Текст книги "Сарацинский клинок"

Автор книги: Фрэнк Йерби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Уловка, мой господин? Но я клянусь бородой Пророка, что говорю правду! Да, я понимаю твои сомнения. Хорошо, пошли меня в Иерусалим под охраной. У тебя там есть друзья. Пусть меня поселят у них. Прикажи им убить меня, если я не выполню повеления.

Ахмад пристально изучал его лицо.

– Наши друзья не смогут приблизиться к тебе, как только ты окажешься во дворце, где только ты и сможешь выполнить эту задачу.

Пьетро чуть не застонал. Ахмад ткнул пальцем в главный пункт, на котором держался весь план Пьетро. Но, как всегда в трудный момент, его ум быстро нашел выход.

– Ты ведь планировал, мой господин, – сказал он, – сделать Абдуллу федаином. Так пошли его со мной. В качестве моего слуги он сможет вместе со мной пройти во дворец. Дай ему оружие. А мне не давай. Став федаином, он не будет подчиняться моим приказам. И когда мы окажемся во дворце, я смогу показать ему императора Фридриха, которого я хорошо знаю и ненавижу…

– В этом есть смысл, – вздохнул Ахмад, – за исключением одного только момента – почему мы должны рисковать и оставить твой мозг неконтролируемым? Твой план хорош, но будет безопаснее, если мы уничтожим все твои сомнения.

– Тогда ваш план наверняка провалится, – отозвался Пьетро. – Я видел федаинов, их лица немедленно выдают их каждому, кто знал их раньше. Не забывайте, император Фридрих хорошо знает меня. Меня знают и Герман Залца и еще несколько сотен императорских рыцарей. Стоит им только глянуть на меня, как они поймут, что во мне что-то изменилось. Они начнут расспрашивать меня, и мой одурманенный мозг не сможет лгать. Не лучше ли послать меня такого, какой я есть? Улыбающегося, с умными глазами, а не ходячего мертвеца, которого они в лучшем случае сочтут безумцем и не подпустят близко к императору.

Даже у Харуна лицо стало озадаченным, но Пьетро не торопился торжествовать. Даже если они согласятся на его план, риск огромен. Ему придется безоружным наброситься на Абдуллу и попытаться вырвать у него кинжал. Ему придется проделать это одному и очень быстро, потому что, если он позовет рыцарей на помощь, Абдулла наверняка убьет его раньше, чем он успеет крикнуть. Федаины очень умелы. Что еще хуже, так это то, что он должен ждать, пока они очутятся во дворце, и только там пытаться разоружить своего раба. Если он попробует сделать это на улице, шпионы, которые есть у айюбитов повсюду, тут же зарежут его. Кроме того, ему хотелось, если будет такая возможность, спасти жизнь Абдулле. Это был преданный раб и служил ему верой и правдой. Может быть, найдутся средства вернуть бедняге его разум… Ахмад смотрел на него, лицо его хмурилось.

– Все это, Пьетро, представляется разумным, – сказал он, – но у меня остается одно сомнение. Почему ты хочешь пойти на такое? Причины, которые ты изложил нам, явно недостаточны. Ты раб, но ты пользуешься большой свободой. Ты потерял свою жену, но ты можешь иметь здесь других жен… Вот этот недостаток мотивов заставляет меня сомневаться…

Пьетро посмотрел на него. Я должен был помнить, с горечью подумал он, что причины, которые я выдвигал, в глазах сарацина мало что значат. Но что еще я мог придумать? Какому мотиву он поверит? И тут он внезапно нашел. Единственный повод, который не вызовет у сарацин сомнений. Мужчина, движимый похотью, всегда понятен расе, которая даже небеса заселила гуриями…

– Я… я думаю, мой господин, – начал заикаться Пьетро, хорошо разыгрывая колебание, – что, если я в этом деле хорошо послужу тебе и выживу… я могу заслужить твое благоволение и попросить тебя… отдать мне госпожу Зенобию, от которой я по глупости отказался, когда мой господин предложил ее мне. С тех пор я тысячи и тысячи раз раскаивался в своей глупости! Но я не мог заговорить об этом, опасаясь, что мой господин разгневается…

Ахмад смотрел на него, и тень улыбки проскользнула по его губам.

– Приготовьте раба Абдуллу к поездке в горы, – приказал он. – Держите франка в его покоях под крепкой охраной, пока Абдуллу не привезут обратно. Мы примем твой план, Пьетро, самый хитрый из франков. Когда ты вернешься, женщина будет ждать тебя в твоих покоях, женщина, которую ты мог получить просто попросив и за которую ты теперь должен заплатить такую высокую цену!

Пьетро заметил, как исказилось от гнева лицо Харуна. Странно, что Ахмад не отдал своему старшему сыну эту женщину, которую сам он уже не хотел. С другой стороны, если подумать, это не так уж странно. Харун боится отца, завидует его здоровью, из-за которого обречен долгие годы терпеливо ожидать дня, когда займет место отца. Между отцом и сыном довольно напряженные отношения, иногда даже враждебные. Ахмад знает, что представляет собой Харун. Возможно, его это даже развлекает – дразнить таким образом сына, ибо для шейха одной рабыней больше или меньше не имеет значения.

– Я благодарю тебя, мой господин, – сказал Пьетро, и стражники увели его.

Пьетро больше не видел Абдуллу. Его отправили в Иерусалим одним караваном, а Пьетро другим. Пока ожидали прибытия Фридриха в Иерусалим, их содержали в разных домах. Пьетро был занят своими делами – всегда под бдительным взором стражей. Он сбрил бороду, подстриг волосы по франкской моде. Стража привела к нему старого еврея-портного. Пьетро не без труда объяснил ему, как сшить костюм по европейскому образцу. Портному потребовалось немало времени, чтобы понять, что от него требуется. Он не видел смысла в узких, обтягивающих штанах или в короткой тунике, да и во всех остальных частях одежды, которые заказывал Пьетро. Но в конце концов накануне начала Великого Поста одежда была готова, и Пьетро с некоторым удовлетворением облачился в нее.

Однако это одно и могло вызвать чувство удовлетворения. Все остальное шло из рук вон плохо. Пьетро пользовался некоторой свободой, его не запирали, он мог бродить по городу – в сопровождении стражи.

Охранники, сопровождающие его, не только запрещали ему разговаривать с кем бы то ни было, они еще и требовали, чтобы он говорил только по-арабски, чтобы они понимали его.

За эти недели ожидания Пьетро много выяснил. Главное заключалось в том, что Фридрих начал этот самый успешный из всех крестовых походов вопреки запрету церкви! Даже сюда дотягивались длинные руки Его Святейшества – куда бы император ни приезжал, там сразу же после него появлялся папский легат и накладывал на эту местность отлучение. Добрые христиане боялись приближаться к императору.

Почему? Этого не знал никто. Без сражений Фридрих Второй добился большего, чем любой крестовый поход в истории. Росчерком пера он получил Иерусалим и вместе с ним Вифлеем и Назарет. Аль Камил отдал ему коридор до Акры вместе с замками Тороном и Монфортом, так что христианские пилигримы могли добираться сюда с моря.

Со своей стороны Фридрих оставил в руках мусульман ту часть Иерусалима, где находился район Харама, среди прочих святынь с мечетью Аль Акса, одним из самых священных мест мусульманской веры; он обещал защиту последователям пророка, посещающим эти святыни, и перемирие на десять лет. Он обещал, что в течение этого времени не позволит формировать новые отряды крестоносцев в Европе и не будет поддерживать христианских властителей Северной Сирии против Египта. Что же касается восстановления стен Иерусалима, то это осталось спорным вопросом – одни говорили, что он согласился их не восстанавливать, другие утверждали, что он имеет разрешение султана на их восстановление.

Потом, совершенно неожиданно, все тщательно разработанные планы начали разваливаться. У всех – даже у Пьетро. Начало рушиться все, на что он рассчитывал, даже надежда на возможность сохранить собственную жизнь.

Ахмад послал Наджмуда, своего второго, любимого сына, предупредить их. Выбор посланца говорил о многом. То, что Ахмад нарушил медовый месяц Наджмуда и послал его со столь опасным поручением, говорило о том, насколько важным считал он это дело. Пьетро понимал, почему Ахмад не послал Харуна. Напряженность в отношениях между шейхом и его старшим сыном возросла настолько, что Ахмад перестал доверять своему наследнику.

Вот почему перед Пьетро и его стражей возник Наджмуд и передал ему устное послание, прозвучавшее как смертный приговор.

– Мой отец желает сообщить тебе об изменении всех наших планов. Ему стало известно, что аль Камил и франкский султан путешествуют не вместе, так что они еще не видели друг друга. Поэтому отец считает, что будет лучше, если Абдулла уедет в Наблус, а ты, Пьетро, покажешь императора Фридриха своей страже, когда он завтра будет ехать по городу.

Пьетро стало плохо. Он рассчитывал, что будет только с одним Абдуллой в пиршественной зале. Теперь же вместо этого он должен будет умереть на улицах Иерусалима, изрубленный мечами своих друзей. В эту ночь он не спал. Он мерял шагами свою спальню и думал, преклонял колена и молился. Но к утру дело обстояло точно так же, как и ночью. Пьетро требовалось чудо. А он в чудеса не верил.

Утром он уже был на улице, в толпе, ожидающей приезда императора. Его стражники нервно проверяли пальцами остроту своих клинков. Во мгле этих обстоятельств высвечивался один только лучик надежды – накануне поздно вечером Пьетро послал двух своих стражников, чтобы они вытащили из постели старого еврея-портного и доставили к нему. Пьетро начал орать на него по-арабски, обвиняя старика в том, что тот что-то не так сделал с его костюмом. Разыгрывая свирепую ярость, Пьетро даже ударил старика. Когда портной упал, Пьетро подхватил его и прошептал ему на иврите:

– Пошли своих сыновей к султану в Наблус! Предупреди его, что ему грозит смерть от рук федаинов! – Он тут же выпрямился, продолжая кричать: – Собака и сын собаки, свинья, убирайся отсюда!

Стражники ухмылялись, одобряя его тираду. Но перед тем как убраться из покоев Пьетро, портной подмигнул ему и улыбнулся. В 1229 году каждый еврей, живущий в Иерусалиме, был заговорщиком.

Пьетро это несколько успокоило, тем более что он знал – из всех калифов со времен Салахэтдина аль Камил лучше всех относился к евреям. Ни один еврей не захочет, чтобы убили властителя, который защищает их жизни и имущество, и на его месте оказался человек, который их ненавидит. Пьетро был уверен, что портной пошлет своего сына.

Однако, стоя у Восточных ворот, Пьетро ни в чем не был уверен. Издали он увидел свиту Фридриха. Судя по тому, что он не заметил отблеска солнечных лучей на их доспехах, они были без оружия. Они красовались в ярких одеждах, и над их головами развевались знамена. Он даже слышал военную музыку и гимны, которые распевали германские рыцари и пилигримы.

Пьетро оглянулся вокруг. В толпе были бородатые греческие священники с большими серебряными крестами, смуглые марониты, евреи в их синих шубас, мусульманские кадиши с белыми тюрбанами хаджей. Но никого, кто мог бы ему помочь. Ни одного человека, владеющего оружием, который не принадлежал бы к лагерю его врагов…

И никого, с горечью подумал он, у кого я мог бы выхватить меч и сразиться с убийцами. Единственное оружие – посох вот этого паломника…

Сузив глаза, он пригляделся к посоху. Он был крепкий, суковатый. Удар таким посохом, хорошо нацеленный…

Процессия приближалась.

Но мне потребуется время. Если указать им на другого человека вместо императора… Но этого человека наверняка убьют… Все же лучше кто-то, чем Фридрих. Пусть лучше это будет какой-нибудь неизвестный рыцарь, в руках которого не находится судьба всей империи.

Процессия поравнялась с ними.

– Который? – прохрипел куаид.

Пьетро в отчаянии понял, что не может указать на какого-нибудь простого рыцаря. Даже эти мамлюки различали людей по богатству их одежды.

И тут его глаза остановились на Германе Залца, осыпанном драгоценностями не меньше любого короля и выглядевшим импозантнее, чем Фридрих, да и старше.

– Вот тот! – закричал он и, когда они оставили его и бросились вперед, вырвал у пилигрима суковатый посох столь стремительно, что тот упал. Но, падая, завопил. Один из стражей Пьетро обернулся, но Пьетро нанес ему посохом по голове удар такой силы, что, даже смягченный толстым тюрбаном, он свалил стражника на землю. Остальные трое набросились на Пьетро.

Но Пьетро был мастером фехтования, а его посох – длиннее любого меча. Он держал их на расстоянии, отражая их удары, однако понимая, чем это должно кончиться. Потом он заметил, как сотник подал знак и двое из них прекратили бой и побежали по направлению к Герману Залца, и закричал:

– Берегись, Герман Залца! Они хотят убить императора!

Фридрих увидел, как два сарацина нападают на безоружного европейца. Тот взмахнул рукой, и пять могучих германских рыцарей обрушились на стражей Пьетро. Через три минуты все было кончено.

Пьетро, тяжело дыша, опирался на свой посох, ликуя, – он не получил даже царапины. Все четверо страшных мамлюков валялись мертвыми, а Фридрих, Римский император, восседал на лошади и не веря своим глазам смотрел на своего друга.

– Пьетро! – вырвалось у него. – Я думал, что тебя нет в живых!

Он соскочил с лошади, обнял Пьетро и расцеловал в обе щеки.

– Ты снова спас меня! – сказал он. – Я говорил тебе, что наши жизни связаны. Ты мой ангел-хранитель. Но кто эти сумасшедшие, с которыми ты сражался?

– Мамлюки, – устало сказал Пьетро. – Их послали убить вас и султана…

– Султана предупредили? – спросил Фридрих.

Пьетро покачал головой.

– Не знаю, сир, – прошептал он. – Я пытался известить его, но дошло ли до него мое послание, я не знаю…

Фридрих обернулся к молодому сирийскому рыцарю.

– Немедленно скачи в Наблус, – приказал он, – и сообщи Его Величеству о том, что здесь произошло, и об опасности, угрожающей ему. Не жалей коня, скачи!

Снриец рванул коня и помчался во весь опор.

Сейчас времени для расспросов и разговоров не было. Молча они проехали во двор храма Гроба Господня. Колокола не звонили. Никто из христиан, живущих в городе, не пришел приветствовать их. Ни одного священника.

Фридрих спешился. Пьетро и Герман Залца следовали за ним. Они вошли в темный храм, император прошел к мраморной гробнице под треснувшим сводом. Греческие священники шли за ним, словно они, если бы посмели, не допустили бы его сюда.

Германские рыцари держали в руках факелы. Фридрих преклонил колени, и все сопровождающие сделали то же самое. Пьетро смотрел на мраморную плиту, ради обладания которой погибли многие тысячи людей. Он считал, что должен испытывать торжество при виде этой победы Фридриха, почтение к месту упокоения Иисуса перед его вознесением. Но он ничего не чувствовал. Он опустился на колени перед мраморной глыбой и видел только мраморную глыбу – и ничего больше. Он испытывал сожаление, не находя в себе никаких эмоций, но оставался самим собой. Придет день, когда он научится чувствовать от этого удовлетворение.

Фридрих встал и подошел к алтарю. Там висел золотой венец. Не было видно ни одного священника, ни одного епископа, ни одного представителя католической церкви, ибо Папа Григорий предал отлучению каждую пядь земли, на которую ступит нога Фридриха.

Император неторопливо взял венец и сам возложил его себе на голову.

– Именем Святой Троицы, – спокойно сказал он, – я, Фридрих Второй, Божьей милостью император Римской империи, августейший король Сицилии, объявляю себя отныне королем Иерусалима.

Никто не двинулся с места, никто не сказал ни слова.

Тогда Герман Залца произнес короткую речь об их обязательствах перед императором, и они все покинули храм Гроба Господня.

В знак особого благоволения Пьетро поместили вместе с императором и Германом Залца в доме куади Шамсутдина. Был приготовлен огромный пиршественный стол, Фридрих настоял на том, чтобы на пиру присутствовали и мусульманские эмиры.

– С этого дня, – сказал он, – в Святой Земле воцарится мир между мусульманами и христианами. Пусть мир царит здесь, как он царит в Сицилии!

Пьетро был снедаем желанием поговорить с императором, расспросить его об Элайн, но у него не было такой возможности. Сразу же после пира они отправились в поездку по городу, предводительствуемые куади. Они проехали по Виа Долороза к стене, ограждающий Иерусалимский храм, а затем к мечети Аль Акса.

Пьетро подумал, что Фридрих несколько преувеличивает свои восторги, но это была дипломатия, в которой император был великим мастером. Пьетро должен был признать, что мечеть Аль Акса заслуживает всяческих похвал. Тонкие колонны, воздвигнутые первыми крестоносцами, стояли нетронутые. Фридрих показал пример своим рыцарям, последовав обычаю и сняв обувь. Потом он взошел на мраморную кафедру, с которой хаджи наставляют правоверных.

Пьетро увидел, как лицо Фридриха вдруг покраснело от гнева. Он рванулся вниз по ступенькам к входу. Там стоял христианский священник с Библией в руках и просил у рыцарей подаяния.

Фридрих одним ударом свалил его на землю и, стоя над ним, заревел:

– Ах ты, ехидна! Разве ты не знаешь, что даже мы здесь только вассалы султана аль Камнла? Никто из вас не должен нарушать границы участков, отведенных для ваших церквей!

Вечером они вернулись в дом Шамсутдина, и Фридрих поднялся по лестнице на крышу, чтобы послушать, как муэдзин сзывает правоверных к молитве. Пьетро и Герман сопровождали его, и втроем они долго стояли там в ожидании.

Фридрих обернулся к Пьетро.

– Приведи сюда куади, – приказал он.

Когда Шамсутдин появился, Фридрих прямо спросил его:

– Почему не слышно муэдзинов?

– Я, твой раб, запретил им, – зашептал куаид, – из боязни, что это может не понравиться нашему высокому гостю.

– Ты поступил неправильно, – мягко сказал Фридрих. – Не следует ради меня отменять ваши обычаи. Даже в моей стране ты можешь услышать, как муэдзины сзывают на молитву. И никто им этого не запрещает.

Только ночью Пьетро получил возможность поговорить с Фридрихом.

– Конечно, я заберу тебя в Италию, – сказал Фридрих. – Ты должен зачать сыновей, чтобы соблюсти совпадения наших жизней.

Пьетро покачал головой. Он не в силах был произнести ни слова.

– А как Элайн? – прошептал он наконец.

– Она здорова, хотя ей и очень не хватает тебя. Я посетил Хеллемарк, и она самым наилучшим образом принимала меня. Я даже начал разговор о том, чтобы найти ей нового мужа, но она просила меня не делать этого. Она сказала, что ей достаточно того, что она дважды овдовела.

– Слава Богу! – отозвался Пьетро.

Заметив, как взволнован Пьетро, Фридрих сменил тему и завел разговор о своих делах.

Однако их вскоре прервали. Пришел слуга куаид с почтовым голубем в руках.

Фридрих вынул послание, прочитал и передал Пьетро.

Послание было от аль Камила. Покушение на его жизнь пытались совершить, но он спасся благодаря предупреждению. Убийца скрылся в пустыне. Султан выражал опасение, что, потерпев неудачу в Наблусе, федаины направятся в Иерусалим и постараются убить Фридриха…

Фридрих посмотрел на Пьетро, тот покачал головой.

– Султан ошибается, – сказал он. – Эти одурманенные убийцы не способны думать. Я готов держать пари, что он притаился около Наблуса и будет искать новой возможности. – Глядя на императора, он помолчал и спросил: – Мой господин, могу ли я попросить о благодеянии?

Фридрих кивнул.

– Отпустите меня, чтобы я мог найти этого человека. Он был моим рабом, преданным, достойным слугой, и я к нему хорошо относился. Я попробую взять его живым, чтобы какой-нибудь ученый лекарь вернул ему разум.

– Решено, – весело сказал Фридрих. – Более того, я сам поеду с тобой и возьму сотню рыцарей. Я многим обязан султану. И вообще, я устал от торжеств. День или два скачки развеют меня. Пойди скажи Герману, чтобы он готовил людей.

Через два дня они отказались от поисков. Искать человека в пустыне все равно что пытаться найти какую-то определенную песчинку. Но, повинуясь неожиданному импульсу, Фридрих решил ехать в Наблус, чтобы посетить аль Камила. Оба правителя часто переписывались, но никогда еще не встречались.

Пьетро ехал позади Фридриха, думая о бедном Абдулле, который сейчас умирает от голода и жажды в пустыне, когда в толпе, собравшейся на улице Наблуса – и глазеющей на них, – он заметил нечто необычное. Вглядевшись пристальнее, он понял, что привлекло его внимание. Молодой человек, одетый во все белое, с ярко-красным поясом, за который были заткнуты два кривых кинжала. Лицо человека, со странно мерцающими глазами, показалось Пьетро знакомым.

Нервы Пьетро напряглись. Он выехал из процессии. Но даже оказавшись почти рядом с человеком, он все еще сомневался.

Человек этот действительно был похож на Абдуллу. Но не совсем. Во-первых, он был чисто выбрит, что, конечно, нетрудно было осуществить, но различие заключалось не только в этом. Пьетро вернулся обратно в конный строй.

Белые одежды. Красный пояс. Два кинжала. Красные туфли… Во всех этих деталях было что-то дьявольски знакомое…

Пьетро вновь обернулся. Юноша выскочил из толпы и бежал наперерез лошади Фридриха с двумя кинжалами наготове.

Пьетро развернул кобылу и поскакал, стремясь отсечь императора от убийцы. Оказавшись достаточно близко, он соскочил с седла и схватился за меч. Но вытащить его он не смог. Чужое оружие застряло в ножнах. Убийца приближался с двумя обнаженными кинжалами в руках.

И вдруг он неожиданно остановился.

– Господин, – прошептал он. – Пьетро, мой господин…

Круп лошади германского рыцаря отбросил Пьетро в сторону. Рыцарь занес меч и обрушил его; но Абдулла, обритый Абдулла, чье лицо настолько изменилось под влиянием безумия, которое шейх аль Джебал внушал своим приверженцам, что Пьетро не узнал своего бывшего раба, увернулся, так что удар рассек ему плечо и шею, но не убил его.

Пьетро подоспел к Абдулле первым, прикрыв его своим телом.

– Прошу вас, – взмолился он, – он одурманен, он безумен… пощадите его…

Фридрих, разметав всех, кто пытался его остановить, подскакал и привстал на стременах, глядя на Пьетро.

Он поднял руку, останавливая своих рыцарей, торопившихся на помощь с обнаженными мечами.

– Нет, – сказал он, – заберите сарацина в тот дом и допросите его.

Двое могучих германских рыцарей подняли исхудавшее тело Абдуллы. По выражению их лиц Пьетро понял, как они собираются допрашивать его.

– Пожалуйста, сир, – обратился он к Фридриху, – позвольте мне допросить его. Он был моим рабом. Он все расскажет мне без всяких пыток.

Фридрих уставился на него.

– У тебя здесь были рабы? – с удивлением спросил он. – Значит, ты возвысился здесь так же, как в Италии, – как возвысился бы даже в аду. Мы даем тебе наше соизволение – иди.

Они положили Абдуллу на тахту. Он истекал кровью. Пьетро понимал, Абдулла не проживет и часа.

Он опустился на колени рядом с тахтой.

– Абдулла, – тихо позвал он. – Абдулла…

Абдулла открыл глаза. Когда он заговорил, голос его звучал на удивление сильно.

– Да, сагиб? – спросил он.

– Почему, Абдулла? Почему ты собирался убить человека, который ничего плохого тебе не сделал? Которого ты никогда в жизни не видел?

– Потому что мой хозяин, шейх аль Джебал приказал… – отозвался Абдулла.

– Под страхом смерти? – спросил Пьетро.

– Нет… нет, господин, я жаждал умереть… еще раз… чтобы попасть в Рай!

Пьетро смотрел на него, не понимая.

– Объясни свои слова, – сказал он.

Слушали его внимательно. Абдулла быстро слабел. То, что они поняли из его слов, было странным. Невероятным. Он рассказал им, что умер на пиру, где они были с Пьетро, от отравленного вина. А проснулся он в Раю. Где были деревья, каких он никогда в своей жизни не видел, фрукты с необычным ароматом. Где цветы были крупнее и ярче, чем на земле, где из фонтанов било вино вместо воды. Незнакомые птицы пели на деревьях, а музыка раздавалась отовсюду и ниоткуда – ее играл оркестр джиннов… или ангелов…

В саду были шатры из шелка, ковры из венецианской парчи и бассейны с благоухающей водой, в которой плавали цветы. И там были девушки. Самые красивые в мире девушки, обнаженные и прекрасные, забавлявшиеся в бассейнах или бегавшие по саду в одеяниях, сотканных из лунного света…

Сам он был одет в шелка, как принц. Он вкушал восхитительные деликатесы. И стоило лишь ему пожелать любую из девушек, как она с радостью делила с ним постель…

– Я… я не уставал, – шептал Абдулла, – у меня была сила, как у десятерых!

Он изнемогал. Он умирал. Умирал счастливым. С радостью. С предвкушением блаженства.

Однажды ночью он проснулся, чтобы посмотреть, какая из девушек лежит в его объятиях, и обнаружил, что он один. В лохмотьях. На незнакомой улице, в грязной хижине. Три дня он погибал от голода. На четвертый день он встал на колени перед прохожим, умоляя, чтобы тот убил его и он вновь попал в Рай. И вот тогда вновь появился шейх аль Джебал.

– Он предложил мне снова Рай. Если… если я убью того, на кого он укажет… он дал мне гашиш и странное вино, и мне снились деревья, бассейны… и те девушки…

Фридрих обернулся к Пьетро.

– Он сумасшедший, – сказал он.

Но один из сирийских рыцарей покачал головой.

– Нет, сир, он не сумасшедший. Его увезли в Аламут, в Орлиное гнездо, и украли у него душу. Именно так старый шейх вербует своих убийц. И поставляет их властителям этой земли. Эти убийцы почти никогда не терпят поражения, потому что они не боятся смерти, более того, они жаждут ее…[44]44
  История шейха аль Джебала, Старика с гор, и его федаинов, или гашишинов (употребляющих гашиш, сильный наркотик), основана на документах, которые не оставляют сомнений в том, что такая организация существовала. О ней писал Марко Поло и многие другие средневековые писатели (см. Канторович, там же, с. 193; Дюран, там же, с. 309; Марко Поло. “Путешествия”, том I, с. 24).


[Закрыть]

Они оставили Абдуллу умирать. Спасти его было невозможно. А если бы он выжил, его все равно должны были бы повесить. Его мучили ужасные боли. Смерть стала для него избавлением.

Дальше они ехали в молчании. Пьетро думал о судьбе, которой избежал. Он радовался, что его миновала чаша сия, но вся эта история его весьма заинтересовала. Смог ли бы он противостоять вину, деликатесам, девушкам? Он глубоко сомневался в этом. Он был не слишком высокого мнения о силе своего характера.

Однако Фридрих недолго оставлял его наедине с его мыслями.

– История с твоим рабом, Пьетро, интересует меня, – сказал он. – И хотя голова у меня занята более важными делами, мне кажется, что тебе есть что рассказать мне. Как это тебе удалось иметь рабов? Как ты сумел раскрыть заговор против меня и оказаться в нужный момент и в нужном месте, чтобы предотвратить покушение? И почему ты был без оружия?

– Потому что, – улыбнулся Пьетро, – я был участником заговора против вас, сир. Я должен был сыграть роль Иуды Искариота и показать им вас…

Фридрих в изумлении уставился на него.

– Какого дьявола? – заревел он. – Это все требует пояснений… Рассказывай!

Пьетро изложил ему всю свою историю.

Фридрих откинул голову и разразился хохотом. Рыцари воззрились на него. Не в силах произнести ни слова, со слезами на глазах от смеха, Фридрих обратился к Герману Залца.

– Герман, Бога ради, – простонал он, – ты только послушай. Расскажи ему, Пьетро.

Пьетро повторил свою историю.

Когда он закончил, Фридрих перестал смеяться.

– Глупцы, – хмыкнул он, – они пытались переиграть в предательстве сына того острова, где была рождена сама хитрость! За это я люблю тебя, Пьетро, еще больше. Султан тоже должен услышать твой рассказ. Я не сомневаюсь, что он щедро наградит тебя, как собираюсь и я, как только мы окажемся дома…

– Сир, – сказал Пьетро, – в ответ я прошу вас рассказать мне, что произошло с вами и с Сицилией с тех пор, как я видел вас обоих…

Фридрих нахмурился. Потом начал рассказывать. О том, как он захватил и казнил сарацинов, которые продавали в рабство детей, украденных во время детского крестового похода. О многочисленных войнах, которые он вел.

Сицилию он подчинил себе окончательно. Сарацины переселились на материк, где им был предоставлен город Люцера – с минаретами, мечетями и кадишами. Они признали свое поражение и стали самыми верными из его подданных. Его слуги и солдаты его охраны – все мусульмане.

Он успел дважды овдоветь. Констанция Арагонская умерла в 1222 году. В 1225 году он по предложению Папы женился на юной Изабелле Иерусалимской. Папа хотел таким образом заставить его выполнить свое обещание относительно крестового похода. В прошлом году Изабелла умерла при родах, но его сын Конрад жив.

Рассказал Фридрих о своих беседах со святым Франциском Ассизским, умершим в 1226 году и канонизированным в 1228-м.

– Он заслужил это, – очень серьезно сказал Фридрих. – Он был настоящим святым. Я пытался соблазнить его самой прекрасной из моих сарацинских девушек, но он только улыбался и заговорил с ней так по-доброму, что она расплакалась. Он говорил о спасении моей души, и, поверь мне, Пьетро, я в течение четырех дней был на грани покаяния. Если бы он не умер, он мог бы сделать из меня благочестивого человека…

Он вздохнул. Потом снова заулыбался. С некоторой гордостью начал рассказывать о парламенте в Кремоне, о первом в Европе университете в Неаполе, о новом Ордене Тевтонских рыцарей, который он учредил, об упорядочении торговли продовольствием, о новых налогах…

– Но меня постигло одно несчастье, – сказал он, – то, что кроткий Гонорий умер два года назад. С тех пор мне приходится иметь дело с Григорием IX, тем самым кардиналом Гуго из Остии, от которого я принял крест. Он истинный двойник Иннокентия. Он так допек меня, что летом 1227 года я собрал своих воинов для крестового похода. Но среди нас начала свирепствовать чума, и больше половины моего войска вымерло. Я сам свалился, и меня вывезли в море на корабль. Когда я вернулся на берег и меня принялись лечить мои сарацинские лекари, Его Святейшество объявил меня лжецом, сказал, что я вовсе не был болен, что мои приготовления были просто притворством, и отлучил меня от церкви.

В разговоре Фридрих вернулся к проблемам крестового похода. Его забавляло, что он отправился освобождать Святые Места, будучи все еще отлученным от церкви. Григорий запретил ему отплывать до тех пор, пока он не отменит отлучение. А он в июне 1228 года все равно отплыл.

– Остальное ты знаешь, – сказал он, – за исключением, наверное, того, что войска Его Святейшества воюют теперь со мной на Сицилии. Он, которому высший закон запрещает проклинать и убивать, напал на мои войска с обнаженным мечом! На следующей неделе я должен отплыть обратно, и ты поплывешь со мной. И я покажу этому воинствующему священно служителю, что такое война…

Они подъехали к лагерю аль Камила, расположенному на другом конце города. Там их задержала стража, для того чтобы, как они потом поняли, дать султану время подготовить соответствующий прием.

Пьетро, знакомый с обычаями восточных владык, не удивился роскошной трапезе, которую устроил им Малик аль Камил. Но все остальные были поражены. Даже Фридрих. Однако император оказался достаточно умен, чтобы не выказать своего удивления. После пира пошел разговор на самые разные темы, доступные и недоступные человеческому воображению. Прошло немало времени, прежде чем эти два властелина затронули недавнее покушение на их жизнь. Пьетро пришлось в третий раз рассказывать свою историю.