Текст книги "Загадка Ватикана"

Автор книги: Фредерик Тристан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Прости меня, я и не подозревал, что ты колдун. Как тебе удалось обратить посох против меня?

– О, – молвил старый анахорет, – и не рассчитывай узнать что-либо от меня. Очень уж ты груб.

Басофон встревожился:

– Неужели ты не видишь, сколько крови я потерял? Ты даже не поможешь мне?

– Не будь я Эленкосом, никогда я так не смеялся! Тебе бы в цирке выступать! Но так и быть, раз уж ты такой глупенький, я окажу тебе помощь. Но ты сперва должен извиниться за неразумные слова, слетевшие с твоих безусых губ.

– Сделаю все, что хочешь, – простонал Басофон, – только останови эту кровь!

И он попросил прощения за свои непристойные слова. После этого Эленкос обмыл его рану водой, вытекавшей из расщелины скалы, приложил к распухшему носу травку и наложил на него повязку из ленты, оторванной от своих лохмотьев. Никогда еще молодого человека так не унижали.

– Послушай, – сказал старик, – я не знаю, откуда ты взялся, да это мне безразлично. Может быть, ты прислан ко мне тем, кого называют Мессией? Говорят, он жил в иудейском городе Иерусалиме и вознесся на Небо в облаке славы. Ты слышал о таком?

Получивший взбучку, Басофон улегся в тени скалы и твердо решил не хвастать своим пребыванием на Небе. Он осторожно ответил:

– Много чего говорят…

– Верно, – подтвердил Эленкос, – но некоторые истории нравятся мне… Ведь мы приближаемся к концу света, правда?

Юноша впервые слышал об этом. Патриархи, его наставники, никогда не упоминали о грядущих событиях.

И он спросил:

– Конец света?

– Ну да. Было время, когда свет возник. Придет день, когда он исчезнет. Тучи саранчи накроют землю. Звезды оторвутся от небесного свода, упадут в море, и море закипит. Ни один человек не избежит бедствий.

Вот почему я удалился от мира. Здесь, в этом гроте, я готовлюсь к ним.

Басофон подумал, что старик хоть и лишился ума, но обладал какой-то волшебной силой, действенность которой он уже испытал на себе. Может быть, она лучше силы Самсона?

– Слушай, старик, там, откуда я пришел, никто не рассказывал мне о твоей саранче. Доведись случиться концу света, мне бы об этом сказали. Не знаю, как все это у тебя получается, но ты мне здорово всыпал, несмотря на то что я умею драться. Открой мне свой секрет.

– Какой секрет? – удивился Эленкос. – Ты по неловкости сам себя ударил. Уж лучше ты слушай меня, коль не веришь в конец света. Тебя, наверное, плохо учили. Встречался ли ты с последователями назареянина, которого называют Мессией?

– На что они мне, – презрительно ответил Басофон. – Я тебе уже сказал, что прибыл с Неба, где живут и этот назареянин, и Святой Дух, и Дева Мария, и все ветхозаветные святые.

– Ну-ну, – усмехнулся старик. – Хватит заговаривать мне зубы. Меня не собьешь. Вот наступит конец света завтра или послезавтра, что ты будешь делать, раз ты не подготовлен? Я в свое время был последователем Диониса, много пил, ел и веселился с девицами. Ах, как же я был богат, как красив. Я считал себя умнее всех! Весь мир принадлежал мне, и я возносил богам хвалу за их великодушие…

Отшельник замолчал, задумался, будто вглядываясь в свое прошлое.

– …Но однажды утром, когда я возлежал на ложе с супругой одного члена магистрата, ворвались три посланных им гладиатора. Нас вытащили из постели, женщину удушили, а меня избили так, что я ослеп. Представь себе мое состояние. Два года прожил я в полнейшей темноте. Однако темнота во мне самом была еще непроницаемее.

Прошел слух, что в Гермополис пришел какой-то пророк. Говорили, что он излечивал больных. Мой младший брат взялся сопровождать меня до этого далекого города. Когда наконец мы прибыли туда, там собралось много народу, потому что стояла ярмарочная неделя и люди съехались со всех окрестностей и издалека. Толпа окружала пророка, который, взобравшись на остатки стены близ храма Луны, говорил с народом. Тогда-то я впервые услышал о конце свете, саранче, кипящем море и других не менее страшных бедах.

Взволновались люди, услышав такое. Но все пришли в еще больший ужас, когда пророк поведал им о мертвецах, которые восстанут из могил. Кто-то спросил, воскреснут ли давно умершие фараоны. Он ответил, что только те, кто верит в некоего Мессию, называемого также назареянином, спасутся от бедствий конца света, но тем не менее все предстанут во плоти перед Небесным судом.

Как только пророк кончил говорить, брат подвел меня к нему.

– Веришь ли ты моим словам? – спросил тот меня. Я же ответил, что почитаю Диониса, который никогда не говорил ничего подобного.

– Отрекись от своих богов и уверуй в того, кто миропомазан Царем Небесным и будет достославным спасителем человечества. Он сам победил смерть.

Тогда мой брат спросил:

– Чем докажешь, что все это правда?

Пророк дотронулся до моих глаз пальцами, произнес молитву на незнакомом языке, и в тот же миг я стал видеть так ясно, словно никогда и не был слепым.

Потому-то я и уверовал в конец света и тебе советую поверить. А иначе что станет с тобой в день Страшного суда?

Басофон выслушал историю Эленкоса, дабы умилостивить его. Когда тот умолк, он сказал:

– Я готов уверовать во что угодно, но надели меня волшебной силой, которая обратила посох против меня.

Старик, поняв, что ему не удастся вразумить молодого человека, посоветовал ему для обретения такой силы размышлять.

– Размышлять? – удивился Басофон. – Что это еще такое?

– А это значит, надо часами неподвижно сидеть и мысленно унестись к свету Божественных знаний. Пророк заверил меня, что благодаря размышлениям я избегу наказания за прошлую беспутную жизнь.

– Ну что ж, если надо, я присяду в уголке и буду размышлять, как ты велел. Но точно ли это даст мне ту власть, которую ты имеешь над палками?

Старик подавил смех, так как вконец убедился в наивности юноши. Пальцем он указал камень, на который должен сесть сын Сабинеллы».

ГЛАВА VIII,

в которой Сатана проявляет усердие, а Басофон встречает Гермогена

«Басофон не знал, что ангелы опустили его недалеко от Александрии. Именно в этом шумном городе Сатана и решил встретить Великого Гермеса. Дьявол принял обличив астролога, напялив на себя одежду этих ученых: черная тога с красной окантовкой и золотое колье. Едва он появился в предместье, вокруг него собралась толпа зевак, среди которых особенно много было женщин и детей, и не отставала от него.

Гермес председательствовал на своей коллегии. Вот уже лет тридцать его сторонники жили в тревоге, ибо их преследовали самые нелицеприятные слухи. Разве не шептались, что секта так называемого Христа обвиняла все древние и почитаемые религии во лжи? Разве не отказывались эти фанатики приносить жертвы величественным изображениям под тем предлогом, что статуя не есть бог?

– Добрейший Гермес, – обратился к божеству Гермоген, – нам надо бы позаботиться о защите нашего учения, изложить его письменно и сохранить для будущих поколений.

– Трижды Великий Гермес, – добавил Термофил, – опасность уже стоит у наших дверей. Оскудение мысли, проистекающее от вредоносной деятельности варваров, может быть прекращено лишь вашим живительным словом. Пусть оно будет записано, переписано и распространено повсюду, пусть оно переживет века!

– О Гермес, бог торговли, – произнес Гермодул, – пусть написанное станет сборником твоих главных заповедей! Уверовавшие во Христа, если им удастся навязать свое верование, когда-нибудь будут нуждаться в твоих мудрых советах.

Так рассуждали ученые хранители античной традиции. Гермес со вниманием выслушал их и сказал:

– Узнал я, что один ученик Христа, по имени Павел, вместе со своим товарищем Варнавой пытались выдать себя за Зевса и Гермеса. Это произошло в Листре лет тридцать тому назад. Местные евреи схватили самозванцев и хотели забросать камнями, но тем удалось бежать. Произошедшее доказывает, что эти люди ничем не брезгуют ради осуществления своих планов. И тут из глубины послышался голос: – Не вы ли виноваты в этом? Ваш долг – наладить связь между Небом и Землею, но вы нашли удовольствие в непонятных умствованиях, а потому сожгли мосты между богами и людьми.

Слова эти были встречены неодобрительным шумком. Но все увидели астролога, бесстрашно идущего к возвышению, на котором восседал божественный Гермес.

– Пусть он говорит! – повелел Трижды Великий. Сатана продолжил:

– Да простит мне Превосходнейший мою вольность. Ваша религия поросла мхом. Нет ни одной новой мысли! На смену сверхтерпимости пришла анархия. Бесчисленные когорты богов и богинь ставят людей в тупик. Все Божественные тайны свалены в лавочки, и их продают с молотка. Вы способствовали появлению инакомыслия. Да еще какого! Религия распятого раба!..

– В сущности, – заметил Гермес, – этот Христос всего лишь подделка под Озириса. И я не вижу в этом ничего необычного. Все умирает. Все возрождается. Но то, что его последователи присваивают себе право быть единственными носителями истины, свидетельствует об отсутствии скромности. Предки наши радовались, когда возникало новое течение в религии, ибо Божественным тайнам несть числа. И каждое новое веяние дополняет старое, не уничтожая его.

– Вот именно! – подхватил Сатана. – Надо сохранить свое. Иначе что станет с красотой, наслаждением, гармонией? Вам придется поклоняться трупу, приколоченному к кресту. У этих людей – пристрастие к самопожертвованию, к страданиям. Они с презрением относятся к своему телу.

Сторонники Гермеса криками выразили свое возмущение. Слово взял Гермодул:

– Я слышал, что иудейская секта обожателей Христа восстает против римского владычества. Нам следует оповестить императора, чтобы он устроил гонение на этих смутьянов. Что будет, если взбунтуются рабы? Кто будет разгружать суда?

А Сатана добавил:

– В Фессалии уже действует превосходный губернатор. Зовут его Руфус, и он показал свои способности в борьбе с безбожниками. Надлежит распространить его пример по всему Средиземноморью и особенно в Риме. О Великий Гермес, не мешкая предупредите Божественного Траяна об опасности, грозящей империи.

– Траян сейчас воюет с парфянами, ему некогда заниматься такими делами, – ответил Гермес. – Но он только что назначил Гая Плиния губернатором Вифи-нии. Этот честный человек не будет потворствовать фанатикам. Направим к нему посланца. А Плиний сумеет убедить Траяна, который ему доверяет.

– Отправлюсь я, – решил Гермоген. – Но, Трижды Великий, мне кажется, надо не уничтожать секту, а подорвать ее дух.

– Каким образом? – спросил Гермес.

– Иудейская идея смутна, наполнена пустопорожней болтовней. Божественный Платон сможет навести порядок в этом хаосе. Введем в провинциях греческие обычаи и избавим плебс от влияния безбожников, а империя избежит угрозы.

– Неплохо придумано, – одобрил Гермес.

– Вы и вправду так думаете? – разволновался Сатана. – Ваш Платон – один из идеалистов, способный скорее оплодотворить идею, чем подорвать ее. Это все равно что дать крылья кроту! Нет и нет! Убедите императора раздавить зверя в зародыше, пока он не вырос и не расплодился.

Божественный Гермес не любил пролитой крови, и он не дал согласия. А Гермоген между тем уже ушел готовиться к длительному путешествию через Средиземное море до Понта Эвксинского, где правил Гай Плиний. Решение это крайне не нравилось Сатане, но помешать он не смог. Очень раздраженный, он покинул Александрию, надеясь побыстрее найти способ остановить распространение христианства.

* * *

Прошла ночь после встречи Басофона с отшельником Эленкосом. Рана на его носу затянулась благодаря примочке из трав. Однако, к большому стыду, юноше никак не удавалось сидеть на месте и размышлять. Ему позарез нужно было двигаться. Руки и ноги его не могли оставаться в покое, да еще как на грех ему приспичило чесаться то тут, то там. В конце концов, не обретя сосредоточенности, Басофон обрушился с ругательствами на анахорета:

– Что за ерунду ты выдумал? Это больше подходит умирающим! Чего ради изображать из себя статую, наживая спазмы, судороги, колики? Ты обманул меня. Не так обучаются волшебству!

На рассвете старик, поняв, что его уловка не удалась, решил избавиться от незваного гостя.

– Послушай, – сказал он, – я открою тебе один секрет. Иди в Александрию, до которой рукой подать. Походи по набережным и найди там рослого мужчину, смуглого, одетого для дальнего путешествия. Подойди к нему и без боязни попроси преподать тебе искусство волшебства. Но прежде чем заговорить с ним, обязательно произнеси слово «гадалкавар», которое убедит его в том, что ты подготовлен к изучению этой высшей науки.

На самом же деле Эленкос подшутил над молодым человеком. Он не знал ни одного чародея. Ну а что до того слова, то он только что придумал его.

– Спасибо и на этом, – недовольно поблагодарил Басофон. – Но точно это слово, а не другое?

– Оно самое, – заверил его старик.

Ворон на верхушке скалы заливался смехом, испуская пронзительные карканья.

Взяв свою палку, наш простачок небрежно попрощался и пошел в сторону города. Эленкос облегченно и без сожаления смотрел ему вслед.

Басофон шагал все утро и часть второй половины дня. До порта он добрался очень усталым, но полным надежд.

На Небе ему отказали в назире. Зато на Земле с помощью волшебства он обретет могущество, сравнимое, а может, превосходящее то, которого его лишили. Нисколько в этом не сомневаясь, он пошел по набережным, ища чародея, о котором говорил отшельник.

Гермоген же поджидал судно, которое перевезло бы его на другой берег Средиземного моря. При нем были две дорожные котомки с запасом белья и несколькими философскими трактатами – он собирался их читать во время плавания. Пока Гермоген договаривался с экипажем греческого корабля, отплывавшего в Эфес, некий воришка тайком завладел одной из его котомок и скрылся бы с ней, если бы Басофон вовремя этого не заметил и не бросился к нему. На этот раз посох сотворил чудо. Он сам так ударил вора по голове, что тот свалился замертво.

– Не будь тебя, я лишился бы своих драгоценных трактатов, – сказал Гермоген. – Кто ты?

– Басофон, сын губернатора Фессалии Марсиона, плотник по профессии.

Гермоген сразу сообразил, что с таким силачом путешествовать ему будет сподручнее и пообещал платить ему, коль тот согласится составить компанию. Басофон счел, что это удачное для него предложение тоже было предсказано отшельником Эленкосом. Сунув посох под мышку, он решительным жестом вскинул на плечо обе котомки.

Итак, тем же вечером они взошли на борт корабля, шедшего до Эфеса с остановкой на Родосе. Басофон был в восторге. Ведь это было его первое плавание. Да и господин, у которого он теперь служил, ему нравился. И экипаж, похоже, относился к Гермогену с почтением. Тогда как остальные пассажиры устроились на ночь где придется, ему отвели отдельную каюту рядом с каютой судовладельца и капитана.

– Скажи, что ты делал в Египте? – поинтересовался последователь Гермеса у Басофона.

– Я очутился там случайно, – бесхитростно ответил юноша. – Ангелы должны были опустить меня в Фессалии, но, видно, у них со зрением неважно. К тому же они упрямы.

– Ангелы? Какие-нибудь посланцы? Римляне?

– Вы не поняли, господин. Я говорю о небесных ангелах.

– Стало быть – посланцы Неба? – произнес Гермоген. – Они были посланы божественным Зевсом или достославной Афродитой?

– Люди, о которых вы говорите, мне незнакомы, – возразил Басофон. – Но чтобы вам стало понятно, знайте, что в младенчестве меня вознесли в Рай, дабы патриархи обучали меня разным премудростям.

– Что за рай? Что за патриархи? – недоумевал Гермоген, поскольку эти древнееврейские слова были ему неизвестны.

– Вижу, что вы не очень-то в этом разбираетесь. И не в обиду вам будь сказано, я удивляюсь, что вы никогда не слышали об этих нудных стариках: Аврааме, Давиде, Соломоне.

– Ну как же, слыхал я об этом Аврааме! Значит, ты еврей?

– Совсем нет, – ответил Басофон. – Я родился в Фессалии, мои родители были греки. Как бы мой отец Марсион стал губернатором, будь он еврей?

– Верно, – согласился Гермоген. – Но как твоих родителей угораздило дать тебе в наставники тех старых евреев, о которых ты говорил?

– Ах, чувствую, вы абсолютно ничего не понимаете. Когда я говорю о небе, то имею в виду Небо, где обитают Дева, Дух Святой и наш Господь Бог.

На этот раз Гермоген подумал, что либо у юноши голова не в порядке, либо он принадлежит к одной из Невежественных сект, которые, увы, размножились за последние сорок лет. Что это за девка, какой-то дух и их господин?

– Слышь-ка, твои мускулы крепче твоей головы. Не стоит прислушиваться к глупостям, повторенным людьми. Впрочем, уже поздно, иди спать. Завтра твои мысли, может быть, просветлеют.

Басофону не хотелось настаивать. Да и какое ему до всего этого дело! Этот богатый господин поможет ему добраться до другого берега Средиземного моря – не это ли главное? И он пошел искать, где бы прикорнуть. Место он себе нашел между бочкой и тюками с шерстью. Только Басофон задремал, как сон его нарушили доносившиеся из-за тюков тихие голоса.

– Этот Гермоген – всесильный маг…

– Опасный колдун…

– Он может воскрешать мертвых…

– Надо бы держаться от него подальше…

Голоса удалились. Сломленный усталостью, Басофон забылся сном.

ГЛАВА IX,

в которой возникают сомнения в подлинности «Жизнеописания», а Басофон сопровождает Гермогена в его путешествии

Тем же вечером Сальна и отец Мореше, обрадовавшись встрече, решили отпраздновать такое событие в «Антико кафе греко». С 1760 года кафе удостоилось видеть за своими столиками Казакову и Гете, Стендаля и Берлиоза, Андерсена и Листа, Теккерея и Готорна, Коро и Гудона, не говоря уж о светлейших особах Европы, принцах эмиратов, а также множестве экстравагантных и пестрых американских разведенок.

Друзья заказали себе сабайон, что позволило им в течение нескольких минут порассуждать о падуйском происхождении «дзамбальоне», этого сладкого крема, названного Стендалем в предисловии к «Пармской обители» «дзамбайоном». Затем они вернулись к «Жизнеописанию».

– Довольно любопытный отрывок, – заметил иезуит.

– Апокриф, – уточнил Сальва.

– Какой эпохи, по-твоему?

– Конец XVI или начало XVII.

– Откуда?

– Венеция. В бумаге присутствует характерный водяной знак: якорь в кружочке и виньетка над ним. Итальянские бумагоделы использовали его с XV века – никак не раньше. В 1588 году его можно было встретить в Мантуе, в 1591 – в Вероне, в 1609 – в Венеции, в 1620 – в Падуе. Кроме того, в тексте вульгарная латынь перемешана с типично венецианскими словами: «disnare» – есть, «sentare» – садиться, «scampare» – убегать, «folio» – сын, плюс орфография слов, включающих «lg», чтобы палатализиро-вать «l»: «talgiaire», «milgiore», «ralchogere». Если верить нашему коллеге Асколи, такая орфография вошла в обиход лишь в XVI веке.

– Превосходно, – с видом знатока поддержал его Мореше. – Но к чему эта подделка под раннюю эпоху?

– Помнишь о псевдоевангелии Варнавы?

– Что находится в национальной библиотеке в Вене? Оно принадлежало принцу Евгению. Как мне кажется, описание его содержится в «Менаджиане» Бернера де ла Моннуа, относящейся к 1715 году.

– Джон Толанд, деист «Назаренуса», кичится тем, что открыл его примерно в то же время. Так вот, оно тоже «сделано в Венеции» и, точно как и «Житие», претендует на принадлежность к текстам эпохи раннего христианства. Не исключено, что, как и в случае с евангелием Варнавы, мы имеем дело с довольно хитроумным мусульманским апокрифом, таковым не кажущимся. Есть в нем следы палестинского и египетского иудохристианства I века, но они ложные.

– В таком случае, как могло случиться, что профессор Стэндап не заметил этого? Переводит он без тени сомнения и без критических замечаний.

– Да он все знает, только не говорит. Он догадывается, что и мы уже поняли обман. И тем не менее, не зная, как к этому отнестись, предпочитает помалкивать. Перехватил я его взгляд, когда позавчера устанавливал канонику время написания. Хоть он меня и не любит, но дураком по крайней мере не считает.

– Итак, по-твоему «Жизнеописание» является мусульманским апокрифом, переведенным в XVI веке в Венеции…

– Искусно сделанная фальшивка. Такие изготовляли еще в прошлом веке, и ничто не говорит о том, что их не фабрикуют и в наши дни. Их выдает водяной знак.

– Но остается фактом ее присутствие на запретных средневековых полках библиотеки еще до переоборудования зала Льва XIII. Как могла она оказаться в «Небесной лестнице» Жана Гоби?

Сальва выпустил густую струю дыма, словно паровоз, въезжающий в вокзал.

– Наверняка существовал документ со старым клеймом «Leg. Bas. 666». И подмена произошла после оборудования зала Льва XIII. Хищение, уничтожение манускриптов – обычная вещь. Но вот подмена – редчайший случай. Следовательно, первая «Leg. Bas. 666» уже была легендой о Басофоне, осужденной церковью. Признаться, мне не совсем понятно, что все это значит.

– А не могла бы произойти подмена в настоящий момент, после обнаружения подлинника? Предположим, нунций Караколли, предупрежденный тобой о существовании «Жития», встревоженный его богохульным содержанием, принес тебе подделку, спрятав оригинал в надежном месте…

– И об этом я подумал, – сказал Сальва. – Но в таком случае Караколли имел бы в своем распоряжении фальшивку, уже давно приготовленную, что мне кажется невозможным. Да и откуда бы он ее взял? Решительно здесь какая-то тайна, и тем более загадочная, чем меньше мы понимаем – пока по крайней мере – выгоду от такой подмены. Что касается Караколли, мне трудно представить его в роли фальсификатора.

На этом закончился обмен мнениями, и они покинули «Антико кафе греко». Мореше остановился в Доме иезуитов и поэтому должен был вернуться туда до полуночи. Сальва же еще побродил немного по улицам, думая то о былой римской славе, которую он нисколько не уважал, то о той молоденькой журналистке из «Ла Стампа», которая сказала, что знает о найденном манускрипте. Кто разнес новость? И к чему это глупое замечание об угрозе папству?

Неужели Караколли сболтнул кому-то, кто оповестил весь Рим, приплюсовав мнимую угрозу, чтобы новость выглядела помрачнее?

Едва Сальва вошел в холл своего отеля, как к нему поспешил консьерж, всем своим видом выказывая чрезвычайную угодливость.

– Egregio professore, telefono, per lei. Il Vaticano, per lei. Oh, egregio professore, il Papa, per lei[6]6
  Многоуважаемый профессор, звонили вам. Из Ватикана. О, Многоуважаемый профессор, звонили от папы (ит.).


[Закрыть].

Сальва, ворча, направился к телефонной кабине и набрал номер, сообщенный ему консьержем. Трубку снял личный секретарь магистра Караколли.

– Ах, профессор… Какое счастье, что вы позвонили! Соединяю вас с монсеньером.

– Профессор… – услышал он необычайно пронзительный голос нунция. – Случилось нечто невероятное… С вами никого нет рядом?

– Ни человека, – утвердительно ответил Сальва, бросив взгляд в сторону возвратившегося на свое место консьержа. – В чем дело?

– Исчез профессор Стэндап!.. После сегодняшнего послеобеденного чтения он должен был встретиться с кардиналом Бонино… Он не пришел. Мы позвонили в отель, где он должен был встретиться с одним британским коллегой. Но и там он не показывался. В восемь часов мы пришли в клуб «Agnus Dei», в котором я условился с ним провести вечер… Никого. Я ждал до половины десятого, периодически звоня в его отель… Профессор, я встревожен. Такой пунктуальный человек…

– И в самом деле странно, – согласился Сальва.

– Должен ли я поставить в известность полицию?.. Не знаю, что и делать. Может быть, он появится, и мне не хотелось бы, чтобы…

Можно было посмеяться над беспокойством нунция, не сделайся пунктуальность английского ученого притчей во языцех.

– Завтра в десять утра мы должны продолжить перевод. Подождем и, если он не объявится, сообщим в полицию, – предложил Сальва.

– Возможно, вы и правы, – согласился Караколли, – но, надеюсь, бедняга не нуждается в нашей помощи. Представьте, может, он заблудился в городе, может быть, ранен… В его-то возрасте… Столько бродяг развелось в наше время…

На следующий день в назначенный час оставалось лишь констатировать: Стэндап не возвращался в свой отель. Не появился он и на утренней встрече в зале Пия V. Лицо нунция посерело. Каноник Тортелли с магнитофоном под мышкой, казалось, был доволен пропажей переводчика.

– Ничего хорошего не выйдет из этого безумного чтения, – заметил он. – Его преосвященство предупредили?

– Нет еще, – вздохнул Караколли. – Ах, какое досадное… как бы это сказать?.. Faccenda! Che brutta… [7]7
  Происшествие! Какое неприятное… (ит.)


[Закрыть]

Преподобный отец Мореше уселся в кресло, которое накануне занимал кардинал Бонино. Его живые глазки перебегали с Сальва на нунция, с нунция на настенные часы, с полным безразличием не прекращавшие продлевать время опоздания англичанина, подтверждая тем самым факт его отсутствия.

– Ну что ж, – бросил наконец Сальва, – не лучше ли будет и впрямь предупредить его преосвященство, как предлагает каноник?

– Придется, – обреченно вздохнул нунций. Тяжело поднявшись, он поплелся к телефону у входной двери.

Никто не слышал разговора двух прелатов. Вернувшись, Караколли устало опустился на стул перед манускриптом, церемонно положенным на стол библиотекарем.

– Что он сказал? – озабоченно спросил каноник.

– Он сказал: «Requiescat in pace!» [8]8
  Да почиет в мире! (лат.)


[Закрыть]

– Неужели Стэндап умер?! – воскликнул Сальва.

– На латинском он также сказал: «Продолжайте переводить».

– Продолжать переводить? – протестующе вскричал каноник. – Опять!

Между тремя священнослужителями последовала шумная перепалка. После двух часов бесплодной дискуссии все единогласно решили, что кардинал прав. В ожидании гипотетического возвращения исчезнувшего Удалось все-таки уговорить Караколли взяться за дело. Прежде чем согласиться, он использовал весь свой мимический репертуар, переходя от манерной скромности к целомудренному возмущению, после чего, раз десять утерев лоб клетчатым носовым платком, приступил к выполнению возложенной на него задачи. При этом у него были вид и голос школьника, старательно разбирающего плохо понятный почерк.

Все это время мысли Адриана Сальва блуждали в другом месте. Что ему теперь делать в этой глуши? Ведь раньше им руководило не только любопытство. А теперь оказалось, что манускрипт подделан и британский подданный, вовсе не расположенный к бегству, исчез. Да и что знаем мы о существах и вещах, когда они пропадают из нашего поля зрения? Чужая загадка лишь отражает нашу собственную странность.

«Штормы на Средиземном море случаются часто, и опасность их в том, что налетают они неожиданно. Спокойную гладь вдруг взлохмачивает сильный ветер, превращающий мертвый штиль в грозную стихию. Так и в эту ночь на судно, направлявшееся к Родосу, внезапно обрушились такие высокие и мощные волны, что оно опрокинулось.

Басофон поспешил к каюте своего господина. Отовсюду уже хлестала вода. Застигнутый ею во сне, ошалевший Гермоген наверняка захлебнулся бы, не вмешайся молодой человек. Вынужденный спрыгнуть вместе с ним в водоворот и поддерживать его голову над водой, Басофон, казалось, чувствовал себя в разбушевавшейся водной стихии так же уверенно, как на твердой земле, а – о чудо! – посох так хорошо держался на воде, что они вцепились в него, тогда как судно, кружась в последней агонии, погружалось в пучину.

Долгие часы их носило по волнам, пока не выбросило на песчаную полосу, над которой возвышался крутой скалистый откос, поросший скудной растительностью.

– Я обязан тебе жизнью, – произнес Гермоген, как только обрел способность говорить. – Без тебя я погиб бы в этом кораблекрушении. А без этой палки мы недолго продержались бы среди чудовищных волн.

– Этот посох – подарок доброго Иосифа, – ответил Басофон. – Но к сожалению, посох не всегда бывает любезен.

– Тот Иосиф, должно быть, великий чародей.

– Нет, он всего лишь плотник, но не говорят ли, что у каждого плотника свои хитрости? Уж если кто из вас волшебник, так это вы, о мэтр. Об этом я слышал на корабле.

Вымокший до нитки, жалкий, дрожащий от холода, Гермоген совсем не походил на ученика и последователя Великого Гермеса, а скорее – на нищего, брошенного в сырую яму. И все же слова юноши польстили ему. Он приосанился и сказал:

– Дружище, я готов научить тебя кое-чему из того, что умею. И это справедливо, ибо ты спас меня от неминуемой смерти. Но скажи вначале: что ты знаешь о магии?

– Только одно слово, доверенное мне недавно. Я должен был сказать его, когда вас встретил. Но вы так быстро приняли меня на службу, что я забыл его произнести.

– Что за слово?

– Гадалкавар, – выпалил Басофон. Гермоген рассмеялся:

– Какой плут научил тебя этому вздору? Ты хоть знаешь, что означает «гадалкавар» на александрийском диалекте? «Я осел!» Над тобой кто-то захотел подшутить, это точно.

Гнев овладел юношей.

– Вот вернусь и переломаю ему кости!

– Послушай, ведь это всего лишь шутка. К тому же мы очень далеко от Александрии и твоего шутника. Пойдем-ка и попробуем отыскать какое-нибудь человеческое существо.

Басофон всю дорогу не переставал ворчать. Из-за этого он совсем забыл об обещании Гермогена передать ему какую-либо волшебную силу. Ученик Гермеса, напротив, очень заинтересовался посохом Иосифа и пообещал себе обменять его на какой-нибудь фокус, когда спадет гнев молодого человека. Итак, пока они шли, он, дабы развлечь своего спутника, принялся рассказывать ему свою историю.

– До того как стать человеком, которого ты видишь, я познал многочисленные жизни, настолько длительные и разнообразные, что мне трудно все их упомнить. Что предпочитаешь? Чтобы я рассказал, как был лягушкой или лесной совой, одногорбым верблюдом или орлом? Был я также стрекозой и быком, клещом и слоном. Выбирай, я ничего от тебя не утаю.

– Э! – удивился Басофон. – Вот новость! Неужели, прежде чем стать человеком, мы все это переживаем? Мои патриархи не говорили ничего подобного.

– Только тайное учение божественного Гермеса, Трижды Великого, позволяет взойти к истокам времени и узнать, кем мы были. Ну, что ты выбираешь?

Стояла жара. Дорога была пыльной и безлюдной. На горизонте – ни одного дома. Молодой человек подумал, что рассказ о жизни верблюда поможет ему выдержать испытание.

– О! – обрадовался Гермоген. – Ты удачно выбрал, так как, когда я был верблюдом, происходили исключительные события, о которых я с удовольствием тебе расскажу. Значит, так. Было это во времена фараона Аменхотепа V. Я служил у одного торговца, имевшего дела с дворцом. Этот человек поставлял туда финики, которые собирал на юге, грузил на мою спину и привозил ко двору владыки. Изумительные это были финики, и он имел право продавать их только придворным и жрецам. Так что мне грех было жаловаться на свою судьбу.

Случилось так, что мой торговец – его звали Кенефер, и было ему больше шестидесяти лет – влюбился в одну молодую служанку дворца, очаровательную Неферирет. Девушку привлекало лишь богатство моего хозяина, но сам он считал, что она вышла за него благодаря его внешности и уму. Однако он был слишком самодовольным, а богатство свое заработал продажей фиников. У них родился ребенок, потом второй и третий. А мы с Кенефером продолжали ездить на юг за этими плодами, поднимаясь вдоль Нила до Фив.