Текст книги "Этот негодяй Балмер, или человек, который управляет «Майкрософтом»"

Автор книги: Фредрик А. Максвелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Балмер болел за школьную команду, когда она играла в хоккей со своими главными соперниками, подготовительной школой «Крэнбрук» на другом конце города. Как замечает Тодд Рич: «"Детройт кантри дэй" была бедной падчерицей "Крэнбрука". У нас было только одно постоянное здание и три модульных блока, а у "Крэнбрука" имелся кампус, вроде как в "Лиге плюща"[19]19
  Ассоциация, объединяющая 8 старейших и наиболее престижных университетов Америки.


[Закрыть]». Нападающим хоккейной команды «Крэнбрука» был высокий, тощий шестнадцатилетний ученик выпускного класса Скотт Макни-ли. За три года «Крэнбрук», хорошо финансируемый, лучше экипированный, обладающий своим катком, выиграл восемь из тринадцати игр с «Детройт кантри дэй».

Учившийся в Гарварде и закончивший Гарвардскую школу бизнеса отец Скотта Макнили Уильям Реймонд Мак-нили был вице-президентом «Америкен моторс корпорейшн» и работал, среди прочих проектов, над моделью синхронизатора. В кабинете одного из его коллег нахально вывесили плакат, популярный в то время среди детройтских промышленников: «ДА, Я ПРОШЕЛ ЧЕРЕЗ ТЕНЬ ДОЛИНЫ СМЕРТИ, НО НЕ БОЮСЬ ЗЛА, ИБО Я – НИЧТОЖНЕЙШИЙ ИЗ СУКИНЫХ ДЕТЕЙ В ДОЛИНЕ». В Детройте все знали, что «АМК» обязана своим продолжающимся существованием Антимонопольному акту Шермана. Если бы «Дженерал моторс» напрягла рыночные мускулы, это могло бы стереть с карты и «АМК», и «Крайслер» и заставить сильно нервничать «Форд».

Точно как «Детройт кантри дэй» и «Крэнбрук» были на противоположных сторонах Бирмингема-Блумфилда, Балмер и Макнили находились на противоположных сторонах неофициальной социально-экономической иерархии. Макнили жил в особняке по соседству с Робином Уиль-ямсом и, по его словам, не раз беседовал о стратегии бизнеса с друзьями отца – президентом «Форда» Ли Якоккой и председателем правления «Джи-Эм» Роджером Смитом. Макнили, как и Балмер, занимался спортом, но еще активнее: он был капитаном команд по хоккею и гольфу.

И была еще самая знаменитая страсть Детройта – машины. У Балмера машины не вызывали особого восторга (один приятель вспоминал, что он водил старый, потрепанный «бьюик»), а Макнили носился по Вудвард-авеню, участвуя в уличных гонках. Это называлось «вудвардство». Для вудвардства лучшие машины – отнюдь не самые красивые или дорогие; точно как и люди – за пределами определенных кругов Бирмингема. Машина Скотта Макнили была исключением.

Благодаря положению отца он получал полностью застрахованные машины компании бесплатно: потрепанная с виду или побитая машина руководителя автомобильной компании – плохая реклама для фирмы (сын одного из руководителей «Америкен моторс» в 1971 году разбил три демонстрационные машины, прежде чем отец запретил ему водить ведомственные автомобили). Поскольку ездить на машинах конкурентов считалось ересью, можно было точно определить, кто из Бирмингема или Фармингтон-Хиллз где работает, просто по маркам припаркованных у домов машин. Отец позволил Скотту водить «гремлин-икс» – с крикливыми, спортивного вида прибамбасами, включая обитые джинсой «Ливайс» ковшеобразные сиденья и восьмидорожечную деку. Но секрет его успеха был невидим – сначала.

Отец достал Скотту «гремлин», сделанный специально для участия в гонках NASCAR[20]20
  Национальная ассоциация автогонок на серийных автомобилях.


[Закрыть] с V-образным 8-цилиндровым двигателем объемом 360 кубических дюймов, занимавшим почти все пространство под капотом. Ни один владелец мощного автомобиля не принимал всерьез маленький, похожий на пуховку «гремлин». Соперники Макнили по уличным гонкам обращали на него внимание только после того, как он включал зажигание и разгонялся как ракета, а к тому времени было уже слишком поздно догонять.

Выпускной ежегодник 1972 года «Брук» высмеивал напыщенные манеры, попытки подражать спортсменам-профи и постоянные экспромты Макнили: «Спокойное и скромное поведение Скотта завоевали ему массу друзей, которые начали уважать его всегда толковые советы. Несмотря на беспечность в отношении спортивных и учебных усилий, он отличился и в том, и в другом. И последнее, хоть и не менее важное: да будет известно всему миру... что «гремлин-икс» Скотта был наибыстрейшим».

По словам дяди Балмера по матери, Ирвинга Дворкина (и совсем как в «Обществе мертвых поэтов», где персонажу актера Итана Хоука говорят, что он должен поступать в Гарвард), Фред Балмер сказал сыну Стиву, когда тому было восемь лет, что ему предстоит Гарвард. Гарвард имеет региональные квоты и вербовщиков, которые тщательно изучают и рекомендуют студентов для приема. Говорит один принятый студент: «Конкурс в Гарвард в Бирмингеме был таким напряженным, что мне дали совет: если региональный вербовщик, Дон Хосевар, не даст рекомендацию, единственный способ попасть туда – переехать в Монтану и играть на гобое. И Хосевар, наверное, что-то увидел в Макнили, что-то большее, чем просто преемственность поколений (его отец учился там), чтобы рекомендовать его». Разумеется, Дон Хосевар преподавал математику в «Детройт кантри дэй». Дон Хосевар преподавал математику Стиву Балмеру и, бывало, останавливался возле дома Балмеров по дороге в школу по утрам и подвозил своего ученика. «Стив не был подхалимом или чем-то в этом роде, – говорит одноклассник. – Было абсолютно очевидно, насколько естественно их (Хосевара и Балмера) тянет друг к другу». Балмер и Макнили встречались с Доном Хо на собраниях для будущих студентов Гарварда. Они не были друзьями, но Балмер ночевал в комнате первокурсника Макнили в студенческом общежитии Гарварда, А-31 в Мауэр-Холл, когда приезжал в кампус той весной.

Стив сдал экзамены[21]21
  Имеется в виду SAT (Scholastic Aptitude Test) – тест способностей к обучению для абитуриентов, оценивающий общие способности мышления и знания по литературе, истории или математике.


[Закрыть] и, как и Макнили, Билл Гейтс и Билл Джой, еще один житель Фармингтон-Хиллз, получил идеальные 800 баллов по математике. Хотя Стива готовы были принять и Массачусетский технологический институт, и Калифорнийский технологический институт, а его целью было стать профессором либо математики, либо физики, вмешался отец, и послушный сын Стив выбрал Гарвард. А Гарвард выбрал Стива. И неудивительно.

В июне 1973 года выпускник Балмер произнес в «Детройт кантри дэй» прощальную речь от имени класса. Он также получил Белый кубок, вручаемый ученику с высочайшим средним баллом за четыре года. Идеальный средний выпускной балл[22]22
  GPA – Graduate Point Average.


[Закрыть] – 4,0. Баллы по математике, французскому, английскому и истории на дополнительном экзамене[23]23
  APT – Advanced Placement Test.


[Закрыть] были столь высоки, что Гарвард принял его фактически на второй курс. Беа и Фред не желали слышать об этом. Как и родители Тайгера Вудса, они хотели, чтобы их гениальный сын Стив развивался по возможности нормально.

Балмер, учась в старших классах, все время подрабатывал, в том числе подносил клюшки и мячи при игре в гольф за два доллара в час в местном «Франклин кантри клаб». Он продолжал заниматься этим и летом перед отъездом в Кембридж. Никто не помнит, чтобы он хотя бы говорил о занятиях бизнесом. В Балмере, по словам одного приятеля, не было ничего от дельца. Он был сосредоточен совсем на другом. У него имелись другие планы. И он собирался в колледж, который многие считают лучшим колледжем гуманитарных наук в стране.

Глава 3. Гарвард

Летом 1973 года Стив Балмер начал интеллектуальный переезд в Бостон, с ходу проглотив список литературы. Весеннее посещение гарвардского кампуса помогло ему быстро акклиматизироваться в этом избранном обществе. Приехав в Кембридж в августе, специализирующийся по математике студент выучил все имена и лица в журнале первого курса. Сокурсники были удивлены, когда этот незнакомый здоровяк, похожий на вышибалу в баре, приветствовал их по именам и заговаривал о том, откуда они приехали или где ходили в школу.

Сокурсник Гордон Адлер вспоминает: «Мне кажется, на посвящении в студенты Стив был такой же, как и мы все: стоял там, охваченный благоговейным трепетом, и думал: «Возможно ли, что я здесь?» Там был не один Стив Балмер, а целых тридцать Стивов Балмеров (специализирующихся по математике студентов, произносивших при выпуске из школы прощальные речи). Нам словно дали ключи от королевства». Другие сокурсники помнят, как набирались опыта, узнавая от товарищей-студентов больше, чем на занятиях. Балмер оказался в Гарварде не благодаря семейным связям или деньгам, он заслужил это. Как и в «Детройт кантри дэй», он усердно работал, чтобы стать своим, и преуспел, но это было нелегко.

Как рассказывает один из первокурсников Гарварда того времени, выпускник Бирмингемской муниципальной школы: «Бостон и Гарвард – «культурный шок». Это было двойное потрясение. Во-первых, мы приехали из пригородов на Среднем Западе, а Гарвард – городское Восточное побережье. Во-вторых, богачи Бирмингема-Блумфилда были нуворишами, новыми богатыми, а богачи в Гарварде были Каботами и Лоджами, олицетворением старых богатых».

Другой первокурсник того года, Джейми Колдр, говорит: «Гарвард такой многослойный. Все богатые студенты, казалось, знали друг друга еще до поступления. Они держались сплоченно. Нас не замечали в упор. Действовали так, словно нас не существует». Эти богачи отличались от вас и от меня тем, что у них были собственные тайные общества, клубы, вроде Фарфорового клуба, сродни «Черепу и костям» в Йеле. Такие клубы, говорит другой тогдашний первокурсник (теперь карикатурист «Балтимор сан» Кевин Коллафер), были заполнены «компаниями восемнадцатилетних пацанов, которые посиживали себе, курили сигары и вели себя так, словно им по сорок пять».

Гарвард, который постигал Стив Балмер, переживал, по словам Коллафера (Кола), «переходный период от радикализма шестидесятых к девизу восьмидесятых: жадность – это хорошо». Все новички были обязаны жить в общежитии Гарвард-Ярд – в случае Балмера это стал Тейер-Холл, где его соседом по комнате был Кеннет Аджентиери, теперь юрист в Питсбурге. Гарвард начал увеличивать ничтожное количество студенток, и Ярд испытывал одно из самых радикальных изменений за триста лет своего существования: там разрешили жить женщинам.

Говорит Джудит Каплан, жившая в Ярде в 1973 году: «Там было одиннадцать сотен восемнадцатилетних парней, впервые уехавших из дому, а нас, женщин, 280. Нам не разрешали жить на самом верхнем или самом нижнем этажах: начальство считало, что так оно нас защищает. Но многие негодовали из-за нашего присутствия».

Это было похоже на клуб мальчиков. Потому что Ярд таким и был.

В тот год юмористический журнал кампуса «Гарвард лэмпун»[24]24
  «Гарвардский памфлет» (англ.).


[Закрыть] присудил награду «Худший фильм» порнофильму «Глубокая глотка» с Линдой Лавлейс в главной роли. Она получила сомнительный приз, ежегодно присуждаемый «актеру или актрисе, охотнее всех глумящимся над традициями и рискующим мирским осуждением в погоне за артистическим удовлетворением». Лавлейс прибыла в кампус на «Оскар Мейер винермобиле» – сосискомобиле, пластиковом хот-доге на колесах длиной двадцать пять футов; ее приветствовал гарвардский оркестр, вдоль дороги выстроились жонглеры, клоуны и хор дев в венках. Это определенно был не Бирмингем.

По словам Беверли Хэннет-Прайс, в 2001 году на обеде отцов и сыновей в «Детройт кантри дэй» Балмер рассказал о карьерном озарении, посетившем его на первом курсе. Поступив в Гарвард, он искренне предполагал, что станет профессором математики или физики, но, пробившись семь часов подряд над задачей по физике, сказал: «Это совсем не забавно. Мне совсем не было забавно. Это не то, что я хочу сделать со своей жизнью». За семьсот миль от Фреда и Беа, освобожденный от иногда провинциального и душного конформизма и консерватизма Бирмингема, окруженный самыми богатыми, самыми привилегированными и одаренными студентами в мире, Балмер позволил себе задуматься о том, куда держит курс. Презирающий деньги идеалист потихоньку менялся. В августе 1974 года Балмер переехал почти на милю от Ярда в Кариер-Хаус.

Кариер-Хаус – это комплекс из четырех пятиэтажных общежитий, выстроенный в форме буквы «Е», с дворами между каждым из трех корпусов и двухэтажным главным корпусом, связанными подземными переходами. Одри Брюс Кариер, закончившая Рэдклиф в 1956 году, в 1967 году погибла в загадочной авиакатастрофе. Ее мама, внучка бывшего министра финансов Эндрю Меллона и жена посла Дэвида Брюса, устроила среди друзей, вроде Дэвида Рокфеллера, Томаса Кабота и Нельсона Олдрича, сбор пожертвований на постройку современного, живого памятника дочери. Общежития носят имена четырех выпускниц Рэдклифа: историка Барбары Тачман, журналистки Мэри Бингхэм, главы попечительского совета Рэдклифа Хелен Джилберт и композитора и музыканта Мэйбл Дэниеле. Стив Балмер переехал на четвертый этаж Кариер-Дэниелс, где в честь тезки был зрительный зал на сто мест и семь кабинетов для занятий музыкой, а также маленькая компьютерная лаборатория. Позже офисный парк «Майкрософта», также называемый кампусом, будет походить на Кариер-Хаус.

Кариер-Хаус был экспериментальным. Консультанты про-екта, включая известного психиатра Эрика Эриксона, видели себя строителями скорее общины, чем общежития, – общины, которая поможет обитателям «развивать их интеллектуальные интересы, осваивать новые поля, наслаждаться и учиться друг у друга». Именно там Билл Гейтс познакомился со Стивом Балмером. На вопрос, почему он выбрал Кариер-Хаус, Гейтс ответил, что это был анклав типичных ученых. Балмер, в своей более резкой манере, сказал: «Потому что там было больше женщин». Статистика показывает, что он прав. В Кариер-Хаус было 233 женщины и 84 мужчины.

В Гарварде времен Гейтса и Балмера полным ходом шла сексуальная революция. С противозачаточными таблетками, в немалой степени устраняющими страх перед беременностью, с неизвестным еще СПИДом, свободная любовь была зовом неистово бушующих гормонов. Один студент из Бирмингема гордо объявил, что его целями в Гарварде были «отличные отметки и отличные трахи». По словам Джейми Колдра, «Кариер был настоящей групповухой. Мои друзья и я считали, что, раньше или позже, в общежитии все переспят со всеми. Кроме Билла Гейтса. Никто не хотел спать с Гейтсом. Он был с заскоками».

Вода, вода со всех сторон, ни капли для питья... Знаменитый тем, что редко моется и стирает одежду, известный как хамоватый математик, отвергаемый девчонками, Гейтс собирал «Плейбои» и «Пентхаусы» и совершал вылазки в бостонский район красных фонарей, пресловутую «боевую зону». Гейтс рассказывал биографам Стивену Мэйнсу и Полу Эндрюсу: «Обычно я некоторое время болтался по зоне, просто наблюдая за тем, что происходит. А по большей части просто сидел в пиццухе и читал книги». Доктор Джудит Каплан, которая жила в одном коридоре с Гейтсом и Балмером, а сейчас работает психиатром в Сиэтле, говорит: «Балмер определенно был маньяком. Я никогда не видела депрессивной стороны; но она, наверное, присутствовала или развилась позже».

Если бы тогда устроили голосование за самого славного парня в Кариер-Хаусе, почти наверняка победили бы не Балмер или Гейтс, а музыкальное чудо «Йо-Йо» Ма. Ма, который начал учиться в Джульярдской музыкальной школе в восемь лет, занимался в зале общежития или на крыше, куда поднимал свою виолончель, и пел серенады товарищам-студентам. А как, наверное, гордились верные демократы Фред и Беа, когда Стив рассказал им о новой соседке по общежитию, принцессе из семьи, ближе всех в Америке подошедшей к статусу королевской, – Кэролайн Кеннеди. Говорит Джейми Колдр: «Кэролайн была очень сдержанной: женщина, которая практически всегда привлекала любопытные взгляды. Ее мать была очень красивой, любезной и появлялась без всяких фанфар, совсем как остальные мамы».

Хотя, по слухам, Балмера и Гейтса – мистера Горластого из комнаты 403 и Гейтса из комнаты 417 немного дальше по коридору, познакомил сосед по общежитию, двум молодцам-математикам было, кажется, суждено встретиться. Гейтс говорил Пи-би-эс: «У меня были свои друзья, у Стива свои – и это были разные кружки. Стив был эдаким парнем из среднего класса, он хотел испытать в Гарварде все. Я же проводил почти все время с компьютерами». Балмер – единственный друг, оставшийся у Гейтса со времен Гарварда.

Балмер говорил: «На втором курсе мы жили недалеко друг от друга, и я все время слышал об этом ненормальном парне, который болтается где-то допоздна и который приехал из Сиэтла, а это где-то далеко-далеко, по крайней мере от Бостона, а большинство из нас не бывали на Тихом океане. И он почти не спал, у него были эдакие диковатые манеры, но мне сказали: «Знаешь, это по-настоящему толковый парень, это ученый-математик». Я тоже был ученым-математиком, и мы познакомились месяца, наверное, через два и быстро стали довольно хорошими друзьями, потому что оба любили вроде как поговорить о науке и всякой математике, и это было забавно».

Ни жажда знаний Балмера, ни его главная мания не предусматривали много сна. Интроверт Гейтс со слаборазвитыми навыками общения нашел себя в покере – в общежитии постоянно играли. Гейтс просто не мог наиграться в открытый покер с семью картами. Стремясь избавиться от плутовского прошлого, Сиэтл объявил вне закона даже разрешенные законом азартные игры. Но теперь, в двух шагах от своей комнаты, Гейтс, располагающий миллионом долларов, мог не отказывать себе в удовольствии. Когда он входил в комнату, партнеры по покеру потирали руки: «Вот идет Гейтс-легкий-заработок». Для Гейтса было в порядке вещей проиграть сотни долларов за ночь (для Балмера это соответствовало месяцу работы в гольф-клубе), а в другой раз выиграть почти столько же. Как-то раз он отдал свою чековую книжку Полу Аллену, другой раз – Балмеру и просил спрятать. Вопреки имеющимся слухам Балмер никогда не играл. Никогда. (Кстати, в Швейцарии, на родине его отца, азартные игры запрещены.)

После ночи, посвященной покеру, Гейтс обычно останавливался возле комнаты Балмера, и они исполняли что-то вроде рок-н-ролла. Представьте себе: Гейтс, с бессмысленным, словно бы аутичным видом, садится и начинает, как обычно во время разговора, раскачиваться взад-вперед. Представьте весьма оживленного Балмера, потирающего бедра и тоже раскачивающегося взад-вперед, как, бывало, в школе. Хотя часть их неврозов соответствовала друг другу, их личности – нет.

Говорит сосед Гейтса по комнате Энди Брейтерман:

– Билл и Стив были полными противоположностями. Билл, вообще говоря, не был компанейским парнем. Не из тех, кто болтается с множеством народа.

Говорит Джейми Колдр:

– Мы прозвали Стива Старик Балмер, потому что он лысел. Стив был очень славным, никто из нас даже не подозревал, кем он станет.

Гейтс с Полом Алленом основали бизнес по программированию еще в школе «Лэйксайд» в Сиэтле и продолжали его в Гарварде. В крупном теле Балмера отсутствовала предпринимательская жилка. У Гейтса было преувеличенное чувство права, Балмер работал, чтобы чувствовать себя имеющим право. Холодный, расчетливый Гейтс и пылкий рубаха-парень Балмер. Гейтсу все сходило с рук: ворованное время на компьютерах и «Лэйксайда», и Гарварда, вспышки раздражения, азартные игры, – Балмеру такое даже в голову не пришло бы. Балмер был тактичен, Гейтс – вызывающе бестактен. У Гейтса были бездонные карманы, у Балмера – бездна обаяния. Родители Гейтса избегали сына. Родители Балмера вели сына по стезе добродетели. Гейтс был высокого мнения о себе (с чем соглашались немногие сокурсники, но не директор компьютерной лаборатории Гарварда, который называл Гейтса «самым неприятным человеческим существом», какое он только знал). Кроме того, ни у одного из них не было девушки.

У обоих не было братьев. Оба были очень близки с матерями. Гейтс размышлял. Балмер воодушевлял. И у обоих мозги и раскачивания были синкопированы.

Балмер рассказал писателю Джону Хейлеману, что один из его первых серьезных разговоров с Гейтсом касался антимонопольного дела «Чудо-хлеба», которым занимался отец Гейтса, юрист. Процесс «Юта пай компании» против «Континентал бэйкинг» был вызван тем, что «Континентал» («Чудо-хлеб») снизил в Солт-Лейк-Сити цены на хлеб, продававшийся рядом с хлебом местных пекарен, представленных «Юта пай». Как местная компания, «Юта пай» имела меньше транспортных расходов, чем «Чудо-хлеб», – естественное конкурентное преимущество. Так что «Чудо-хлеб» просто продавался в убыток, поскольку компания могла себе это позволить, пока местные пекарни не разорились. Потом цены поднялись. Это была стратегия прямо из руководства Рокфеллера «Ты тоже можешь быть монополистом». Верховный суд постановил, что такая ценовая дискриминация, предназначенная для оказания «прямого пагубного влияния», не дозволена разделом 2(a) Антимонопольного акта Шермана.

Одним из первых светских выходов Гейтса и Балмера был просмотр программы из двух фильмов: мюзикла «Поющие под дождем» и «Заводного апельсина» Стэнли Кубрика. Хотя пение под дождем было бы de rigueur[25]25
  Требуемый этикетом (фр.).


[Закрыть] для сиэтлского вокалиста, одноименная песня являлась ключом к сюжету Кубрика: «Заводной апельсин» рассказывает о неуправляемой банде бродяг в Англии, которые жестоко избивают, грабят и насилуют, напевая этот мотив. Когда главарь банды в конце концов оказывается в тюрьме, его выбирают для правительственного исследования, чтобы проверить, можно ли использовать лечение посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения для перепрограммирования его антиобщественного поведения. Однако, устранив естественные склонности головореза, лечение оставляет его неспособным защитить себя после освобождения, что и становится причиной его гибели. Это ход, который Кубрик постулирует как метафору чрезмерного правительственного вмешательства, подобного антимонопольному настроению «Майкрософта». По словам писателей Стивена Мэйнса и Пола Эндрюса, Балмер и Гейтс получили удовольствие от фильма. Балмер напевал мелодию оттуда так громко, что его чуть не побил сосед по общежитию.

В Гарварде у Балмера было много друзей, от товарища по «Детройт кантри дэй» Стивена Поллака до приятелей из «Лисьего клуба», в который его приняли отчасти благодаря связям по подготовительной школе. Используя свою способность объединять различные группы, Балмер вытащил Гейтса из раковины и ввел в «Лисий клуб». Гейтса приняли с ритуалом, включающим обилие выпивки, обход территории кампуса с завязанными глазами, принудительную лекцию по какой-то заумной компьютерной теме и заучивание секретных песен и секретного рукопожатия (не хватало только секретного декодирующего кольца). Гейтс, однако, был чужим этому кругу и вспоминает то время как гнетущее: ему трудно жить в мире, где он не самый умный.

Гейтс и Балмер подружились, чтобы учиться и соперничать. В отличие от «Детройт кантри дэй» или «Лэйксайда» посещать занятия не требовалось. Гейтс только первый семестр ходил на занятия по макроэкономике, а когда дошло до экзаменов середины семестра, сказал: «Нас просто затрахали на этом курсе». Они с Балмером просиживали ночи напролёт, к восклицание Стива «О! О! О!», означающее решение проблемы, превратилось в «Мы – золотые!»; подавленность превратилась в «Нас выжимают!». Оба получили высшие баллы. Потом они атаковали престижный путнэмовский экзамен по математике. Балмер закончил в первой сотне. Гейтс тоже не попал в первую тройку.

Произнося речь на церемонии вручения дипломов в «Детройт кантри дэй» в 1990 году, Балмер сказал невольным слушателям:

– Я узнал, что менеджеру футбольной команды Гарварда каждый год почти гарантирована возможность поступить в Гарвардскую школу бизнеса. – Затем добавил: – Бизнес – это для меня что-то новенькое. Интересно.

(Он также вспомнил, что, когда заканчивал старшие классы семнадцать лет назад, «весил 160 фунтов, был очень-очень застенчив и ненавидел компьютеры», – все это неправда.)

Балмер стал менеджером по оборудованию университетской футбольной команды, возглавляемой бывшим главным тренером Канадской футбольной лиги Джо Рестиком. Рестик по прозвищу Бритва прославился философией «Придется расплачиваться». Тогдашний капитан гарвардской команды, полузащитник Дэн Джиггитс, позже играл в профессиональный футбол за «Чикагских медведей», а потом стал спортивным комментатором в Чикаго.

Джиггитс, словоохотливый человек, подбирающий слова аккуратно и быстро, говорит, что, попав в НФЛ, понял, насколько передовым был стиль игры Джо Рестика; из-за этого ему приходилось помогать другим новичкам в тренировочном лагере. Джиггитс вспоминает, что Балмер был «необычайно организованным, спокойным и славным. Когда он говорил со мной, то было видно, что он боится сказать что-нибудь, что мне не понравится. Он был очень скован, даже почтителен. Десять лет назад одна из моих дочерей написала ему, и Стив прислал очень милое письмо и кое-какие бесплатные программы. Когда Стив приезжал в Чикаго, руководитель наших муниципальных школ говорил с ним об обучении группы неимущих ребят работе на компьютере. Стив открыл Детский учебный центр «Майкрософта», сказав мне, что «в один прекрасный день нам, возможно, понадобится взять их на работу».

Знакомый и с Балмером, и с Майклом Джорданом, Джиггитс полагает, что они похожи. Он говорит: «Стив любит командный аспект бизнеса, товарищество, как Майкл обожает командный аспект баскетбола; ничто другое – ни семья, ни церковь – не похоже на это. Когда-то состязание вошло в кровь Стива, как и Джордана, и он понял, что такое успех, он также понял, что ему нужен успех и ради этого надо работать. Оба они фанатики конкуренции, соревнование им необходимо. Джордан покинул НБА с безупречным, как на картинке, ударом, с таким количеством призов как самого полезного игрока, что можно было подумать, что для него все кончено. Но он не в состоянии остановиться. Оба – люди семейные и защищают семьи от света рампы. Но когда они включают ген соревнования, рубильник соревнования, то уже не могут выключить его. Выключатель сломан». Удивительно, что Балмер тушевался у кромки поля, когда играл Гарвард. Неудивительно, что он был частью группы в центре общественной жизни Гарварда – и занимался обеспечением.

Как ни странно, гарвардский футбол повлиял и на Гитлера. По рассказам бывшего иностранного пресс-секретаря НСДАП Эрнста Пуци Ганфштенгля, закончившего Гарвард в 1909 году, идею крика «Зиг!» и отзыва «Хайль!» Гитлер взял из рассказов Пуци о том, как фанатов приводили в возбуждение распевы в унисон «Гарвард! Гарвард!». Влияние особенно заметно в фильмах о гитлеровских сборищах в Нюрнберге.

Балмер принял кредо Рестика «Придется расплачиваться» так близко к сердцу и повторял так громко и часто, что, как вспоминает Джудит Каплан, сосед Балмера по комнате Пол Валенстайн сочинил песню о Старике Балмере, заканчивавшуюся строкой: «Придется расплачиваться, черт возьми».

Хотя Балмер не играл в официальной команде гарвардских первокурсников или университетской баскетбольной команде, он участвовал в любительских играх. Сокурсник Кол, игравший в команде первокурсников, говорит: «Учитывая его габариты, Стив не мог прыгать, но он великолепно ставил блоки», так, что товарищи по команде могли бить без помех. Позже Балмер будет великолепно ставить блоки и для Гейтса.

Во время учебы в Гарварде лучшим другом Гейтса был его товарищ из «Лэйксайда» Пол Аллен, который не только имел подружку, но и переехал в Бостон, чтобы быть недалеко от друга и работать в компании «Ханивелл». В отличие от 99 процентов окружающих Балмер неплохо понимал невнятную речь Гейтса; Аллен мог уловить даже больше. (Аллен в некоторой степени разделял баскетбольный фанатизм Балмера и позже купил «Портленд трейлблэйзерс».)

Увидев на обложке журнала «Популярная электроника» фотографию персонального компьютера «Альтаир» и прочитав статью о нем, Аллен радостно помчался в Кариер-Хаус к Гейтсу, и тот разделил его энтузиазм. Гейтс уломал застенчивого сокурсника Монта Давидоу помочь им украсть время на гарвардском компьютере, предоставленном министерством обороны, и написать черновую программу для «Альтаира» на Бейсике, что побудило университетские власти сделать Гейтсу строгий выговор и изменить правила пользования компьютером. Давидоу не получит никаких процентов с того, что помог создать, и хотя позже будет работать с «Майкрософтом», Гейтс забудет о вкладе Давидоу в создание его компании.

Однажды весной 1975 года будущий карикатурист Кол и его сосед по комнате гуляли по кампусу и наткнулись на странную пару – Гейтса и Балмера. Гейтса прямо-таки распирало (в основном от любви к себе), и он заявил: «Я узнал в Гарварде все, что мог, и ухожу». Коллафер, у которого нахальство Гейтса сначала вызывало отвращение, неожиданно подумал, что этот парень производит сильное впечатление. По различным соображениям, в том числе и чтобы «не потерять лицо», Гарвард не бросают, а берут «отпуск». Хотя Билл Гейтс ушел из Гарварда в конце второго курса, двадцать семь лет спустя он по-прежнему числился «в отпуске» (а двадцать пять лет спустя судья Томас Пенфилд Джексон назвал Гейтса «второкурсником»). Тем летом «отпускник» Гейтс переехал в Альбукерк, штат Нью-Мексико (где находилась выпускающая «Альтаир» компания «МИТС»), и вместе с Полом Алленом основал «Майкрософт», компанию, занимающуюся адаптацией языков программирования для компьютера «Альтаир».

Балмер остался в Гарварде – созревать.

Балмер рассказал техническому обозревателю Дэну Гил-мору, что прослушал в Гарвардской школе бизнеса курс под названием «Менеджмент и руководство в гуманитарных науках». Как объяснила Бет Потье в «Гарвард ньюс сервис», обычно студентам не разрешают посещать занятия в школе бизнеса, да и в самой школе нет записи о зачислении Балмера. Школа бизнеса, физически отдаленная от Гарварда (она находится на другом берегу реки Чарльз), была также политически и интеллектуально отделена от студентов. Но если поверить Балмеру на слово, что он, будучи первокурсником, посещал школу бизнеса, то, вероятно, одновременно с ним – на последнем курсе школы бизнеса – учился сын финансово и социально одаренных родителей, известный путаник Джордж У. Буш. Кстати, этот выпуск сыграет настолько важную роль в установлении нового порядка в мире бизнеса, что в 1998 году профессор Джон Котгер напишет о нем статью «Новые правила». Будущий президент в ней не упоминается.

Несмотря на довольно средние успехи в учебе, Балмер по праву называл себя «мистер Общественник» Гарварда: он повышал свои шансы в глазах чиновников приемного отделения школы бизнеса и приобретал опыт менеджмента, участвуя в работе и газеты кампуса «Кримсон», и литературного журнала «Гарвардский адвокат». Корреспондент «Нью-йоркера» (штат Вашингтон) и писатель Николас Леманн был в 1975 году главным редактором «Кримсон». Вот что он рассказал мне: «Балмер был менеджером по рекламе. Спеца лучше его в газете никогда не было. Я высоко ценил это, потому что газета должна быть рентабельной. Было очень важно, чтобы «Кримсон» сохранял независимость от университета. С тех самых пор, как в 1969 году студенты объявили забастовку, «Кримсон» потерял много доходов и рекламы и работал в убыток. Редколлегия была расстроена. Мы очутились вроде как на грани банкротства. Наихудший сценарий был, что университет захватит нас.