Текст книги "Загадка Ватикана"

Автор книги: Фредерик Тристан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА XV,

в которой Басофон демонстрирует свои таланты в Эдессе, несмотря на нерешительность жителей Антиохии

«Жителей Антиохии созвали к дворцу бывшего царя, дабы послушать человека, который прибыл из города Эдессы, где был свидетелем чуда. Несколько десятков лет тому назад Абгар, властитель этих мест, прослышал о Христе, излечивавшем больных в Палестине. Он направил Христу приглашение прибыть к нему, ибо страдал от какой-то болезни.

Иисус из Назарета ответил Абгару, что встретиться с ним не может, но пришлет ему знак своей дружбы. Царь не понял, что хотел этим сказать чудотворец, но однажды к нему явился молодой человек по имени Фаддей, принесший странный сверток, который благоговейно вручил царю. Фаддей этот был родом из Эдессы, но сопровождал Христа в последние месяцы его жизни.

– Экселенц, – сказал молодой человек, – это обещанный подарок моего учителя, который он просил передать вам в знак дружбы. Позвольте сообщить вам, что мой учитель был убит римлянами, принявшими его за заговорщика, но, будучи положен мертвым во гроб, через день вышел из него живым. Я отвечаю за свои слова, поскольку видел его не привидением, но человеком во плоти. Тогда-то он и поручил мне отнести вам этот саван, в который его завернули, прежде чем положить в гроб. Иоанн, самый молодой из двенадцати, унес саван к себе, когда увидел, что гроб пуст.

Абгар развернул сверток и, к своему изумлению, увидел не обычный саван, а покров с отпечатавшимся на ткани телом. Пораженный почтительным страхом, он свернул саван и от избытка волнения рухнул на пол. Однако, придя в себя, заметил, что исчезла болезнь, от которой страдало его тело. С этого момента он уверовал во всемогущество назареянина и с помощью молодого Фаддея обратился в его веру.

Покров сложили таким образом, что видны были только отпечатки лица Христа, и выставили его в небольшом святилище, сооруженном по такому случаю. Там-то и увидел его человек, прибывший из Эдессы. Он утверждал, что всегда там толпились люди, спешившие лицезреть это чудо, ибо совершенно очевидно, что это была не нарисованная картина, но черты лица, чудесным образом отпечатавшиеся на ткани. Выздоравливали больные и говорили, будто даже ожил один мертвый ребенок, положенный перед этой замечательной реликвией.

Жителей Антиохии взбудоражила новость. Часть населения уже приобщилась к вере Христа, и весть о том, что образ Спасителя находится недалеко, укрепила веру христиан. Они решили немедленно отправиться в Эдессу. И вскоре из города на север потянулся длинный кортеж. Басофон примкнул к нему.

Ставший попугаем Гермоген всю дорогу болтал без умолку, пристроившись на спине Брута. Превращение в пернатого крайне уязвило его самолюбие, и он никак не мог утихомириться.

– Я, любимый ученик Трижды Великого Гермеса, – и вдруг дурацкий попугай! И все по твоей вине! Погоди у меня, я найду способ отомстить, и ты увидишь, чего стоит маг, прошедший тридцать три степени александрийской алхимии!

– Хватит пищать! – посмеивался Басофон. – Магии в тебе, мне кажется, не больше, чем в майском жуке. Лучше возблагодари Небо за то, что Симон не превратил тебя в это красивое, басовито жужжащее насекомое.

Брут же сносил свое состояние с философским спокойствием. Он читал Апулея и понимал, что это всего лишь черная полоса в его жизни, необходимая для перехода в какое-то высшее состояние.

– Ну что ж, – стоически цедил он сквозь зубы, – став ослом, я обретаю скромность, которую утратил на военной службе. Коль я должен приобщиться к христианской вере, это испытание я выдержу с честью.

Наконец антиохийцы подошли к воротам Эдессы. Но вид такой массы народа сильно встревожил губернатора, и он послал навстречу паломникам вооруженный отряд. Сидя на лошади, командир допрашивал первые ряды.

– В вашем городе чума?

– Не беспокойся, – ответил епископ, мудрый старец, возглавлявший эту толпу верующих. – Мы не убегаем ни от каких бедствий. Мы пришли сюда с миром Господним, чтобы увидеть большое благо.

– Что за благо? – насторожился всадник.

– Святой образ… – неосторожно ответил старец. При этих словах начальник отряда сильно и неожиданно впал в ярость.

– Возвращайтесь откуда пришли! Все вы идолопоклонники! Вам нужны изображения вместо того, чтобы постичь Бога и Его истину разумом.

– Вы заблуждаетесь… – прошамкал епископ, – Покров Господа нашего – не изображение, а сам образ, доказывающий Его присутствие среди нас.

Спокойный тон старика немного приободрил офицера. И тем не менее он заявил, что никто не пройдет в город без разрешения и поэтому он советует паломникам разбить лагерь в ожидании решения царя.

Услышав это, вперед выступил Басофон:

– Вы отказываетесь впустить верных последователей Мессии? Разве не Он вылечил царя Абгара?

– Ничего не знаю, – ответил офицер. – Приказ есть приказ и обсуждению не подлежит. Разбивайте свой лагерь. Когда царь вернется из поездки, он решит вашу судьбу, если у него будет настроение.

– Но долго ли будет отсутствовать ваш царь? – спросил епископ.

– Это вас не касается! – рявкнул военный.

И со своим эскортом он ускакал в город, оставив паломников в растерянности.

– Ну и задачка, – почесал в голове Басофон. – Нас так много, что они испугались нашествия. Попробую-ка я один пройти через другие ворота и выяснить ситуацию. А потом посмотрим.

Решено было, что он прав, и все стали устраиваться на равнине, примыкающей к Эдессе. А Басофон с ослом и попугаем обогнули городские стены и дошли до северных ворот, которые охранялись лишь несколькими солдатами.

– Я плотник. Умею чинить крыши и лестницы. Вашему царю понадобятся мои услуги.

Старший по чину подошел к юноше и сказал:

– Царь наш отсутствует уже очень давно. Никто не знает, когда он вернется. Но губернатор будет доволен, узнав, что вы умеете обращаться с топором и отвесом. Пожар уничтожил его дом. А рук не хватает, чтобы побыстрее его отстроить. Входите и представьтесь во дворце.

Так Басофон проник в Эдессу. Он сразу отправился к губернатору, которого звали Шамашграм. И конечно же, его принял не этот высокопоставленный человек, а всего лишь секретарь. Именно сейчас до него дошло, что дела в Эдессе шли неважно. Здесь подозревали всех и вся. Бегающие глаза. Отрывистые жесты. Каждый трясся от страха при упоминании имени губернатора, который, судя по всему, подчинил себе людей, как тиран. Что касается исчезнувшего царя, тут Басофон предположил, что губернатор сверг его и тот догнивает в каком-нибудь застенке. Однако никому о своих догадках сын Сабинеллы не сказал.

Секретарь сказал ему:

– Если вы действительно плотник, можете присоединиться к рабочим на стройке. Только не верьте слухам.

– Каким слухам?

Секретарь смущенно заерзал в кресле, произнес, краснея:

– Разное болтают люди. Сами не знают, о чем болтают.

Большего Басофон не добился. Таща осла за недоуздок, он стал искать дом губернатора.

Пока он шел, какая-то старуха приблизилась к нему и засеменила рядом.

– Чужеземец, – тихим голосом выговорил она. – Ты должен опасаться за свою жизнь. Ты еще молод. Губернатор Шамашграм – это гидра, пьющая нашу кровь, Боюсь, нашего царя уже нет в живых.

– Добрая женщина, – спросил Басофон, – не знаешь ли, где выставлен образ Спасителя?

– Вот уже два месяца, как губернатор приказал закрыть святилище, в котором он находится. Этот человек испытывает отвращение к последователям назареянина. А сама я иудейка и многого не понимаю. Знаю лишь, что нас преследуют. Будь осторожен и держи язык за зубами.

Она отошла. Сын Сабинеллы отыскал-таки сгоревший дом губернатора. Рабочие занимались своим делом, но его поразило количество солдат, окружавших их. Приступив к работе, Басофон подошел к одному из плотников и тихо спросил, по какой причине их сторожат солдаты.

– Губернатор ко всем относится с подозрением. Часть армии предана ему и следит за нашей работой, боясь, что мы недостаточно быстро отстроим его жилище. Когда дом сгорел, губернатор велел арестовать сотню иудеев, которые были последователями Христа. Он был убежден, что пожар – их рук дело.

– Теперь понятно, – так же тихо произнес Басофон.

Он дождался, пока рабочие прервались, чтобы перекусить, и тайком, оставив привязанного осла, вернулся к северным воротам, через которые вошел в город. Охранявшим их стражникам он сказал, что якобы забыл взять один инструмент. Но тем было не до него: они играли в кости. Затем он быстро дошел до временного лагеря, за утро разбитого антиохийцами.

– В Эдессе правит узурпатор, – объяснил он епископу. – Надо свергнуть его и вернуть почитание образа Спасителя.

– Согласен, – ответил старик, – но мы не солдаты. Из всего оружия у нас только посохи паломников. Как бороться с тираном такими слабыми силами?

– Положитесь на меня. Этой ночью следите за воротами, в которые вам запретили войти. Они откроются. И тогда воспользуйтесь моментом и просочитесь в город.

– А охрана?

– Я устраню ее.

Старик подумал было об убийстве, но Басофон успокоил его:

– Не бойтесь, я их просто немного поколочу. Когда вы окажетесь на площади, сразу же идите к часовне Святого Образа. Вы узнаете ее по остроконечной крыше. Там я буду вас ждать.

– А что потом?

– Увидите.

– Нет, нет, – замотал головой епископ, – это слишком рискованно. Нас порубят, как мясо на пироги.

Басофон подосадовал на почтенного старца за недоверие.

– Ладно, не будем об этом говорить. Я и один справлюсь. Зачем мне связываться с этими лентяями?

И он ушел к северным воротам, захватив с собой посох одного из антиохийцев. Проходя мимо охранников, он показал им посох, чем немало их позабавил: они нашли этот предмет смешным.

– Господа, – наставительным тоном сказал Басофон. – Это плотницкая линейка. Ею пользовался патриарх Ной, когда строил свой ковчег. И судно, построенное с помощью этой линейки, прочнее многих других и гораздо красивее.

– Хватит заговаривать нам зубы! – крикнул начальник охраны. – Ступай работать. Дом губернатора надо отстроить побыстрее!

Вместо того чтобы пойти на стройку, Басофон снова пришел к секретарю, у которого уже недавно побывал, и сказал ему:

– Я только что выяснил причины, позволившие выгореть дотла половине дома губернатора. Если восстанавливать ее по старому образцу, выйдет хуже. Не проводите ли вы меня к начальству, дабы я разъяснил ему, о чем речь.

– Вы хоть думаете, что говорите? – возмутился служащий. – Ведь не будут же важные особы заниматься такой мелочью, как вы.

Кровь ударила Басофону в голову.

– Ах так?! Попробуйте-ка этой палки!

И, крутанув посох, ударил им секретаря по голове, так что тот упал навзничь. А так как никто этого не видел, Басофон оттащил бездыханное тело в чулан, закрыл его и, быстро схватив со стола пропуск, вписал в него свое имя. После чего он поднялся на второй этаж и предъявил разрешение.

– Я иду к губернатору Шамашграму, – с апломбом заявил он.

– Его превосходительство принимает только важных особ. Посмотреть на вас, так вы не из таких.

И опять в ход была пущена палка. Двоих чиновников уложила она на месте. Басофон спрятал их под стол, на котором валялись листы папируса и пергамента. Он выбрал другой пропуск и живо поднялся на верхний этаж. Там находилась уже дюжина солдат, вооруженных мечами. Возглавлял их большой важный командир.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался Басофон. – Вот мои документы. Они в порядке. Я должен немедленно увидеться с его превосходительством.

– Эй, потише! – воскликнул командир. – Бумаги ваши, может быть, и в порядке, да вот только удостоит ли вас принять его превосходительство? Какова цель вашего визита?

– Передайте ему, что речь пойдет о его будущем доме. Я опытен в плотницком деле и, по правде говоря, если работы будут так продолжаться, я и гроша ломаного не дам за результат.

– Очень хорошо, – высокомерно обронил военный, подкручивая усы. – Я предупрежу его превосходительство о вашем приходе, но учтите, если вы отвлечете его по пустякам, это будет стоить вам жизни.

– Об этом вам нечего беспокоиться, – насмешливо ответил Басофон.

И он стал ждать возвращения офицера. Солдаты, поигрывая мечами, с подозрением посматривали на него. Наконец отворилась дверь. На пороге появился сам губернатор в парадной одежде, с которой, похоже, никогда не расставался. Словно ледяным ветром пахнуло в зале. Взгляд этого человека был пристально жесток, как глаза рептилии. Солдаты, звякнув мечами, вытянулись по стойке «смирно».

– Ну, – грубо пророкотал губернатор, – говорят, ты разбираешься в строительстве лучше, чем мои люди. Откуда ты пришел?

– Учителем моим был Иосиф, небесный плотник, приемный отец того, кого здесь называют назареянином.

– Эге! Да ты, я вижу, самоуверен! Этот назареянин сильно раздражает меня. Его сторонники – всего лишь личинки, почитающие саван, будто смерть для них важнее жизни. Но довольно! Говори, или я прикажу разрубить тебя на куски.

– Экселенц, ваш дом построен криво. Потому-то он и сгорел.

– Какая глупость! Стража, схватить этого идиота! Как только солдаты ринулись к Басофону, он сделал шаг назад, да так удачно, что они чуть было не опрокинули губернатора. А Басофон расхохотался:

– Моя сила добыта в аду. Вам со мной не сладить!

Солдаты вновь попытались скрутить Басофона, но он с такой ловкостью завертел палкой над головой, что нападавшие мгновенно очутились на полу.

– Неплохо, – бросил губернатор, весьма испугавшись, но не потеряв достоинства. – Тебе бы не плотником быть, а воином. Я сделаю тебя одним из моих телохранителей. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что ваш дом построен криво, – ответил Басофон.

– Это ты уже говорил.

– А это значит, что и мозги ваши сдвинуты набекрень.

Солдаты поднялись и ждали нового приказа схватить самозванца. Но губернатору, хотя и озадаченному столь дерзкими словами, понравилась смелость чужака.

– Пройди в зал для аудиенций, чтобы я мог по достоинству оценить границы твоего бахвальства. А потом уж я подумаю – повесить тебя или обезглавить.

Они прошли в просторное помещение с таким обилием сверкающих золотых украшений, что Басофон невольно зажмурил глаза. Губернатор уселся на некое подобие трона на возвышении.

– Ну?

– Экселенц, вам следует приказать выставить на всеобщее обозрение Святой Образ.

– Это почему же?

– Чтобы в Эдессе снова установился мир. Дом ваш сгорел из-за недостатка почтения к этой драгоценной реликвии.

– Кощунство! Царь думал так же, как и ты. Он ударился в набожность и часами молился перед ничтожным куском ткани. А между тем царство его приходило в упадок. Вот почему мне пришлось взять бразды правления в свои руки. Но почему я тебе все это рассказываю?

– Потому что никто не может скрыть от меня правды.

– Дурак набитый! Я говорю так потому, что ты все равно умрешь. Значит, по-твоему, мне следует почитать эту тряпку? Я прикажу бросить ее в огонь. Вместе с тобой. Стража, схватить этого болтуна!

На этот раз Басофон и не старался защищаться. У него отняли палку, связали за спиной руки. Под руководством губернатора его провели к часовне с остроконечной башенкой, где хранился саван».

ГЛАВА XVI,

в которой читатель отправляется в Польшу, встречает довольно странных ученых и продолжает слушать «Жизнеописание»

Магистр Караколли с трудом закончил перевод. Текст показался ему своеобразным, пересыпанным новыми лингвистическими закавыками. Складывалось впечатление, будто автор издевался над будущим переводчиком. («И не без основания!..» – подумал Сальва.) Дойдя до конца семнадцатой главы, нунций пустился в горькие откровения:

– Что узнаем мы из этой истории кроме того, что у Басофона были сильные руки? Его схождение в ад является классическим. Искушение женщиной – тоже. Ах, мы теряем время! А что же с беднягой Стэндапом?

Сальва возразил магистру:

– Позвольте с вами не согласиться. Во-первых, мне кажется что упоминание о саване Христа представляет интерес особенно сейчас, когда наши ученые сильно озабочены плащаницей из Турина. А вам известно, что было бы крайне важно знать, как мандильон, доставленный из Эдессы в Константинополь в 944 году, мог оказаться во Франции, в семействе Шарни в 1353 году? Если это действительно тот случай, то ткань, упомянутая в «Жизнеописании», оказаться могла тем самым мандильоном, который впоследствии окажется знаменитой туринской реликвией. Мандильон – это эллинизированное арабское слово «мандул», означающее «покров».

– Манускрипт на древнесирийском в настоящее время находится в Санкт-Петербурге, датируется он концом V века и свидетельствует об особых отношениях между Абгаром и Иисусом, о чем и упоминается в нашем манускрипте, – посчитал нужным уточнить Мореше. – Могу констатировать, что в Национальной библиотеке в Париже существует Новый Завет, написанный в 1264 году, где осуждается эта легенда, а манускрипт 1584 года – в Ватиканской библиотеке, включающий в себя один экземпляр ответа Иисуса. Таким образом, речь идет о древней легенде, дошедшей до эпохи венецианской редакции нашего «Жизнеописания»…

– Без всякого сомнения… – выговорил измотанный нунций. – Но все эти рассуждения не помогут нам найти профессора…

– Как бы не так! – воскликнул Сальва. – Видите ли, профессор Стэндап быстрее нас понял, что все это означает. И сделал свои выводы.

– Какие выводы?

– Уехал в Польшу.

– «Ma come, in Pologna?» [11]11
  Как, в Польшу? (ит.)


[Закрыть]

В этот раз нунций Караколли спросил себя, не ошибается ли Сальва. В Польшу? Почему именно в Польшу?

– Да потому, что современный фальсификатор – поляк. И его святейшество – тоже поляк. Есть тут какая-то цепочка случайностей, за которую ухватился Стэндап. Мы тоже поедем в Краков, и не откладывая. Не будем терять времени.

– А почему в Краков? – недоумевал магистр Караколли.

– Именно там находится самый крупный польский центр по изучению Средневековья. Наш фальсификатор работал там. И именно оттуда он привез в библиотеку Ватикана псевдоманускрипт, заменил его на подлинник, который лежал в другой папке. Так что все очень просто.

– Возможно ли это? А как же все принятые меры предосторожности, сигнализация, системы наблюдения? – произнес отец Мореше.

Адриен Сальва снисходительно улыбнулся:

– Все эти электронные системы хороши против воровства и годятся на то, чтобы помешать вынести документы. Как бы прагматичны ни были американские инженеры, они не подумали, что у кого-то возникнет идея внести книгу, поскольку все восстановительные работы происходят в лабораториях библиотеки и вынести оттуда что-либо невозможно. Так что кто угодно может внести что угодно. Никого это не заботит.

– Черт возьми! – возмутился Мореше. – Ты прав. Часть подлинника «Жизнеописания» все еще находится в библиотеке, в какой-нибудь папке.

– Вот этого и не поняли те, кто перелопатил комнату Стэндапа в отеле. Они полагали, что профессор спрятал документ у себя. Согласны, монсеньор?

Нунций смутился, лицо его стало пунцовым. Ему пришлось признать:

– Что уж тут скрывать? Когда мы узнали об исчезновении Стэндапа, мы подумали, что он похитил документ. Потому-то и обыскали его комнату. Простите за умолчание; мне было стыдно за то, что я подозревал профессора.

– Ну вот, на душе у вас полегчало. А теперь не откажите в любезности заказать два билета на рейс до Варшавы.

– Два билета?

– Мореше полетит со мной. Помощь его мне ценна. Караколли вышел, сгорая от стыда, а иезуит мягко упрекнул Сальва, попеняв ему, что он вертит им, Мореше, по своему усмотрению.

– Ах, – начал Сальва, впав в лиризм, – что за экстравагантная фикция эта жизнь! Как же не восхищаться всеми этими теологами, метафизиками, этими умозрительными искателями невидимого, создающими стройную систему абстрактного мышления, все дальше отодвигающими границы восприятия непознанного! Насколько мрачной и плоской была бы без них жизнь! Их юмор бесподобен.

– Не хочешь сойти за легковерного? – улыбаясь, заметил иезуит.

– А ты? Какая у тебя вера? Будем честны: мы убеждены только в том, что существует, да и то у нас частенько возникает вопрос: а не сон ли это? В любом случае лет через двадцать мы канем в вечность. Что тогда станет со Вселенной? Для одних она еще останется видимой, но ненадолго. Они же, в свою очередь, тоже исчезнут. То, что мы называем реальностью, есть лишь преходящее отображение, которое мы передаем друг другу телесно или через наши работы. И ничего больше.

– Слишком уж ты умен, но недостаточно чувствителен. Я хочу сказать: недостаточно близок к вещам и людям. Они для тебя – уравнения, требующие решения.

Адриен Сальва от всей души рассмеялся. Только Мореше позволительно было так разговаривать с ним. Еще в лицее они тратили свой досуг на подобные беседы, тогда как другие играли в мяч. Но не лучше ли было и им гонять мячик?

* * *

А теперь, усидчивый читатель, мы отправимся из Рима в Польшу. Наши друзья летят туда самолетом, а мы – на быстрых крыльях повествования. Нам надо просто представить себе, что мы уже в Варшаве, тогда как нашим путешественникам предварительно нужно было завернуть в Париж, чтобы получить визу, в которой им, возможно, отказало польское посольство в Риме; после этого они поехали в аэропорт Руасси и через три часа полета приземлились в Варшаве, где длительная таможенная процедура ухудшила и без того скверное настроение Сальва, уже подпорченное бюрократическими проволочками, несварением самолетной пищи и неприятной перспективой поездки в такси до самого Кракова.

Наконец-то, доведенные до изнеможения, они прибыли на место. Их поселили в старинном отеле на берегу Вислы. Это был приходящий в упадок бывший дворец, пахнувший плесенью, но еще сохранивший красивую мебель и обветшавшую стенную обивку XIII века. Сальва отвели номер, в самом центре которого возвышалась кровать с балдахином, напоминающая катафалк. Мореше же был встречен одним из своих собратьев, отцом Кармицем, который работал в Европейском центре по изучению Средневековья, находившемся недалеко от собора. Так что они смогли наспех обговорить цель своего приезда.

– Действительно, двое польских исследователей, работавших в библиотеке Ватикана, вернулись на прошлой неделе, – подтвердил Кармиц. – Люди эти вне подозрений. Один из них – духовное лицо, отец Яровский, другой – мирянин, профессор Лодст. Невозможно представить, что один из этих именитых ученых мог заниматься фальсификацией.

– Я хочу их видеть, – упрямо буркнул Сальва.

Затем он ушел спать, оставив обоих иезуитов строить догадки.

На следующий день в десять часов они встретились в Центре Средневековья, чудесном здании XVIII века, выплывавшем из тумана подобно огромному кораблю. Отец Яровский и профессор Лодст ожидали их в небольшом, пропахшем воском зале, который когда-то, должно быть, служил ризницей. При виде Сальва и Мореше они учтиво встали. Первый был толстый, краснощекий, жизнерадостный, тогда как у второго рост был около двух метров при пугающей худобе. Контраст между обоими персонажами был таким карикатурным, что наши друзья с трудом удержались от смеха.

– Господа, – произнес, усаживаясь, Сальва, – мы прибыли сюда ради одной небольшой мистификации, которую, я не сомневаюсь, вы поможете раскрыть. Речь идет о манускрипте.

– Можете не сомневаться, – заверил отец Яровский. – О каком манускрипте речь?

– «Жизнеописание Сильвестра».

– Какого Сильвестра? – спросил профессор Лодст. – Папа тысячного года? Жербер?

– Басофон, – уронил Мореше. Профессор Лодст расхохотался:

– Эта идиотская легенда? Вы же знаете, что никому не удалось найти этот манускрипт. Его не существует.

– А вы как думаете, отец Яровский? Служитель культа, показалось, смутился:

– В Риме прошел слух, якобы что-то такое обнаружили…

– У каждого слуха есть имя. Кто его пустил?

– Господи, я и не придал значения…

– Не был ли это Юрий Косюшко, секретарь посла?

– В самом деле… – взволнованно залепетал отец. – Но это мелкий чиновник, коммунист, вы понимаете… Я не очень интересовался этими бреднями…

– О чем говорилось в этих бреднях?

– Разный вздор. Будто в найденном манускрипте содержалось нечто, могущее потрясти основы папства!

– А еще?

– Будто он доказывал, что святой Петр никогда не был в Риме… Глупости, одним словом.

Адриен Сальва встал.

– Господа, почему вы скрываете от нас, что недавно видели профессора Стэндапа?

Оба мужчины притворно удивились – а может быть, и не притворились.

– Но мы ничего не скрываем от вас. Да и чем может заинтересовать вас наша встреча с профессором Стэндапом?

– Мы встретились с ним в Ватикане. Потом он уехал из Рима. Он приехал сюда, в Краков. А здесь вы виделись с ним?

– Полагаю, профессор действительно находится в Кракове, – сказал отец Яровский. – Мне даже кажется, что я заметил его на улице позавчера вечером, но поклясться не могу.

– Ни один из вас не разговаривал с ним после возвращения?

Сальва и Мореше заверили, что в последний раз виделись со Стэндапом в библиотеке Ватикана.

– Сказал ли он вам, что мы обнаружили «Жизнеописание» и что он переводил его нам?

– Нет. Но зато он поинтересовался техническими возможностями наших лабораторий в Кракове, и мы порекомендовали ему обратиться к доктору Грошечу, нашему специалисту по палеографии.

– Это уже кое-что, – оживился Сальва. – Благодарю вас за столь ценную информацию. Где можно найти этого доктора Грошеча?

* * *

Они увиделись с доктором спустя несколько часов в его собственном доме. Это был скупой на слова мужчина, сутулый, с маленькими очками на бледном, плохо выбритом лице. Похоже, у него имелся только один поношенный костюм, служивший ему уже много лет, если судить по пожелтевшей рубашке с засаленным воротничком.

– Входите, господа, прошу вас, входите. Слабый голос доктора регулярно прерывался сухим кашлем, сотрясавшим его так, что на бледных щеках проступали красные пятна. Сальва и Мореше прошли темным коридором в слабо освещенный кабинет, заставленный книгами, большая часть которых лежала в пачках прямо на полу; другие были десятками сложены на стульях и столах, составлявших единственную меблировку этой странной библиотеки без стеллажей.

– Ах, господин профессор, и вы, отец Мореше, кха-кха, невозможно высказать мое удовлетворение, кха-кха, но, пожалуйста, не сочтите за труд убрать книги с этих стульев и сесть.

– Доктор Грошеч, – начал Сальва, – не виделись ли вы недавно с нашим другом и коллегой профессором Стэндапом?

– С англичанином? Разумеется. Он желал, кха-кха, связаться с одним из моих друзей, художником… Не знаю уж зачем…

– Не уточните ли вы фамилию этого художника?

– Януш Кашанский. Несравненный специалист в палеографии, кха-кха. Я долгое время работал с ним. В последний раз мы вместе изучали искусство прирейнских миниатюр, кха-кха, манускриптов В 146 и F 307 из нашего университета. Назвав Кашанского художником, кха-кха, я имел в виду его познания в средневековой каллиграфии. Он набил на ней руку.

– Он уже переписывал манускрипты каролингом?

– Да, некоторые. Знаете ли, кха-кха, здесь, с этим политическим режимом, вечно не хватает денег. Кашанский зарабатывает на жизнь своими копиями. Он продает их немецким клиентам. Его можно понять…

– А как по-вашему, рискнул бы он кое-что изменить в «Святом житии», скопированном им каролингом?

На доктора Грошеча напал приступ кашля, вскоре оказавшегося не чем иным, как сумасшедшим смехом.

– Януш – приличный плут, безобидный умелец. Кха-кха, как бы вам сказать?.. Клиенты, немецкие антиквары, обращают внимание на состояние манускрипта и совершенно не способны разобраться в тексте. Все это – богатые буржуи, промышленники, кха-кха, денежные свиньи, как мы говорим.

– Профессор Стэндап виделся с Кашанским по делу?

– Этого я не знаю… Кстати, видите ту папку на буфете? Кха-кха. Это «История Карла Великого» из аббатства Грюнау. Я унес его к себе из боязни, что наши правители могут продать его. Им все дозволено, знаете ли. Так что, кха-кха, в этом безумном мире и не поймешь, где правда, а где ложь.

Януш Кашанский жил на другом берегу Вислы в облупленном здании постройки 50-х годов. Здесь ютились дети, женщины и старики, а мужчины проводили нерабочее время в кабачках. Квартира палеографа находилась на седьмом – последнем – этаже, куда вела ненадежная бетонная лестница, стены пролетов были разукрашены непристойными надписями и рисунками.

Сальва вначале деликатно постучал в дверь, но после нескольких минут ожидания забарабанил по ней кулаком. Открыл им еще молодой мужчина, не совсем трезвый. Его красивое лицо светилось приветливой улыбкой. На нем были шорты и майка с эмблемой университета Арканзаса.

– Входите, люди добрые! Старина Грошеч предупредил меня по телефону о вашем визите. Как видите, я, подобно многим здесь, говорю по-французски.

Они прошли в комнату, бывшую, по всей видимости, мастерской копииста. На столе можно было разглядеть образцы старинных почерков, несколько книг, там же лежал готический манускрипт, находящийся в работе.

– Итак, – без предисловия сказал Сальва, – вот человек, написавший третью часть «Жизнеописания Сильвестра», которое хранится в Ватикане в папке под номером В 83276 в компании с «Небесной лестницей» Жана Гоби…

Затем он прикурил свою сигару, от которой сразу же потянулся едкий дымок. Мы никогда не узнаем, что больше поразило Кошанского: непререкаемое утверждение профессора или ужасный запах.

– Прошу простить, – живо отреагировал он, – но за три дня меня уже два раза спрашивали об этом манускрипте. И мне понятно, о каком «Жизнеописании» вы говорите, однако, как я уже утверждал, он не может быть в Ватикане.

– Это почему же? – спросил Мореше.

– Послушайте, я хотел бы поговорить об этом манускрипте, но не откажите в любезности погасить эту штуку.

Сальва не заставил себя упрашивать и раздавил сигару на дне пепельницы. Потом он сел, а за ним и остальные.

– «Жизнеописание Сильвестра» находилось в муниципальной библиотеке Кракова. Оно было неполным. Одна часть относилась к XIII веку, другая была венецианской копией XVI века. Отсутствовала третья часть. Я тщетно искал ее, но не нашел. Да и существовала ли она вообще? Тогда у меня родилась мысль дополнить манускрипт, взяв за образец «Жизнеописание Гамалдона», датируемое IX веком и в чем-то схожее с приключениями Басофона.

– Правильно, Гамалдон! – вскричал Мореше. – Мне следовало догадаться! Ну и дурачина же я!

– Короче говоря, – заключил Сальва, – вы написали недостающую часть на венецианской бумаге, идентичной XVI веку.

– Именно эта бумага и подала мне мысль дополнить «Жизнеописание». Чистые ее листы находились в папке следом за второй частью. Видите, у меня еще осталось немного.

Он показал несколько листков, внимательно осмотренных Сальва. Потом он добавил:

– Закончив эту работу за один год, я решил ее продать. Видите ли, расхищение здесь – что-то вроде национального спорта. Западногерманские коллекционеры хорошо платят. Короче, я уже было сторговался с одним клиентом, когда один близкий к папскому престолу человек предложил мне побольше – он собрался подарить манускрипт высокопоставленному иностранцу, фамилию которого мне не сказали. Я согласился. Вот так манускрипт и уплыл из Польши.