Текст книги "Гэбриэль Конрой (др. перевод)"

Автор книги: Фрэнсис Брет Гарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

– Пойдем, сын мой, – сказал отец Фелипе, отечески кладя Артуру на плечо свою большую мягкую руку. – Пойдем ко мне. Милостью святой девы у меня еще есть кровля над головой и найдется местечко, чтобы приютить тебя. Ай-ай-ай! Поглядите! – добавил он, прикасаясь к рединготу Артура и так заботливо оглядывая своего гостя, словно тот был ребенком. – Это еще что такое? Безбожный туман пронизал тебя насквозь. Руки совсем ледяные. Щеки пылают. Ты измучен вконец. И, конечно, проголодался. Нет, нет, не возражай. Идем скорее!

Взяв под руку безвольно предавшегося ему Артура, священник открыл дверь ризницы и повел его через палисадник, весь заваленный обломками рухнувшей башни, к низенькому кирпичному строению, служившему прежде местом для школьных занятий. Сейчас его наспех переоборудовали для отца Фелипе, чтобы оно могло служить ему как светским обиталищем, так и монашеской кельей. В низком камине, походившем на кухонный очаг, весело пылал огонь. По стенам висели прописи, демонстрировавшие успехи учеников в каллиграфии и в законе божьем одновременно. В дальнем конце комнаты стоял небольшой орган. Посередине, как раз напротив камина, было окно, то самое окно, в глубоком проеме которого всего две недели тому назад Джек Гемлин впервые увидел донну Долорес.

– Как часто бывала она здесь, наставляя своих учениц, бедная наша девочка, – сказал отец Фелипе, угостившись изрядной порцией нюхательного табаку и вытирая вслед за тем нос и глаза огромным красным платком. – Эта школа – лучший памятник для нее! По милости донны Долорес – а ее щедрости не было границ, когда дело касалось церкви, – здесь заложены основы будущего монастыря пречистой Девы, ее святой покровительницы. Ты вел ее дела, дон Артуро, и знаешь, конечно, что все имение Сальватьерра она завещала пресвятой церкви.

– Понятия не имею, – сказал Артур, неожиданно для себя загораясь вдруг еретически-протестантским негодованием и впервые за все время знакомства с отцом Фелипе бросая на почтенного священнослужителя взгляд, исполненный подозрительности. – От донны Долорес я не слышал даже намека на это. Скажу вам более того…

– Не надо, не надо, сын мой, – прервал его отец Фелипе, отправляя в нос вторую, столь же изрядную понюшку. – Едва минули сутки, как бедная девочка ушла от нас, только что отзвучала заупокойная месса… – Он громко высморкался. – Потолкуем об этом позже. А пока здесь ожидает тебя нечто более срочное. Я получил телеграмму.

Он вручил Артуру желтый конверт. Но взгляд Пуанзета остановился на визитной карточке, которую он приметил на столе, пока священник разрывал свои бумаги в поисках телеграммы. На карточке значилось имя полковника Кульпеппера Старботтла из Сискью.

– Вы знакомы с этим человеком? – спросил Артур, в одной руке держа невскрытую телеграмму, а другой указывая на карточку.

Отец Фелипе приложился к табакерке.

– Возможно, что знаком, вполне возможно. Помнится мне – это адвокат. Что-то у нас было с ним по поводу церковных земель. А что именно – позабыл. Ты не распечатал телеграммы, дон Артуро. Что там такое? Уж не вызывают ли тебя домой? А ты здесь еще и часа не пробыл.

Отец Фелипе замолчал и с невиннейшим видом встретил настороженный взгляд Артура. С минуту старик и молодой человек испытующе смотрели друг на друга. Артур первый отвел глаза, хотя ясный невозмутимый взор священника не развеял его сомнений. Он припомнил все, что слышал в разное время о беззакониях, творимых католической церковью, о ее могущественных связях; особо вспомнились ему рассказы о коварных происках монашеского ордена, к которому принадлежал отец Фелипе; а он-то, простак, считал их баснями, не верил, смеялся. Чувствуя, что в душе его отныне поселяется подозрительность по отношению к человеку, в обществе которого ему было всегда так легко и свободно, Артур подавил невольную грусть и занялся телеграммой. Волновавшие его только что мысли разом вылетели из головы. Телеграмма была от Дамфи и содержала следующее характерно составленное сообщение:

«Гэбриель Конрой арестован обвинению убийстве Виктора Рамиреса. Что имеете предложить? Жду ответа».

Артур поднялся.

– Когда почтовая карета отходит из Сан-Джеронимо? – торопливо спросил он.

– В полночь, – ответил отец Фелипе. – Уж не намерен ли ты, сын мой…

– А сейчас девять, – сказал Артур про себя, глядя на часы. – Добудьте мне резвого коня, отец мой, – обратился он к священнику, возвращаясь к прежнему дружескому и откровенному тону. – Дело огромной важности.

– Огромной важности? – тихо переспросил священник.

– Да, вопрос жизни и смерти, – твердо ответил Артур.

Отец Фелипе позвонил в колокольчик и дал указания вошедшему слуге; тем временем Артур, присев к столу, набросал ответную телеграмму.

– Прошу вас, отправьте ее как можно скорее, – сказал он, вручая написанное отцу Фелипе.

Священник взял телеграмму и поглядел на Артура обеспокоенным взором.

– А как же с донной Марией? – нерешительно спросил он. – Ты ведь даже не повидался с ней. Заверни в Ранчо Блаженного Рыбаря хоть на одну минуту.

Натянув свой редингот и накинув поверх плащ, Артур лукаво улыбнулся.

– Боюсь, что у меня не хватит времени, отец мой. Объясните донне Марии, что меня вызвали внезапно, что я был лишен возможности посетить ее. Донне Марии знакома прелесть беседы с вами; она не посетует, когда узнает, что немногие минуты, что я был здесь, я провел в вашем обществе.

Отец Фелипе не успел ничего возразить, как вошел слуга и доложил, что лошадь оседлана.

– Спокойной ночи, отец Фелипе, – сказал Артур, горячо пожимая руки священнику и чувствуя, что от недавнего нерасположения к нему у него не осталось и следа. – Спокойной ночи. Тысячи благодарностей за коня! Способствуя быстрому отъезду вашего гостя, – добавил он серьезно, – вы сделали многое для спасения его души. Гораздо больше, чем вы думаете. Еще раз спокойной ночи. Adios!

Веселый смех, изящный силуэт всадника на призрачном коне, машущего рукой на прощание, холодный серый туман, вторгшийся в отворенную дверь, приглушенный стук копыт по замшелым, осклизлым мраморным плитам церковного двора – и отец Фелипе снова остался один. Воззвав к милости божьей и еще раз приложившись к табакерке, он захлопнул дверь; после чего разыскал на столе карточку доблестного полковника Старботтла и бросил ее в огонь.

Увы, злоключения святого отца на этом не кончились. Наутро, не успел он позавтракать, к нему явилась донна Мария Сепульвида, встревоженная, негодующая, исполненная подозрений.

– Скажите мне, отец Фелипе, – торопливо спросила она. – Не у вас ли провел ночь дон Артуро?

– Нет, дочь моя, – осторожно ответил священник. – Он пробыл у меня совсем недолго.

– Когда же он уехал? – спросила донна Мария.

– В девять вечера.

– Куда он поехал? – снова спросила донна Мария, заливаясь гневным румянцем.

– В Сан-Франциско, дитя мое, по какому-то срочному делу… Присядьте, дочь моя, смирите свой гнев, он – от искусителя.

– А известно ли вам, отец Фелипе, что он уехал, не повидавшись со мной? – вскричала донна Мария, как видно совсем позабыв о надлежащем почтении к своему духовнику.

– Вполне возможно, дитя мое! Он получил телеграмму, очень важную телеграмму.

– Получил телеграмму! – презрительно повторила донна Мария. – Интересно от кого?

– Не знаю, – сказал отец Фелипе, пристально глядя на раскрасневшиеся щеки, сверкающие бешенством глаза и слегка припухшие веки своей гостьи. – Ваша досада, дитя мое… ваш гнев… Подумайте… Пристойны ли они?

– Скажите, от кого была телеграмма? От Дамфи? – твердила свое донна Мария, топая маленькой ножкой.

Отец Фелипе отодвинулся вместе со стулом. Как случилось, что женщина, которую он отлично помнил кроткой, послушной женой своего мужа, словно чудом каким-то преобразилась в сварливую вдову? Или она решила выместить на Артуре горькие обиды, которые терпела от дона Хосе? Подумав о том, что уготовано Артуру, отец Фелипе от души его пожалел.

– Ответите ли вы на мой вопрос? – спросила донна Мария, вся трепеща и обнаруживая верные признаки приближающегося нервического припадка.

– Быть может, и от Дамфи, – в растерянности сказал отец Фелипе. – Во всяком случае, ответ, который дон Артур поручил мне отправить, адресован ему. Вот он: «Возвращаюсь немедленно». Точнее сказать вам, от кого была телеграмма, – я не сумею.

– Не сумеете! – пронзительно закричала донна Мария, вскакивая со стула. Кровь разом отхлынула у нее от лица; глаза метали искры. – Не сумеете! Зато я сумею! В его телеграмме было сказано то же, что и в моей! – Выхватив из кармана телеграмму, она потрясла ею перед самым носом священника. – Вот! Читайте! Он узнал те же новости, что и я. Вот почему он не пошел ко мне; сбежал, как жалкий трус! Вот почему он гнусно предал меня! Вот почему он заявился к вам со своей надменной улыбкой, с важным видом, со своим… О, как я его ненавижу! Да, да! Прочитайте! Почему же вы не читаете?.. (Продолжая кричать, донна Мария, отчаянно размахивала телеграммой, и все попытки отца Фелипе получить ее оставались тщетными.) Прочитайте! Тогда вы сразу все поймете! Вы увидите, что я разорена, что я нищая! О, несчастная, обманутая женщина! Попасться двум таким негодяям – этому Дамфи и мистеру Артуру Пуанзету! Что же вы не читаете? Или вы тоже против меня? И вы, и Долорес, и все…

Она скомкала телеграмму, швырнула ее на пол, потом вся побелела и грохнулась без чувств к самым ногам отца Фелипе. Отец Фелипе поглядел сперва на бумагу, затем на неподвижное тело своей духовной дочери. Мужчина, человек, проживший на свете много лет и основательно изучивший женскую природу, он (не скрою этого в своей правдивой повести) решил сначала заняться телеграммой. Она гласила:

«Сожалением сообщаю только что полученным сведениям жила Конроя исчезла результате землетрясения компания прекращает выплату акции обесценены. Дамфи».

Отец Фелипе склонился над бесчувственной молодой женщиной и поднял ее на руки.

– Бедняжка! – сказал он. – Артур, конечно, ничего не знал об этом!

Глава 2
Желтый конверт

На сей раз, словно в насмешку, все дурные слухи о жиле Конроя оправдались. Иные из акционеров еще пытались тешить себя надеждой, что это очередной трюк играющих на понижение дельцов, но, увы, очень скоро прискорбные факты, изложенные в телеграмме мистера Дамфи, сделались достоянием широкой гласности. Акции продавались сперва по тридцати пяти долларов за штуку, потом по десяти, потом за них не стали давать ни цента. Уже через час после землетрясения вся Гнилая Лощина знала, что жила «ушла в землю», что ее накрыло сверху пластом гранита неслыханной толщины, что сокровище навеки погребено в земных недрах. Жила «ушла». Но куда же? А бог ее знает! Было выдвинуто несколько более или менее научных объяснений происшедшего. Сторонники одного из них считали, что жила «опустилась», противники их, наоборот, твердили, что гранит «поднялся»; впрочем, и те и другие соглашались, что все равно ничего тут не поделаешь. Природа каменным своим перстом не раз указывала на явно зримые и относящиеся к историческому прошлому Лощины следы подобных же геологических перемен. Но у обитателей Гнилой Лощины сумрачная формула «предупреждаю вас!», даже исходя из уст природы, имела не более успеха, чем высказывания пророков пессимистического направления из их собственной среды.

Дурные вести распространились с огромной быстротой. Несколько путешествующих калифорнийцев узнали о случившемся, находясь в Европе; с нахмуренными лицами они устремились к своим банкирам. Дурные вести заставили побледнеть опекуна, коему было доверено имущество сирот; нагнали страху на нескольких вдов; вынудили некоего клерка, пользовавшегося особым доверием хозяина, с позором уйти в отставку; произвели столь ошеломляющее впечатление на мистера Рейнора в Бостоне, что все, кто внимал последнее время его похвалам калифорнийской экономике, поняли сразу, что он не выдержал характера и оставил в Калифорнии некоторую часть своих сбережений. Тихоокеанское побережье было потрясено моральным ударом куда сильнее, нежели подземными толчками. О том, что землетрясение, грозящее людям увечьем и смертью, может вдруг повториться, – как-то не думалось; но этот удар по собственности породил сильнейшее брожение в умах. Если природа намерена и впредь односторонне нарушать контракт, в силу которого столь достойные люди приехали в Калифорнию и посвятили себя промышленному развитию края, что ж, тогда нужно сказать ей прямо, без обиняков: так дело не пойдем! Именно таково было решительное суждение свободной и просвещенной прессы. Некоторые из старейших калифорнийских поселенцев стали поговаривать о возвращении на Восток.

В этой обстановке всеобщего разброда мистер Дамфи сохранял железное спокойствие и даже проявлял по отношению к своим ближним некоторую добавочную свирепость. Никто из клиентов, не смел жаловаться ему на денежные потери или обнаружить перед лицом банкира нехватку выдержки.

– Дела дьявольски плохи, – говорил он каждому входящему в его кабинет. – Что имеете предложить?

Поскольку каждый таил в груди одно лишь страстное желание получить обратно потерянные деньги и именно об этом не решался сказать мистеру Дамфи, то банкир неизменно торжествовал победу. Торжествующим его застал и мистер Пуанзет, когда зашел к нему наутро после возвращения из Сан-Антонио.

– Ну как, невесело там? – спросил банкир довольно бодрым тоном. – Вдове повезло больше, чем некоторым ее соседям, но настроение у нее, полагаю, неважное. Сочувствую вам, Пуанзет. Как деловой человек, вы не станете оспаривать, что капитал был помещен надежно; но попробуйте доказать это женщине! Надеюсь, что ранчо заложено не более чем за половину стоимости. Ну как она, вне себя? Меня это не удивляет. Наверное, твердит, что ее надули.

Женщина всегда женщина! Мы-то с вами их хорошо изучили, не правда ли, Пуанзет?!

Испустив свой обычный лай, мистер Дамфи подмигнул гостю.

Артур поглядел на банкира с непритворным удивлением.

– Если вы имеете в виду миссис Сепульвида, – холодно сказал он, – я не виделся с ней. Думал навестить ее попозже, но ваша телеграмма нарушила мои планы. Я успел лишь побеседовать по делу с отцом Фелипе.

– Значит, вы не знаете, что жила Конроя разрушена землетрясением? Ушла вниз, под землю; а с нею и пятьдесят шесть тысяч вдовы! – Мистер Дамфи прищелкнул пальцами, как бы обозначая тем жалкую участь капитала, еще недавно принадлежавшего вдове. – Не знаете?

– Нет, – ответил Артур с глубоким спокойствием и какой-то томной задумчивостью во взоре, которая потрясла мистера Дамфи больше, чем самое сильное выражение отчаяния, – впервые слышу. Надеюсь, не это побудило вас вызвать меня телеграммой.

– Нет, – поспешил ответить Дамфи, не отрывая внимательных глаз от Пуанзета и стараясь разгадать причину непонятного, ни на что не похожего равнодушия своего гостя к денежным делам женщины, на которой он намерен был жениться. – Конечно, нет.

– Так вот, – сказал Артур с тем таящим угрозу спокойствием, по которому только и можно было судить о его глубоком интересе к предмету разговора. – Я еду в Гнилую Лощину, чтобы повидать Гэбриеля Конроя и выступить защитником на его процессе. Теперь прошу вас рассказать мне об этом убийстве, в котором, кстати говоря, Гэбриель, если он по-прежнему тот Гэбриель, каким я его знаю, не принимал, конечно, ни малейшего участия. За сим я готов выслушать и вашу историю; потому что маловероятно, чтобы вы вызвали меня, не имея к тому личной надобности. Понимаю, конечно, что вам показалось весьма соблазнительным теперь, когда Рамиреса больше нет, избавиться также от Гэбриеля и его жены. Но об этом позже. Расскажите мне про убийство.

Мистер Дамфи, подавленный Артуром и, так сказать, перешедший под его командование, вкратце изложил уже известные читателю факты; он получал полную информацию о происходящем прямо по телеграфу из Гнилой Лощины.

– В последней телеграмме говорится, что он снова задержан, – сказал Дамфи, – думаю, больше попыток линчевать его не будет. Он принял надлежащие меры, – добавил он, возвращаясь к прежнему самоуверенному тону, – у меня там свои люди.

В первый раз с начала разговора Артур словно очнулся от своих тайных дум и бросил на собеседника проницательный взгляд.

– Иначе вы и не могли поступить, – холодно заявил он, – не такой же вы болван, Питер Дамфи, чтобы потерять единственного свидетеля, доподлинно знающего о смерти вашей жены; даже если вы полагаете, что самозванка, выдающая себя за вашу жену, замешана в этом убийстве и будет скрываться от преследования закона. Не так уж вы глупы, чтобы не подумать о том, что миссис Конрой, которая обожает своего мужа, будет пытаться выручить его всеми доступными ей средствами и не постесняется раскрыть ваши тайны, чтобы спасти его и себя. Впрочем, зачем я вам это разъясняю, – добавил Артур, как бы опомнившись, – такой опытный бизнесмен, как вы, конечно, учитывает подобные обстоятельства, не дожидаясь советов со стороны.

По мере того как Артур развивал свои доводы, он следил, как румянец сменяется все большей бледностью на лице банкира, и по этим признакам прочитал, с бессознательным торжеством и с чувством превосходства (не скрою того от читателя), что мистер Дамфи не учел ни одного из названных им обстоятельств и если не преуспел в своих опрометчивых планах, то уж никак не по своей вине.

– Никто не поверит показаниям женщины, обвиняемой в убийстве, – возразил мистер Дамфи самоуверенным тоном, который на сей раз дался ему с трудом.

– А что, если оба они, и Гэбриель, и эта женщина, покажут под присягой, что брошенная вами миссис Дамфи жива и здорова? А что, если они оба под присягой покажут, что, выдав госпожу Деварджес за Грейс Конрой, вы пытались незаконно присвоить рудоносную жилу, вам не принадлежащую? А что, если она скажет, что раскаялась в своем преступном деянии и во искупление вины вышла замуж за Гэбриеля? А что, если они оба признаются в убийстве Рамиреса и заявят суду, что он преследовал их по вашему наущению, а вы продолжаете преследовать их и ныне? А что, если они покажут, что Рамирес изготовил фальшивую дарственную по вашему приказанию?

– Ложь! – вскричал Дамфи, вскакивая со стула, – Он сделал это из ревности!

– Где доказательства? – спросил Артур.

– Дарственная – не на мое имя. Она выдана какому-то землевладельцу из Сан-Антонио. Я представлю суду документы.

– И чего же вы этим добьетесь? Всякий поймет, что вам не было никакого резона изготовлять дарственную на свое имя в момент, когда вы покупали у Гэбриеля его дарственную. Не глупите, Дамфи! Я отлично знаю, что в деле с фальшивой дарственной вы ни при чем. Я просто хочу показать, как опасно вам ссориться с этой женщиной, которую вы непременно хотите ожесточить, вместо того чтобы сделать своей союзницей, о чем вам следовало бы подумать уже давным-давно. Если вы решили мстить за Рамиреса, подумайте сперва, понравится ли вам, когда они покажут на суде, что он был вашим агентом; а это они сделают наверняка, если вы не купите их молчания, придя им вовремя на помощь. Убили они его или нет, не ваша забота. Вы не прокурор и не судья. Вы должны их выручить в своих же собственных интересах. Пока что, – добавил Артур, помолчав, – поздравьте себя, что линчеватели не повесили Конроя и ко всем прочим побуждениям этой отчаявшейся женщины не прибавилась еще и жажда мести.

– Вы считаете по-прежнему, что за полковником Старботтлом стоит миссис Конрой?

– Да, я так считаю, – ответил Артур.

Дамфи задумался. Следует ли ему доверить Артуру свой разговор с полковником Старботтлом и эту таинственную историю с полученным и потерянным конвертом? Артур отгадал колебания Дамфи по его лицу и пресек их прямо поставленным вопросом:

– Разговаривали вы второй раз с полковником Старботтлом?

Дамфи решил быть откровенным и подробно рассказал о беседе с полковником о том, как он предложил взятку, как полковник согласился принять ее на определенных условиях, как он получил из рук полковника конверт и необъяснимым образом его утратил. Последнюю часть рассказала Артур выслушал внимательно, но с особенным выражением лица, в истинном значении которого невозможно было ошибиться.

– Итак, вы утверждаете, что потеряли конверт, доверенный вам как джентльмену! – сказал Артур, оскорбительно подчеркивая каждое слово. – Потеряли, даже не вскрыв его и не успев ознакомиться с его содержимым? Весьма прискорбно, мистер Дамфи, весьма прискорбно!

Негодование порядочного человека, заподозренного в несвойственном его природе бесчестном поступке, ничто в сравнении с яростью мазурика, обвиненного в жульничестве, которое он не сумел или не успел совершить. Мистер Дамфи весь побагровел. Было настолько ясно, что он действительно потерял конверт и действительно не успел вскрыть его, что Артур оставил эту тему.

– А что сказал он вам о миссис Конрой? – спросил он.

– Категорически отрицал ее участие, – ответил Дамфи. – Он сказал, что получил свои инструкции от другого лица, совершенно мне неизвестного. Думаю, Пуанзет, что на сей раз вы ошиблись. Эта женщина ни при чем.

Артур покачал головой.

– Но кто другой владеет фактами, с помощью которых может вас шантажировать? И кто еще может быть заинтересован в этом?

Дверь отворилась, вошел клерк с визитной карточкой в руке. Мистер Дамфи схватил карточку и громко прочитал: «Полковник Старботтл из Сискью».

– И прекрасно, – сказал он. – Зови его.

Когда клерк вышел, Артур повернулся к банкиру.

– Насколько я понимаю, вы вызвали меня, чтобы я встретился с этим человеком?

– Да, – ответил Дамфи с прежней грубоватостью.

– Тогда придержите язык и предоставьте инициативу мне.

Дверь распахнулась; сперва показались жабо и выпяченная грудь полковника Старботтла, за ними последовал и сам их доблестный обладатель. Для него, очевидно, было неожиданностью присутствие в кабинете Дамфи третьего лица, однако, каковы бы ни были чувства полковника, они никак не отразились на его величественной осанке и манерах.

– Мой юрист, мистер Пуанзет, – сказал Дамфи, представляя Артура.

Старботтл ограничился церемонным поклоном, но Артур, с очаровательно-любезной и в то же время почтительной улыбкой, которая удивила Дамфи и разом покорила полковника, поднялся с протянутой рукой навстречу старшему собрату.

– Не смею, конечно, равняться с вами в опыте и познаниях, сэр, но как друг покойного Генри Бисуингера я горд и счастлив пожать руку тому, кто в качестве верного его секунданта столь доблестно показал себе два года тому назад.

– Боже мой, сэр! – сказал полковник Старботтл, заливаясь счастливым румянцем и с шумом, подобным взрыву небольшой бомбы, раскрывая свой носовой платок. – Весьма польщен, сэр! Познакомиться с человеком, который был другом Хэнка Бисуингера, большая радость для меня. Сто чертей, сэр, я помню эту схватку, как будто она произошла только вчера. Схватка по всем правилам, безукоризненная дуэль, сэр! Ваш друг, сэр, – сто чертей! – я счастлив познакомиться с вами! – был сражен вторым выстрелом противника. Скончался, как истый джентльмен! Никакой тебе суеты, никаких репортеров, никаких арестов! Окруженный глубоким сочувствием друзей! Будь я трижды проклят, если еще хоть раз в жизни участвовал в такой прекрасной дуэли. Я счастлив познакомиться с вами, сэр! Благодаря вам я снова переживаю эту изумительную страницу нашего кодекса чести, который при господствующем положении вещей, при нынешнем упадке общественной морали осужден на верную гибель, увы, сэр. Мы неудержимо сползаем к политическому и социальному порядку, при котором голос чести будет заглушен воплями фабрикантов и торгашей-янки. Сто чертей, сэр!

Полковник Старботтл сделал риторическую паузу, громко высморкался и устремил в потолок скорбный взор, в котором можно было прочесть, что дни рыцарских нравов миновали без возврата и что американская республика идет к краху. Мистер Дамфи, с трудом скрывая раздражение, откинулся на спинку кресла. Мистер Артур Пуанзет оставался по-прежнему любезным и внимательным.

– Я тем более ценю, полковник, возможность познакомиться с вами, – веско сказал Артур, – что мой клиент, присутствующий здесь мистер Дамфи, испытывает затруднение, при котором он особо нуждается в вашей снисходительности. Во время землетрясения он утратил некий документ, доверенный ему на хранение под честное слово; по-видимому, документ пропал. Конверт, в котором он был заключен, не вскрыт моим клиентом, печать – в целости; документ остался непрочитанным. Дело это весьма щекотливое, и я могу лишь выразить живейшую радость, что джентльменом, передавшим конверт на хранение, оказался не кто иной, как достойный полковник Старботтл, репутация которого всем отлично известна; джентльменом же, имевшим несчастье потерять конверт, – личный мой друг, мистер Дамфи. Именно исходя из этого счастливого стечения обстоятельств, я позволю себе выступить в указанном деле как посредник; в то же время в качестве друга мистера Дамфи и его юрисконсульта я принимаю на себя полную ответственность за создавшееся положение.

Тон и манера Пуанзета в приведенной речи настолько походили на тон и манеру самого Старботтла, что Дамфи лишь переводил в немом изумлении взгляд с Артура на полковника. Последний же, опустив подбородок на грудь, вперил в Артура озадаченный взор.

– Должен ли я понимать ваши слова в том смысле, что этот джентльмен, мистер Дамфи, доверил вам некоторые конфиденциальные…

– Прошу прощения, полковник, – прервал его Артур, поднимаясь с большим достоинством. – Я привел вам все необходимые факты и, как уже сказал, принимаю на себя в этом деле полную ответственность. Мой клиент сообщил мне, что не вскрывал доверенный ему в запечатанном виде конверт и не знает, куда конверт девался. Для людей чести дело и так достаточно щекотливо; нет надобности осложнять его далее.

– Так, значит, и документ и конверт потеряны? – переспросил полковник Старботтл, не отводя глаз от Артура.

– Потеряны, – спокойно подтвердил Артур. – Я указал моему другу, мистеру Дамфи, что это прискорбное происшествие ни в коей мере не освобождает его как бизнесмена и человека чести от каких-либо обязательств, принятых им в связи с передачей ему упомянутого документа. Поскольку имелась договоренность о залоге или дополнительном обеспечении сохранности документа, таковой залог подлежит безусловной выплате. И мы только ждали вашего визита, полковник, чтобы вручить его вам.

Артур подошел к креслу мистера Дамфи и коснулся его плеча, по видимости только лишь слегка, на самом же деле настолько ощутимо, что мистер Дамфи, едва взглянув на молодого адвоката, тотчас вытащил чековую книжку. Когда он выписал чек на ту же сумму, что и два дня тому назад, Артур позвонил в колокольчик.

– Пусть ваш кассир акцептует чек, и мы освободим полковника Старботтла от излишних хлопот; а поскольку я хочу пригласить полковника к себе в контору, то не угодно ли вам будет распорядиться об оформлении чека немедленно?

Появился клерк; повинуясь указанию мистера Пуанзета, он взял чек из почти что недвижных пальцев мистера Дамфи.

– Позвольте мне заявить, что я полностью удовлетворен вашим… гм… объяснением, – сказал полковник Старботтл, пожимая Артуру руку и одновременно грациозным мановением другой руки оправляя на себе манишку. – Пусть вас не заботит дальнейшая судьба этого документа. Надеюсь, что в конце концов мы обнаружим его; если же нет, – добавил полковник, и в голосе его прозвучала готовность для общего блага пожертвовать собой, – сто чертей, я приму на себя личную ответственность перед моим клиентом.

– Не было ли на вашем конверте какой-либо особой приметы, по которой можно было бы опознать его? – осведомился Артур.

– Простой желтый конверт, сэр! Впрочем, нет! – вдруг вскричал полковник, ударив себя ладонью по лбу. – Сто чертей, сэр, ясно припоминаю, что, пока мы здесь беседовали, я сделал заметку для памяти на лицевой стороне конверта, прямо посередине; я записал на конверте имя человека, о котором мы тогда говорили: Гэбриель Конрой.

– Вы написали на конверте: Гэбриель Конрой? Отлично! Это поможет нам разыскать конверт без того, чтобы его распечатывать, – сказал Артур. – Вам что угодно? – Этот вопрос был обращен к клерку, который вошел во время речи полковника и теперь стоял с акцептованным чеком в руках, глядя попеременно то на полковника, то на своего хозяина.

– Передайте чек получателю, – приказал Дамфи.

Клерк повиновался.

Полковник Старботтл взял чек, сложил его и упрятал куда-то в глубинные складки своей моральной сферы. Покончив с этим, он обернулся к мистеру Дамфи.

– Нужно ли говорить, сэр, что в той мере, в какой я как адвокат располагаю личным влиянием на своего клиента, я сделаю все, чтобы предотвратить неуместную тяжбу в известном вам деликатном деле. Если конверт за это время обнаружится, прошу вас немедля переслать его мне, поскольку я ответственен за его сохранность. Сто чертей, – добавил полковник, – я был бы горд и счастлив завершить столь достойно заключенное нами соглашение за пиршественным столом, джентльмены, но Неотложные дела требуют моего присутствия в другом месте. Через час я выезжаю в Гнилую Лощину!

И Дамфи и Пуанзет невольно вздрогнули.

– В Гнилую Лощину? – переспросил Артур.

– Сто чертей, сэр, именно туда! Я участвую в тамошнем деле об убийстве. Процесс Гэбриеля Конроя.

Артур бросил на Дамфи быстрый взгляд, призывая его к молчанию.

– В таком случае, мы будем с вами соседями в дилижансе, – сказал он, приветливо улыбнувшись, – я тоже направляюсь туда. Кто знает, мы еще можем оказаться собратьями по оружию. Вы выступаете…

– От потерпевшей стороны, – промолвил полковник, слегка выпятив грудь. – По приглашению родных и близких убитого… гм… испанского дворянина из весьма почтенного и влиятельного семейства. Я буду сотрудничать с окружным прокурором, старинным моим приятелем, Нельсом Бакторном.

В глазах Артура мелькнула тревога, но он никак не проявил ее внешне. Бросив еще один угрожающий взгляд на совершенно сбитого с толку и обозленного Дамфи, он с самым любезным видом повернулся к полковнику.

– А если волею судеб, дорогой полковник, нам придется скрестить наши шпаги, уповаю, что и тогда наши личные отношения останутся не менее сердечными, чем сейчас. Пока что позвольте заявить вам, что мы выходим отсюда вместе. Вот моя рука: до моей конторы всего лишь несколько кварталов; мы осушим по бокалу доброго вина на дорогу.

Бросив прощальный многозначительный взгляд на мистера Дамфи, Артур Пуанзет ловко подхватил полковника под руку и увел с собой; почтительного воина легко было бы счесть за пленника, если бы счастливый румянец на его лице и выпяченная грудь не свидетельствовали о его полном довольстве. Как только дверь за гостями закрылась, мистер Дамфи выразил обуревавшие его чувства в едином крепком слове. Что он намерен был сказать далее, осталось неизвестным; внимание его было отвлечено клерком, который вошел в кабинет, как только гости удалились, и теперь стоял ошеломленный неистовым гневом банкира.