Текст книги "Отпущение грехов"
Автор книги: Фрида Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Как и следовало ожидать, в июле было чисто. Эндрю перешел к августу и чертыхнулся. Судя по красной галочке, брат вступал в контакт с Гейл двенадцать дней назад. Под названием месяца красовались аккуратные буквы «F» и «Н».
Лавкрафт начал считать в уме. Именно в этот день он познакомился с Гейл и вмонтировал жучок в ее телефонный аппарат.
Невозможно… Если бы Нортон попытался дозвониться Гейл, он, Эндрю, знал бы об этом. Жучок начал работать в десять утра, но в квартире было тихо. Видимо, галочкой отмечался какой-то другой вид контакта.
Он вернулся к предыдущему календарю. Точки и прямоугольники, с интервалами от шести до двенадцати недель. Но ничто не указывало на смысл этих значков.
Лавкрафт стал рассматривать самый старый календарь, на котором стояла галочка.
Галочка, совпавшая с днем, когда преступник оставил след.
Он перешел к следующим двум календарям. В донесениях говорилось о следе и о чем-то еще… Почта! О Боже, он совсем забыл про почту. Несколько недель агенты торчали в почтовом отделении и проверяли все, что было адресовано Гейл Нортон. Когда временно вышедший из строя мозг заработал нормально, Лавкрафт вспомнил, что в отчете упоминалась какая-то пустая открытка.
Дату Эндрю забыл, но это было легко проверить.
Внезапно на него сошло озарение и ему стало ясно значение формы значков. Галочкой отмечались телефонные звонки, прямоугольником – контакты по почте.
Если это верно, то двенадцать дней назад Кристофер Нортон звонил сестре по телефону. Это означало, что следующий контакт состоится недель через шесть – двенадцать. Эндрю мог пропустить звонок только в том случае, если разговор состоялся не в квартире Гейл. Но сотового телефона у нее нет. Куда она ходила в тот день? Только в клинику.
С этим нужно что-то делать. Он не имеет права пропустить второй звонок.
Необходимо было переписать даты из календарей Гейл, но Эндрю не мог позволить, чтобы его застукали за этим занятием. Удостоверившись, что календари лежат в том же порядке, что и прежде, Лавкрафт стянул их резинкой, положил под коробку с бумажными носовыми платками, а затем осторожно поднял ящик, собираясь вставить его в гнездо тумбочки.
Он так и не понял, что прозвучало раньше: то ли скрежет ключей в замке, то ли грохот, с которым ящик стукнулся о тумбочку. Удар был таким сильным, что кружка с чаем опрокинулась. Важно было одно – содержимое ящика высыпалось на дощатый пол за долю секунды до того, как в спальню вошла Гейл.
Глава 8
– Что вы делаете?
Холодный тон Гейл нисколько не удивил Эндрю. Так же, как не удивил его ледяной взгляд, который она бросила на него с другого конца спальни. Если в личную жизнь человека то и дело вторгаются агенты ФБР, он волей-неволей теряет доверие к окружающим. Это и ежу понятно.
Если бы неусыпную слежку с использованием подслушивающих аппаратов установили за ним самим, он тоже стал бы параноиком, так что осуждать Гейл не приходится. Странно, что она оставила его в квартире одного, а сама ушла в клинику. Это не в стиле Гейл. Впрочем, она прежде всего врач, а потому заботится о благе пациентов больше, чем о собственных удобствах. А он, ублюдок, злоупотребил ее доверием и все испортил.
Да, Эндрю делал свое дело, но это соображение не мешало ему чувствовать угрызения совести. Впервые за годы работы в ФБР он усомнился в том, что любит свою профессию.
Эндрю попытался улыбнуться, хотя ему было не до смеха.
– Маленький несчастный случай, – сказал он, подняв коробку с бумажными носовыми платками. Потом вынул несколько салфеток и начал вытирать ими крышку тумбочки, стараясь, чтобы чай не пролился на пол и не запачкал стеганое одеяло персикового цвета.
– Вижу, – слегка оттаяв, ответила Гейл.
– Я… э-э… опрокинул кружку и стал искать, чем бы вытереть лужу. Но ящик оказался чуть короче, чем я думал, – солгал он, подбирая рассыпавшиеся по полу вещи. – Испугался, что мне попадет за испачканные простыни.
Он полез под кровать за закатившейся туда бутылочкой поливитаминов. Послышался вздох, а затем стук каблуков по полу. Эндрю выпрямился и почувствовал облегчение. Дрожь, в которую его поверг преждевременный приход Гейл, почти прошла.
– Мне ужасно стыдно, – проговорил он, впервые за все утро сказав чистую правду.
Лавкрафту действительно было стыдно. Стыдно оттого, что он был вынужден выуживать у нее информацию. Оттого, что эта сестра Кристофера Нортона залезла к нему в душу. Черт побери, она не выходит у него из головы, и это не имеет никакого отношения к делу, которым он занимается.
– У вас снова закружилась голова? – спросила Гейл, взяв у него бутылочку и бросив ее на кровать. Потом она ловко вытерла остатки чая и вставила ящик в гнездо, не дав Эндрю возможности положить туда рассыпавшиеся вещи.
Он провел пальцем по краям стянутых резинкой календариков, на мгновение задумался, взвешивая свои шансы, а потом вздохнул.
– Нет. Просто я неуклюжий, – сказал Эндрю, протягивая ей календари.
В мгновение ока Гейл все вернула на свои места, и от устроенного Лавкрафтом погрома не осталось и следа.
Потом она поставила кружку на тарелку и повернулась лицом к Эндрю.
– Вы приняли душ, – сказала Гейл, смерив его одобрительным взглядом. Ее зеленые глаза потемнели от удовольствия.
У Эндрю тут же свело пах от желания. Недовольный этим, он решил придать беседе другое направление.
– Я подумал, что это поможет мне избавиться от головной боли, – проворчал он. В этом утверждении тоже заключалась доля истины. Горячая вода сняла напряжение в мышцах. Кроме того, боль, пульсировавшая в висках, уменьшилась и стала относительно терпимой.
Ее тонкие черные брови сошлись на переносице.
– Вы уверены, что приступы головокружения больше не повторялись?
Эндрю улыбнулся. Ему нравилась ее забота. Он готов был поставить на кон свой значок, что эта забота объясняется не только медицинскими соображениями.
– Абсолютно уверен.
– А боль? – спросила она, направившись к двери.
Эндрю прошел за ней на кухню, приставил к буфету плетеный стул и сел.
– Почти прошла… Похоже, вы вернулись домой раньше, чем рассчитывали. – Еще чуть-чуть, и она поймала бы его с поличным.
Она сбросила остатки еды в мусорное ведро.
– Для разнообразия Ширли решила ударить палец о палец. Благодаря этому маленькому чуду я и сумела освободиться. – Гейл повернулась к нему. На ее красивых губах играла приветливая улыбка.
Он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.
– Что, док, очень торопились? – поддразнил он ее. – Наверное, боялись, что я сожгу дом?
В ее ответном взгляде пылал огонь, и Эндрю невольно подумал о том, какими были бы эти глаза в минуту страсти.
– Мне пришла в голову одна мысль, – сказала Гейл. – Но для этого требуется ваше согласие.
Эндрю широко улыбнулся, заставив ее рассмеяться. Звуки ее смеха были восхитительны. Эндрю понял, что мог бы слушать их бесконечно.
Она возвела глаза к небу.
– Ну вот, вы опять подумали совсем не то!
Эндрю бросил на нее деланно простодушный взгляд, к которому прибегал очень редко.
– И что же, по-вашему, я подумал?
– Неважно.
Он хмыкнул, наклонился и положил руки на стойку.
– Так какая мысль пришла вам в голову?
Гейл оперлась о буфет бедром.
– Поскольку доктор не велел вам выходить на работу до понедельника, – с улыбкой сказала она, – и поскольку вам, кажется, полегчало, я подумала, что мы могли бы на пару часов съездить на побережье, в Лавровую бухту. Ничего особенного. Просто автомобильная прогулка. Может быть, ланч…
– И осмотр местных достопримечательностей?
Она кивнула.
– Но только если вы согласны.
Перспектива провести целый день с Гейл была слишком заманчивой. Эндрю небрежно пожал плечами.
– Это лучше, чем три дня торчать дома и просиживать штаны у телевизора с пультом дистанционного управления в обнимку. Но машину поведу я.
Гейл покачала головой.
– Ни под каким видом, приятель. Приказ врача.
– Я такого приказа не слышал.
– Увы, Эндрю. Вы не сядете за руль как минимум два дня.
– Мысль на время убраться из этого городка мне по душе, но я ни за что не полезу в консервную банку, которую вы называете своей машиной. После вчерашнего вечера у меня до сих пор болят колени, которые упирались в отделение для перчаток. Мы возьмем мой фургончик.
Гейл перестала улыбаться и подбоченилась.
– Вам опасно садиться за руль. Это может кончиться…
– Гейл, за руль можете сесть вы сами, – терпеливо ответил Эндрю. Он уже знал, как можно положить конец ее нотациям – ценным, но в данном случае совершенно излишним. – Но поедем в моем фургончике. О'кей?
Несколько секунд Гейл смотрела на него молча, а потом кивнула.
– Я только переоденусь, – сказала она и исчезла в ванной.
Эндрю убеждал себя, что согласился на предложение красивой докторши, чтобы закрепить ее доверие. Пусть она слегка успокоится и перестанет дичиться. Неизвестно, чем это кончится. Может быть, она ради разнообразия что-нибудь расскажет о себе, вместо того чтобы тактично заставлять Эндрю излагать его биографию. Именно так было в тот вечер, когда она пригласила его обедать.
Он задумчиво улыбнулся. Если он завоюет доверие Гейл, перед ним откроются широкие возможности. Возможности, которые имеют отношение не только к стоящей наверху аппаратуре. Нет, ему предстоит нечто куда более интересное. И захватывающее.
Эндрю едва не застонал. Причем вслух. Гейл склонилась над стеклянной витриной, битком набитой старинными флаконами из-под духов. Вынести это зрелище было выше его сил. Конечно, можно было бы поднять глаза и смотреть не на ее бедра, а на что-нибудь более безопасное, но в этой идее он не находил ничего привлекательного.
Может быть, эта поездка и помогла Гейл слегка расслабиться, но про себя он этого сказать не мог. Нет, они не делали ничего особенного, но смотреть на нее весь день было слишком тяжело. Впрочем, жаловаться не на что, подумал Эндрю и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться картиной. Чем больше лавочек они посещали, тем больше он узнавал о Гейл. И то, что он узнавал, ему очень нравилось.
Конечно, в его следующем отчете Филдингу об этом не будет ни слова. Какое Филдингу дело до того, что Гейл нравятся классические флаконы для духов и что при виде плюшевого мишки на ее лице появляется широкая улыбка, от которой у него, Эндрю, сжимается сердце?
В самом деле, с какой стати он будет сообщать боссу о посещении кондитерской? Войдя в дверь, Гейл лучезарно улыбнулась, вдохнула в себя сладкий запах и стала необыкновенно хорошенькой. Потом она засмеялась, сказала Эндрю, что не может позволить себе лишние калории, но зато может без всякого ущерба для здоровья наслаждаться ароматом свежих конфет из сахара и масла.
Тут Гейл вздохнула и выпрямилась.
– Слишком дорого, – сказала она и отошла к витрине с коллекцией бутылочек из-под кока-колы.
– Насколько слишком? – спросил Эндрю, становясь рядом и вдыхая опьяняющий запах ее цветочного одеколона. Если верить досье, покойные Нортоны оставили своим детям кучу долгов, которые с трудом удалось покрыть, продав все остальное. Когда претензии кредиторов были удовлетворены, у Кристофера и Гейл осталась сумма, на которую можно было очень скромно прожить от полугода до года. Это было довольно странно, поскольку отец Гейл был знаменитым нейрохирургом, а мать – психологом, причем скорее теоретиком, чем практиком. Эта дама имела ученую степень и ездила по стране с лекциями, излагавшими содержание ее последней популярной книги. Но все их сбережения куда-то исчезли. О причине оставалось только догадываться.
Гейл подняла овальный металлический поднос, на котором была изображена рука, державшая бокал с ледяной содовой, перевернула его, посмотрела на цену и поставила поднос обратно.
– На пару сотен долларов, – сказала она, направившись к столику с кружевными носовыми платками. – Лучшее место, где можно купить старые флаконы из-под духов, это распродажи с молотка. Иногда за бесценок можно приобрести настоящее сокровище.
Внимание Эндрю привлек старый буфет из крашеного дерева, битком набитый чайниками. Он подошел поближе и стал их разглядывать. Его мать была страстным коллекционером. Наверное, ей понравился бы изящный фарфоровый чайничек.
– До сих пор я думал, что у врачей денег куры не клюют.
Гейл засмеялась и присоединилась к нему.
– Мой дорогой тренер, я вижу, вы насмотрелись телесериалов! Знаете, далеко не каждый из нас Джон Картер [2]2
врач, персонаж популярного телесериала «Скорая помощь».
[Закрыть]. Многие врачи едва сводят концы с концами.
Эндрю, понятия не имевший, о ком идет речь, просто пожал плечами и достал с верхней полки чайник, стараясь не задеть остальные.
– Вам нравится?
– Красиво. – Голос Гейл еще подрагивал от смеха. – Чайные розы. Очень к месту. Вы что, коллекционер?
– Нет, – ответил Лавкрафт, глядя в ее искрящиеся глаза. О Боже, ее улыбка и смех были так хороши, что ему до боли захотелось ее поцеловать. – Зато моя мать из этой породы, а в следующем месяце у нее день рождения.
У Гейл тут же увлажнились глаза. Она подняла голову и посмотрела на него.
– Эндрю, это просто замечательно…
От ее нежного взгляда Лавкрафту захотелось провалиться сквозь землю. Это было опасно. Смертельно опасно. До сих пор для него главным была работа. Он стал тайным агентом и ни разу не спрашивал себя, зачем ему это понадобилось. Конечно, его методы время от времени оставляли желать лучшего, но он добивался результата, и Бюро это нравилось. Но до сих пор ему не приходило в голову, что Бюро может крупно ошибаться.
К несчастью, в случае с Кристофером Нортоном ошибки быть не может. Улики против него были даже слишком очевидными. Оружие и два трупа говорят сами за себя. Несмотря на отсутствие мотива. Кристофер поддерживает с Гейл постоянный контакт. Эндрю знал это, но нашел доказательства лишь сегодня утром. Впрочем, интуиция говорила ему, что Гейл Нортон знает о местонахождении Кристофера не больше, чем толпы археологов и религиозных фанатиков знают о местонахождении Ноева ковчега.
– Ну, раз так… – буркнул он и понес чайник к кассе. – Моя мать настоящая леди и обожает такие вещи.
Пока Эндрю просил продавца тщательно упаковать подарок и отправить его по нужному адресу, Гейл отошла в сторону и стала рассматривать золотые и серебряные цепочки.
Он достал из заднего кармана бумажник, передал кассирше свою кредитную карточку, а затем облокотился о стойку и начал следить за Гейл.
Как быть, если она действительно не знает, где находится ее брат? С какой стати он, Эндрю Лавкрафт, решил, что сумеет это узнать? Он провел в ее компании всего несколько часов, но уже подозревал, что напрасно приехал в Виргинию.
Впрочем… Может быть, она понятия не имеет о местонахождении брата, но никто не знает Кристофера лучше, чем его сестра. Она знакома с его биографией, его привычками, его симпатиями и антипатиями. С тысячами мелких деталей, которые отсутствуют в досье сотрудников. Даже в досье сотрудников ФБР, самой придирчивой из правительственных служб. В деле беглого агента должна была существовать какая-то мелочь, которую они просмотрели. Эндрю в этом нисколько не сомневался.
Гейл перестала разглядывать полку со статуэтками игрушечных медведей и подошла к нему.
Эндрю тяжело вздохнул. У него не так уж много времени. Руководство дало ему всего неделю. Неделю, чтобы получить ответы, которые Гейл легко дала бы, если бы доверяла ему. Но, после того как агенты помахали у нее перед носом своими удостоверениями, она не доверяет ни одному человеческому существу. Однако проблема заключается не только в том, чтобы завоевать ее доверие. Необходимо сделать это в кратчайший срок. Но как?
Он знал ответ и ненавидел себя за это. Интимные отношения. Та самая связь между мужчиной и женщиной, которая предполагает предельную честность и откровенность. Связь, требующая физической близости.
Гейл несла фарфоровую статуэтку, и на ее губах цвела улыбка, перед которой меркло жаркое полуденное солнце. Близость, подумал Эндрю, когда она показала ему медвежонка в белом медицинском халате. В лапе медведь держал черную сумку; на его шее висел стетоскоп.
Близость, повторил про себя Лавкрафт и улыбнулся ей. То самое, к чему они уже начали подходить.
Эндрю не раз нарушал правила и не боялся угрызений совести. Он сможет сделать это и сейчас. Да, взамен потребуется отдать другому человеку часть своей души. Ну и что из того?
Мысль была настолько неприятной, что Эндрю пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Тяжесть, навалившаяся на его солнечное сплетение и мешавшая дышать, не имела никакого отношения к мрачным тайнам, которые он мог бы сообщить Гейл, если бы это помогло ему достичь конечной цели. Причиной сосущей боли под ложечкой было совсем другое. После его исчезновения Гейл Нортон больше не поверит ни одному человеку на свете. В этом можно не сомневаться.
– Дайте подумать… Вы стали доктором, потому что с детства мечтали спасать мир, заботясь о больных.
Гейл водила кончиком пальца по ободку стакана, наполненного чаем со льдом.
– Не совсем так, – ответила она Эндрю. – Хотя насчет детства вы правы.
Он выпрямился и положил руку на спинку красного винилового кресла в стиле пятидесятых годов. За соседними столиками сидели любители роликовых коньков, которых не могли остановить ни жара, ни влажность.
После двух часов хождения по магазинам, бутикам и антикварным лавочкам, расположенным в районе Лавровой бухты, Гейл заявила, что с Эндрю достаточно, и они решили вернуться в Оуквуд. По дороге Лавкрафт заметил закусочную и предложил устроить поздний ланч. Съев великолепный гамбургер и выпив свой второй стакан чая со льдом, Гейл была вынуждена признать, что Эндрю сделал отличное предложение. То самое, которое она вполне могла принять. О другом предложении, более интересном и сексуальном, Гейл молчала, хотя думала о нем весь день.
– Что вы имеете в виду? – спросил Эндрю, пытаясь перекричать музыку, звучавшую на пару децибел громче, чем следовало.
– Что медицинский ген достался мне в наследство от отца, – призналась она.
– Значит, и вы пошли по стопам отца? – поддразнил он Гейл, вспомнив ее слова, сказанные тогда, когда она узнала, что приемные родители Эндрю были учителями.
Гейл улыбнулась. Он смотрел на нее так, словно хотел запомнить навечно. Может быть, она не права и это ей только показалось, но его взгляд доставлял ей огромное удовольствие.
– Не совсем так. Пожалуй, медицинский ген у нас в роду, – сказала она. – Мой отец – Алан Нортон. А мать – Эдит Нортон.
Эндрю пожал плечами и бросил на нее равнодушный взгляд.
Гейл слегка удивилась. Ее отец был хорошо известен в медицинском мире, но эта известность не шла ни в какое сравнение с известностью матери. Та была автором нескольких популярных книг по аутотренингу и регулярно выступала по радио и телевидению в ток-шоу вместе с теми, кто обожал стирать грязное белье на людях. Гейл рассеянно водила пальцем по заиндевевшему стакану.
– Мой дорогой папочка входил в десятку лучших нейрохирургов страны. А что касается матери… Вы никогда не видели в магазинах ее книг?
– Не помню, – ответил Эндрю, затем отвернулся и протянул руку к стакану с содовой.
– У нее их примерно полдюжины.
– Она писательница?
Гейл вспомнила про жареную картошку и полила ее кетчупом.
– Можно сказать и так, – ответила она, подцепила вилкой ломтик картофеля и поднесла его ко рту как микрофон. – Сегодня у нас в гостях известный психолог, доктор Эдит Мередит-Нортон. С популярностью ее последнего бестселлера «Все зависит только от вас» может соперничать только ее предыдущая книга «Как избавиться от прошлого». – Потом она сунула ломтик в рот и улыбнулась.
Эндрю фыркнул. Гейл очень похоже передразнила известного телеведущего.
– Она ваша мать?
– Была моей матерью, – со вздохом сказала Гейл. – Они оба погибли, когда я была… моложе. – Не следовало говорить, что она осталась сиротой в детстве. Это могло вызвать дополнительные вопросы. Вопросы, на которые она не смогла бы ответить.
– Примите мои соболезнования.
– Это было давно, – тихо сказала она, отвернулась и посмотрела в окно.
Да, очень давно, подумала Гейл. Однако это не мешало ей ощущать горечь. С тех пор прошло почти двенадцать лет, но боль и обида не проходили. И дело заключалось не только в смерти родителей, хотя нанесенная ей душевная травма была достаточно болезненной. Гейл продолжал угнетать поразительный эгоизм отца и матери.
Никто из них не удосужился подумать, что будет с ней и Крисом, если что-нибудь случится. Неудачные вложения капитала, продолжительные отпуска, дорогие путешествия в Европу и соглашение между партнерами, согласно которому доля умершего делится между коллегами, не оставили от заработанных отцом денег ни цента. Мать оказалась еще более беспечной. Издатель матери выплатил Крису и Гейл единовременную сумму, оставшуюся после того, как получили свою долю обработчик, литературный агент и прочие люди, готовившие к печати посмертную книгу Эдит Нортон. Эти деньги помогли Крису какое-то время продержаться, но очень скоро – когда Гейл закончила школу – от них не осталось ни цента.
– А почему вы не стали ни нейрохирургом, ни психологом? – спросил Эндрю, отвлекая ее от печальных мыслей о давно прошедших временах.
Потому что я ничем не хотела походить на своих родителей, честно подумала Гейл, подняв взгляд. Потому что реальная медицина, помощь больным и спасение жизней значат для меня больше, чем слава и известность.
– Выбор узкой специализации мне предстоит после окончания контракта, – ответила она. – Вообще-то моя профессия – это медицина несчастных случаев.
Эндрю посмотрел на нее и выгнул бровь.
– Серьезно?
– А почему это вас удивляет? – спросила она, сделав очередной глоток чая. – Я думала, вы знаете, что я работаю в отделении неотложной помощи окружной больницы. Кстати, я вам об этом и словом не обмолвилась.
– Вы сами знаете, что такое маленький город. Слухом земля полнится. Правда, я думал, что работа в тамошнем приемном покое обусловлена вашим контрактом, – ответил Лавкрафт. – Я знаю, что такое быть вашим пациентом. И мне кажется, что подобная работа не совсем в вашем духе.
Теперь настала ее очередь поднять бровь.
– Почему?
Он наклонился и положил локти на пластмассовую крышку стола.
– Разве работа в отделении неотложной помощи не слишком… не знаю, как сказать… анонимна?
– Вы говорите так, потому что мои родители были светилами медицинского мира?
Эндрю покачал головой, отставил стакан с содовой в сторону и откашлялся.
– Нет… Я имел в виду, что в отделении неотложной помощи врач лечит множество людей, которых потом никогда не увидит. Разве можно при такой работе узнать пациента?
– Конечно, нельзя. Впрочем, многое зависит от случая. Иногда после выписки за пациентами приходится наблюдать. Я сама несколько раз делала так. Но чаще бывает наоборот, так что вы совершенно правы.
– Так удобнее, не правда ли? Помогает сохранить душевное равновесие.
– Не поймите меня неправильно. – Гейл махнула рукой официантке, прося подать счет. – Мы лечим больного, а не болезнь, хотя некоторые врачи стремятся забывать о том, что пациент – это не только процедура, которую нужно выполнить. Но я их понимаю. Когда пьяный водитель разбивает автобус со школьниками, возвращающимися после баскетбольной встречи, или происходит перестрелка между соперничающими уличными бандами, на четверых врачей сваливается дюжина с лишним раненых. Если в такой ситуации применять индивидуальный подход, кое-кому из жертв это будет стоить жизни.
Она посмотрела на Эндрю и продолжила:
– Да, конечно, ситуация, когда больной находится между жизнью и смертью, заставляет твой организм выделять адреналин. Но для меня главное – это спасти человеку жизнь. Кроме того, количество травм, подстерегающих каждого из нас в быту, бесконечно. Всегда можно чему-то поучиться. И это тоже привлекает меня.
Официантка протянула им счет и быстро ушла, не дав Гейл возможности сказать ей спасибо.
– А что привлекает вас в профессии учителя? – спросила Гейл и потянулась за счетом.
Однако Эндрю опередил ее.
– Плачу я, док, – улыбнулся он. – Это самое меньшее, что я могу для вас сделать, после того как вы провели бессонную ночь, заменяя мне сиделку.
Гейл ответила на его улыбку, но заметила, что Эндрю опять не ответил на прямой вопрос. Может быть, они действительно созданы друг для друга. Оба настоящие мастера по части увиливания от ответов.
Эндрю смерил ее пристальным взглядом. Его сиреневые глаза потемнели.
– Знаете, кое-что из того, что вам приходилось делать сегодня ночью, не предусмотрено должностными инструкциями. – Внезапно тембр его голоса стал хрипловатым и низким.
При воспоминании о своей реакции на его обольстительный шепот Гейл вспыхнула, ощутила, что у нее пересохло во рту, и быстро потянулась к стакану с чаем. Как быть? Признать его правоту? Она жадно припала к стакану. Увы, ее тело ответило само. В животе Гейл вспыхнуло тепло и начало разливаться по жилам.
Она поставила стакан на стол.
– Эндрю, я не…
– Пойдемте-ка отсюда. – Лавкрафт быстро встал со стула, не дав Гейл еще раз сказать о том, что их роман – это дорога в никуда.
Так уж и в никуда? – возразила себе Гейл, поднимаясь следом. Если ее тело реагирует даже на такую невинную вещь, как обольстительный тон, то можно не сомневаться: несмотря на краткость, их роман будет незабываемым. Возбуждающим и невероятно эротичным.
Все в ее власти. Стоит только сказать «да».
