажешь?

Гордеев подумал было: кому какое дело, сколько сейчас времени, и одновременно механически посмотрел на часы: было 4.43, и не успел повернуться, как получил удар в висок, опрокинувший его навзничь. Гордееву показалось, что били его рукой, но в руке этой было зажато что-то тяжелое.

Дальнейшее происходило будто в преломленном изображении. Он лежал на спине, а над ним склонилась огромная фигура, и, приноравливаясь, как половчее стукнуть его ботинком в голову, сказала, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Здоровый боров, елкин-дрын, смотри-ка, еще шевелится. Другой бы уже…

И после нового удара свет померк окончательно…