Текст книги "Отпущение грехов"
Автор книги: Фрида Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Глава 6
Охватившее Гейл возбуждение не имело ничего общего с медициной. Ее затвердевшие соски оттопырили тонкую белую майку. Груди налились и заныли, требуя прикосновения. Ляжки покалывало. Сердце колотилось. Трусики увлажнились. Желание жадно требовало удовлетворения.
Гейл провела ладонью по туловищу и бокам Эндрю, надеясь, что это поможет ей прийти в себя. Но этот план потерпел неудачу, как только язык Эндрю коснулся ее подбородка, а затем скользнул в ее слегка раздвинувшиеся губы.
– Поцелуй меня, Гейл.
Но просьба запоздала. Едва Эндрю наклонил голову и прильнул к ее губам, как Гейл, не медля ни секунды, пылко ответила на поцелуй, от которого владевшее ею желание стало еще сильнее.
Дело было сделано. Раньше Гейл и в голову не приходило, что она способна воспламениться от простого поцелуя. Впрочем, этот поцелуй вовсе не был простым. Никогда еще ее не целовали так страстно и эротично. О Боже…
Он крепко прижал Гейл к груди и вместе с ней опустился на матрас. Когда Эндрю слегка отстранился, она испустила недовольный стон, обвила руками его шею, притянула к себе и с наслаждением ощутила прикосновение его твердой упругой плоти. Наконец-то…
Голая грудь Эндрю прижималась к ее груди. Но Гейл хотелось большего.
Слегка шершавая ткань шорт Эндрю раздражала кожу ее обнаженных ляжек. Это было невыносимо.
Она беспокойно заерзала, обхватила ляжками его бедра и задвигалась.
Эндрю застонал, и его поцелуй стал еще более страстным. Его твердая ладонь скользнула под ее майку, коснулась живота, ребер и наконец обхватила грудь. Когда он слегка потер пальцами чувствительный сосок, Гейл инстинктивно выгнулась. Она не помнила, когда в последний раз испытывала подобное возбуждение. Желание было столь сильным, что она боялась кончить. Он должен был либо убрать руку, либо продолжить ласки и увлечь ее туда, где логика и здравый смысл исчезают под напором жгучего желания и тело, стремящееся получить удовлетворение, начинает само искать выход…
О Боже, что она делает? Эндрю ее пациент, а здоровье пациента всегда было ее главной заботой. Да, он заставил ее изнывать от страсти, ну и что? Она должна думать о его состоянии.
Гейл решительно уперлась руками в его плечи и отстранилась. Удивленный Эндрю поднял голову. Его глаза пылали так, что на долю секунды Гейл заколебалась. Нет, она должна положить этому конец, пока не стало слишком поздно!
– Мы не должны, – пробормотала Гейл, впиваясь пальцами в его теплую кожу. – Это неправильно…
– Нет, правильно! – твердо ответил он. Эндрю не сердился. Просто он был… перевозбужден.
– Вы мой пациент. За такое меня могут лишить лицензии.
– Считайте, что вы уже уволены. – Он снял с плеча левую руку Гейл.
– Подумайте о своем здоровье, – возразила Гейл, упершись ладонью в его грудь. – Вы страдаете сотрясением мозга.
Его лоб прорезала глубокая морщина.
– Я страдаю не только этим.
Она подавила улыбку. Гейл прекрасно поняла намек, потому что в ее животе тоже горела расплавленная сталь.
– Эндрю, мне очень жаль, но это невозможно. Я не могу рисковать вашим здоровьем.
Он тяжело вздохнул, потом перекатился на спину, поднял голову и спросил:
– При чем тут мое здоровье?
Гейл лежала рядом и смотрела на него. Потом она рывком села на край кровати, надеясь, что это поможет избавиться от наваждения. Увидев свои дрожащие руки, она поняла, что потрясена сильнее, чем думала. В глубине души она знала, что здоровье Эндрю тут действительно ни при чем. Состояние Гейл было вызвано сознанием того, что она едва не потеряла голову. Хотя сотрясение мозга сыграло важную роль в ее решении остановиться, пока не стало слишком поздно, но важнее было другое.
Она перегнулась через Эндрю и взяла свой стетоскоп.
– Физиологические изменения, о которых я упоминала, только ухудшат ваше положение.
Эндрю оперся на локти. Его плоский живот напрягся. В этом мужчине не было ни грамма жира.
– Вы уверены, что дело именно в этом? – лукаво спросил он.
Гейл сняла с его руки манжету и положила ее в медицинскую сумку.
– Именно в этом.
– Док, мне кажется, мы оцениваем ситуацию диаметрально противоположным образом.
Гейл встала, пытаясь сохранить дистанцию, причем не только физически. Она едва не потеряла голову. Если бы они находились в других условиях и Эндрю не был бы ее пациентом, все могло бы сложиться куда лучше. И все же терять контроль над собой она не имела права. Ни за что на свете.
– Ваше состояние…
– Станет намного лучше, – закончил он.
– К сердцебиению и учащению пульса добавится повышение давления. Электромагнитное поле мозга изменится, и тот маленький кровеносный сосуд, который я вам показывала…
Он наклонился и подпер голову рукой.
– С какой стати оно изменится? – На его губах вновь заиграла убийственная улыбка, и решимость Гейл поколебалась.
– Сами знаете, – сказала она, рывком закрывая сумку.
– Это ведь у вас степень по медицине. Так почему изменится электромагнитное поле моего мозга?
Гейл со стуком поставила сумку на комод.
– Оргазм, – сказала она. Улыбка Эндрю стала шире, и Гейл тут же пожалела, что ответила на его вопрос.
– Оргазм, да? Я был бы не прочь испытать один оргазм. Для начала.
О Боже, она не выдержит этого искушения… Но ее жизнь сложнее, чем сюжеты второсортных бродвейских пьес. Ее собственным сексуальным фантазиям место в последнем ряду галерки, как ни заманчиво было бы реализовать их вместе с Эндрю. Ей нужно думать о карьере. У нее есть три долгожданных заманчивых предложения от лучших медицинских учреждений страны. Скоро Оуквуд, штат Виргиния, станет лишь строчкой в ее профессиональном досье.
Кроме того, у нее есть Крис. Лишь нерегулярные звонки и редкие почтовые открытки сообщают ей, что брат еще жив. Она не верит, что Крис в чем-то виноват, но разве на ее месте можно позволить себе увлечься? Разве есть на свете мужчина, который поймет ее преданность брату, обвиненному в убийстве?
Эндрю – искушение, которому она не имеет права уступить. Каким бы сильным это искушение ни было.
Гейл скрестила руки на груди и повернулась к нему.
– Ваше предложение очень заманчиво, но я не могу на него согласиться.
Он медленно поднялся с кровати. Гейл захотелось убежать, но это не в ее стиле. Впрочем, как знать… В данный момент она именно этим и занимается. Пытается убежать от чего-то чудесного и неповторимого.
Эндрю остановился перед ней. Гейл отчаянно захотелось отвернуться. Еще до того как он прикоснется к ней, заставит посмотреть ему в глаза и увидеть вопросы, на которые она никогда не сможет ответить.
И все же она не сделала этого.
Но в глазах Эндрю не было никаких вопросов. Одна решимость. Непреклонная решимость и жаркая страсть.
У нее подскочил пульс.
– Думаю, вы считаете это предложение не просто заманчивым. Ставлю на кон свое месячное жалованье, что вы желаете меня не меньше, чем я вас.
Слава Богу, он не притронулся к ней. Иначе она послала бы к черту свои благие намерения и бросилась бы в его объятия.
– Эндрю, я не могу, – сказала она, огорченно покачав головой. – Я скоро уеду.
– Вы хотите сказать, что на несколько часов уедете в клинику? Или речь идет о чем-то другом? – Его голос звучал по-прежнему нежно, но в нем слышалась тревога.
– О другом. Мой контракт с правительством, согласно которому я отправляюсь в место, где нужны врачи, а взамен мне возвращают большую часть платы за обучение, скоро истекает. Я уеду из Оуквуда первого ноября.
– И куда вы собираетесь?
– Это неважно. Вы приехали, а я уезжаю. Отправлюсь ли я в Нью-Йорк или Бостон, не имеет значения. Значение имеет то, что я уеду, а вы останетесь. Так какой смысл?..
Эндрю пожал плечами. Этот небрежный жест противоречил его решительному взгляду.
– Смысл такой, что до вашего отъезда мы могли бы доставить друг другу большое удовольствие.
Гейл ощутила странное разочарование. Но чего она ждала? Что он скажет: «Радость моя, это не имеет значения, потому что, куда бы ты ни отправилась, я последую за тобой»? Или еще какие-нибудь смешные глупости, рассчитанные на то, чтобы вызвать чувства, которые она испытывать не желает и не может себе позволить? Ее приучили не давать воли чувствам.
Гейл опустила руки, призвала на помощь остатки решимости и повторила привычную фразу:
– Я не признаю связей на одну ночь.
– При чем тут одна ночь?
– А как это называется? У нас будет страстный роман, а потом вы поможете мне собрать вещи и погрузить их в трейлер?
Гейл отвернулась и услышала досадливый вздох.
– Гейл, не случится ничего страшного, если два взрослых человека насладятся друг другом. Конечно, с обоюдного согласия. – Его сильный указательный палец поднял ее подбородок.
Гейл посмотрела Эндрю в глаза, увидела в них жар и тут же вспыхнула как порох.
– Радость моя, это будет чудесно. От вас требуется только одно: сказать «да».
«От вас требуется только одно: сказать „да“».
Эта фраза вновь и вновь звучала в мозгу Гейл. Она умылась холодной водой. Но это привело лишь к тому, что остатки сна улетучились окончательно и фраза Эндрю зазвенела в ушах еще оглушительнее. Фраза, заставившая ее весь остаток ночи проворочаться на неудобном диване.
Она зарылась лицом в толстое махровое полотенце, а потом посмотрела на себя в зеркало. Темные круги под глазами не могла бы заретушировать никакая косметика.
К счастью, когда на рассвете она вновь осматривала своего пациента, он молчал. Хотя сомневаться не приходилось: Эндрю видел ее насквозь и знал, насколько она близка к тому, чтобы произнести это короткое слово.
Да.
Да!
Да!
Когда Гейл умылась и оделась, в соседней комнате послышался шорох. Если не считать немного повышенной температуры, все остальные показатели Лавкрафта были в норме. Про свои показатели она не могла бы сказать ничего подобного.
Гейл прошла на кухню и приготовила больному легкий завтрак. В скудный набор ее кухонной утвари такие изыски, как поднос, не входили, поэтому она положила в глубокую тарелку гренок, слегка смазанный маслом, и несколько ягод свежей клубники. Потом взяла тарелку, кружку со слабым чаем и пошла в спальню.
Лавкрафт сидел на краю кровати, крепко вцепившись в матрас. Его темноволосая голова наклонилась вперед, плечи слегка ссутулились.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Гейл, обходя кровать. Когда Эндрю поднял взгляд и слабо улыбнулся, у нее гулко забилось сердце.
– Полцарства за таблетку аспирина. – В глазах Лавкрафта стояла боль. Он поднял руку и потер затылок. – Я хотел встать, но у меня немного закружилась голова. Это нормально?
Озабоченная Гейл поставила тарелку и кружку на тумбочку и полезла за сумкой.
– Во всяком случае в этом нет ничего ненормального, – сказала она, вынимая из сумки прибор, похожий на шариковую ручку. Потом Гейл положила ладонь на его лоб, заставила запрокинуть голову и посветила сначала в левый глаз, а затем в правый. – Реакция на свет нормальная. – Она присела перед Эндрю на корточки, вынула стетоскоп, манжету для измерения давления и сняла показатели. Все параметры находились в пределах нормы.
– Ну и что скажете, док? – Он в упор смотрел на Гейл.
– Эндрю, сядьте прямо, – сказала она и приставила стетоскоп к его обнаженной широкой груди, тщетно пытаясь не обращать внимания на игравшие под кожей мышцы. Как ни странно, ровное биение мужского сердца убаюкивало Гейл. Раньше с ней такого не случалось.
Увы, приходилось признать, что этот человек не оставил от ее крепостных стен камня на камне.
Она прижала стетоскоп к спине Эндрю и заставила себя думать о его самочувствии.
– Сделайте глубокий вдох и медленно выдохните, – велела она. Потом оперлась коленом на кровать, наклонилась над ним… и ахнула.
Атласную кожу спины уродовал чудовищный красный шрам. Когда Гейл слегка прикоснулась к бугристому рубцу, находившемуся в опасной близости к почке, Эндрю вздрогнул. Причиной такого шрама могло быть только одно… При мысли об этом по ее телу побежали мурашки. Работая в «скорой помощи», Гейл часто имела дело с жертвами бандитских разборок и ни за что не спутала бы огнестрельную рану с ножевой.
– Когда это вас?..
– Вы о чем? – Его голос напрягся.
– Об этой огнестрельной ране. – Она провела по рубцу кончиком пальца. – О Боже, Эндрю… Четыре-пять миллиметров в сторону, и у нас с вами не было бы этой беседы.
– А, это… – Эндрю небрежно пожал плечами, отчего мышцы на его спине заходили ходуном. – Ничего интересного. Всего лишь несчастный случай на охоте.
– И когда это случилось? – Вопрос был чисто риторическим. Судя по состоянию шрама, с тех пор прошло от двенадцати до восемнадцати месяцев.
– В прошлом году. – Он отстранился, и в его голосе прозвучала странная нотка.
Хотя этот непонятный случай и необычная реакция Эндрю возбудили в Гейл любопытство, она предпочла промолчать и продолжить осмотр.
Наконец Гейл сложила инструменты в сумку и громко щелкнула замком.
– Температура все еще слегка повышена. Вам придется провести в постели как минимум шесть часов, а там видно будет. Если днем жар не спадет, придется отправить вас в больницу, хотите вы того или нет.
Эндрю открыл рот, собираясь возразить, но Гейл решительно подняла руку.
– Никаких споров, – сказала она самым суровым тоном, на который была способна.
Он начал тереть висок.
– У меня нет сил спорить с вами, – буркнул он.
– Уже прогресс, – пошутила Гейл, а потом присела на корточки и положила руку на его колено. – Мне нужно на пару часов сходить в клинику. Сегодня расписание не слишком тяжелое, так что к полудню я буду дома. Телефон на кухне, номер клиники введен в его память под цифрой «один». Если температура поднимется или вам что-нибудь понадобится до моего возвращения, позвоните. Надеюсь, пользоваться термометром вы умеете?
Эндрю заглянул ей в лицо, долго рассматривал губы, а потом снова посмотрел в глаза.
– Умею, – слегка дрогнувшим голосом сказал он. – А разве параллельного аппарата в спальне у вас нет?
Гейл снова открыла сумку и нашла там обычный ртутный термометр.
– Увы, нет. Квартира так мала, что я никогда не испытывала нужды в параллельном аппарате. Ну что, справитесь?
У Эндрю приподнялся уголок рта.
– Гейл, все будет в порядке. Ступайте. Позаботьтесь о других пациентах.
– Вы уверены? Если нет, я позвоню Ширли и попрошу отменить утренний прием.
Эндрю хотел покачать головой, но поморщился.
– Обещаю позвонить, если что-то будет не так. О'кей?
Гейл уже хорошо изучила Эндрю. Этот человек скорее умрет, чем согласится, что нуждается в помощи врача. Но ее действительно ждали больные и она уже опаздывала.
– О'кей, – неохотно сказала она и отодвинулась, собираясь встать.
Эндрю сжал пальцы Гейл, все еще лежавшие на его колене, и внезапно ей страстно захотелось поцеловать его. Но не тем поцелуем, от которого занимается дыхание и безудержно колотится сердце. Она вспомнила о легком соприкосновении губ, после которого люди говорят друг другу «до скорого свидания, милый».
Иными словами, о самом опасном виде поцелуя.
Услышав в мозгу рев сирены, Гейл вырвала руку и встала. Затем посмотрела ему в глаза и почувствовала удовлетворение. Желание, тут же вспыхнувшее в глубине этих глаз, превратило их из сиреневых в темно-фиолетовые.
– Я скоро вернусь, – сказала она, как только Эндрю снова опустился на кровать. Довольная тем, что еще пару часов он проспит, Гейл заторопилась к двери.
Откуда взялась эта дурацкая мысль?
С этим нужно что-то делать, думала Гейл, вынимая из барной стойки ключи и кошелек. Реакции ее тела выходили из-под контроля и становились неуправляемыми. Она боролась изо всех сил, но в мозгу продолжало звучать одно короткое слово… Слово «да».
Да!
Да!
Глава 7
После ухода Гейл Эндрю прождал добрых десять минут, а затем встал с кровати и прошел в ванную, чтобы принять горячий душ. Про жуткую головную боль он не лгал, но его утреннее головокружение было чистейшей выдумкой. Он знал: если Гейл хоть чуть-чуть усомнится в его состоянии, она настоит на том, чтобы больной остался на месте… в ее постели и ее квартире. Один.
Все прошло как по нотам. Эндрю получил то, что ему требовалось, – возможность обыскать апартаменты Гейл и найти хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ему выйти на след ее брата.
Эндрю вывернул кран и шагнул под струю, не дожидаясь, пока вода нагреется. О'кей, он получил то, чего хотел. Но какого дьявола ему так же скверно, как преступникам, которых он ловит? Ослушник Лавкрафт никогда не мучился чувством вины. По крайней мере, если дело касалось работы.
А слежка за Гейл и есть его работа.
То, что Эндрю принял душ еще до обыска квартиры и доклада Филдингу, который он не успел отправить вчера вечером, без слов говорило о его состоянии. Он неделями записывал каждое ее движение. Регистрировал все входящие и исходящие телефонные звонки. Черт побери, она для него всего лишь средство добиться намеченной цели! Неужели он забыл, ради чего приехал в эту дыру? Собрать информацию, которая поможет ему закрыть самое неудобное для ФБР дело со времен Гувера, когда публике стало известно о ведущихся Бюро секретных досье.
Вода нагрелась быстро, и он повернулся спиной к струе, стремясь избавиться от ломоты в костях, оставшейся на память о вчерашнем несчастном случае. А заодно и от мыслей о том, как приятно было ощущать Гейл в своих объятиях. Как бы его ни влекло к этой женщине, нужно забыть о сексуальных фантазиях, не дававших ему уснуть. О том, как она отзывалась на его прикосновения. И если у него осталась хоть капля здравого смысла, то заодно и о собственном жгучем желании поцеловать ее утром, которому не могла помешать даже адская головная боль.
Пора подумать о работе, приятель, сказал он себе, опершись руками о голубые керамические плитки. Подумать о действительно важном деле. Вроде поимки Кристофера Нортона.
Эндрю сунул голову под струю. Он назубок знал донесения своих предшественников. В километрах изученных им документов не было и намека на то, что младшая сестра Кристофера способна обвести его вокруг пальца.
Он знал, что Гейл умна. Дура едва ли смогла бы получить степень доктора медицины в одном из лучших университетов страны. Но вот достаточно ли она умна, чтобы понять, что он не тот, за кого себя выдает? Сумеет ли он быть настолько убедительным, чтобы преуспеть там, где другие потерпели неудачу?
Еще одна небрежность, и Гейл непременно догадается о его подлинной сущности. Сегодня утром он был дьявольски беспечен.
Лавкрафт закончил принимать душ, завернул кран и шагнул на кафельный пол, продолжая нещадно ругать себя за ошибку. Но, когда пальцы Гейл осторожно касались его кожи, мозг наотрез отказывался работать. Когда она ласково и нежно провела пальцем по шраму, его грудь сдавило так, что он забыл дышать и на мгновение потерял дар речи.
Он завязал полотенце на талии и вынул бритвенный прибор из кожаного футляра, который принес сверху вчера вечером, на десять минут избавившись от неусыпного надзора доктора Нортон.
Несчастный случай на охоте, думал Лавкрафт, смачивая помазок и окуная его в чашечку с мыльной пеной. Даже тупица Лэнни Льюис, которого он засадил в кутузку два года назад за тридцать ограблений случайных прохожих, мог бы придумать что-нибудь более правдоподобное.
Черт побери! Попробуй что-нибудь придумать, если тебе отказывает язык от одного женского прикосновения… Эндрю тяжело вздохнул, намыливая подбородок.
Десять минут спустя чисто выбритый Эндрю, облаченный в удобные шорты цвета морской волны и белую футболку, все еще не мог ответить на вопрос о том, почему Гейл оказывает на него такое действие.
Он махнул рукой, проверил, заперта ли дверь, задернул шторы, чтобы уберечься от любопытных взглядов и лучей жаркого утреннего солнца, а потом пошел на кухню звонить Филдингу.
То, что у Гейл был только один телефон, сначала показалось ему странным – в конце концов, она ведь врач. Но по зрелом размышлении Эндрю нашел ее довод убедительным. Квартира и впрямь крошечная. Судя по всему, сотового телефона у нее не было, иначе сверхпредусмотрительная леди доктор оставила бы ему номер.
Набрав «800», он дождался автоматического ответа, а потом добавил номер личного телефона Филдинга. Сейчас ему устроят головомойку за отсутствие вестей в течение двух дней. Вчера он ненадолго поднимался к себе, но позвонить так и не рискнул. А вдруг Гейл действительно выполнила бы свою угрозу?
Обычно Филдинг отвечал только после четвертого гудка, да и то лишь тогда, когда это не успевал сделать секретарь. Перед глазами Эндрю стоял начальник, почти десять лет не вылезающий из-за письменного стола и брюзжащий даже тогда, когда нужно отвечать на звонки. По мнению Лавкрафта, его босс являл собой образчик типичного бюрократа. Филдинг (впрочем, как и большинство рядовых агентов) не понимал, каким образом Энди пробрался на работу в ФБР, пять лет проработал оперативником и при этом не получил пулю в нахальный затылок.
Наконец Филдинг взял трубку и злобно рявкнул:
– Да!
Эндрю прислонился спиной к буфету и уставился на входную дверь.
– Говорит Лавкрафт.
– Наконец-то удосужился! – проворчал босс. – Какого черта ты там делаешь? Ты должен присылать отчет каждые двадцать четыре часа. А прошло почти двое суток. Ты нарочно меня злишь?
Эндрю молчал. Открывать рот не стоит: начальник уже и так выходит из себя.
– Знаешь, Лавкрафт, на твоем месте я бы поостерегся. Теперь ты у меня на коротком поводке. Кончилась твоя свобода. Погулял, и хватит.
«Да? Черта с два ты будешь на моем месте!» – хотелось ответить Эндрю, но на этот раз он пошел против своей природы и предпочел промолчать. Филдинг имеет на него зуб и ищет повод, чтобы выгнать. Будь он проклят, если даст боссу этот повод. Особенно теперь, когда он, Эндрю Лавкрафт, наконец ощутил почву под ногами.
Где он ощутил эту почву? В расследовании дела? Или в отношениях с Гейл?
– Я добился успеха, – ответил он начальнику. – Получил доступ в квартиру объекта. И сейчас говорю оттуда.
– Ну, Лавкрафт, разрази меня гром! – без намека на восхищение рявкнул Филдинг. – Как ты сумел добиться того, что не удалось ни одному агенту за три года? Взломал дверь?
Эндрю с трудом удержался от ругательства.
– Небольшой несчастный случай во время тренировки, – неохотно признался он. – Ничего серьезного, но этого оказалось достаточно, чтобы вчера вечером доктор Нортон не захотела оставить меня одного.
– По-твоему, это может навести нас на след Нортона?
– Я собираюсь обыскать ее квартиру. – Черт побери, почему ему сегодня так не по себе? Не из-за этого ли?
– Лавкрафт, не завидую тебе, если ты уйдешь оттуда с пустыми руками. Помощник директора уже неделю грызет мне печенки. Эта особа спит и видит, как бы уволить тебя. Так что советую тебе что-нибудь найти, причем найти очень быстро.
– Подождите минутку, – с досадой сказал Эндрю. – Филдинг, так не пойдет. Никто и не заикался о том, что время здесь главное. Лучше бы сказали спасибо за то, что я сумел сделать вдвое больше того, чем сделали недоумки, которых вы с помощником директора бросали на это дело.
– Сказать спасибо? – Филдинг засмеялся. – Скажи спасибо, что тебя не исключили из платежной ведомости сразу после твоего последнего подвига!
– Меня оправдали, – возразил Лавкрафт.
– Ты сам знаешь, что эти идиоты из отдела внутренних расследований не смогут найти даже дырку в собственном носу. Тебя оправдали только потому, что ты уложил троих ублюдков. Не могло же ФБР выгнать агента, который уничтожил основную часть группы террористов, взрывавших школы? Это не те заголовки, которые директор любит читать за утренним кофе.
– Я делал свою работу, – сказал Эндрю, сдерживаясь из последних сил. Разве работа не главное? Главное – защищать людей. Нельзя давать мерзавцам распоясываться. А для этого все средства хороши.
– Плохо делал! – сердито бросил Филдинг. – Число трупов не должно превышать число подозреваемых!
Вот так. Плохо делал.
Эндрю пытался справиться с воспоминаниями детства, но они упрямо не хотели возвращаться туда, где хранились много лет.
– Я был там не единственным агентом, – огрызнулся он. – Баллистическая экспертиза так и не смогла установить, кто сделал тот проклятый выстрел.
– Это ты так говоришь! – взвился Филдинг.
– Так говорит отдел внутренних расследований.
– Если бы средства массовой информации не раструбили, что именно ты застрелил того ублюдка с бомбой, привязанной к груди, ты сейчас наклеивал бы штрафные квитанции на стекла автомобилей. Лавкрафт, когда ты научишься смотреть в лицо правде? Ты нарушитель дисциплины.
В голову Эндрю ударил гнев.
А ты дерьмо. И дерьмом останешься, подумал он, а вслух произнес:
– Черта с два! – ФБР охотилось за Томом Фицроем и его бандой террористов несколько месяцев, но эти подонки нашли свою смерть во дворе начальной школы. И сделал это он, Энди Лавкрафт. Спас целую кучу ребятишек. А потом начальство вызвало его на ковер, потому что дело дошло до перестрелки, в ходе которой были убиты два учителя и работник отдела опеки. То, что именно он уложил Фицроя и двух его подручных, роли не играло. Эндрю был опытным агентом и хорошо знал, что дерьмо всегда льется сверху вниз. Тебя бы туда…
– В последний раз ты испортил дело. Даже у тебя хватит мозгов, чтобы не отрицать этого. Бюро не любит расхлебывать кашу, заваренную кем-то из его агентов. Сам знаешь, чем это кончается. Если натворишь еще что-нибудь, вылетишь с треском. Я сделаю это и не посмотрю на газетные заголовки. Ты понял меня?
Плохо делал…
– Филдинг, если в квартире что-то есть, я непременно найду.
– Лавкрафт, на этот раз у тебя нет выбора. Даю тебе неделю. Ровно семь дней, чтобы точно выяснить, где скрывается Нортон.
– Между прочим, Филдинг, – язвительно ответил Эндрю, – если бы я не знал вас как облупленного, то решил бы, что это угроза.
Филдинг смачно выругался.
– Нет, черт побери! Это не угроза, а твердое обещание! – рявкнул он и дал отбой.
Кипевший от гнева Эндрю осторожно повесил трубку. Может быть, оно и к лучшему, что его послали в Оуквуд. Будь он поближе к Нью-Йорку, эта скотина Филдинг получил бы хорошего пинка в тощий зад.
Эндрю начал с ящика тумбочки, на которой стоял давно остывший завтрак. Справиться с неприятными воспоминаниями оказалось труднее, чем он думал. Пришлось отложить их на потом и сосредоточиться на деле.
К чертовой матери Филдинга! – решил он, вынимая ящик из тумбочки.
Он осторожно приподнял ящик, стараясь не трогать его содержимого, и проверил, нет ли там тайника или двойного дна. Ничего подобного. На стенках и задней стороне тоже ничего не было.
Он поставил ящик на кровать, обшарил полку, а затем тщательно осмотрел внутренности тумбочки. Тоже ничего необычного.
Что будет, если его отстранят от следствия? ФБР пошлет другого агента, который должен будет преуспеть там, где он, Эндрю Лавкрафт, потерпел неудачу. От этой мысли у него свело внутренности. Но профессиональные соображения были тут ни при чем; его реакция объяснялась обычной ревностью. Неужели другой мужчина, другой агент, человек, которого он наверняка знает, будет прикасаться к Гейл так же, как он сам, целовать ее и получать такой же пылкий ответ? Ему захотелось придушить Филдинга собственными руками.
Пытаясь отвлечься от опасных мыслей, он повернулся к кровати, уставился на ящик и начал тщательно осматривать его содержимое. Его одолевали угрызения совести.
Гейл – объект наблюдения, приятель, уговаривал себя Эндрю. Не забывай, она всего лишь объект.
Он тяжело вздохнул и продолжил осмотр. Ничего необычного в ящике не было. Коробка с бумажными носовыми платками. Хрустальная вазочка с побрякушками: колечко с голубовато-зеленым камнем, наверняка не имеющее никакой ценности; серьги в виде заклепок; жемчуг и изумруды, судя по всему, настоящие; еще одни серьги – сцепленные друг с другом маленькие золотые обручи. Несколько коробочек с лекарствами, продающимися в любой аптеке; неоткупоренная бутылочка с женскими поливитаминами. Книга с новеньким подвенечным платьем на обложке, заложенная розовой закладкой с кисточками.
Обычные, ничем не примечательные вещи, которые лежат в тумбочке каждой женщины. Впрочем, украшений маловато. Лавкрафт по собственному опыту знал, что большинство американок питает смешную, но простительную страсть к побрякушкам – как к драгоценностям, так и к бижутерии.
Эндрю снял ящик с кровати и уже собирался вставить его в гнездо, как вдруг заметил, что под коробкой с носовыми платками что-то лежит.
Он слегка нахмурился, снова поставил ящик на кровать, осторожно вынул коробочку и отставил ее в сторону. Присмотревшись, Лавкрафт увидел четыре карманных календарика, скрепленных зеленой аптечной резинкой. Именно в таких календариках его приемная мать отмечала все важные даты – от визитов к зубному врачу до посещений местного клуба бриджа. В том, что Гейл хранит старые календари, нет ничего особенного. Многие делают это по самым разным причинам. Например, в подвале его матери стоял целый пластмассовый ящик, битком набитый календариками за период, который намного превышал рекомендуемый финансовыми органами срок хранения платежных документов.
Черт побери, а то, что эти четыре календаря охватывают тридцать пять месяцев пребывания в подполье ее брата, всего лишь дурацкое совпадение или?..
Эндрю поднял календарики и снял с них резинку. Естественно, первый из них относился к тому году, когда Нортон ударился в бега. Он исчез в октябре. Тридцать один день. Никаких отметок. Лавкрафт быстро осмотрел даты ноября и готов был перейти к декабрю, как вдруг увидел рядом с двадцать первым числом еле заметную красную галочку. Тщательно изучив ее, он пришел к выводу, что это не типографский брак, а самая настоящая микроскопическая отметка, сделанная красными чернилами.
Первый контакт Кристофера Нортона с его малышкой-сестрой состоялся двадцать первого ноября. Эндрю знал об этом из донесения агента. Тогда неопытный беглец оставил след в линиях связи.
Совпадения не было. Он готов был поставить на кон свой значок сотрудника ФБР.
Эндрю получил первое реальное свидетельство того, что Нортон поддерживал связь с сестрой. А три оставшихся календаря, которые он продолжал сжимать в руке, подтверждают, что ублюдок находился в контакте с Гейл все это время.
Лавкрафт посмотрел на часы. Гейл пробыла в клинике лишь час. Он может заниматься поисками как минимум еще час. Эндрю сел на кровать и начал просматривать календарики, мысленно составляя донесение Филдингу.
Контакты осуществлялись каждые шесть – десять недель. Второй день после двенадцати недель был отмечен смеющейся рожицей. Форма отметок менялась: встречались и маленькие прямоугольники, и еле заметные галочки. Иногда под названием месяца были написаны буквы латинского алфавита.
Прежде чем поднести к глазам последний календарик, Лавкрафт посмотрел на часы и понял, что прошло уже полчаса. Первая отметка – маленький прямоугольник – стояла напротив последнего дня февраля. От следующей отметки ее отделяло семь недель. Третья появилась через десять недель, в июне; под названием месяца красовалась буква «С».
