Текст книги "Сарацинский клинок"

Автор книги: Фрэнк Йерби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Пьетро все еще сидел там, когда к нему привели молодого Ганса.

Он встал и протянул к нему обе руки.

Ганс, нахмурившись, смотрел на своего отца.

– Ганс, пожалуйста! – всхлипнула Ио.

Ганс посмотрел на нее. Пьетро увидел смущение в его темных глазах. Боль. Потом он медленно пошел навстречу раскрытым объятиям Пьетро.

Пьетро поцеловал его, крепко прижав к груди. Ганс весь напрягся. Пьетро отпустил его и отступил на шаг назад. Ганс повернулся и выбежал из залы.

– О Боже, – зарыдала Ио, – я давно уже сказала ему… я пыталась ему объяснить… Все эти годы я жила надеждой, что когда-нибудь все мы – ты, я и Ганс…

Пьетро улыбнулся и обнял ее.

– Он молод, – прошептал он. – Дай ему время… И он очень нежно осушил поцелуями слезы с ее глаз.

Эпилог

Заканчивая эти примечания, автор не может удержаться от соблазна привести две оценки личности Фридриха Второго.

“Из мрака современной ему клеветы фигура Фридриха II, последнего из средневековых императоров, предстает страстной и значительной. Он свободно говорил на шести языках, сочинял лирические песни в мягкой сицилийской манере, был щедрым покровителем архитекторов, скульпторов и ученых, искусным военачальником, тонким государственным деятелем, иногда исключительно дерзким. Он увлекался философией и астрологией, геометрией и алгеброй, медициной и естественной историей. Он написал трактат о соколиной охоте, путешествовал в сопровождении слона, верблюдов и других представителей тропической фауны. Традиционные запреты того века не были оковами для человека, выросшего на Сицилии, где царило смешение рас и религий, высоко ценившего сарацин и евреев, хотя для того, чтобы заручиться политической поддержкой, он мог сжечь на костре еретика так же, как и доминиканского монаха. Мир дивился этому монарху, который мог разговаривать по-арабски со своими сарацинами, содержать многочисленный гарем и был так далек от распространенных тогда предрассудков, что отрицал всеобщую веру в ритуальные убийства детей евреями. Действительно ли он, как утверждали слухи, написал трактат “Der Tribus imposforibus”, в котором заклеймил Моисея, Христа и Магомета как самозванцев? Было что-то жуткое в поразительной энергии этого реалиста в политике, изысканного знатока искусств, этого наполовину восточного человека, этого революционера по методам и воззрениям. Современники называли его Чудом света, и таким он остается, несмотря на минувшие столетия” (Г. Фишер, там же, с. 278–279).

И еще:

“Последующие поколения, пораженные его умом и восхищенные величием его государственного мышления, вновь и вновь прилагали к нему эпитет, придуманный Мэттью Парижским: “Непостижимый преобразователь и Чудо света”” (Дюран, там же, с. 725).