355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фредерик Поттешер » Знаменитые судебные процессы » Текст книги (страница 12)
Знаменитые судебные процессы
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 03:19

Текст книги "Знаменитые судебные процессы"


Автор книги: Фредерик Поттешер


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Объясните вы мне наконец, в чем дело? – гневно восклицает Ангеран де Мильи.

Стражники исподлобья глядят на пего пустыми глазами и молчат. Нет, из этой солдатни слова не вытянешь. Рыцарь пожимает плечами и твердым шагом направляется к выходу.

Высокий, широкоплечий, с коротко остриженными волосами, он кажется воплощением силы и сдерживаемого гнева. Солдаты предусмотрительно держатся на расстоянии, выставив копья вперед. Вот шествие пересекает двор, отделяющий донжон от резиденции великого приора. Направо—конюший. Возле них широко распахнутые ворота, Ангеран де Мильи замедляет шаг. Он без труда мог бы обезоружить стражу. Его лошадь здесь, совсем рядом. Может быть, это она сейчас храпит и бьет копытами в стойле. Лишь несколько десятков метров отделяют его от свободы. Мышцы напрягаются, по лицу пробегает судорога. Он уже готов обернуться и выхватить копье у ближайшего солдата, как вдруг ужасный, нечеловеческий крик пригвождает его к месту. Этот предсмертный вопль, который доносился со стороны церкви, из крипты, перешел в жуткий стон, потом оборвался, сменившись долгим, бесконечно долгим хрипением… Ангеран де Мильи чувствует, как на его бороду скатываются крупные капли пота. Он все понял. И впервые в жизни его охватывает страх. Ноги делаются ватными, по всему телу разливается странная слабость. Когда сержант велит ему идти вперед, он должен сделать над собой сверхъестественное усилие, чтобы не пошатнуться; перед дверью крипты ждут другие братья, мертвенно-бледные, с Искаженными лицами, расширенными от ужаса глазами.

– Брат Ангеран де Мильи, подойдите ближе и не бойтесь, мы собрались здесь, чтобы выслушать вас во имя божье.

Человек, обратившийся к рыцарю с этими словами, невелик ростом. Его круглое, жирное лицо утопает в откинутом капюшоне грубого сукна. Это монах-доминиканец.

– Готовы ли вы ответить на наши вопросы и клянетесь ли говорить правду без какого-либо принуждения?

Позади этого доминиканца на скамье сидят другие, с поднятыми капюшонами. Сколько их? Похоже, пять или шесть. Де Мильи не мог бы ответить точнее, его глаза еще не привыкли к темноте. Крипту освещает только один церковный канделябр, свечи в нем коптят и потрескивают. В отбрасываемом канделябром круге света видны два писца, сидящие за дубовым столом. А за ними движутся какие-то тени. По-видимому, это королевские легисты или бальи, они греются возле большой жаровни. Снова раздается голос доминиканца, сиплый и неприятный.

– Брат, уж не утратили ли вы дар речи, что не отвечаете на мои вопрос?

Ангерану де Мильи трудно дышать. Ярость побеждает страх. Он теряет самообладание.

– Я не обязан давать отчет никому, кроме капитула и великого магистра нашего ордена! Кто вы такой, чтобы допрашивать меня?

– Я Гийом Эмбер, великий инквизитор Франции и духовник короля, выступаю от имени его святейшества папы Климента V…

– Ложь!..

Де Мильи дает волю гневу. Он кричит, и от этого ему становится легче.

– …Ложь!.Монсеньор папа не потерпит, чтобы с рыцарями Храма обращались так, как это делаете вы.

Инквизитор встал, лицо его налилось кровью, голос стал сварливым.

– Согласны вы отвечать или нет?

– Покажите приказ монсеньора папы, письмо, написанное его рукой, и я буду вам отвечать.

Рыцарь уже раскаивается в том, что произнес эти слова. По знаку инквизитора из темноты возникают двое и приближаются к нему. Это коренастые люди в темных капюшонах, с широкими багровыми лицами.

– Снимите с брата плащ и приготовьте его как положено, – говорит монах. – Может быть, тогда он будет не столь высокомерен.

И вот пряжка плаща отстегнута, сорвано исподнее, Ангеран де Мильи, красный от стыда, остается в одной рубашке, руки крепко связаны за спиной. Его снова охватывает страх. Там, у жаровни, он только что заметил раздвижной «станок» со сложной системой веревок и блоков, расчленяющих человеческое тело, а также всевозможных размеров «испанские сапоги»: когда-то он служил в Кастилии и видел, как в них ломали ноги сарацинам.

Раздается резкий голос инквизитора:

– Брат де Мильи, вам надлежит по доброй воле или по принуждению ответить на следующие вопросы: как вас посвятили в рыцари Храма? Приказывали ли вам после церемонии отречься от Христа? Раздели ли вас потом и целовали ли вас пониже спины? И предложили далее совершить содомский грех? А потом опоясали шнурком, снятым с некоего диавольского истукана, которому поклонялись древние? И наконец, правда ли, что ваши капелланы во время мессы умышленно не приобщают святых тайн?

Тамплиер застывает от возмущения:

– Это недостойные вопросы! Я не буду отвечать. Инквизитор тяжело поднимается и с выражением величайшей скуки на лице шаркающей походкой приближается к столу, за которым сидят писцы. Несколько минут он роется в кипе протоколов, наконец найдя нужную бумагу, направляется к де Мильи:

– Правильно ли я предположил, возлюбленный брат мои, что в отличие от большинства тамплиеров вы немного умеете читать?

Злая ирония инквизитора приводит рыцаря в ярость.

– Мы солдаты, а не писцы! – гордо отвечает он. – Если у меня нашлось время научиться читать, то это потому, что я был тяжело ранен в Святой земле и долгие месяцы прикован к постели.

– Мне нужно только, чтобы вы смогли разобрать несколько слов, – говорит инквизитор. – Остальное меня не интересует.

Он велит принести свечи и подносит бумагу к глазам тамплиера.

– Благоволите заметить, что перед вами – протокол допроса вашего магистра, Жака де Моле.

Де Мильи внимательно читает первые строки и утвердительно кивает. Монах несколько секунд смотрит на него, затем произносит охрипшим голосом:

– А теперь послушайте, какие показания дал здесь ваш магистр, не будучи принужден к этому пыткой.

Он выдерживает паузу, снова глядит на де Мильи и принимается читать:

«Вопрос: Как вас посвятили в рыцари ордена тамплиеров?

Де Моле: Меня посвятил рыцарь Юбер де Пенро в городе Боне около сорока лет тому назад. Сначала я дал обет соблюдать различные правила и пункты устава ордена, затем на меня надели плащ. Далее брат Юбер велел принести бронзовый крест с изображением Христа и велел мне отречься от Христа, изображенного па этом распятии. Против воли я сделал это. Затем брат Юбер велел мне плюнуть на крест, а я плюнул на землю.

Вопрос: Сколько раз это было?

Де Моле: Только один раз, я хорошо помню.

Вопрос: Когда вы произнесли обет целомудрия, намекнули ли вам, что вы должны вступить в плотскую связь с другими братьями?

Де Моле: Нет. И я никогда этого не делал.

Вопрос: Посвящение других братьев происходило точно так же?

Де Моле: Не думаю, чтобы церемониал моего посвящения отличался от общепринятого, а мне самому не слишком часто приходилось руководить этим церемониалом. После посвящения я обычно просил моих помощников отвести новообращенных в сторону и повелеть им сделать что полагается, Я хотел, чтобы они совершали поступки, некогда совершенные мной, и…»

– Замолчите! Хватит! Не хочу больше слушать! Ангеран де Мильи смертельно побледнел. Под глазами появились темные круги, губы дрожат.

– Это невозможно, – говорит он. – Только не магистр! Он не мог! Вы не имеете права!.. Вы сломили его пытками…

– Мы не применяли к нему никакого воздействия или принуждения! – громовым голосом восклицает инквизитор. – Он признался по доброй поле, ради спасения своей души и вы правильно сделаете, если поступите так же! Не запирайтесь! Вам больше нечего скрывать и защищать! Ваш орден преступен. Ваша тайна раскрыта. Настало время покаяться. Отвечайте па мои вопросы! Приказываю вам…

Де Мильи выпрямляется во весь рост. Внутри у него все холодеет от страха, по он говорит – против воли, вопреки себе, говорит раздельно и громко:

– Повторяю, отвечать я не имею права. Я связан обетом. Я поклялся хранить в строжайшей тайне все, что касается нашей жизни. Только капитул может освободить меня от обета. Даже великий магистр не имеет права действовать или говорить без ведома капитула. Настаивать бесполезно, вы ничего от меня не добьетесь,

Инквизитор Гийом Эмбер с усталым видом опускается на скамью. Два палача хватают де Мильи и волокут в другой конец крипты. С него срывают рубашку. Теперь он совсем нагой. Он стучит зубами. Он уже не чувствует своего тела…

Когда рыцарь Ангеран де Мильи приходит в сознание, у него раздроблены обе ноги, раздавлены пальцы рук, на груди следы раскаленного железа. Боль пронзает все тело, наваливается нестерпимой тяжестью, тошнотворно разбухает под черепом. Виски заливает холодный пот. Он так и не заговорил, но силы его на исходе. Сердце бьется слишком быстро, дыхание перехватывает, горло горит– так много он кричал. Под закрытыми веками вспыхивают огромные цветные пятна, от них кружится голова. Но ему нельзя открывать глаза. Это единственная возможность еще на несколько мгновений ускользнуть от палачей.

А вокруг продолжает разыгрываться гнусная пародия па правосудие. Под сводами крипты глухо, как из бочки, раздается голос великого инквизитора; «Вы совершили это в душе или только па словах?.. Сколько раз?.. Случилось ли присутствовать при посвящении других братьев?.. Точно так же?.. Откуда вы знаете?..»

Пятидесятилетний сержант Пьер де Тортвиль дает показания плаксивым, ноющим голосом:

– …Он велел мне отречься от того, кто был изваян на распятии и трижды плюнуть. Потом, опять-таки по его требованию, я поцеловал его пониже спины, в пупок и в губы…

У Ангерана де Мильи еще хватило сил зарычать от гнева. Если б у него были целы руки, с каким удовольствием придушил бы он сейчас брата де Тортвиля. Каждое его слово – как удар кинжала. Не в силах больше терпеть это хныканье, Ангеран бросает быстрый взгляд на допрашиваемого. Перед ним старик. Истощенный, дрожащий в лихорадке, с перекошенным от страха лицом. Ангеран снова закрывает глаза. Место Тортвиля занимает другой. Голос его звучит громче, увереннее. Ангеран узнает его но выговору. Это брат Матье де Буа-Одмар, магистр клишийский. Настоящий рыцарь, отважный соратник. Ангеран прислушивается.

Инквизитор: Где вы приняли посвящение?

Брат Матье: Я был посвящен братом Жатюм де Тур в городе Ланьи-ле-Сек, в епископстве Мо…

Инквизитор: Как это происходило?

Брат Матье: Меня облачили в плащ, а потом брат Жан отвел меня в сторону и, показав мне крест с изображением господа нашего Иисуса Христа, спросил, верю ли я в то, что изображенный здесь суть бог. «Да, верю», – отвечал я. Тогда брат Жан приказал мне отречься от Христа. «Никогда!» – ответил я. Тогда он бросил меня в темницу и продержал там до самой вечерни. Видя, что мне грозит смертельная опасность, я сказал, будто готов исполнить волю брата Жана и попросил меня выпустить. Меня тут же выпустили, и я трижды отрекся. Не помню, плевал я на крест или нет. Я был так потрясен отречением, что не сознавал своих поступков.

Ангеран де Мильи потрясен. На этот раз мужество покинуло его. Как братья могли сказать такое? Как они могли столь вопиюще нарушить обет? Как могли уступить инквизитору, если им не успели еще даже показать орудия пытки? И внезапно Ангеран понимает, что причина этой низости – он сам. Вид его изувеченного тела лишает братьев мужества и самообладания. Он не должен оставаться здесь. С этим пора кончать.

Когда палачи вздернули на дыбу Ангерана де Мильи, он испустил такой страшный вопль, что лошади забились в конюшне, а празднество у стен замка прервалось.

К концу дня 14 октября 1307 года королевский бальи публично зачитывает признания тамплиеров. Из ста сорока человек, арестованных в Париже, добровольно или под пыткой заговорили сто тридцать шесть. Этому не могли поверить даже враги ордена. А тс, кто собирался его защищать, были обезоружены. Рыцари самого знаменитого и почитаемого орде-па словно получали удовольствие, бесславя его и забрасывая грязью. Только папа Климент V ничего не желал об этом слышать. Не то чтобы он жалел тамплиеров. Но, арестовав их своей волей и предлагая другим европейским государям сделать то же самое, Филлип Красивый слишком явно посягнул на права римского первосвященника. Климент V не мог смолчать. Он должен был нанести ответный удар.

Кончилась сырая, холодная осень, выпал снег, притупляющий страдания. В начале января 1308 года необъятный белый покров, одевший холмы и поля, принес в темницы немного света; подавленные голодом и пытками тамплиеры почувствовали, как к ним понемногу возвращается мужество.

«Монсеньор папа» – так называют его воины-монахи, – соизволил ими заняться. Нет, конечно, он не встал на их защиту, как они вправе были надеяться.

Более того, on официально узаконил их арест и предписал другим государям христианского мира последовать примеру Филиппа Красивого. Но Климент V желает, чтобы повсюду, в том числе и во Франции, тамплиеров судил духовный суд. Это означает, что папа не доверяет правосудию короля, и «признания», вырванные у тамплиеров, не слишком-то его убедили. Он направил в Париж двух кардиналов, Бсранжера Фредоля и Этьена де Сюизи, поручив им начать дополнительное следствие и допросить узников от имени папы. Филипп Красивый вынужден был принять легатов и приказал Гийому де Ногаре выдать обоим пропуска, открывающие доступ к тамплиерам. Канцлер скрепя сердце повиновался, и двери темниц распахнулись перед посланцами папы,

Одиннадцатого января 1308 года в замке тамплиеров царит тишина. Исчезая за горизонтом, солнце бросает розовый отсвет на заснеженные кровли. С верхнего этажа башни Цезаря бывший досмотр-шик ордена тамплиеров во Франции Гюг де Пейро видит в окно, как в Париже зажигаются первые факелы.

Неделю назад его перевели из подземной тюрьмы в холодную комнату под сводами, и с тех пор он жадно созерцает вновь обретенные картины обычной человеческой жизни: вот за стеной хозяйки берут воду из колодца, вот во дворе подковывают лошадей, вот среди огородов тащатся по ухабистой дороге тяжело груженные телеги… И все кажется ему восхитительно новым.

Он уже не думал, что когда-нибудь выберется из каменного мешка. После четырех месяцев тюрьмы, лишении, пыток и издевательств все надежды его оставили. Он привык к ученым спорам, к совместному принятию решений на капитуле, к строгому соблюдению устава и, оказавшись один перед инквизиторами и королевскими бальи, почувствовал себя слабым и безоружным. Чтобы его перестали мучить, он послушно выполнил все требования палачей. Он раскрыл им действительно существующие орденские статуты и подтвердил существование вымышленных. Заявил, что видел и трогал идола с человеческой головой на собрании капитула в Монпелье, а потом тайно поклонялся этому идолу, как и все сановники ордена. Слово в слово повторял за королевскими законниками нелепейший бред, надеясь, что других братьев оставят в покое, что вопли и стоны истязуемых наконец прекратятся. Сколько раз умолял он великого инквизитора Гийома Эмбера: пусть допрашивает только сановников, пусть не трогает несчастных рыцарей и сержантов. Но страшный хор стенаний и криков раздавался четыре месяца и кончился лишь несколько дней назад – в день, когда посланцы Климента V прибыли в парижский орденский замок,

И все же нельзя с уверенностью сказать, что пытки не продолжаются – там, за рекой, в западной башне дворца, где король держит собственных палачей. Об этом упорно твердят сержанты, которые работают на кухне н разносят узникам еду.

Гюг де Пейро долго смотрит в сторону острова Сите, н нутро его гложет страх, ставший теперь постоянным спутником. Но надвигается вечер, и в темноте уже ничего не разглядишь. Вот и шпиль Сент-Шапель растворился во тьме.

– Возлюбленный брат, вас ждут…

Гюг де Пейро вздрагивает. В проеме двери между двумя вооруженными сержантами стоит монах-инквизитор. Досмотрщик Франции, задремавший на молитвенной скамье у окна, сразу вскакивает, сердце у него бешено бьется.

«Нет, мне не солгали, – думает он, – пытки продолжаются. Король хочет убить нас, чтобы папа не смог нас услышать». Пейро вытирает влажные ладони о плащ и оглядывается, ища глазами что-нибудь такое, что можно было бы взять с собой, что охраняло бы его. Но у него больше ничего нет. Ни распятия, ни образков, ни четок. Как и у других братьев, у него все забрали. Moнax знаком велит ему идти первым. На ступеньках винтовой лестницы скользко. Тамплиер шатается, держится за стену, едва не шагнул мимо ступеньки, но сохранил равновесие, на минуту остановился – так дрожат у него ноги, затем, чуть не скатываясь, пошел дальше, неловкий и жалкий. У подножия лестницы ждет кузнец-тамплиер – подковав лошадей, он возвращается в свою камеру. При виде исхудалого, шатающегося старца кузнец бросается ему навстречу и помогает одолеть последние ступеньки.

– Возлюбленный брат, не вы ли рыцарь Гюг де Пейро?

– Да, это я.

Кузнец удивленно смотрит на бывшего досмотрщика. Он с трудом узнал того, кто был самым почитаемым и влиятельным сановником ордена. Вдруг он всовывает ему в руку кусочек воска.

– Возьмите эту табличку. Она от нашего магистра. Когда прочитаете, передайте другому рыцарю.

Кузнец уже исчез. Монах и сержанты ничего не заметили и ведут Гюга де Пейро через главный двор к резиденции великого приора. Окна комнат, где прежде помещались сановники, освещены. Входная дверь широка распахнута. В коридорах бегают слуги с кувшинчиками вина, славно пахнет жареным мясом. Звук шагов заглушают пушистые восточные ковры. Степы увешаны шпалерами нежных цветов. На резных балках потолка играют отблески сотен свечей. Старый тамплиер глядит как зачарованный: в этой обстановке он прожил долгие годы, но сейчас ему кажется, что он попал в какой-то другой мир. Непонятно, почему он здесь. Только бы не угодить в новую западню. Голова слегка кружится. Мысли заняты табличкой, которую ему только что передали. Хотелось бы остаться одному и прочитать ее. Но зачем его вытащили из камеры? Зачем привели сюда? Все так запутано. Почва уходит из-под ног. Волнение слишком сильно, ему нужна передышка. Необходима…

И вдруг он вспомнил. Там, в конце коридора, есть маленькая молельня со статуей богоматери. Пресвятая дева защитит его. «Мария, звезда морей…» Так молятся тамплиеры, попав в беду. Гюг де Пейро ощущает прилив бодрости. Он говорит доминиканцу:

– Скажите же, наконец, с кем я должен встретиться?

– Вы узнаете это через несколько минут, возлюбленный брат мой. Вам придется подождать.

– Если так, я хотел бы собраться с мыслями в моей молельне, это здесь, рядом.

Монах не видит к тому никаких препятствий. Он первым заходит в маленькую молельню, проверяет, нет ли из нее другого выхода. Затем удаляется, оставив тамплиера одного.

Гюг де Пейро сразу же подходит к канделябру и принимается читать надпись на восковой табличке; «Знайте, что всем вам предстоит увидеться с кардиналами, посланцами папы. Откажитесь от своих показаний, как это сделал я и как сделают остальные братья».

На воске печать Жака де Моле. Значит, письмо действительно написано великим магистром. Бывший досмотрщик Франции несколько минут остается в задумчивости, потом падает на колени, закрыв лицо руками.

На столе – княжеский обед. Обилие дичи, всевозможные паштеты, серебряные кубки и кувшинчики с вином.

Однако пирующих всего трое, в они так увлеченно беседуют, что забытое ими жаркое остывает. Двое из них, сидящие спиной к камину, где трещат поленья, одеты в кардинальский пурпур, а тяжелые подбородки и кирпично-красный цвет лиц обличают в них любителей доброго бургундского. Это папские легаты Беранжер Фредоль и Этьен де Сюизи. Третий – Гюг де Пейро: кардиналам пришла несколько странная мысль вывести его из тюрьмы и пригласить на обед.

– Мы ни в чем не виноваты! Все наши признания сделаны под диктовку инквизиторов! Обращаться так с рыцарями – недостойно…

Бывший досмотрщик Франции говорил горячо и страстно. Сейчас он защищал свои орден перед эти-ми кардиналами с таким же красноречием, с каким прежде был вынужден чернить его перед палачами. Но слова его произвели на папских легатов гораздо менее сильное впечатление, чем зрелище, которое он собой являл. Щеки ввалились, па скулах от вина выступили красные пятна, глаза лихорадочно блестели, он возбужденно размахивал исхудалыми руками, путаясь, в мятом грязном плаще.

– Спасите нас, монсеньоры! Спасите нас от короля Франции, алчущего нашей гибели! Верните нам права и имущество! Мы используем их во благо, как делали всегда, и покаемся во всех наших прегрешениях, во всем, в чем мы виновны перед вами…

Услышав эти мольбы от человека, некогда столь гордого, кардиналы были потрясены больше, чем хотели бы признаться. Они затаили гнев на Филиппа Красивого, сломившего страхом этот орден, чье мужество давно стало легендой.

На следующий день они выслушали Жака де Моле и его рыцарей, собравшихся в орденской церкви. Все громогласно заявили о своей невиновности, впервые за четыре месяца решившись смело взглянуть в лицо инквизиторам и палачам. Папские легаты допросили также многих свидетелей, королевских сержантов и солдат, помогавших палачам.

Доклад кардиналов ужасал; из него явствовало, что тридцать тамплиеров умерло под пыткой, что все признания были вырваны у обвиняемых жесточайшим насилием и что поведение инквизиторов недостойно духовных лиц.

Потрясенный свидетельством тамплиеров и докладом своих легатов, папа в начале февраля 1308 года принимает решение лишить инквизицию полномочий, объявить недействительной всю следственную процедуру против тамплиеров и забрать дело в свои руки. Рыцари ликуют. Им кажется, что они спасены. Из всех тюрем к небу уже возносится благодарственная молитва: «Мария, звезда морей, приведи нас в спасительную гавань!..»

Двадцатого августа 1308 года возле башни Кудре в Шинонской крепости удвоен караул, а все входы в крепость строго охраняются. Королевские солдаты протыкают копьями сено, доставленное крестьянами. Потом волы неспешно везут телеги через двор и становятся в ряд у амбара, со стороны донжона, а вокруг разносится запах свежескошенного сена.

Гюг де Пейро подходит к единственной бойнице. Через которую в его камеру проникает свет, и пытается разглядеть, что происходит снаружи. Но отверстие бойницы наполовину заложено кирпичами, и ему виден лишь кусочек голубого неба да высокие тополя, качающиеся на ветру.

Тогда бывший досмотрщик Франции, важный сановник ордена тамплиеров, медленно возвращается к своему табурету и принимается разбирать надписи, которые оставили на стене братья, в течение почти года сменявшие друг друга в этой камере. Каббалистические знаки, символические рисунки, тайнопись тамплиерских банкиров рассказывают здесь одну и ту же повесть: о смерти, о пытках, об отчаянии – и шлют проклятия «королю, господину нашему» и «монсеньору папе».

Ибо рухнули безумные надежды, которые породило в начале года решение Климента V отнять полномочия у инквизиторов, производивших следствие по делу тамплиеров. Это решение так и не было выполнено: церковный суд не состоялся, протоколы с признаниями, вырванными под пыткой, уничтожены не были, а узники, все до единого подлежащие передаче Клименту V, по-прежнему находятся в темницах Филиппа Красивого.

Совершенно очевидно, что его святейшество сам в плену у короля. Его резиденция находится в Пуатье, в королевских владениях, и там у него нет достаточно просторных и надежно охраняемых помещений, чтобы содержать всех тамплиеров. В самом деле, разве недавно один сановник не сбежал из тюрьмы папской курни? Поэтому-то Филипп Красивый объявил, что будет содержать пленников, как и прежде, у себя, но от имени папы и за его счет!

Тамплиеры подавлены: они знают, что не смогут по – настоящему защищаться, пока находятся в руках короля. Нажим и угрозы усиливаются. С каждым днем нагнетается страх. Те, кто не заговорил под пыткой, найдены повешенными в своих камерах. Те, кто опроверг свои показания, умерли загадочной смертью во время перевозки из Парижа в провинции: одни, по утверждению бальи, покончили с собой, других при попытке к бегству застрелили королевские лучники.

Что же касается Гюга де Пейро, то с того памятного январского вечера, когда он обедал с папскими легатами, кардиналами Беранжером Фредолем и Этьеном де Сюизи, желавшими начать новое следствие, он уже не мог спать спокойно. На следующий же день он снова оказался в камере и был подвергнут Жестоким издевательствам. Два тюремщика избили его, отрезали бороду, прихватив при этом кусочки кожи, связали руки за спиной и заставили подбирать еду с пола ртом. Они, конечно, наказывали его за то, что он отрекся от своих показаний и защищал орден перед легатами. Обессилев, потеряв надежду снова встретиться с посланцами папы, Гюг де Пейро не выдержал:

– Не хочу больше слышать об этом проклятом ордене! – крикнул он тюремщикам. – Я больше не тамплиер!..

А потом, оставшись один, он бросился на соломенный тюфяк и впервые в жизни заплакал.

Чернобородый, с властным изгибом бровей, со стройной талией и гордой осанкой, тулузский рыцарь Гийом де Плезиан – гроза турниров, любимец дам и один из главнейших советников короля, который очень прислушивается к его мнению. Вчера он приехал в Шинон, чтобы должным образом «приуготовить» сановников ордена к приему новой папской делегации, а сейчас с досадливым видом прохаживается в коридорах крепости и держит у носа надушенный платок, оберегая себя от смрада крепостных рвов. Вот уже четыре месяца колесит он по дорогам Франции, не дает покоя папе, подстрекает дворян, убеждает горожан помочь Филиппу Красивому разделаться с орденом тамплиеров. Это он вместе со своим другом Гийомом де Ногаре подготовил собрание Генеральных штатов, состоявшееся в Туре с 11 по 20 мая. Вдвоем они сочинили воззвание к трем сословиям. Обращения к баронам и духовенству были написаны в сдержанном тоне, их просили только ознакомиться с признаниями тамплиеров и посоветовать, какие меры надлежит к ним принять. Но для третьего сословия был сотворен документ, который вызывал у Гийома де Плезиана законную гордость; «О горе! О ужасные, прискорбные и губительные заблуждения тамплиеров! Как уже ведомо, они не только отреклись в своих суевериях от Христа, но к принуждали к этому всех вступающих в их богопротивный орден! Они целовали друг друга в самые непотребные места, поклонялись идолам и дерзновенно утверждали, будто им для исполнения гнусных обрядов дозволены противоестественные пороки, отвергаемые даже скотами!.. Небо и земля содрогаются от стольких преступлений, стихии приходят в волнение, Б самом скором времени мы известим обо веем его святейшество папу. А от вас мы ждем, чтобы вы присоединились к этому святому делу…»

Это послание произвело ожидаемое действие на мэров, эшевенов,[26]26
  Эшевены – должностные лица в городах феодальной Франции, выполнявшие административные и судебные функции.


[Закрыть]
торговых судей и членов городских коммун. Все они потребовали, чтобы тамплиеров покарали как можно суровее. Баронам и духовенству оставалось только присоединить свои голоса к этому негодующему хору.

Таким образом, король, как бы выполняя желание своего народа, смог вторично обратиться к папе с требованием осудить орден тамплиеров па основе признаний, полученных инквизицией. Но Климент V не сдавался:

– Я не верю этим признаниям, вырванным под пыткой. Я требую, чтобы ко мне привели сановников ордена. Я допрошу их сам.

Тогда Гийому де Плезиану пришлось вновь прибегнуть к угрозам: если папа будет упорствовать, защищая тамплиеров, король сделает достоянием гласности пороки и безбожие его предшественника, папы Бонифация VIII.

– У нас есть доказательства, из Италии приедут свидетели, мы устроим процесс и докажем, что Бонифаций был лжепапа!..

У нынешнего папы, также повинного в симонии,[27]27
  Симония. – широко практиковавшаяся в средние века продажа и купли церковных должностей в католической и других


[Закрыть]
есть веские основания полагать, что такой процесс может кончиться плохо. Объявить Бонифация еретиком значило поставить под сомнение все произведенные им назначения епископов! А от этого в католической церкви начнется сумятица и развал! Папа не мог пойти на такой риск. И в конце концов сдался. Он не будет встречаться с сановниками ордена, однако требует, чтобы к ним для приличия отправили еще Одну делегацию кардиналов.

Гийом де Плезиан доволен. Свидание папы и Жака де Моле не состоится. Значит, уже не надо опасаться, что старый магистр после такой встречи почувствует новый прилив энергии. Теперь остается лишь разыграть последний акт драмы. Гийом де Пле-зиан твердым шагом направляется к камере великого магистра.

Жак де Моле идет навстречу Гийому де Плезиану и заключает его в объятия. Он сердечно любит этого тулузского рыцаря, не зная о его ожесточенном стремлении уничтожить орден тамплиеров. Для него это высокородный рыцарь, человек его круга.

– Рад вас видеть, любезный сеньор. Чему обязан честью вашего посещения?

– Удовольствию обнять вас, мессир магистр. Я приехал сюда, чтобы принять легатов монсеньора папы, и, пользуясь этим, хочу узнать, как ваши дела.

Жак де Моле печально улыбается, сжимая плечи посетителя. Магистр очень исхудал, волосы и борода у пего грязно-серого цвета, но держится он по-прежнему горделиво. Статный и прямой, с лицом, изборожденным строгими морщинами, с орлиным носом, он поражал бы своим величием, но временами его выдает взгляд – тихий и пустой. Взгляд сломленного человека.

Гийом де Плезиан ведет его к скамье, усаживает и становится перед ним.

– Что вы собираетесь сказать папским легатам, мессир магистр?

Жак де Моле качает головой, глядя в пространство.

– Ничего не знаю… Растерялся…

Затем, помолчав немного, поднимает глаза на де Плезиана и спрашивает:

– Что вы мне посоветуете?

Тулузский рыцарь отворачивается, на губах его мелькает улыбка, он принимается шагать от стены к стене.

– Мне не годится давать вам советы, мессир магистр. Вам ведь, наверное, известно, что я служу Королю…

Он поворачивается к тамплиеру и глядит ему прямо в глаза:

– И все же я выскажу свое мнение, не как легист, а как рыцарь, который понимает всю тяжесть вашего положения и сочувствует вам.

– Именно этого я жду от вас. Я знаю: вы человек чести.

Голос тамплиера прерывается от волнения. Он жадно глядит на Гийома де Плезиана. Смущенный тулузец снова начинает мерить шагами камеру, заложив руки за спину и нахмурив брови.

– Прежде всего, мессир магистр, вам надобно знать, что среди приближенных короля есть люди, которые поклялись погубить вас и не остановятся ни перед чем, лишь бы достичь своей цели. Кое-кто из ваших братьев умер загадочной смертью, могут исчезнуть и другие. Враги не перестанут преследовать вас, пока вы твердите о своей невиновности…

Жак де Моле пожимает плечами:

– Я все это знаю, любезный сеньор. Но я знаю также, что, согласившись признать все эти ужасы, в которых нас обвиняют, мы обесчестим себя и можем угодить па костер!

– Я с вами не согласен! – живо отвечает Гийом де Плезман. – Отрекаясь – от прежних показаний, вы рискуете попасть па костер как неисправимый отступник, то есть с гораздо большей вероятностью, чем если бы полностью или частично признали свою вину. Ваши враги хотят, чтобы орден был распущен, привилегии его упразднены, а имущество конфисковано. Только и всего!..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю