Текст книги "История ислама"

Автор книги: Фридрих Мюллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Война эта стоила немногих жертв: убитых было человек 5 со стороны правоверных и 2 язычника; по несколько человек с обеих сторон были опасно ранены. Но за войной следовал страшный эпилог. В полдень того же дня, когда отступили союзники, Мухаммед вручил военное знамя Алию, Билаль возвестил, что послеобеденная молитва должна быть совершена в квартале курейзов. До последнего момента опасались иудеи нарушить формально договор; но их переговоры с неприятелями Медины слишком были известны, для пророка довольно было малейшего предлога, чтобы избавиться от непримиримого врага его учения. Курейзы были народ храбрый и могли бы, со своими 600 воинов, попытаться пробиться. Может быть, предполагали они, что все-таки успеют еще добиться таких же условий, как и надиры, а потому временно отложили крайние меры: сражаясь, отступили они в свою крепость и допустили обложить себя. Недостаток в провианте принудил их недели через две начать переговоры, но Мухаммед сразу же потребовал безусловной сдачи. Посланный им к иудеям Абу Лубаба был аусит, следовательно, старинный союзник иудеев. Когда его спросили, будет ли Мухаммедом дарована им по крайней мере жизнь, он ответил официальным тоном: «да», но при этом многозначительно провел указательным пальцем по шее. Узнав об этом опасном проявлении мирского чувства приличия, пророк сильно разгневался, и бедняге Абу Лубабе пришлось вынести тяжкое церковное покаяние, прежде чем он снова попал в милость. Иудеям ничего не оставалось, однако, как сдаться или же попытать биться насмерть. Они предпочли первое, вероятно, в надежде, что их прежние союзники, аусы, заступятся за них, подобно тому как хазраджи два года тому назад спасли Кейнока. Мухаммеду неловко бы было отказать наотрез в их заступничестве; это значило бы поставить аусов ниже их прежних соперников, но истребление иудеев решено им было в душе, и для исполнения своего плана он выискал одно средство, дьявольски коварное, которого не могли никоим образом предугадать исконные враги Аллаха. Глава аусов, Са’д Ибн Му’аз, ревностный раб Божий, лежал на смертном одре от раны, полученной им во время осады. Он знал, что должен умереть, и кипел злобой против всех участвовавших в войне из-за окопов, разумеется, также и против этих «предателей» иудеев. Товарищи по племени этого не понимали, и когда Мухаммед предложил решение участи пленных иудеев предоставить их главе, они охотно согласились. Са’д же решил, недолго думая: мужчин перебить, женщин и детей обратить в рабство, а имущество их поделить. Приговор исполнен был на другой день утром. Целый день продолжалась отвратительная бойня; более 600 иудеев потерпели мученическую смерть за веру. Только один, согласившийся перейти в ислам, остался в живых; все остальные, поголовно, умерли, выказывая геройский дух, чего нельзя было ожидать, судя по прежним их нерешительным действиям. Жены и дети обращены были в рабство. Красавица-еврейка Реихана, доставшаяся пророку, обращена была в ислам и взята им в гарем. Несколько дней спустя суровый судья Са’д последовал за своими жертвами.

Жестокость образа действий пророка в данном случае находит себе некоторое оправдание в древнеарабских воинских обычаях, по которым, несомненно, пророк имел право казнить взятых в плен иудеев, так как они сдались безусловно. Отвратительнее всего в этом приговоре соединение беспощадной суровости с коварной игрой именем Бо-жиим. Но Мухаммед и его последователи так же мало понимали это, как и судившие еретиков католики или протестанты, которые одинаково не могли отдавать себе отчета в ужасных своих деяниях, когда они, во имя Бога, сжигали тела людей, говоря при этом, что спасают их души. Но эти грубые, нечувствительные по натуре люди сами не знали, что творят, даже и в XIX столетии. Все же подобного рода жестокость не была в сущности характеристической чертой Мухаммеда. Так, например, немного спустя он совершает большой шаг вперед по отношению цивилизации своего народа, запрещая уродовать и мучить пленных, приговоренных к смерти. Но это было, понятно, совершенно иное: одно – иудей, а другое – вообще человек. Известны уже ранее те основания особенной ненависти, которую питал пророк к детям Израиля.

Глава IV
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ПРОРОКА
И ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПОБЕДА ЕГО РЕЛИГИИ.
СИСТЕМА ВЕРОУЧЕНИЯ ИСЛАМА

Война из-за окопов и истребление курейзов служат в истории Мухаммеда поворотным пунктом, не менее знаменательным, чем битва при Бедре. Подобно тому, как первое выигранное дело выдвинуло сразу бездомного беглеца, ставшего независимым властелином, окруженным собственным войском, которого нельзя уже было презрительно игнорировать, так и кончившийся без последствий поход коалиции убедил окончательно его противников, что им далеко до него, даже при напряженном сконцентрировании всех сил, по крайней мере в его собственных владениях. С этих пор они и не стараются возобновлять попытки борьбы; каждый из неприятелей сопротивляется в одиночку, как умеет и сколь возможно долее, рассчитывая при этом только на случайности счастливого оборота войны, но не помышляя вовсе о возобновлении единственно разумной политики совместной обороны. Бедуин рассчитывает на дальность и малую доступность своих пастбищ, иудеи – на крепость башен, мекканцы пробуют еще защищать свою святую область, но никто из них не осмеливается более предпринять наступательную борьбу. Поэтому Мухаммед может преспокойно вести атаку поочередно то на одного, то на другого, пока всех по порядку не поглотит. Мастерски глубоко рассчитанными политическими маневрами обделывает он все это; пророка не волнуют ни страсти, ни предубеждения. С невозмутимо холодным спокойствием взвешивает он средства: подавляет опасное движение со всей подобающей строгостью, умеет при случае перекинуть и золотой мост для уступчивого противника, лишь с виду сопротивляющегося. Искусство его располагать в свою пользу неприятельские силы, дробя их безмерно, равно как и стремление разыграть еще при этом великодушие, напоминает коварно-хитроумную политику римлян.

В течение всего шестого года (627) пророк занят расширением области своего влияния по всевозможным направлениям, начиная с безусловно подчиненной отныне его власти Медины. Он пытается снова внушить к себе уважение в среде бедуинов центральной Аравии. Стараясь прикрыть таким образом тыл свой на востоке и северо-востоке, Мухаммед мог, никем не тревожимый, посвятить свои досуги и любезным землякам юга, а на севере – городам иудейским. Он начинает задирать их всякими способами и поджидает только время, когда можно будет окончательно их поглотить. И вот действие открывается целым рядом набегов на различные отделы племен Гатафан, Асад и Хавазин. В сущности они не приводят к значительным результатам, но служат прямо к устрашению беспокойных соседей. Попутно захвачен мекканский караван, сделано нападение и пощипаны немного Бену Са’д в Фадаке, подозреваемые в сношениях с иудеями Хейбара; глава последних Усеир смещен и изменнически умерщвлен вечно готовым к услугам пророка подосланным лицом. Было бы очень интересно иметь более точные сведения о некоторых других предприятиях пророка того времени; как кажется, тогда уже Мухаммед начинал распускать сети далеко за пределы Аравии. С тех пор как он отрезал торговую дорогу на север мекканцам, его мединцы стали высылать сами караваны в Сирию. В этом же году наказаны были Фезариты, отдел племени Гатафан, за то, что они осмелились ограбить караван мединцев невдалеке к северу от города. А незадолго перед тем, так сообщает предание, был направлен набег также к северу. Потребовалось отомстить за ограбление посланника, которого отправил Мухаммед в Сирию к византийскому императору Ираклию, занятому в то время приготовлениями к серьезному походу против персов. О цели посольства, которое, вероятнее всего, было направлено не к самому императору, а скорее к префекту Палестины, ничего достоверного не известно; также не имеется сведений о вероятной связи между этим посольством и походом, предпринятым два месяца спустя в Думат Аль-Джандаль. Христианское народонаселение этого оазиса было, как кажется, издавна в тесной связи с христианскими элементами владений Хиры; с этим предположением согласуется и то, что глава их, хотя чисто арабского происхождения, из племени Келб, носил королевский титул. Без сопротивления подчинился он посланному военачальнику мусульман и обязался выплачивать дань; на самом же деле эта маленькая страна, как увидим далее, подчинилась гораздо позже.

Меж тем приближался конец шестого года (весна 628), а вместе с ним наступление мекканских паломнических празднеств. Как и всегда, происходили они в среднем из один за другим следующих священных месяцев Зу’ль-ка’да, Зуль-хиджжа и Мухаррем[97]97
  Первые два из них составляют конец года, третий – начало следующего года. Четвертый священный месяд Раджаб – седьмой по порядку. Все же месяцы чередовались так: Мухаррем, Сафар, Раби I, Раби II, Джумада I, Джумада II, Раджаб, Ша’бан, Рамадан, Шавваль, Зу’ль-ка’да, Зу’ль-хиджжа.


[Закрыть]. Но уже в Зу’ль-ка’де, когда открывалась ярмарка в Маджанне, многие арабы имели обыкновение посещать Мекку, чтобы успеть совершить так называемое посещение, т. е. малое паломничество, ограничивающееся обходом святынь Мекки; меж тем как в большое паломничество, собственно Хаджж, включались кроме того процессии на Арафат и в Мину. Перед самым началом этого самого месяца объявил Мухаммед своим правоверным, что им совершено паломничество во сне, и ему вручены ключи от Ка’бы. Следовало приготовляться немедленно к паломничеству, но не брать с собою другого оружия, кроме меча, так как это будет мирное предприятие.

Почти невероятно, чтобы пророк, опираясь лишь на сновидение, мог решиться выполнить такое важное по последствиям решение, едва ли был он в то время до такой степени наивным человеком. У него, вероятно, были особые причины предполагать, что курейшиты должны были поневоле беспрепятственно допустить его, как и всякого другого, посетить в эти священные месяцы Мекку и Ка’бу. Но какого рода были эти соображения, об этом нет никакого указания в дошедших до нас преданиях. Между тем, со времени изменения киблы, Ка’ба делалась как бы средоточием общины правоверных. Овладеть Ка’бой стало конечной целью стремлений пророка, а в интересах мекканцев было держать его вдали от священного города. Все это должен был знать Мухаммед. С другой стороны, трудно предположить, чтобы сам он уже тогда захотел вдохнуть своим единоверцам неограниченное уважение к древним обычаям, которые так жестоко преследовал, где только мог. Мы видим при этом, что теперь лишь немногие из выдающихся людей Мекки ревностно относились к продолжению сопротивления, и то те только, которые имели особые причины к личной вражде к пророку, так, например, Икрима, сын убитого при Бедре Абу Джахля. Дальше мы видим также, что главную роль во вскоре наступивших переговорах стали играть не члены семьи Махзум или же Омейи, а Бену Ма’ис, доселе малоизвестный отдел племени курейшитов. Абу Суфьян, душа всякого направленного против Мухаммеда предприятия, вдруг как бы стушевывается, сходит со сцены. Мы слышим, наконец, что вскоре один из первых среди махзумитов, Халид Ибн аль-Валид, принимает открыто ислам. Если принять все это во внимание, невольно является догадка, что мудрейшие между мекканцами прозрели, со времени войны из-за окопов, бесполезность сопротивления. С предупредительною готовностью выслушали они, должно быть, предложения Мухаммеда, которые мог он сделать через посредство дяди своего Аббаса или кого-нибудь другого. Вероятно, пришло одному из них в голову, что можно исподволь приучить мекканцев к лицезрению ненавистного человека, и вот воспользовались паломничеством в месяцы всеобщего мира. Но в момент исполнения, когда в толпе вспыхнуло грозное негодование и резко выступила наружу непримиримая ненависть личных врагов пророка, благоразумные люди спохватились и не решились на этот раз продолжать толковать о снисходительности. Все это, впрочем, довольно гадательно, поэтому попытка осветить факты, о которых предстоит нам рассказывать, может быть и излишня.

По зову пророка около 1500 мединцев и асламитов двинулись в путь к Мекке первого Зу’ль-ка’ды. Священный месяц уже наступил. Беспрепятственно достигли правоверные Усфана, в!0 милях к северо-западу от Мекки. Но здесь пророк получил неблагоприятное известие: услышав о его приближении, курейшиты и живущие вблизи их союзники наскоро вооружились и потянулись лагерем из города к северу, а конницу выслали по дороге к Усфану. Чтобы подойти насколько возможно ближе к городу, Мухаммед повернул вправо, обогнул конные разъезды мединцев и достиг Худейбии, на самой границе священного округа, невдалеке от стоянки мекканцев; здесь пророк скромно расположился. Племя Хуза’а, старинные союзники и неизменные его шпионы – часть их перешла уже в ислам, – сообщали Мухаммеду точно обо всем, что происходило в городе. При помощи их завязал он дипломатические сношения с целью добиться мирного вступления в Мекку. Вначале поступал он энергично, угрожая в крайнем случае пробиться силой и проложить себе путь к Ка’бе; впрочем, выражал также при этом готовность заключить перемирие с курейшитами на долгий срок, обещал на будущее время беспрепятственный пропуск их караванов везде под тем условием, чтобы ему предоставлено было разделаться с остальными арабами, как он пожелает. Посланцы беспрерывно сновали между обоими лагерями, но обе стороны ни до чего не могли договориться. Наконец Мухаммед послал своего зятя Османа и в то же время дозволил некоторым другим посетить своих родных в Мекке. В лагере мекканцев никто не выказал особенного сочувствия к Осману, и он нашел целесообразнее уехать в город, чтобы там начать предварительные переговоры, прежде всего, надо полагать, со своими родственниками из дома Омейи. Прошло три дня; ни он, ни другие не возвращались, а между тем распространился слух, что курейшиты убили зятя пророка; положение дел становилось серьезным. Никоим образом Мухаммед не мог допустить безнаказанно убийства уполномоченного им лица, тем более что это был его зять. Тотчас же стали правоверные хватать кого попало из мекканцев, задерживая их в виде заложников; в свою очередь, и вблизи стоявшие курейшиты стали задирать мединцев; казалось, надвигался момент всеобщей резни.

У правоверных не было вовсе оборонительного оружия, одни только мечи; пророк возвестил, что предстоит вполне мирный поход. Положим, беглецы, равно как и ансары из прежних, были люди неустрашимые и преданные, но являлось невольно сомнение – будут ли держаться так же стойко ввиду непредвиденно критического положения дел те многие, которые перешли в ислам недавно. В этот решительный момент Мухаммед собрал все свое войско вокруг громадного дерева, вышел к воинам и потребовал от каждого из них клятвы рукоприкладством в знак того, что они его не покинут. Слава, какой впоследствии пользовались принявшие участие в этой «клятве благоволения»[98]98
  Благоволения, оказанного при этом Богом.


[Закрыть], указывает слишком ясно, насколько сознавалась вся опасность; ставилось на карту все. Но и курейшитам тоже очень не хотелось вступать в бой, исход которого ввиду отчаянной храбрости мусульман нельзя было заранее предвидеть. Они послали Сухейля Ибн Амра, из дома Ма’ис, с двумя сотоварищами. Предложено было Мухаммеду заключить следующее условие: он обязан со своими немедленно же вернуться обратно, зато в следующем году ему дозволен будет доступ в Ка’бу в течение трех дней. Когда мусульмане узнали об условиях, некоторые из ревностнейших, а во главе их Омар, пришли в ярость, собирались даже отказаться повиноваться. Пророку потребовалось употребить всю силу своего авторитета, чтобы довести дело до конца и удержать своих от прискорбных насилий, может быть, оскорблений посланных для переговоров. Особенно возмущало правоверных, когда дело дошло до редактирования договора, что курейшиты отказались наотрез поставить в начале его обыкновенную мусульманскую формулу «во имя Аллаха, Всемилостивого и Всемилосердного», а также не соглашались на обозначение Мухаммеда в качестве посланника Божьего. Когда же пророк спокойно кивнул исполнявшему при этом роль писца Алию в знак согласия на желания язычников, ревностные поборники веры окончательно смутились. Вообще, замечательный этот исторический документ, в том виде, в каком составлен, действительно был в состоянии тяжело встревожить хоть кого, даже самого невозмутимого правоверного. Гласил он следующее: «Во имя твое, о Аллах! Вот условия, на которых заключен мир между Мухаммедом, сыном Абдуллы, и Сухейлем, сыном Амра. Оба они пришли в соглашение, что война прекращается между договаривающимися сторонами на 10 лет. В течение этого срока обе стороны пользуются полною безопасностью, та и другая обязуются не нарушать мира. Притом, если один из курейшитов без ведома тех, кои имеют над ним законное право, перейдет на сторону Мухаммеда, то сей последний обязуется выдать его; если же кто-либо из окружающих Мухаммеда перейдет к курейшитам, они не обязаны выдавать его обратно ему. Затем да пребудет меж нами нелицемерная прямота, и да не будет места никакой тайной неприязненности либо хитрости. Далее, если кто-либо (из остальных племен) восхочет заключить договор или союз с Мухаммедом, то это допускается; а если пожелает учинить таковой же с курейшитами, то и это возможно. Кроме того обязан ты[99]99
  Так гласит предание; поэтому, надо полагать, мекканцы сами диктовали договор Алию.


[Закрыть] в этом году очистить нашу область и не возвращаться к нам в Мекку. А затем, по истечении годичного срока, очистим мы (город) перед твоим прибытием, тогда можете ты и сопровождающие тебя вступить туда и пробыть в нем три дня, вооруженные тем, что потребно на пути, а именно: мечами в ножнах; никакого иного (оружия) не имеете ты и твои права надевать».

Подписав документ, мекканцы удалились, а Мухаммед тотчас же повелел умертвить взятых с собой жертвенных животных и произвести обычное к концу паломнических церемоний обрезание волос на голове. Пророк хотел засвидетельствовать, что, несмотря на запрещение посещения священной местности в этом году, паломничество все-таки следует считать совершившимся во всем его религиозном объеме. Однако те именно, которые привыкли непоколебимо верить в каждое слово посланника Божия, возмутились в душе и не сочли возможным повиноваться в данную минуту подобному приказанию. В их глазах казалось это каким-то мгновенным припадком слабости, вовсе не божественной. Возможно ли, думали они, что пророк, так определенно сам возвещавший вступление в Мекку, отделывается теперь пустой уверткой, объявляет, что возвещенный им успех откладывается, и по каким-то непредвиденным обстоятельствам желает вернуться; вместо непрестанно проповедуемой прежде неослабной войны против неверующих заключает вдруг перемирие, и при каких еще условиях – унизительнее их нельзя и придумать. Поэтому они исполнили приказ лишь после неоднократно повторяемых напоминаний, и то тогда только, когда он сам подал пример. Исполняли неохотно, небрежно, отчасти не вполне и угрюмо двинулись в обратный путь.

Вскоре, однако, все спохватились и уразумели всю справедливость сказанного Абу Бекром в виде предостережения неукротимейшему из них, Омару. «Держись поближе, у самого его стремени, помни – он посланник Божий!» Договор действительно был неизбежным последствием того безвыходного положения, в котором очутился Мухаммед против всякого ожидания. Зато же пророк и сумел на нем выказать все свое величие. Благодаря несравненно высокому самообладанию он превратил весь договор в ловкий дипломатический фокус. Курейшиты вообразили было, что львиная доля выгод на их стороне, меж тем, в конце концов, должны были удовольствоваться одним слабым утешением поспесивиться, и то на короткий очень срок. Мухаммед, по-видимому обделенный и униженный, становится вскоре неоспоримым господином положения. Неоценимой выгодой для него оказалось уже то, что мекканцы согласились договариваться с ним на равной ноге. Заключением союза они как бы признавали его равноправность с собой, снимали официально пятно с него, некогда бежавшего из отечества безвестного проходимца. Отныне каждый получал право признавать себя открыто его приверженцем либо союзником, не нарушая при этом древнеарабских понятий, составлявших кодекс чести всякого племени. Тотчас же ближайшие соседи Мекки, Хуза’иты, бывшие до сих пор лишь тайными союзниками пророка, стали открыто на его сторону. Между тем живущие рядом с ними бекриты (из племен Кинанитских, кочевавших между Меккой и берегом) примкнули к курейшитам. Мухаммед только этого и ждал. Между обоими этими беспокойными и издавна неприязненными племенами нередко происходили столкновения; casus belli, когда угодно, мог явиться по его желанию. Даже такой, по-видимому, невыгодный параграф, по которому он был обязан выдавать немедленно тех, которые бежали к нему в Медину без согласия своих законных владетелей, вскоре послужил ему же на пользу. Некто Абу Басир, из племени Сакиф, проживавший в Мекке в качестве клиента дома Зухра, был посажен под замок своими господами за выраженную им склонность к исламу; он успел бежать и счастливо добрался до Медины. Зухриты послали за ним двух своих людей с письмом к Мухаммеду; пророк должен был его выдать. Но по дороге Абу Басир воспользовался счастливым моментом, убил одного из провожавших и бежал к морскому берегу. Вскоре собралась там целая толпа бежавших из Мекки по тому же самому поводу; их скопилось около 70. Стали они нападать на караваны курейшитов и столько натворили бед, что мекканцы должны были сами усердно молить Мухаммеда, не согласится ли он отменить роковой для них параграф. Отныне каждому дозволялось покинуть город и переселиться в Медину. Была доказана еще раз, и блистательнейшим образом, неспособность мекканцев препятствовать распространению ислама. Богатая добыча, которою пользовались мусульмане в каждом походе Мухаммеда, действовала на многих как неотразимая приманка; более прозорливые уже предвидели наступление скорого торжества пророка над всеми его неприятелями. Таким образом, не прошло и 22 месяцев после Худейбии, как число его приверженцев более чем удвоилось. Между спешившими со всех сторон стать под знамена правоверных находились: выдающийся полководец, Халид ибн аль-Валид, из дома Махзум, победитель при Оходе, и Амр Ибн аль-Ас, ставший впоследствии одним из дальновиднейших политиков арабских.

Неожиданные результаты договора должны были в высшей степени посрамить тех, кто, слепо негодуя, опрометчиво возмущался на действия пророка, и вдохнуть в его фанатичных приверженцев непоколебимое доверие к мудрости посланника Божьего. Но успокоение умов не произошло сразу; необходимо было предоставить правоверным хотя некоторое вознаграждение взамен, по-видимому, постигшей их неудачи. Само собой, для этой цели более всего подходило продолжать преследование иудеев. В Медине не оставалось более ни души из этого несчастного народа, но в северном Хиджазе израильтяне жили еще во множестве и благоденствовали; средоточием их был Хей-бар, состоявший из трех кварталов хорошо укрепленных; ему подчинены были также значительные места Вади’л-Кура и Фадак. Начало было уже сделано Мухаммедом, как мы видели выше; главы их Абу Рафи’ и Усейр были по его приказанию умерщвлены, а племени Бену Са’д при Фадаке дан был хороший урок. Теперь пророк решил покорить Хейбар окончательно. Вскоре после отступления от Худейбии он двинулся с 1400 человек при 200 лошадей, в месяце Мохарреме, в седьмом году (в апреле или мае 628). Иудеи, конечно, не сомневались, что теперь дошла очередь до них, но понадеялись на крепость башен, построенных отчасти на высоких скалах, а также на помощь 4000 гатафанов, которых только что успели позвать на помощь; но Мухаммеду удалось захватить их врасплох. Он появился рано утром, совершив быстрый ночной переход. Если иудеи и рассчитывали раньше попытаться сразиться в открытом поле, об этом теперь невозможно было и думать: им пришлось запереться в крепость. Для гатафанов это было крайне неприятным обстоятельством. Как истые бедуины, они нуждались в свободе действий, широком пространстве, чтобы в случае поражения быстро ускакать в свои родные степи. К тому же, как кажется, Мухаммед успел надавать им всевозможных обещаний, и они покинули иудеев на произвол судьбы прежде, чем началась серьезная осада. У мусульман не было под рукой военных машин, которыми они могли бы пробить брешь в крепких стенах и башнях; предстояло, по-видимому, утомительное и скучное дело: обложение и морение голодом осажденных. С видимой неохотой отдал приказ Мухаммед срубать пальмовые плантации вокруг города. Вскоре, однако, склоняясь на разумные советы Абу Бекра, он повелел остановить начатое уже дело. Тогда один изменник из горожан указал пророку на слабое местечко одного укрепленного квартала, перед которым раскинут был лагерь мусульман. Хотя иудеи успели быстро, ввиду уже проникшего в укрепление неприятеля, перейти в близлежащий форт, но осаждающим удалось разыскать в занятом квартале военные машины. Как ни были они плохи, убеждение иудеев в неприступности их укрепленного города, естественно, значительно ослабло; пробовали они неоднократно делать вылазки, но все они были успешно отражаемы; одна башня за другой переходили постепенно в руки мусульман. В последней, самой крепкой, продержались осажденные еще 14 дней, лишь обороняясь. Наконец, когда они увидели, что Мухаммед собирается попробовать пустить в ход дотоле неизвестные военные машины, они объявили, что готовы сдаться. Им дозволено было удалиться с женами и детьми под тем условием, чтоб кроме носильного платья ничего с собой не забирали; скрывший же что-либо будет казнен. Несмотря на это, глава иудеев кинана, сын Абу Рафи’, ухитрился припрятать старинные семейные сокровища. О нем немедленно донесли Мухаммеду, и пророк повелел, дабы вырвать дальнейшие признания, подвергнуть его с братом пытке, а затем казнить. Жестокая расправа нисколько, однако, не помешала победителю вскоре за тем жениться на красивой вдове казненного иудея. Добыча оказалась необычайно богатой; по обычаю, поделили ее между всеми участвовавшими в походе. Что же касается самой страны, то, так как было неудобно ослаблять силы ислама через переселение правоверных сюда, так далеко от Медины, она была снова отдана иудеям для дальнейшей обработки на неопределенный срок, «как долго будет угодно это Богу», с тем условием, чтобы данники отдавали половину доходов в казну ислама.

За свою победу над Хейбаром пророк чуть не поплатился слишком дорого. Одна еврейка, по имени Зейнаб, потеряла всех родных во время осады и вздумала отомстить за их смерть. Раз вечером преподнесла она пророку в виде подарка убитую овцу, натертую сильным ядом. Мухаммед принял приношение и приказал изжарить животное для себя и некоторых из гостей своих. При первом же куске яд обнаружился отвратительным вкусом. Пророк тотчас же выплюнул и спасся, а один из собеседников, который успел проглотить несколько кусков, умер. Самому пророку казалось всегда, до конца жизни, что он ощущает присутствие в организме этого яда; он даже приписал ему, хотя, конечно, неосновательно, и последнюю свою болезнь!

После взятия их главного укрепленного города остальные иудеи на северо-западе Аравии вяло продолжали защищаться. Вскоре сдались Вади’ль-Кура и Фадак, вероятно, в то же самое время и более отдаленная Тейма. Одну из своих целей Мухаммед достиг вполне: ни один иудей в Аравии не смел более поднять на него руку; лишь в самом интимном кружке единоверцев он мог дозволить себе оспаривать притязания его на сан пророка. Ближайшие месяцы прошли в незначительных стычках с бедуинами, преимущественно из племен Хавазин и Гатафан. Наступила наконец Зуль-ка’да 7 г. (приблизительно февраль 629), а с ней пора «посещения», которое на этот раз должно было привести к беспрепятственному и торжественному въезду пророка и паломничеству ко святым местам Мекки. Событие произошло без особых приключений: когда войско мусульманское – к людям Худейбии примкнули значительные толпы новых пилигримов, около 2000 человек, – достигло границ священного округа, воины[100]100
  Так следует понимать, когда говорится, что «курейшиты» покинули Мекку. Мы тотчас же дальше читаем, что Мухаммед вступил в сношения с оставшимися горожанами.


[Закрыть] Мекки вышли из города и потянулись к окружающим высотам. Можно себе представить чувство самодовольства, с которым Мухаммед, ныне неограниченный властелин большей части Аравии, вступал во главе своих непобедимых правоверных в город, из которого 7 лет тому назад должен был тайком бежать беззащитным изгнанником. Никто в настоящее время не решался преграждать путь пророку и его окружающим к «священному дому»; со спокойною самоуверенностью исполняли правоверные стародавние, почитаемые повсеместно обряды, а с оставшимися мекканцами тотчас же завязывались дружественные отношения; почти с нежностью приветствовал пророк своего многоопытного дядю Аббаса. Старая лиса, в предвидении позднейших событий, умел устроить тепленькое местечко для себя и своих в ближайшей среде окружавших столь успешно подвизавшегося племянника: при посредничестве дяди Мухаммед женится на Меимуне, овдовевшей невестке, проживавшей до сей поры у Аббаса в дому. Пророк охотно присоединяет ее к своему гарему, тем более что это давало ему возможность раскинуть новые сети над Меккой.

Три дня, назначенные по условию, минули; явился Сухейль в качестве неизменного оратора курейшитов и потребовал очищения города. Мухаммед стал было упираться; он предложил посланнику отпраздновать заодно свою свадьбу с Меймуной. Но Сухейль не поддавался – в ответ на любезное приглашение он продолжал требовать буквального исполнения договора. Делать нечего, на четвертый день должны были выступить из города мусульмане. «Полное посещение»[101]101
  Оmratel-kada, буквально – «посещение исполнения».


[Закрыть] хотя и исполнилось, но грезы пророка осуществились лишь наполовину. Зато как ревностно воспользовался он этими тремя днями, чтобы подготовить довершение остальной половины; наилучшим подтверждением могут служить начавшиеся с этих пор все чаще и чаще поездки самых разнообразных лиц, отчасти из высокопочитаемых семей Мекки, в Медину, в это самое время осенило также Халида и Амра божественным светом, и многих других вместе с ними.

«Людям желательно подгонять события, но Господу угодно, дабы они созрели», – имел обыкновение говорить невозмутимый Абу Бекр несколько позже, когда заходила речь о Худейбие. Таково же было мнение и величайшего политика, который все яснее выступает в лице Мухаммеда. Между тем не только из старой его родины, но и от различных племен полуострова беспрерывно притекали новые приверженцы в главную квартиру пророка и мало-помалу приучались, ради доброго дела, к долгим стояниям на молитве, уплате налогов и тому подобным тяготам необычной набожности, приходившимся весьма не по нутру для истого араба. Спокойно выжидал он, когда наконец наступит момент и Мекка, как зрелый плод, скатится ему на лоно. Но и в это промежуточное время он не мог оставаться праздным, это было против природы ислама; ведь и вне Хиджаза мир преисполнен неверными. Ранее мы упоминали, что Мухаммед в шестом году (627) отправил к императору Ираклию посланника. Перед самым походом на Хейбар (весною 628 г.), так повествует далее предание, приказал пророк приготовить письма к императору Ираклию, к византийскому префекту Египта, Гассаниду Харису VII, и Хосрою Парвезу, шаху персидскому. Мухаммед взывал к ним, убеждал оставить ложных богов и подчиниться посланнику Аллаха. Можно себе представить, какое комическое впечатление могло произвести на Ираклия подобное требование какого-то неизвестного арабского начальника – если только письмо дошло по назначению. Император в это самое время (в апреле 628 г.) только что покончил решительною победой сотни лет тянувшуюся войну между персами и византийцами, и греческая империя вернула назад все когда-либо захваченные Персией провинции. Могущественный властелин и не воображал, конечно, что не пройдет и восьми лет, как орды этого сомнительного авантюриста отторгнут от него навсегда половину его малоазийских провинций и что он должен будет беспомощным беглецом укрыться за стенами Константинополя. Назначенное персу письмо так и не дошло до него. Когда оно писалось, едва ли тот был в живых. Но еще ранее слышал шах о различного рода движениях, происходящих внутри Аравии, и потребовал от Бадхана, своего наместника в Йемене, сообщить ему подробности. Доверенное лицо, посланное наместником в Медину, как он донес впоследствии, приняло ислам. Очень ясно, что это событие до покорения Мекки не могло случиться. Все эти обстоятельства вообще в высшей степени неразъяснены и спутаны. Одно только несомненно, что из Египта, между прочими подарками, посланы были Мухаммеду две красивые рабыни. Имена их – Мариат[102]102
  Это не Мария, а одна из второстепенных форм имени Марта.


[Закрыть] и Ширин – указывают на их происхождение из Месопотамии, но они легко могли быть перепроданы оттуда в Египет. Первую из них принял Мухаммед к себе в гарем, хотя не как законную супругу. На Востоке, со времен Сары и Агари, не редкость подобные случаи, когда рабыня выступает рядом с законными женами. Подобные же отношения встречаются довольно часто и у арабов. Мухаммед санкционировал их следующим образом: каждый правоверный – за исключением пророка, не связанного никаким определенным числом, – не может иметь более четырех жен, но зато рабынь – неограниченное количество. Положение матери не имело никакого влияния на законность детей. Одно признание со стороны отца давало равноправие сыну рабыни. Поэтому радость Мухаммеда была неописуема, когда по прошествии года Мариат подарила ему сына. Со смерти Хадиджи у него не было более детей. Назвал он его Ибрахимом (Авраам), именем патриарха, чью чистую веру он, как по крайней мере полагал, был призван восстановить на земле. Но за год до собственной смерти пророк должен был увидеть своего сына умирающим.